Игорь Н. Петренко,
руководитель проекта “Uniting Generations”
Стихи Гали Плисовской – это потрясающее по глубине и силе воздействия отражение духовного мира послевоенной волны иммиграции. Великолепный русский язык, искренность чувств и бесконечная любовь к России. Мало кто из наших современников после прочтения так называемой “амнистии” 1945 года (“Возвращайтесь домой! Родина вас простила!”) смог открыто бросить в лицо правителям СССР такое:
«Я ваши “милости” с презреньем отвергаю,
Не я, но вы виновны предо мной!
Я вас в предательстве, в измене обвиняю,
За весь народ, за весь мой Край Родной!».
О, матушка Россия,
что сделали с тобой
Гали Плисовская
СТИХИ
Сидней
Австралия
1995
ISNB № 0.646 25717
© Соругright 1995
Published by G.P.M. Plisovsky
2-28 Russell St, Strathfield, NSW, 2135
Typeset and Printed by Unification Printers & Publishers Pty. Ltd.
12 Vernon street, Strathfield, NSW 2315
Галина Евгеньевна Плисовская, урожденная Маркова, родилась 2 августа 1922 года в г. Демидове (б. Поречье) Смоленской области в семье священника. Митрофорный протоиерей о. Евгений Маркое после бесчисленных допросов, судов, арестов был расстрелян в Смоленске (или в Катыни, точно установить не удалось) в 1937 году. Брат, кузены и почти все родственники отца и матери были уничтожены в период 1918-1940 гг. Перед войной окончила десятилетку. Во время войны с матерью ушли из города до его полного окружения и два с половиной года скитались по селеньям и дорогам Смоленщины и Белоруссии. В Польше были взяты на работу в Германию, где считались “остарбайтерами”. По окончании войны чудом избежали репатриации. Вышла замуж за М.М. Плисовского, ветерана Финской, Польской и 2-й мировой войны. В 1949 году с матерью, мужем и маленьким сыном эмигрировала в Австралию; там родились еще два сына. Стихи пишет с юного возраста, принимала участие в двух фестивалях русских поэтов Австралии. Г.Е. Плисовская умерла в Сиднее (Австралия) 29 августа 1994 года.
СОДЕРЖАНИЕ
Гали Плисовская
Плач
Святая смерть
1932 год
1938 год
1939 год
Полдень
Эхо войны
Беларусь
Зима 1942
Оккупация
“Ну, что же, походные дроги…”
Потомкам моим и Алеши
“Тебя сожгли при отступленьи…”
“Молча с тобою мы шли…”
“Я ваши ‘милости’ с презреньем…”
1932
“Так странно…”
“Я построю стены из гранита…”
“Чашечка кофе, дымок сигареты…”
“Когда ложится на землю…”
“О, как душа моя…”
“Два гостя вчера посетили меня…”
Южная ночь
“Скоро солнце зайдет…”
“Не зови меня трепетным взором…”
“Нет, не быть мне ничьею…”
Сумерки
“Где расставались с родными навеки…”
“Кукует кукушка…”
Вербная суббота
Христос воскрес
Пасха в Австралии
“Шептали ромашки…”
Из письма к подруге
“Молчим. Молчим и ждем…”
Скаутам
“Ты не встретишь меня…”
“Старинные письма и даты…”
“Мир замолчал иль может быть исчез…”
“Все уже и уже сужается круг -…”
“Господи, услыши молитву мою…”
“Не проси – я правды не скажу
Гроза
Ожиданье
“Я весь день и всю ночь промолчу…”
Мой дом
“Думы печальные, думы мятежные…”
“Звенят цикады, звенят цикады”
“Я жива и пишу…”
Никому
Жизнь
“Не зови, не буди и не трогай…”
“Семнадцать лет сгорели…”
” ‘Ай адор ю’, – шептала…”
” ‘Не нужна’, – мне…”
“Я просто жичь хочу…”
“Что нахмурился сурово…”
“Тишина, будто нет ничего…”
“Колокольчик лежит у стены…”
“Я тоже часть творенья…”
“Я отвылась, откричалась…”
Утро горькое
“Пойду зажгу лампаду…”
“Мне больше нечего сказать…”
“Бежала лошаденка…”
“Коршун кружит в чистом небе…”
Вечер
“Золотая луна, голубой небосвод…”
“О, как прекрасен Божий мир!..”
