… Ибо у нас прежде всего нужно объявить чин.
Н.В. Гоголь
В прошлом номере КД мы опубликовали статью В. Иноземцева «Новое Средневековье». Еще раньше тему сословий в России затронул известный российский социолог, профессор ВШЭ, бывший референт президента РФ Симон Кордонский в своей лекции (Ельцин-Центр, январь 2018 г.), фрагменты которой мы сегодня и предлагаем нашим читателям. Приходится согласиться, что ни одно из сословий, включая высшие, не ощущает уверенности в своих перспективах, не обладает гарантиями дальнейшей стабильности, поэтому все сословия живут одним днем и заботятся только о том, чтобы завтра было, как вчера, и ничего не менялось.
«Основной принцип нашей сословной системы – извлечение ренты из (часто) придуманной угрозы»
Если классы – это группы, которые возникают на рынке в результате того, что кому-то повезло, а кому-то нет, кто-то по уровню потребления стал относиться к высшим классам, а кто-то к низшим, то сословие – это группа, которая создается государством, по разным основаниям, в основном для нейтрализации угроз. В России сословная структура была создана в петровские времена, петровская «Табель о рангах» – ее выражение… Каждое сословие судилось по своему закону до 1861 г. После отмены крепостного права имперская сословная структура посыпалась, появились разночинцы, завербованные с разных сословий. Собственно, разночинцы и развалили Российскую империю <…>.
Cоветский Союз тоже был сословным обществом, поскольку так называемые классы рабочих, крестьян и служащих – это группы, созданные государством, то есть сословия. В 1990-91 годах эти группы исчезли, нет у нас теперь рабочих, крестьян и служащих, и начала формироваться классовая структура с соответствующим социальным расслоением: появились реально богатые и реально бедные. Причем в реально бедные попали привилегированные группы-сословия Советского Союза – военнослужащие, ученые, врачи и другие бюджетники.
Завершение формирования современной сословной структуры – это появление закона «О системе государственной службы» (2003 год. – Прим. ред.), которым были введены три государственных служивых сословия: гражданские служащие, дипломаты, военнослужащие, – потом детализировались девять или десять видов, включая правоохранителей. Эти сословия существуют по закону, это люди, которые не работают, а служат <…>. Взамен получая сословные привилегии. Есть, например, приказ Управления делами президента об обслуживании в комнатах для официальных делегаций разного рода портов и железнодорожных станций, список – из 381 названия должностей. Дальше, есть указ президента о специфическом медицинском обеспечении некоторых лиц, занимающих государственные должности, по этому указу полностью бесплатное медицинское обслуживание и лекарственное обеспечение получают где-то двести категорий. Дальше, наши федеральные депутаты освобождены от уголовного преследования. Собственно, почему раньше шли в депутаты? Потому что под суд не попадут, убегали от суда. И платили за это большие деньги, доходило до 5 млн долларов за место в Госдуме <…>.
Последний пример появления сословия – служба судебных приставов. Судебные решения не исполнялись, «менты» отказывались заниматься этим «грязным делом», это было расценено как угроза, и была создана служба судебных приставов, правоохранительная служба, которая занимается нейтрализацией угрозы, связанной с неисполнением судебных решений, а также охраной судов. И все другие сословия, которые у нас есть, созданы для нейтрализации каких-то угроз либо наследованы от Советского Союза. Например, нейтрализацией внешней угрозы занимается военная служба – российская армия, внутренние войска, которые сейчас стали Росгвардией, СВР, ФСО и еще пять министерств и ведомств. То есть основной принцип этой системы – извлечение ренты из (часто) придуманной угрозы. Той же внешней угрозы: еще десять лет назад нам никто не угрожал. Для того чтобы консолидировать армию и чтобы заработал закон о военной службе, нужен был внешний враг, он был изобретен, сейчас мы присутствуем при расцвете представления о внешней угрозе.
У нас есть классовое расслоение по уровню потребления и есть сословные расслоения по объему долей распределяемых ресурсов. Чем больше угроза, которую нейтрализует сословие, тем больше доля ресурсов, которая ему причитается. Например, поскольку считается, что есть внешняя военная угроза, существенная доля ресурсов, больше, чем другим сословиям, идет в армию. А внутри сословия существует расслоение, подобное классовому, по уровню потребления. Возьмем лиц свободной профессии, то есть живущих на гонорар: скажем, политтехнолог, который обслуживает администрацию вашей области, – это совсем не то по уровню доходов, что политтехнолог, который обслуживает администрацию президента.
