В самый канун Нового 2005 года, а точнее в последнее воскресенье декабря я, по уже установившемуся расписанию воскресного утра, направился через Покровский парк на Комаровский рынок. В этом году во Владивостоке выпало неожиданно много снега и город, как всегда в таких ситуациях, парализовало. Дороги, не говоря уже о тротуарах, никто не чистил, трамваи и троллейбусы не ходили. Транспортные многокилометровые пробки намертво закупоривали на продолжительное время городские магистрали, а теле-, радио- и газетные журналисты бодро рапортовали о героических усилиях дорожников, о титанической работе администрации, о том, что такого снегопада уже не было 80 лет, о том, что судебные приставы арестовали за долги мэрии всю дорожную технику…
В общем, все было как всегда. Хотя я видел в предыдущее утро (а окна моего дома выходят на Партизанский проспект), как шустро расчищали дорогу два идущих как бы в сцепке друг за другом трактора «Беларусь», а следом важно, в окружении охраны с «мигалками», проплывали автокаравеллы городского и краевого начальства.
Вчера поздно вечером я вернулся из китайской командировки. Мы, несколько ректоров из разных стран, были в г. Чанчуне (бывшей столице марионеточного государства Маньчжоу-го), где обсуждали вопросы многостороннего сотрудничества. Снежный обвал накрыл и этот город. Мне было с чем сравнивать: как вычистили заваленные снежными сугробами улицы в трехмиллионном городе и скоростную трассу, протяженностью в 300 км от Чанчуня до Харбина, из которого нам предстояло вылетать во Владивосток, и как прозябали в снежном плену жители Владивостока – города с населением немногим более 600 тысяч человек.
Тем временем я пробивался сквозь полуметровую толщу снега к дальнему углу Покровского парка, где по субботам и воскресеньям собирались городские коллекционеры. Стоял легкий морозец, светило, но не грело слегка подмороженное солнце, первозданный снег отливал нетронутой белизной, кутались от холода под толстой корой многолетние деревья Покровского парка, до которых не добрались мэры-лесорубы. Почему-то именно во Владивостоке каждый мэр, приходя к власти, считает делом чести вырубить несколько аллей деревьев. Поистине, не тобой посажено…
Непогода не повлияла на фанатов-коллекционеров и десятка два тепло одетых и изредка приплясывающих мужичков кучковались на традиционном пятачке.
Обменявшись со всеми обычными приветствиями и рукопожатиями, я направился к выходу. Неожиданно ко мне подскочил Александр или Саша (так его все звали), парень неопределенного возраста и неопределенных занятий, и предложил приобрести у него несколько листков приложений к газете «Далекая Окраина» за 1915- 1916 гг., демонстрируя при этом извлеченные из довольно презентабельной черной кожаной папки грязно-желтые листочки. Узнав цену, я отмахнулся и стал говорить о том, что с ними можно ознакомиться в библиотеке общества изучения Амурского края и при необходимости снять копии, которые будут выглядеть значительно лучше оригинала. Александр возразил, что мои – подлинники – для музея лучше (все знали, что я собираю предметы старины для университетского музея). Ни до чего не договорившись, мы с Александром разошлись. Он подзывал то одного, то другого коллекционера, демонcтрировал свои раритеты с явным желанием втридорога продать их кому-нибудь. Я же поспешил по хозяйственным делам.
Верите или нет, но все время, пока я делал покупки, сверяясь со списком, составленным женой, эти газетные листки не выходили у меня из головы. На обратном пути, несмотря на то что пришлось делать изрядный крюк, я забежал-таки на пятачок коллекционеров. Народ начал уже постепенно расходиться. Однако Александр, изрядно продрогший, но не потерявший оптимизма, явно не потерял надежды выгодно сплавить свои газеты. Мы еще немного с ним поторговались, а так как он уже сбавил цену в 5 раз по сравнению с первоначальной, пришлось с ним согласиться. Мы, как водится, ударили по рукам. Он еще поныл о том, как копался в грязи в старых домах, доставая эти самые газетные листки, и выторговал у меня еще стаканчик кофе, благо киоск был рядом, и, честно сказать, мне стало немного жалко Александра, такого озябшего, неустроенного и обиженного. Александр блаженствовал, прихлебывая из разового стаканчика напиток, называемый кофе, а я помчался домой, прикупив у коллекционеров несколько знаков подводных лодок. На следующий день в нашем музее открывалась выставка, посвященная столетию подводных сил на Дальнем Востоке, и я, наскоро перекусив, поехал в музей проверить готовность и заодно передать директору музея экспонаты.
Выставка у нас получилась достойная, впоследствии о ней тепло отозвались в средствах массовой информации, на ее базе прошло юбилейное заседание клуба подводников Тихоокеанского флота.
В 2006 году страна собралась отмечать столетие подводного флота России, а мы отмечали 100-летие подводников на год раньше, потому что первое соединение подводных лодок, под названием «Особый отряд миноносцев», начало действовать в составе Владивостокской эскадры в русско-японскую войну 1904-1905 гг. И об этом убедительно рассказывали обнаруженные нами в архивах документы того времени.
Уже собравшись домой, я вспомнил о газетных листках, присел на диванчик в кабинете директора и стал их просматривать.
Перекладывая листки один за одним, увидел рубрику «Новые гласные», а чуть ниже четыре овальных фотографии. В глаза бросилась надпись под одним из них – «В.М. Мендрин».
Я подскочил и заорал что-то нечленораздельное. Валерий Иванович, директор музея, и находившийся рядом с ним студент-волонтер переглянулись и с недоумением и опаской уставились на меня, видимо, усомнившись в моей вменяемости. Во взглядах читалось: «Что с ректором?». Я молча тыкал пальцем в газету, а подошедший поближе, обычно сдержанный Валерий Иванович тоже не удержался от эмоций: «Ура! Нашелся!»