“Тишина. Мир уснул…”
“Листьев магнолии трепетный шепот,..”
“Нарциссы нежные зимой -…”
“Кто научил вас писать…”
Как я пишу стихи
“Живи мой стих…”
“Кто придет: иль Ангел белокрылый…”
“Жизнь прошла…”
Светлой памяти моего отца, Священников, священнослужителей, молитвенников и исповедников веры Христовой и Церкви Православной
ПОСВЯЩАЮ
ПЛАЧ
Ох, ты, Русь моя, Русь родимая,
Моя Родина несчастливая!
На чужбине жизнь коротать дано,
А душа скорбит по тебе зело
Не вернуться мне в дороги края,
Будет пухом мне да чужа земля…
Улетит душа птицей вольною
В древний отчий храм с колокольнею.
Церковь Божия без окон стоит,
Стар и млад в земле без креста лежит;
Покаянием души светятся,
Души правды ждут, стонут-мечутся.
Кости чистые Беломор-канал
Под водою скрыл, чтоб никто не знал,
Как безвинные надрывалися,
С жизнью горькою расставалися.
На Смоленщине, да под Катынью
И цоляк и росс в земле мяконькой
Полегли рядком. Плачь, Отечество!
Не забудь о них, Человечество!
Ох, Сибирь-земля бесконечная,
Ох, тоска моя, горе вечное…
Сколько душ в тайге упокоено,
Да могил-крестов не построено.
Ветры буйные, вьюги злобные
Замели следы – места лобные,
Только кедр стоит да печалится,
Век с тоской своей не расстанется.
Если мог бы он да поведать нам,
Кто шептался с ним, кто молился там,
Кто прощался с ним, умираючи,
Жизнь-судьбу свою проклинаючи.
Брат да брата звал, муж – любимую,
Сын да батьку звал, мать родимую,
Осенял крестом милых детушек,
Сиротинушек, малолетушек.
Кровью залиты дороги края,
Стонет матушка, Русь – родна земля,
Дорогих сынов призываючи,
Вольной волюшки ожидаючи.
И летят года бесконечные,
И поют ветра память вечную,
Воскресения ждет Отечество:
Помолись за Русь, Человечество!
В зловещем круге
Метались вьюги,
Метались вьюги по всей земле;
Умы – бродили,
Умы – блудили,
Скрывалась злоба в холодной мгле.
И дух мятежный,
Как ветер снежный,
Настиг Россию – пришел Февраль…
…И молча звезды
Глядели в бездну,
И тихо слезы лила печаль…
К “безумству храбрых”
Взывали песни,
Зловещий реял-вился кумач,
Кипели страсти,
Менялись власти,
Рубили снасти древнейших мачт,
И шли лавиной
На дно пучины,
И тучей черной пришел Июль –
Свирепым вором,
Гремя затвором,
В глухую полночь – потоком пуль…
…Угасло Сердце,
Померкло солнце,
Взвился над Миром высоко меч!
И кровь Святая,
Там пролитая,
Течет поныне и будет течь.
Летите птицы
На зов зарницы,
Вещайте птицы Святую смерть!
Угасло Сердце,
Померкло солнце
И пошатнулась земная твердь.
“Дедушка, миленький, хлебца немножко
Папа в тюрьме, передать…”
…Светит коптилка, замерзло окошко,
Дед не спешит отвечать.
“Чья ты, касатка?” – “Евгения младшего.
Мама больна, ну, а мы вот… и брат…
Голодно, дедушка, холодно, страшно!
Папа – вернется назад?”
“Бог не без милости. Божией волей
Все мы на свет рождены;
Вишь, гололедица, вымерзнет поле,
Кабы дождаться весны.”
