Протоколы допроса Колчака: в поисках Земли Санникова

Игорь Н. Петренко

О том, что Александр Васильевич Колчак занимался наукой, был еще и замечательным океанографом и полярным исследователем, я впервые узнал в 1977 году на 1 курсе геофака ДВГУ, когда нам, студентам-океанологам, рассказали о таблицах Н.Н. Зубова (плотность морской воды в зависимости от температуры и солености). По легенде, составил он их уже в советское время, сидя в тюрьме, т.к. в годы гражданской войны подполковник Зубов командовал батальоном охраны Колчака… Вот так. Все возвращается на круги своя. Как часто, изучая историю России, мы ловим себя на мысли: «Все дороги ведут к Колчаку». Причем не обязательно к периоду, когда он принял крест Верховной власти. Сегодня мы расскажем о нем как о неутомимом полярном исследователе. В эпоху интернета вы сами легко можете узнать всю эту захватывающую полярную одиссею из уст самого адмирала. Достаточно набрать в поисковой строке «Протоколы допроса Колчака».

Протоколы допроса Колчака – один из самых пронзительных документов эпохи, который неплохо бы включить в школьную программу. Ибо перед смертью не лгут. Преданный союзниками, арестованный революционерами, Колчак прекрасно понимал, что его ждет, и поэтому использовал последнюю возможность донести до нас с вами мельчайшие подробности того, что же действительно произошло с Россией 100 лет назад. Теперь и вы, дорогой читатель, сможете оценить масштаб этой личности.

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ

5 января 1920 г. представители Антанты выдали письменную инструкцию командующему союзными войсками генералу Морису Жанену провезти Колчака под охраной чешских войск на Дальний Восток. Колчак ехал в вагоне, прицепленном к поезду 8-го Чехословацкого полка. 15 января состав прибыл на станцию Иннокентьевскую. Стояли долго: Жанен общался с руководством Иркутского Политцентра, которое соглашалось пропустить чехословацкий поезд в обмен на Колчака. Наконец в вагон вошел помощник чешского коменданта поезда и объявил, что Верховный правитель «передается иркутским властям». Передача Верховного правителя эсеро-меньшевистскому Политцентру означала арест.

Вот так. Без суда. Еще 7 января 1920 г. Политцентр учредил Чрезвычайную следственную комиссию (ЧСК) для сбора обвинительных данных против арестованных членов колчаковского правительства. А после передачи чехословаками Колчака и его премьер-министра Виктора Пепеляева Политцентру, он поручил ЧСК, в которую входили меньшевики и эсеры, в недельный срок провести судебное расследование. Допросы проводились с чрезвычайной корректностью: следствие вели дипломированные еще в царское время юристы. Но к концу января тон допросов ужесточился: в Иркутске и вокруг него изменилась военно-политическая ситуация. К Иркутску подходило несколько красных партизанских отрядов. Они должны были умножить революционные силы иркутян во главе созданного 19 января Военно-революционного комитета. 21 января коалиционный Политцентр перестал существовать. Пятая армия Тухачевского вошла в город, и 25 января Иркутск стал советским.

Колчака не судили, не существовало и приговора ему: долгое, буксовавшее следствие было оборвано запиской в реввоенсовет 5-й армии: «Не распространяйте никаких вестей о Колчаке, не печатайте ровно ничего, а после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснением, что местные власти до нашего прихода поступили так под влиянием… опасности белогвардейских заговоров в Иркутске. Ленин. <…> Беретёсь ли сделать архинадёжно?».

6 февраля 1920 г. – во исполнение телеграммы Ленина – было принято постановление Иркутского ВРК о расстреле Колчака и Пепеляева. Приговор был приведен в исполнение в 5-м часу утра 7 февраля 1920 г. Повторился сценарий расстрела царской семьи в 1918 году: тогда тоже следствие, суд и приговор заменила секретная расстрельная телеграмма Ильича. Большевистская «законность» снова торжествовала.

В.И. Шишкин, 18.02.2013

ЗАСЕДАНИЕ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ СЛЕДСТВЕННОЙ КОМИССИИ

21-го января 1920 г.

Попов. Вы присутствуете перед Следственной Комиссией, в составе ее председателя: К.А. Попова, зам. председателя В.П. Денике, членов комиссии: Г.Г. Лукьянчикова и Н.А. Алексеевского, для допроса по поводу вашего задержания. Вы адмирал Колчак?

Колчак. Да, я адмирал Колчак*.