Дело в том, что в течение последних двенадцати лет я разыскивал фотографию В.М. Мендрина. Василий Мелетьевич в чине есаула, добился разрешения учиться в Восточном институте на отделении японского языка, закончил его, затем получил звание профессора. В 1918 г. основал во Владивостоке высший политехникум, впоследствии ставший политехническим институтом – первым высшим учебным заведением инженерного профиля на Дальнем Востоке. Ректором института он пробыл совсем немного.
Во Владивостоке наступили тяжелые времена, часто менялись власти. Приближался разгром Белого движения на Дальнем Востоке, куда бежали от неизвестности и безысходности лучшие представители русской интеллигенции. Составу профессоров Владивостока того времени могли позавидовать многие университеты Центральной части России.
В.М. Мендрин организовывает учебные курсы, создает при полном безденежье новые факультеты, но его здоровье не вынесло таких экстремальных нагрузок, сердце не выдержало, и он ушел из жизни 22 мая 1920 года, в возрасте всего лишь 45 лет.
Несколько лет тому назад, когда мы с профессором, доктором исторических наук Н.В. Кочетковым готовили очерк о высшей школе на Дальнем Востоке, сведений о В.М. Мендрине не было вообще. Памятуя о том, что многие бывшие офицеры царской армии эмигрировали в начале двадцатых годов за границу, и зная о кончине В.М. Мендрина в эти годы, Кочетков предположил, что В.М. Мендрин тоже эмигрировал в Китай, где и умер. Совсем недавно по моей просьбе наша выпускница и историк-краевед от бога Н.Г. Мизь нашла запись в церковной книге о том, что В.М. Мендрин был похоронен во Владивостоке на Покровском кладбище.
В годы русско-японской войны В.М. Мендрин служил в действующих войсках, был разведчиком. Заслужил несколько «орденов» с мечами и бантами, которые в царское время выдавались только за боевые заслуги.
На фотографии в «Далекой окраине» В.М. Мендрин запечатлен в военной форме в звании войскового старшины, что соответствовало в то время званию подполковника.
Как уже упоминалось, фотографию Мендрина я разыскивал двенадцать лет. Были просмотрены все местные архивы, архивы Москвы и Санкт-Петербурга, Харбина и Токио, но получали мы от них какие-то крохи. Несколько раз я сам во время командировок поработал в столичных архивах, но результат был один: сведения, хотя и скудные, есть, фотографий (изображений) нет. Наиболее полный ответ был получен из военно-исторического архива г. Москвы, откуда был прислан послужной список Мендрина до 1914 г.
Фотография Мендрина заняла свое достойное место в музее – на стенде, где размещены портреты ректоров и директоров вузов, в разное время располагавшихся в здании Восточного института.
Еще одна история случилась с поисками фотографии М.Я. Озерова, возглавлявшего Дальневосточный политехнический институт (ДВТИ) – с 1937 по 1939 год в самое трудное время – время политических репрессий.
Интересен тот факт, что Михаил Озеров был назначен директором ДВПИ сразу же после окончания… ДВПИ, в возрасте 37 лет.
На эту должность он был рекомендован парторганизацией. Его назначение – типичный пример становления партийно-советского деятеля из низов общества. Отец Михаила был швейцаром, мать – горничной в одной из гостиниц г. Одессы. Трудовая деятельность с 13 лет на просторах России от Вязьмы до Владивостока. Служба в Красной Армии, фронты гражданской войны (Ленинградского, Польского, Украинского). Парттысячник Михаил Озеров в 1930 г. был направлен на учебу в ДВПИ Центральным комитетом ВКП(б). Проработав директором ДВПИ два года, он возглавил в 1939 г. Мариупольский металлургический институт.
В одной из справок, полученной из ФСБ, указывалось: «…по отрывочным непроверенным сведениям, имеющимся в архивном уголовном деле по обвинению Абрамовича В.Л.*, Озеров был переведен на работу в г. Мариуполь Донецкой области, а в период нахождения в г. Мелитополе Запорожской области якобы сотрудничал с оккупационными немецкими властями». Однако сведения эти не подтвердились. Все последующее время Михаил Озеров работал в Наркомате судостроительной промышленности на ответственных должностях.
Фотографию Михаила Озерова, директора ДВПИ, мы не могли разыскать длительное время. Настойчивые запросы в архивы различных министерств и ведомств все-таки увенчались успехом, и совсем недавно мы получили копию фотографии М. Озерова из архива Министерства промышленности, науки и технологий и сведения о его деятельности после отъезда из Владивостока.
Вот и выяснилось, откуда появились сведения старожила нашего вуза Ивана Васильевича Горбачева, который учился еще у профессора В.П. Вологдина. Он рассказывал, что М.Я. Озерова кто-то видел в оккупированном немцами Мелитополе в форме полицая. Ивана Васильевича, человека очень непростого в общении, я очень уважал. Он ушел из жизни, прожив более 90 лет, был ходячей энциклопедией по истории вуза, одним из основателей нашего музея. И все-таки я не верил в то, что М.Я. Озеров был предателем. Слава богу, что когда пришли документы из многочисленных архивов, все стало на свои места.
Теперь белых пятен и пустых мест в истории нашего вуза нет. Не хотелось бы опуститься до простого брюзжания, но иной раз так тяжело бывает в нашу эпоху безвременья и очернительства истории целого поколения народа, когда нас хотят убедить в том, что прожита впустую вся жизнь, что, ну, просто не было вас всех, а то, что вы делали, это не более чем «виртуальность». Я надеюсь, что время все расставит по своим местам. История, это не Фемида с закрытыми глазами – она все видит, но молчит…