Вечер. Поземка ударила в ноги,
Серые хаты понуро глядят,
Скованы льдом и поля и дороги,
С ветром столбы говорят.
Молча от хаты до хаты… Дорожка
С каждой минутой длинней и длинней.
“Дяденька, тетенька, хлебца немножко!”
Хлещет поземка сильней и сильней.
“Нету, родимая, нынче колхозы,
Раньше была хоть своя полоса,
Кони, скотина; ходили в извозы,
Пуни полнехоньки, вдоволь овса.”
“Выдь, непутевая, много вас шляется!”-
С треском захлопнулась дверь.
Зимняя темная ночь надвигается,
Воет и плачет дорогой метель.
Лейтесь, безумия звуки,
Звонче, гитара, звучи.
Пусть ее струны о муке
Песню поют мне в ночи.
Пусть они скажут, что было
В горестном сердце моем,
Пусть они скажут, как стыло
Сердце в безумье немом!
Как оно счастья искало –
Ветром в осеннюю ночь
Тихо и тяжко стенало,
Рвалось, просилося прочь…
В силе своей нерасцветшей,
Мир и судьбину кляня,
Сердце просилось к ушедшим,
Ждало заветного дня…
1938
Надо мною смерть летает
Словно ворон по степи,
И клокочет и рыдает
В темной, пасмурной тиши.
Говорит, что день тот близок,
Когда смерть остановит
Бурный ток горячей крови
И глаза остекленит.
Близко, близко – холод чую…
Впереди чернеет даль…
И грущу я и тоскую:
Жизни! Жизнь мою мне жаль!
Жить еще всей страстью юной,
Пока силы в мышцах есть,
Пока крови в жилах бурной
Не измерить, чувств не счесть!
День за днем ряды редеют –
Горе, слезы и печаль –
Черный ворон в небе реет…
Жизни! Жизнь мою мне жаль!
1939
В этот полдень, в этот полдень –
Вился летний зной –
Я с базара возвращалась,
Тихо шла домой…
На углу, на перекрестке
Почта. У столба
Вижу: слушает безмолвно
Радио толпа.
Лица серы, взгляды хмуры –
Тишина.
…Объявили, что сегодня
Началась война…,
Что сегодня, на рассвете…
Больше нет границ:
Раскололи небо крылья
Чужестранных птиц…
Разогнали гулом танки
Лета тишину
И легла беда вторая
На мою страну…
Запылали, загорелись
Наши города,
Унеслись и жизнь и юность
Навсегда…
…И текла-струилась речка,
Что звалась Гобзой,
От рассвета, с Воскресенья
Кровью и слезой…
Лес шумит в Обероне,
не видавший огня.
…Эхо! Голое знакомый:
“Пристрелите меня…”
…Злится гром канонады,
рвется, стонет земля,
Рушит елей громады
вихрь шального огня.
Взрывы! Крики! Проклятья!
и приказ: “Отступать…!”
“Братья, смилуйтесь, братья…,” –
просит голос опять.
… Там, под елью мохнатой
муравейник живой…
Шли тропою солдаты,
шли лесною тропой…
И несется, как эхо,
сквозь леса и поля,
Через годы седые,
голубые моря,
В тихий лес Оберона,
не видавший огня,
Голос… близкий, знакомый:
“Пристрелите меня…!”
1977
В.А.Ж.
Вы мне напомнили песню
Тихого, бедного края,
Скудные земли Полесья,
Птиц перелетные стаи;
Запах весеннего поля,
Аистов гнезда над кровлей –
Край, где в лихую недолю
Жизни спасали любовью…
Леса немые громады,
Запах ольхи и березы,
Стены, налеты, засады,
Скрытые женские слезы…
Там, где когда-то лихая
Юность со смертью играла,
Пламя войны, полыхая,
Белую Русь обнимало…
Милыми не были были,
Милыми были не стали,
Только доселе мне снятся
Птиц перелетные стаи…
1979
Маме
Этой страшной, грохочущей, снежной зимой
Мы покинули дом опустевший, родной;
Как чужие, по улице молча мы шли,
Обнаженной от взрывов, не видя земли.
