БЕЛОГВАРДЕЙСКИЕ ПОЭТЫ
Продолжение.
Начало в №05 (209), май 2017 г.
Арсений Иванович Несмелов (Митропольский) (1889, Москва – 1945, ст. Гродеково Приморского края) считается одним из самых даровитых поэтов дальневосточной эмигрантской волны. Приобрёл известность и как прозаик. Родился в семье статского советника Ивана Ивановича Митропольского, писателя-толстовца. Несмелов окончил кадетский корпус, поручик, офицер, участник первой мировой и гражданской войн, служил на Урале, в армии А.Н. Пепеляева, сражался с красными под Ирбитом, о чём впоследствии писал в стихах и рассказах. В годы первой мировой войны служил на Западном фронте в 11-м гренадерском Фанагорийском полку – прапорщиком, подпоручиком, поручиком, был ранен, удостоен боевых наград за мужество и личную доблесть (награждён четырьмя орденами). В октябре-ноябре 1917 г. Митропольский принимал участие в восстании юнкеров в Москве.
Первую книгу – «Военные странички: стихи и рассказы» – выпустил в свет в 1915 г. в Москве в издательстве А.П. Гамова. Тематика сборника – впечатления молодого, начинающего поэта, офицера, реалистическое, натуралистически воспроизведённое бытописание войны; здесь и в последующих рассказах будут прослеживаться традиции А. Куприна, Л. Андреева, И. Бабеля.
В 1918 г. Несмелов уезжает в Омск, чтобы затем принять участие в борьбе с большевизмом в рядах армии адмирала А.В. Колчака. «Два раза уезжал из Москвы, и оба раза воевать», – скупо, по-солдатски отрапортует он в своей автобиографии. С армией Колчака отступал через Сибирь. На Дальний Восток Несмелов попал весной 1920 г. с остатками колчаковской армии, разбитой под Омском.
После падения Омского правительства участвовал в Ледяном походе и оказался в Харбине, где не задержался и в марте-апреле 1920 г. уехал во Владивосток. Здесь возобновил своё поэтическое творчество, печатался в многочисленных владивостокских газетах, сформировался как журналист и литератор.
Как и многие литераторы того времени, Несмелов активно пользовался псевдонимами. Из воспоминаний поэта самый главный псевдоним, ставший фамилией, появился во Владивостоке; «Несмелов» был взят по фамилии друга, убитого в бою под Тюменью.
Обосновавшись во Владивостоке, ставшем довольно мощным центром отечественной культуры, Несмелов всецело посвящает себя поэзии и журналистике. С апреля 1920 г. становится первым редактором русского издания газеты японского правительства «Владиво-Ниппо». С 1922 г. – сотрудник владивостокской газеты «Дальневосточная трибуна», после её закрытия переходит на положение «свободного журналиста», много печатаясь в русской периодике соседнего Китая, в основном харбинских журналах: «Рубеже», выходившем с 1926 по 1945 г., вплоть до вступления в город советских войск, «Луче Азии», альманахе «У родных рубежей».
В нашем городе Несмелов издал три поэтических сборника: «Стихи» (1921), вышедшие в типографии Военной академии Русского острова, «Уступы» (1924), изданные в типографии известного во Владивостоке книжного предпринимателя Иосифа Романовича Коротя, и поэму «Тихвин» (1922) – типография «Далёкая окраина».
Владивостокский период творчества Несмелова отмечен явным стремлением «обрести себя» в сонме поэтических новаций и экспериментов – отголосков Серебряного века русской поэзии. Революционную современность поэт представляет как насильственное «выламывание» звена культурной цепи, соединяющей акты человеческой истории. История начала ХХ века мыслится Несмеловым как история вселенского размаха экспериментов.