В отношениях между сословиями в основном происходит формирование закрытости. Перейти из сословия в сословие практически невозможно. Мобильность отсутствует. Есть образ Советского Союза с его сословной системой и мощнейшими лифтами, которые обеспечивались за счет партийного аппарата. А сейчас я такого не вижу, сейчас есть только возможность вращаться в своей страте. Ну, нельзя перейти из правоохранительной на военную службу и наоборот, я не знаю примеров перехода <…>.
Чтобы социальная структура сформировалась, внешнее определение сословия должно совпадать с самоопределением. В Европе, если спрашиваешь человека: чем ты занимаешься, к какой социальной группе относишься? – он сразу отвечает, мгновенно. Там есть свои бюджетники, предприниматели, госчиновники. У нас же такого нет. Спрашиваю миллиардера, старого своего знакомого: Петя, ты к какой группе относишься? И Петя мне говорит: я старший научный сотрудник… У меня есть книжка про сословную структуру, в конце – список нормативных актов, вводящих форму одежды, на 20 с лишним страниц, 280 нормативных актов, по-моему. Вы где-нибудь видели работника прокуратуры в форме? Разве что в суде: да, полагается. Или работника Роспотребнадзора в мундире, красном таком? Помните, как однажды Онищенко появлялся [в мундире] на торжественном мероприятии, когда был руководителем этой службы? То есть сословие есть, но люди не хотят идентифицироваться даже по одежде. Есть сословная форма одежды, но латентная – в шкафу висит.
С правом тоже очень интересная ситуация. Если в Российской империи каждое сословие судилось по своему закону, то у нас есть единый Уголовный кодекс. Но в любой статье кодекса есть низшая мера наказания и есть высшая. И представители низших сословий судятся по высшей рамке: за украденную курицу – пять лет. А представители высших сословий судятся по низшим рамкам. То есть сословное право есть, но тоже латентное. Есть стереотипы поведения, также латентные. На торжествах по случаю «сословного дня», например в День прокуратуры или День чекиста, после этого всегда пьянка, и там проявляются эти стереотипы поведения, они специфичны для каждого сословия… Формирование сословий и сословного самосознания – длинный процесс. В двадцатилетний период никак не укладывается, необходимы два-три поколения. Доживет ли страна с такой сословной структурой, я не знаю.
«Примерно 40% трудоспособного населения в нашей стране не имеет дел с государством»
С «дела Ходорковского» была начата ликвидация предпринимателей, рынка, государство стало официально доминировать: не равенство перед законом, а равенство перед начальником, распределяющим ресурсы <…>. Сейчас у нас все борются за справедливость. Есть два вида справедливости – уравнительная и распределительная. Уравнительная справедливость – это равенство перед законом, а неравенство возникает на рынке, и к этому состоянию стремятся все рыночные структуры. Распределительная справедливость – это когда государство распределяет ресурсы, создавая группы по значимости: чем значимее группа для государства, тем больше ресурсов ей полагается. Один раз у нас это не сработало, сейчас мы повторяем эту ситуацию, формируем социальную структуру, основанную на распределительной справедливости <…>.
У нас есть РСПП, это «купцы первой гильдии». «Деловая Россия» – «купцы второй гильдии». И «Опора России» – «купцы третьей гильдии». Если вы нашли себя в рамках этой корпоративной структуры, у вас будет меньше проблем. Но если вы не нашли себя, не получили политическую «крышу», то проблем будет больше. В конечном счете, приходится уходить от этого в так называемые теневые формы, хотя они совершенно публичны <…>.
Рыночные структуры у нас уходят в промыслы. Промысел отличается от рынка, от бизнеса тем, что там нет отношений «товар-деньги-товар», там есть работа на авторитет, на статус, на репутацию, которая конвертируется в том числе в деньги – когда вы идете к «хорошему парикмахеру», «хорошему врачу». Существенная часть деятельности у нас – промысловая, не рыночная, может, дорыночная. Я даже не знаю, где у нас остался рынок. Даже госкорпорация – это промысловая структура, они промышляют.
Чем занимается министерство финансов? Оно промышляет по нашим карманам. У нас у власти финансисты-монетаристы, их реальная экономика не интересует, их интересует только копеечка. Была копеечка с нефти – они народ не трогали. Когда нефть стала стоить меньше, они полезли шариться по нашим карманам. И дальше будут шариться, потому что ситуация не улучшится.
А чем занимается министерство здравоохранения? Промышляет, втюхивая нам свое представление о здоровье, не совпадающее с нашим представлением, осваивая госресурсы и создавая угрозу уменьшения здоровья населения <…>.