За плечами котомки, без мысли глаза –
Ни твоих, ни моих не коснулась слеза,
И метель бушевала всю ночь впереди,
И сомкнулось кольцо ввечеру позади,
И зияла во тьме пустота, пустота,
И кричала вокруг чернота, чернота,
А душа говорила: пустое, мечты!
Не боюсь ничего – пустоты, черноты!
Лишь бы вместе с тобою уйти из кольца,
Лишь бы вместе идти до конца. До конца!
Страшная осень,
бездушные дни.
Как незаметно
подкрались они.
Хлещет, терзает
и до земли гнет
Кнут: извивается,
падает, бьет.
Нагло смеются:
“Вы храбро дрались!
Мы до Москвы
без труда добрались!
Любы просторы нам
ваших полей,
Вы нам обязаны
волей своей.”
Молча, как прежде,
без слез и борьбы
Мы принимаем
превратность судьбы…
Дальше и дальше
несутся года…
В прахе селенья,
горят города…
Пашни, дороги
и души в крови –
Ненависть хлещет
и тени петли
Мерно качаются
ночью и днем…
Жить суждено нам
опять со зверьем.
Тщетно нам грезятся
помощь и мир:
Правит захватчик
победный свой пир.
Вера! Надежда?
Не видно ни зги!
Мерно и гулко
звучат сапоги…
–v–
Ну, что же, походные дроги
Пора мне готовить опять –
Привычные сборы в дорогу,
Немного теперь паковать.
Сложу свою грусть и надежды,
Безбрежную горечь тоски,
Души моей странно-мятежной
Порывы и думы мои.
Любовь схороню я глубоко
И нежность несказанных слов,
Стенанья души одинокой,
Несбывшийся мир моих снов…
Кровавые тени былого
Под сенью печальных берез,
На кладбище Храма родного
Предам погребенью без слез.
С собою возьму только крестик,
Щепотку землицы родной,
Иконку, как встречи предвестник,
Надежду на вечный покой.
–v–
“Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…”
К. Симонов
ПОТОМКАМ МОИМ И АЛЕШИ
Я помню, Алеша, дороги Смоленщины,
Голодных, оборванных, хмурых солдат;
Не крынки прохладные вынесли женщины,
А хлеба кусок… от голодных ребят…
Я помню закаты и пыль придорожную,
Погонщиков, в тыл угоняющих скот,
И крики и горечь, молву осторожную
И страх и угрозы в тот памятный год.
Кровавые пашни и рощи и нивы,
И тысячи, тысячи братских могил;
Не пели, а плакали девушки-ивы,
Когда на чужбину их враг увозил.
Я помню рассветы, Днепра переправу –
Струился поток ее кровью людской,
Бомбили, как будто себе на забаву,
И те и другие, со злобой лихой.
Без боя отдали деревни, селенья,
Пустые винтовки сжимая в руках,
И горек и страшен был путь отступленья,
И ненависть зрела, кипела в сердцах.
Погибли, Алеша, за правое дело
С врагами в боях миллионы людей,
Страну защищая лишь собственным телом,
По глупости, трусости злобных вождей!
Бежали вожди на восток в это время.
Столица стояла открытой врагу.
Легло на народ непосильное бремя:
И фронт без запасов и голод в тылу.
Я видела, помню колючие стены
И в ямах по горло зарытых солдат,
Живых, и бессилье смертельного плена…
Скажи мне сегодня: кто был виноват?
Я помню, Алеша, кресты и погосты –
Не смел даже Симонов правду сказать,
Что армию нашу предали прохвосты,
Чтоб дальше и злее народ распинать!
Я помню, Алеша! Уж смерть на пороге,
И годы изгладили много следов,
Но горькие мысли идут по дорога,
Смоленской дорога тех страшных годов.