<…> В морской корпус я перевелся и по собственному желанию, и по желанию отца. Из корпуса вышел вторым и получил премию адмирала Рикорда. Мне было тогда 19 лет.

<…> В 1900 г. я был произведен в лейтенанты и вернулся уже из этого плавания вахтенным начальником. Во время моего первого плавания главная задача была часто строевая на корабле, но, кроме того, я специально работал по океанографии и гидрологии. С этого времени я начал заниматься научными работами. Я готовился к южно-полярной экспедиции, но занимался этим в свободное время; писал записки, изучал южно-полярные страны. У меня была мечта найти южный полюс; но я так а не попал в плавание на южном океане. <…>

Когда я в 1899 г. вернулся в Кронштадт, я встретился там с адмиралом Макаровым, который ходил на «Ермаке» в свою первую полярную экспедицию. <…> Я хотел попасть на какое-нибудь судно, которое уходит для охраны котикового промысла на Командорские острова, к Беринговому морю, на Камчатку. Но тут произошли большие изменения в моих планах.

В сентябре месяце я ушел на «Петропавловске» в Средиземное море и прибыл в Пирей. Здесь я совершенно неожиданно для себя получил предложение барона Толля принять участие в организуемой Академией Наук под его командованием северной полярной экспедиции, в качестве гидролога этой экспедиции. <…>

Из Пирея я уехал в Одессу, затем в Петроград и в январе явился к барону Толлю и поступил в его распоряжение. Мне было предложено, кроме гидрологии, принять на себя еще должность второго магнитолога экспедиции. Там был специалист по магнитологии – Зееберг, и мне было предложено в качестве его помощника заняться и этим. Это было в 1900 г. <…>. Наконец, экспедиция была снаряжена и вышла в июле месяце из Петрограда на судне «Заря», которое было оборудовано в Норвегии для полярного плавания строителем «Фрама». Я поехал в Норвегию, где занимался в Христиании у Нансена, который был другом барона Толля. Он научил меня работать по новым методам. <…>

Экспедиция ушла в 1900 г. и пробыла до 1902 года. Я все время был в этой экспедиции. Зимовали мы на Таймыре, две зимовки на Ново-Сибирских островах, на острове Котельном; затем, на 3-й год, барон Толль, видя, что нам все не удается пробраться на север, предпринял эту экспедицию вместе с Зеебергом и двумя каюрами. У него были свои предположения о большом материке, который он хотел найти, но в этом году состояние льда было таково, что мы могли проникнуть только к земле Беннетта. Тогда он решил, что на судне туда не пробраться, и ушел.

Ввиду того, что у нас кончалась запасы, он приказал нам пробраться к земле Бенетта и обследовать ее, а если это не удастся, то идти к устью Лены и вернуться через Сибирь в Петроград, привезти все коллекции и начать работать по новой экспедицией. Сам он рассчитывал самостоятельно вернуться на Ново-Сибирские острова, где мы ему оставили склады.

В 1902 году, весною, барон Толль ушел от нас о Зеебергом с тем, чтобы потом больше не возвращаться: он погиб во время перехода обратно с земли Бенетта.

Лето мы использовали на попытку пробраться на север к земле Бенетта, но это нам не удалось. Состояние льда было еще хуже <…>. С окончанием навигации мы пришли к устью Лены, и тогда к нам вышел старый пароход «Лена» и снял всю экспедицию с устья Тикси. Коллекции были перегружены на «Лену», и мы вернулись в Якутск, затем в Иркутск и в декабре месяце 1902 г. прибыли в Петроград.

На заседании Академии Наук было доложено общее положение работ экспедиции и о положении барона Толля. <…> Академия была чрезвычайно встревожена, и тогда я на заседании поднял вопрос о том, что надо сейчас, немедленно, не откладывая ни одного дня, снаряжать новую экспедицию на землю Бенетта для оказания помощи барону Толлю и его спутникам, и так как на «Заре» это сделать было невозможно – «Заря» была вся разбита, – то нужно было оказать быструю и решительную помощь.

Тогда я, подумавши и взвесивши все, что можно было сделать, предложил пробраться на землю Бенетта и, если нужно, даже на поиски барона Толля на шлюпках. Предприятие это было такого же порядка, как и предприятие барона Толля, но другого выхода не было, по моему убеждению.

Когда я предложил этот план, мои спутники отнеслись к нему чрезвычайно скептически. <…> Но когда я предложил самому взяться за выполнение этого предприятия, то Академия Наук дала мне средства и согласилась предоставить мне возможность выполнить этот план так, как я нахожу нужным. Академия дала мне полную свободу и обеспечила меня средствами и возможностью это выполнить.

