Владивостокская история

Владивосток! У твоего порога
Где берега скалисты и круты,
Железная кончается дорога,
Морские начинаются пути

Евгений Мельков

Это случилось в год окончания института. Нас, новоиспеченных инженеров, ожидало распределение. По успеваемости я шел одним из первых в списке и поэтому имел законное право на выбор места будущей своей работы. Я выбрал (точнее, выбрали мы вместе со Светланой) судостроительный завод в городе Сосновске Кировской области.

В европейской дали я прожил без Владивостока пять лет. На большее меня не хватило. Ностальгия особенно навалилась после того, как меня призвали на службу в Военно-Морской флот.

Для начала послужил немножко на Черноморском флоте и на Балтике… Но тянуло меня во Владивосток. И я стал проситься на Тихоокеанский флот. Когда добивался этого перевода, кадровики откровенно изумлялись:

– Все с Тихого бегут, а этот туда просится!

Как бы там ни было, а я – опять во Владивостоке…

Когда случается столкнуться с воспоминаниями о юности, я удивляюсь тому, что первая, еще школьная, встреча с Владивостоком не оставила во мне никаких особых эмоций и впечатлений. Случилась она почти полвека тому назад, когда в девятом классе я побывал во Владивостоке на «экскурсии».

Краевой центр Приморья образца пятидесятых годов и Владивосток начала третьего тысячелетия – это небо и земля. Почти не заселен Чуркин, шероховатится крышами частных домиков Эгершельд, множество ведомственных и жэковских кочегарок добросовестно окуривают небо дымом из своих труб. Грязноватые, узкие и извилистые улочки города без сомнения уступают прямолинейным улицам Уссурийска.

Словом, Владивосток в тот великолепный, солнечный весенний день мне не приглянулся. Настоящая любовь к этому городу пришла ко мне через год с небольшим. Мы поехали сдавать документы для поступления в институт. Мы – это три Гены, три тезки, три одноклассника. Я собирался поступать на кораблестроительный факультет ДВПИ, другой Гена – на геологический факультет, а третий – на горный факультет. В ожидании вызова на вступительные экзамены остановились у бабушки нашей одноклассницы Светланы.

В первый же день, вернее, вечер мы взобрались на Орлиную сопку. Стояла обычная для Владивостока июльская погода: морось. Уже зажглись уличные фонари. Внизу, по улице Ленинской, «проплывали» трамваи, а по бухте Золотой Рог сновали расцвеченные навигационными огнями катера. Туманистая морось несколько размывала это разноцветное великолепие вечернего города.

Где-то я читал, что художники-импрессионисты были, как правило, близорукими и поэтому видели окружающий их мир не в четком фокусе, а несколько размытым, словно в тумане. Позже я познакомился с картинами известного приморского художника К.И. Шебеко, посвященными Владивостоку. Они изображали город таким, каким я увидел Владивосток с высоты Орлиной сопки первый раз в своей жизни.

А совсем недавно в музее «Артэтаж», сооруженном нами под крышей библиотеки, я присутствовал на открытии выставки приморского художника В. Камовского. Его полотна по протяженности заняли в длину две стены довольно-таки обширного помещения музея. И снова я увидел Владивосток как бы в туманной дымке.

Я не удержался и спросил у художника: «А правда, что импрессионисты были близорукими?» Он отрицательно покачал головой: «Да нет, наверное». А потом подумал и добавил: «А кто его знает? Все может быть!».

Возможно, это – импрессионистское – видение краевого центра в первый вечер самостоятельного знакомства с городом потрясло и заставило меня влюбиться в город окончательно и бесповоротно. Владивосток стал городом моей мечты.

Впоследствии, днем ли, ночью ли, в ненастье или при хорошей погоде, я с волнением заходил в бухту Золотого Рога то как палубный матрос, готовясь к швартовке теплохода «Владивосток» во время студенческой плавательной практики, то уже как офицер Военно-Морского флота, находясь на мостике подводной лодки или надводного корабля. И я не ошибался в своих ожиданиях. Всегда узнаваемый, Владивосток вдруг открывался с какой-то новой стороны. Так любимая женщина умеет всю жизнь быть таинственной, осторожно и нежно, год за годом приоткрывая одну за другой свои тайны, и все-таки всегда оставаясь чуточку незнакомой, чуточку неизвестной и неизведанной, призрачной, как мир импрессионистов, и в то же время близкой и явственной.

Через десятилетия после «пионервожатовской» юности мне показали фотографию дома в сад-городе, в котором еще до революции жил В.М. Мендрин – профессор Восточного института, ставший в 1918 г. ректором Высшего политехникума, реорганизованного впоследствии в политехнический институт. Я вгляделся в старенькое фото и сердце дрогнуло: четыре десятилетия спустя после профессора В.М. Мендрина, но – увы, уже и четыре десятилетия тому назад в этом домике одну из комнат больше месяца занимал бывший тогда старший пионервожатый, студент Дальневосточного политехнического института, а ныне ректор университета, в который вырос Мендринский политехникум.

Мой Владивосток! Ты удивителен своим умением быть добрым волшебником и не раз это доказывал!

Ты еще очень молод. Тебе всего 150 лет. И за эти годы кто только не пытался убить Владивосток! На исходе девятнадцатого века тебя расстреливали хунхузы. На пороге двадцатого века японцы пытались бомбить мой город.

Потом тебя топтали интервенты во время Гражданской войны.

Владивосток не раз умирал от жажды, корчился во тьме и холоде, прощался с пышными коронами своих вековых деревьев…

Тебя рушили тайфуны, топили дожди, выдували ветра…

А город – жил, живет.
И будет жить!

Ведь он молод, как восход дня, как рассвет следующих суток, как утро…

А чтобы Владивосток стал еще привлекательнее, еще красивее, мы строим. Ведь мы – политехники, а значит, созидатели. И на земле, отведенной вузу, появились фонтаны и скульптуры, Пушкинский театр и храм Святой Татьяны, библиотека и Дом музеев, «Сквер выпускников» и стадион, мемориалы Кириллу и Мефодию и «В память подводников всех поколений», малые скульптурные формы и многое другое. Всего не перечислить. Да и стоит ли?

Ведь, в отличие от Парижа Хемингуэя, мой Владивосток – не город-праздник, а город-моряк, город-воин, город-рыбак, город-ученый, город-студент. И это, полагаю, важнее, чем быть «вечным Парижем».

Переплыв небесные пороги,
Улыбнулось солнце берегам.
В сонной бухте Золотого Рога
Волны ласково притронулись к ногам.

Взвился флаг на мачте корабельной.
Поиграл с ним быстрый ветерок
И умчался вместе с белой пеной
На прибрежный золотой песок,

Пробежался по листве зеленой,
Властно раму распахнул: Вставай!
Солнце слепит золотой короной…
Где-то звонко прокатил трамвай.

Деловито растопырив стрелы
Краны завертели головой,
Электричка с криком подлетела,
Площадь залила людской волной.

Я люблю шагать со всеми вместе,
И до бесконечности готов
Узнавать, каких профессий
Пассажиры ранних поездов.