Ну, что же теперь-то? Поэты в ГУЛагах,
Герои, что взяли Смоленск и Берлин,
Ученых давно закопали в оврагах,
И нищи крестьяне – и все, как один!
И пишут поэты, и терпит бумага,
И мир умиляется песни такой,
А в аде психушек, за стенкой ГУЛага
Страдает невинно народ дорогой.
1982
–v–
“Любимый город может спать спокойно,
И видеть сны, и зеленеть среди весны…”
Долматовский
Тебя сожгли при отступленьи,
Мой древний город дорогой,
В порыве страха, бегства, мщенья,
Правители, своей рукой.
Бой ночью был. Мосты взорвали,
Собор – курился дым над ним…
И люди в панике бежали,
Тела на улице лежали,
Лишь редкий дом был невредим.
Не долго пламя полыхало:
Горели ужасом сердца
И дума горькая витала
В душе у пленного бойца…
Упали липы вековые,
В садах умолкнул детский гам,
И люди страшные, чужие
Грозили смертью всюду нам.
Аресты снова… и висели
На лобном месте, что три дня,
Невинных трупы и терпели
Безмолвно мы до января.
А в январе, под вой бурана
Кипел опять кровавый бой:
Катюш смертельный ураганом
Засыпан был мой дом родной.
Цепями воины лежали
Вокруг…простерты на снегу…
И ярко улицы пылали,
Как в страшном сне или в бреду…
…А по весне струились кровью
Потоки Каспли и Гобзы…
…Прошли года, с тоской, любовью,
Летят к тебе, мой город, сны…
–v–
Молча с тобою мы шли по дорогам,
пыльным, кровавым, объятым войной.
Слушали молча грома канонады,
бомбы и взрывы считали с тобой.
Молча делили и голод и холод,
слезы скрывали одна от другой,
Молча ходили по узкой тропинке
между могилами, рядом с тюрьмой…
Молча этапы с зарей провожали,
молча молились о душах родных,
Молча родные поля покидали,
молча грустили на землях чужих.
Молча стою я у свежей могилы –
маленький холмик с покровом из роз,
Молча закрыла я веки родные,
милые веки, покорно, без слез…
–v–
Правителям Советского Союза после прочтения “амнистии”:
“Возвращайтесь домой! Родина вас простила! ”
Я ваши “милости” с презреньем отвергаю.
Не я, но вы виновны предо мной!
Я вас в предательстве. в измене обвиняю,
За весь народ, за весь мой Край Родной!
Послали вы на бой нарочно безоружных,
Но верных Родине – не вам – сынов и дочерей.
Потоками лилась родная кровь, ненужно,
И ваши “факелы” пронзали тьму ночей!
Нас в рабство страшное увез насильник дерзко:
Хватал на улицах, в домах, на площадях;
Пытал и жег, травил и бил, как вы, по-зверски,
Ни возраста, ни средств, ни жизней не щадя!
И гибли пленные, невинные. В застенках
Глумился враг над всем, как и глумились вы!
Мир не прозрел еще: у них своя оценка.
Но лучше смерть, чем “рай”, что строили и мы!
Казалось мне, что я совсем простила
И злую смерть отца, и брата злую смерть;
Любя народ, нет, никому не мстила,
Но ненавистью к вам за все горю теперь!
И ваши “милости” с презреньем отвергаю!
Тираны! Вы не властны больше надо мной!
Я страшный, горький пугь – изгнанье избираю,
Свободной в первый раз, но гневною душой!
Теплые красные блики лампады,
Будто бы в детсгве далеком моем,
В детстве, у старого тихого сада
С белой сиренью над низким окном…
…Старенькой няни дрожащие руки,
Блики лампады на темной стене.
Шепчуг береза и няня “принуки”,
Может быть папу увижу во сне?
…Ветви сирени, сиреневой, белой,
Низко склонялись к кроватке моей,
Будто бы знали – в судьбе оголтелой
Больше не будет их нежных ветвей.