До осени 1922 г. советской власти в Приморье практически не было, пока большевики не ликвидировали Дальневосточную республику. Волна антирусского террора докатилась и до Владивостока. Над Несмеловым устанавливается надзор ОГПУ, ему запрещается покидать город. Бывший белый офицер, редактор прояпонской газеты потерял работу, перебрался за мыс Чуркин, за сопки и поселился за городом, возле кладбища, в бухте Улисс, в полузаброшенной башне форта. Поэт вспоминал: «Где жить, мне стало безразлично: у бухты этой было, по крайней мере, красивое имя. Рядом с моим домиком, ещё выше в гору, находилось кладбище, и на нём, в двух лачугах ютились сёстры женского монастыря. При монастыре жил батюшка, восьмидесятилетний слепой священник, всё ещё отправлявший требы. Я любил слушать, как он служит на могилах. Позвольте привести мои стихи об этом кладбище, посреди которого, обсосанный тайфунами, высился гранитный памятник защитникам «Варяга». Я люблю это стихотворение, но его почему-то нигде не печатают»:
Подует ветер из проклятых нор
Пустынной вулканической Камчатки,
Натянет он туман на зубья гор,
Как замшевые серые перчатки.
Сирена зарыдает на мысу,
Взывая к пароходов каравану.
На кладбище, затерянном в лесу,
Невмоготу покойникам… Восстанут.
Монахиня увидит: поднялись
Могучие защитники «Варяга»,
Завихрились, туманом завились
И носятся белесою ватагой.
И прочитает «Да воскреснет Бог»,
И вновь туман плывёт текучей глиной,
Он на кресте пошевелит венок,
Где выцветает имя – Флорентина.
О, если б оторваться от креста,
Лететь, лететь, как листья те летели,
Стремительным кружением листа,
В уют жилья, в тепло большой постели!
И розоветь, как пар в лучах зари,
И оживать, и наливаться телом,
Но дальние заныли звонари,
За сопками, в тумане мутно-белом.
И прячется в истлевшие гроба
Летучая свистящая ватага…
Трубит в трубу, тайфун его труба,
Огромный боцман у креста «Варяга».
На Улиссе Несмелов жил тем, что занимался подлёдным ловом наваги, пробив луночку во льду. Как едко шутил сам поэт в своих воспоминаниях «О себе и о Владивостоке», «профессия, ставшая модной во Владивостоке среди «бывших». Моим соседом по луночке был старый длинноусый полковник. Таскали рыбку и ругали большевиков, а десятого числа каждого месяца являлись вместе в комендатуру ГПУ, коей были взяты на учёт». И почти как бы в доказательство этой своей «новой профессии» Несмелов приводит ещё одно стихотворение, написанное в бухте Улисс, но уже зимою:
Я живу в обветшалом доме
У залива. Залив замёрз.
А за ним, в голубой истоме,
Снеговой лиловатый торс.
Та вершина уже в Китае,
До неё восемнадцать миль.
Золотящаяся, золотая,
Рассыпающаяся пыль!
Я у проруби, в полушубке,
На уступах ледяных глыб –
Вынимаю из тёмной глуби
Узкомордых, крыластых рыб.
В таких условиях Несмелов принимает решение бежать в Китай.
В июле 1924 г. с бывшими приятелями-офицерами, в паспортах которых, как и у самого Несмелова, стояло волчье клеймо «бывший белый комсостав», поэт нелегально перешёл советско-китайскую границу. Эту историю Несмелов описывал несколько раз, в т.ч. в мемуарах «Наш тигр. Из воспоминаний о Владивостоке». В одном из сюжетных поворотов этого многодневного перехода Несмелов вспоминает В.К. Арсеньева, снабдившего его и друзей картой местности и компасом для побега в чужую страну. «Это была моя последняя встреча с Арсеньевым, которого я глубоко и нежно полюбил. Мы оба чувствовали, что нам уже не увидеть друг друга. Крепкое рукопожатие положило конец прощанью».
Обосновавшись в Харбине, Несмелов стал работать журналистом, печатая прозу и поэзию в различных изданиях Китая, а также в эмигрантских изданиях Европы и Америки (Прага, Париж, Чикаго, Сан-Франциско). Поэт писал об этом, тоскуя по Родине, России, по Владивостоку:
Разве жизнь бывает тесна
У распахнутого окна,
За которым цветет весна, –
Если ветер в лицо плеснул,
Если слышен прибоя гул,
Если город внизу уснул.
Если тополь уже в цвету,
Если вновь вспоминаешь ту,
За которой блуждал в порту,
Если дом на горе высок,
Если город – Владивосток,
Это памяти лепесток!..