Тогда я в январе месяце уехал в Архангельск, где выбрал себе четырех спутников из местных промысловиков. Со мною согласились идти еще двое из моих матросов из экспедиции – Беличев и Железняков. <…> Я обратился по телеграфу в Якутск к одному политическому ссыльному, О.В. Оленину. Он занимался изучением Якутского края. Я обратился к ному, чтоб он за время моего отсутствия проехал на север подготовить вещи и собак для перехода на Ново-Сибирские острова. Он на это согласился и все выполнил.

Затем из Иркутска я поехал в Якутск, не теряя нигде ни одного дня. Как можно скорее из Якутска поехал в Верхоянск, затем в Устьянск, где меня ожидал Оленин, который закупил собак; затем на собаках я поехал к устью Тикси, взял с «Зари» один из хороших китобойных вельботов, на собаках протащил обратно в Устьянск (! ред.) и в начале мая вместе со своими шестью спутниками, Олениным и партией местных якутов и тунгусов (с транспортом 160 собак) вышел из Устьянска на остров Котельный.

Затем, в июле месяце, море вскрылось, и я на вельботе пошел вдоль южного берега Сибирских островов <…> вышел на северо-западную часть Новой Сибири. Наконец, мы добрались до земли Бенетта 5-го августа.

Ближайшее же обследование этого берега очень скоро дало нам признаки пребывания там партии барона Толля. Мы нашли груду камней, в которой находились бутылка с запиской со схематическим планом острова, с указанием, что там находятся документы. Руководствуясь этим, мы очень скоро, в ближайшие дни, пробрались к тому месту, где барон Толль со своей партией находились на этом острове. Там мы нашли коллекции, геологические инструменты, научные, которые были с бароном Толлем, а затем тот краткий документ, который дал последние сведения о судьбе барона Толла. Он говорил, что барон Толль прибыл в 1902 году летом на остров Бенетта, где он, в конце концов, решился сначала зимовать, так как уже было поздно, а главное, что их чрезвычайно задержало там, – это попытка охоты. <…> Охота эта была неудачна, и в октябре месяце выяснилось, что партия перезимовать не может, что ей придется умереть там с голоду.

Тогда, в конце ноября 1902 года, барон Толль решился на отчаянный шаг – идти на юг в то время, когда уже наступили полярные ночи, когда температура понижается до 40°, когда море, в сущности говоря, даже в открытых местах не имеет воды, а покрыто льдом, так что двигаться совершенно почти невозможно ни на собаках, ни на шлюпках, ни пешком. В такой обстановке, в полярную ночь, он двинулся со своими спутниками на юг. Документ его кончается такими словами: «Сегодня отправились на юг; все здоровы, провизии на 14 дней».

Партия, конечно, вся погибла. Тогда я увидал, что моя задача разрешена, что Толль ушел на юг, значит, оставалось сделать последний переход на Сибирские острова и осмотреть все склады, которые были там заложены, чтобы узнать, не оставался ли где-нибудь барон Толль. Эту задачу частью выполнял Оленин. Затем я в августе отправился обратно, на Ново-Сибирские острова. Осмотрел по дороге склады, которые были заложены. Все было цело, никаких признаков возвращения барона Толля но было. Факт его гибели остался почти несомненным.

Через 42 дня плавания на этой шлюпке я вернулся снова к своему первому исходному пункту около мыса Медвежьего острова Котельного. Был конец августа и начало сентября. Там я оставался до замерзания моря, а в октябре я перешел обратно на материк, в Устьянск. Все спутники мои остались живы. Оленин выполнял свою задачу, сохранил собак без крайних лишений. Мы вернулись все, не потерявши ни одного человека. Оттуда мы обычным путем поехали в Верхоянск, а затем в Якутск. Это было уже в 1903 году. В декабре месяце я ушел из Устьянска, в январе был в Верхоянске, а затем в конце января прибыл в Якутск, как раз накануне объявления Русско-японской войны. С тех пор я с Олениным не видался до прошлого года в Харбине; он потом работал на Амуре в золотопромышленной компании…

* В данной статье мы опустили ответы А.В. Колчака относительно его происхождения и семьи, а сосредоточились на периоде его службы после окончания морского корпуса. Подробно о его личной жизни читайте статьи Г.В. Симоновой: «Судьба вдовы адмирала», «Моя обожаемая Анна Васильевна!» и др.