Тернами выстланы жизни дороги,
Выстланы злыми шипами пути –
Дальние, торные. Камни, пороги…
Время ли, нет ли? Далеко ль идти?
–v–
Так странно,
так очень странно,
что было так много вчера –
Дорожкою длинной,
задумчиво-чудно
мечтали со мной вечера…
Рассветы алели,
закаты горели,
витали надежды и грезились сны
О встрече заветной,
о встрече желанной,
о песне прекрасной весны…
Сегодня – упреком
и горечью горькой,
в звенящей стоит пустоте,
И строчки ложаться,
одна за другою,
покорно на белом листе…
Так странно,
так очень странно,
что было так много вчера,
Но завтра – нет завтра,
и тают надежды,
и бережно-нежно
грустят вечера.
–v–
Я построю стены из гранита,
Из невидимых холодных скал,
Чтоб душа была от всех сокрыта,
Чтобы самый близкий не узнал.
Шаль накину красную; с улыбкой,
И небрежно рюмкою звеня,
Обовьюсь вокруг табачной дымкой,
Как бронею, от добра и зла.
Суды, пересуды, слухи, толки –
Разве можно людям заказать?
Чуть беда, набросятся как волки,
На куски готовы растерзать.
Человек своей не видит тени,
И не знает, что несет рассвет;
Каждый хочет счастья, веточку сирени,
Даже если поздно и возврата нет.
Шаль накину черную с каймою,
Обовьюсь вокруг табачной дымкой,
А бокал наполню прежнею мечтою,
В небо улетевшей тонкой паутинкой,
И уйду за стены из гранита,
Из невидимых, холодных скал,
Чтоб душа была вовек сокрыта,
Чтобы самый близкий не узнал.
–v–
Чашечка кофе, дымок сигареты…
Мир бесконечен, бездушен, далек.
Прошлое – было ли? Радость – но где ты?
Грезится близкий душе островок.
Говор прохожих, машины, движенье –
Путь под окном у порога пролег…
Нет утомленной душе утешенья:
Разум в борьбе и тоске изнемог.
Чашечка кофе, дымок сигареты…
Несколько быстро написанных строк.
Прошлое – было ли, Радость – но где ты?
Мир равнодушен, безбрежен, далек.
–v–
Когда ложится на землю осенней ночи тень,
И угасает медленно короткий тихий день.
И бледным зологом искрится солнца луч
Из-под тяжелых. низких. темно-синих туч.
Душа летит к тебе, изгнанник жизни милый.
С любовью и тоской. Тревогою гонимый.
Мятется разум мой, ответа вопрошая.
Слезой соленою, как ливнем. орошая
Листы стихов моих, печальные листы,
Недавней юности прекрасные мечты,
И страшных двух миров неравную борьбу.
И наших душ ужасную судьбу.
–v–
О, как душа моя покоя жадно просит!
Бежит во тьму с очей усталых сон,
И ветер ласковый, с листвой шепчась, приносит
Далекий зов, души любимой стой.
И мечутся мечты по смеженным ресницам,
Надежда паутинку тонкую плетет,
Летит невидимо к предутренним зарницам
И верит, что заря прекрасная придет.
Но длится ночь бескрайно, бесконечно,
Покоя нет измученной душе,
И нет надежды: пламенно и вечно
Ей суждено гореть и в смерти, и в мечте!
–v–
Два гостя вчера посетили меня –
Два голубя – серый и сизый –
Поутру, когда разгоралась заря
И влага стекала с карнизов.
Пернатые гости купались в росе
И долго в саду ворковали,
И радостно было, как будто бы мне
Любимые весть посылали.
Два гостя вчера посетили меня –
Два голубя – серый и сизый –
Поутру, когда разгоралась заря
И капала влага с карнизов.
О, как тиха эта южная ночь –
Полночь настала, умчалися прочь
Суеты жизни – тревожною дня,
Думы, что жгли и терзали меня.