Но стучат и стучат стихи,
Так мучительны и легки, –
Словно маятник молотком, –
Об одном, об одном, об одном:
Не Россия ли за окном?
Не последний ли взор ее,
Не последнее ль острие
В сердце беженское мое?
Затворилось навек окно,
Занавесил его давно, –
Без окна и в душе темно…
В Китае Арсений Несмелов нашел собственную тему – героику войны и Белого движения, судьбы эмиграции. В поэтических сборниках эмигрантского периода «Кровавый отблеск» (1929), «Без России» (1931), «Через океан» (1934), «Полустанок» (1938), «Белая флотилия» (1942) сознание обреченности переплетается с отчетливым пониманием необратимости происшедших в России перемен и невозможности туда вернуться:
Россия отошла, как пароход
От берега, от пристани отходит.
Печаль, как расстояние – растет.
Уж лиц не различить на пароходе.
Пойдемте же! Не возвратится вспять
Тяжелая ревущая громада.
Зачем рыдать и руки простирать,
Ни призывать, ни проклинать – не надо.
В Харбине в 1930-х гг. творчество Несмелова достигло своего расцвета. Он стал одним из немногих русских дальневосточных поэтов, кого признала европейская и американская критика. В Шанхае вышла книга его прозы «Рассказы о войне» (1936). Несмотря на некоторую сдержанность в оценке советской действительности, одно время Несмелов имел советский паспорт, но на протяжении всей жизни занимал непримиримую позицию по отношению к событиям 1917 г. и коммунистическому режиму. Этим объясняется его сближение с русским фашистским течением в Харбине.
20 августа 1945 г., после занятия Харбина советскими войсками, Арс. Несмелов был арестован смершевцами и отправлен в СССР. Дата его смерти, долгое время остававшаяся неизвестной, выяснилась гораздо позже. Он умер 6 декабря 1945 г. от инсульта на полу пересыльной тюрьмы на приморской станции Гродеково близ Владивостока.
В 1974 г. случайно отыскался очевидец смерти поэта, Иннокентий Пасынков. В одном из писем он изложил обстоятельства гибели Несмелова:
«Было это в те зловещие дни сентября 1945 в Гродеково, где мы были в одной с ним камере. Внешний вид у всех нас был трагикомический, в том числе и у А[рсения] И[вановича], ну а моральное состояние нечего описывать. Помню, как он нас всех развлекал, особенно перед сном, своими богатыми воспоминаниями, юмором, анекдотами, а иногда приходилось слышать и смех и видеть оживление, хотя в некотором смысле это походило на пир во время чумы. Как это случилось, точно сейчас не помню, но он вдруг потерял сознание (вернее всего, случилось это ночью – это теперь я могу предположить как медик), т.е. у него произошло кровоизлияние в мозг (опять-таки могу судить как медик) – вероятно, на почве гипертонии или глубокого склероза. Глаза у него были закрыты, раздавался стон и что-то вроде мычания; он делал непроизвольные движения рукой. В таком состоянии он пребывал долго, и все отчаянные попытки обратить на это внимание караула, вызвать врача ни к чему не привели, кроме пустых обещаний. Много мы стучали в дверь, кричали из камеры, но все напрасно. Я сейчас не помню, как долго он мучился, но постепенно затих – скончался».
В 1990 г. в Москве появилось первое отдельное издание произведений Арсения Несмелова «Без Москвы, без России», в 2006 во Владивостоке вышло двухтомное собрание сочинений. Сегодня можно с полным правом констатировать, что после достаточно длительного замалчивания, в первую очередь благодаря собирателям и отечественным литературоведам, особенно дальневосточным исследователям, имя Арсения Несмелова вернулось на родину.
* А еще была проза: повести, рассказы, мемуары… Леденящий кровь рассказ «Людоед», к примеру, был написан на основе реальных событий, связанных с бесчинствами отрядов Тряпицына и комиссара Лебедевой-Кияшко в Николаевске-на-Амуре. По словам очевидца, с которым Несмелов был хорошо знаком, спасаясь от преследования японцев, эти «красные герои» дошли до каннибализма (подробнее о «Николаевском инциденте» см. статью Г.В. Симоновой «Кто вы, товарищ Лазо?», КД №151, февраль 2012 г.).