Очень многие уходят в «тень». Они не исчезли, они перешли в «гаражную», или в «дачную» форму, или в какой-то другой вид промысла, ушли от государства, государство их не видит. И всем хорошо… Примерно 40% трудоспособного населения в нашей стране не имеет дел с государством, живет вне государства <…>.
Сейчас идет ликвидация сословия бюджетников через «перевод на контракт», при этом сословные привилегии уходят в никуда. Бюджетники исчезают, теряют официальные льготы… Реальная зарплата врачей, работающих внизу, если не учитывать дополнительные доходы, понижается. При этом достаточно посмотреть на замки, в которых живут главные врачи государственных клиник, и становится ясно, куда идут эти деньги. Это одна из самых обеспеченных категорий – главные врачи.
«Уровень незнания своей страны просто поражает»
Из космоса по освещенности видны границы между регионами: пространство не освоено и не описано. Москва – да: судя по данным коммунальных служб, канализации, в Москве единовременно гадят 30 млн человек. Еще есть радиальные дороги, а между ними – пустошь, ничего нет. В радиусе 100 километров от Москвы мы насчитали 40 поселений, не имеющих статуса, не зарегистрированных, поселений без власти, без почтового индекса.
…Приезжаем в село: индекса нет, магазина, электросети – нету, транспортная доступность – 3-4 месяца в году. С чего люди живут? Где-то с пушнины, где-то с рыбы, где-то с леса промысел какой-то. И жизнь выстраивается вокруг этого промысла, они решают свои проблемы сами. Государство уходит с нижних уровней: сначала здравоохранение было на муниципальном уровне, сейчас передали на региональный, ФАПы лишили статуса юрлиц и влили в состав межрайонных больниц, при этом, естественно, лишив бюджетных ресурсов и штатов. Но людям-то лечиться надо, поэтому в последние десять лет возникла система неформального здравоохранения. О чем говорят в аптеках? Диагностика, лечение, подбор лекарств, консультации по состоянию здоровья. Аптеки у нас – полноценный элемент неформальной системы здравоохранения. Практически нет поселений, в которых не было бы колдуна, знахаря. Население лечится само, не обращаясь в государственную систему здравоохранения. Есть газета про здоровый образ жизни, есть телевидение, там тоже рассказывают, как и что нужно лечить. А нередки случаи, когда врачи говорят: ну, иди, молись <…>.
И эта натуральная жизнь не является предметом исследовательского интереса. Мы работали на Алтае, в районе, который граничит с Казахстаном. По официальным данным, население района – 10 тыс. человек, а глава администрации сказал, что, когда в 1992 г. вводили талоны на питание, сразу стало 14 тыс. Сейчас тысяч под 20, а по переписи – 12 тыс. Это результаты одного нашего исследования: мы попытались проверить, как формируется первичная статистика, которой пользуется государство, и пошли по домам в маленьких поселениях до 50 тыс. человек. Фактически населения на 10-15% больше, чем считает Росстат. То есть мы даже не знаем, сколько у нас народу в стране живет. Это было не единичное исследование, 10 регионов, 300 муниципалитетов – и везде одно и то же: у нас подушевое финансирование, объем ресурсов, который распределяется региональным центром в муниципалитеты, зависит от численности населения, и регион заинтересован в том, чтобы приуменьшить численность населения. Непонятно – а может, в стране 160 миллионов человек? Это вполне возможно. Уровень незнания своей страны просто поражает.
И негативизм по отношению к тому, как она устроена. Сидят люди внизу, на уровне районных администраций, и можно получить бюджетные ресурсы на будущий год, но только для нейтрализации каких-либо угроз. Сколько езжу по стране, не вижу реальных безработных, нет их. Официальная статистика – по-моему, 6% безработных, в отчетах районных администраций эта цифра достигает 15-20%. Это уже угроза социальной стабильности и обоснование существования министерства социальной защиты. Из бюджета деньги идут на нейтрализацию угрозы безработицы, которой нет… Люди снизу пишут бумажки: дайте нам ресурсы, потому что у нас копятся проблемы. И у человека, который сидит наверху и читает эти бумажки, возникает ощущение, что в стране все плохо. А люди просто бабок хотят. И непонятно, где власть <…>.
Возникает ощущение, что плохо все в нашей стране: мы живем не так, как должны, нет у нас ни рынка, ни демократии, ни справедливости. Возникает ощущение, в том числе у власти, что не надо изучать нашу Россию, а надо ее реформировать. Поэтому за последние 30 лет у нас было 60 реформ, и ни одна из них не привела к желаемому результату. Это следствие негативистского отношения к нашей реальности, нежелания принять страну такой, какая она есть. Надо кончать читать переводные книжки, кончать преклоняться перед авторитетами и исходить из того, что наша страна не описана вообще.