Ветер утих и под Южным Крестом
Нежно белеет табак под окном;
Мир затаился, затих и уснул,
Отблеск далекой зарницы блеснул;
Звездным, мерцающим светом залит,
Ветви над садом простер эвкалипт:
Будто бы не было дня суеты,
Будто на свете лишь ночь и лишь ты.
–v–
К пейзажу Лики Груздевой “Зимний закат”
Скоро солнце зайдет за далекие, серые кручи,
Что недавно так звали, манили, пленяли меня,
За немые, над ними нависшие синие тучи,
В догорающем золоте тихого зимнего дня.
Мне так хочется знать,
что за тайна за ними сокрыта,
И идти в ту туманно-безбрежную нежную даль,
В золотистых лучах, всей душою,
прямой и открытой,
Растворить навсегда голубую земную печаль.
И так хочется верить, что там,
за чертою иль где-то,
За хребтом неприступных далеких
неведомых круч,
Собрались в хоровод все земные, простые ответы
Под покровом свинцовых,
чуть золотом тронутых туч…
–v–
Не зови меня трепетным взором,
Словом нежным меня не зови,
Не гляди с беспощадным укором
На усталые веки мои.
Молчаливые темные ночи
Суждено мне одной коротать,
И печальные карие очи,
Нет, не мне суждено неловать.
Под покровом затихшего сада
Я ромашек букет соберу,
И прольется ночная прохлада
На мятежную душу мою.
Позову, только ты не услышишь,
Обниму, не касаясь рукой…
Блики месяца пали на крышу
И на путь между мной и тобой.
Не зови меня трепетным взором,
Словом нежным меня не зови,
Не гляди с беспощадным укором
На усталые веки мои.
–v–
Нет, не быть мне ничьею женою –
золотое кольцо тяжело –
Одиночества полную чашу
осушить мне одной суждено.
Молчаливые, темные ночи
так люблю я одна коротать.
И зарю на усталых ресницах
в дымке розовой – песней встречать,
Слушать шорохи ночи осенней,
нежный шелест листвы за окном.
Вспоминать запах белой сирени
и грустить о далеком, былом.
Нет, не быть мне ничьею женою –
золотое кольцо тяжело.
Я люблю мою грустную песню
и зарницу, что блещет в лицо.
Сумерки. Тихо. В сиреневом свете
Шторы колышет осенний ветер,
Тонкие тени на бархате кресел –
Маленький мир мой уютен и тесен…
Кто я? Зачем я живу на свете? –
Мечутся тучи и спорит ветер,
Бьются о скалы и пенятся волны,
Грустью, упреком и холодом полны…
Прошлого грезятся милые тени,
Сквозь белоснежные ветви сирени
Детство мелькает в тени, у качели,
Юность проносится в вихре метели,
В пламени боя и грохоте взрывов,
Робких надеждах, словах торопливых,
В голоде, холоде, скачке шальной…
Время – кровавою было войной…
Прошлое – это зовется теперь!
Годы шагают в открытую дверь…
Шторы колышет осенний ветер,
Блики пожарищ в сиреневом свете…
Будто б вчера все пылало, кипело,
В юности дума моя поседела
Там, у кирпичной тюремной стены,
Где в безнадежности грезились сны,
–v–
Где расставались с родными навеки –
Кровью невинною полнились реки…
Шторы колышет осенний ветер,
Призраки, мысли в сиреневом свете…
Завтра в дорогу. Опять и опять
Версты и годы душою считать…
Грустные взгляды и грустные мысли
Тучей осеннею снова нависли.
Боже, как холодно жить на свете!
Мечутся тучи и спорит ветер,
Бьются о скалы и пенятся волны,
Грустью, упреком и холодом полны…
–v–
Кукует кукушка росистой зарей
Над горькой сиротской и вдовьей бедой;
Кукует кукушка в зеленом саду –
Увы, невозможно поправить беду:
Сомкнулись любимого нежные веки,
Оставили сирыми милых на веки…
Растет детвора, как былиночки в поле,
И слезы роняет вдова поневоле;
Одна за другою приходит беда –
Привета не жди сирота и вдова,
И только кукушка росистой зарей
Кукует над горькой сиротской бедой.
Юрию
Вечер звездный, вечер лунный,
тихо в бархатной гостинной,
Через шторы золотые
веет легкий ветерок,
И мерцает свет лампады,
вьются тени кружевные
Легкой дымкой на восток…
Позвонил по телефону старший сын
и тихо молвил:
“Принеси мне вербу, мама,
сам сегодня не могу…”
За окошком вечер звездный,
за окошком вечер лунный –
Я скорей, за вербой сыну,
в церковь ближнюю схожу.
У божницы – свет лампады,
у божницы вьются тени,
И сурово смотрят лики,
лики смотрят на меня,
И “Осанна в вышних”- к Богу
льются звуки песнопений,
И ликуя и скорбя…
Мне бы только вербу сыну
приподнять со всеми вместе,
Освятить ее святою
и целительной водой.
Вербы – дети, дети – вербы…
пахнет осенью, листвой,
Потому, что в южном мире
наша Пасха не весной.
Теплый красный свет лампады,
тускло светит позолота,
И с икон святые лики
строго смотрят на меня…
На душе светло и тихо,
праздник, радость и забота
Принести осанну-вербу,
сын любимый, для тебя.
Стоит, как зачарованный, осенний, тихий сад,
Ромашки большеглазые сквозь сумерки глядят,
И падают, и падают багряные листы,
И френджипани нежные, душистые цветы.
Сквозь ветви-привидения из темных, синих туч,
То светится, то прячется далекий лунный луч;
Пичужка запоздалая щебечет под кустом,
И строгой тенью высится кирпичный старый дом.
Осенний вечер нежится и дышит тишиной,
Сквозь дымчатые сумерки мир чудится иной;
И шторы чуть колышутся, прозрачны и легки,
Лампады блики теплые легли на потолки.
Господь глядит задумчиво с киота – строг и тих,
И благостно, и трепетно витает в сердце стих,
Как благовест умолкнувших навек колоколов,
Далеких, призывающих, летяших голосов…
Христово Воскресение – мерцает Южный Крест!
Христово Воскресение – Христос, Христос Воскрес!
Пасха! Розы в саду отцвели,
Табаки зачарованно дремлют;
Дуновение ветра, дыханье земли –
Все душа благодарно приемлет.
Пасха! Листья роняют сады,
Отцветают пугливые астры,
Ароматные ветви моей резеды,
И грустит эвкалипт понапрасну.
Пасха! Мир затаился, затих,
На востоке луна золотится
И великая Тайна – Святая Святых
Над вселенной незримо струится.
Пасха! Южный мерцающий Крест
На вершине ночного эфира –
И ликует дыхание ночи – Воскрес
Иисус – во спасение Мира.
–v–
Шептали ромашки, шептали кусты,
Что счастье так близко, как близок и ты,
Что черные тучи, сбираясь порой,
С грозою уносят и мир, и покой.
Но после грозы, после пасмурных дней
Резвится и брызжет веселый ручей
И плещет, ласкаясь, прозрачной волной,
Живительной, чистой, водой ключевой.
Он раны врачует и души целит –
Могучая сила в истоке лежит,
Могучая сила всесильной любви
Сокрыта на дне его светлой струи.
Шептали ромашки, шептали кусты…
И жадно припал к этой влаге и ты.
Недавно прозрачная – мутна волна:
Налил кто-то горького в струи вина…
И травы поникли на пестрых лугах,
И птицы умолкли в зеленых лесах,
И ива бессильно склонилась к воде,
И плачет, качаясь, о новой беде…
Вы сегодня работали, да?
Ну, а я, я немножко скучала,
Вспоминая былые года,
Целый вечер стихи сочиняла.
Вечер нежен был, тепел и тих,
Ветерок, полыхали зарницы,
И покорно ложились моих
Дум и мыслей следы на страницы.
Сладко грезились мне наяву
Молодые, далекие годы,
На Богдановом милом Углу
Дорогие навек небосводы.
И кладбищенских тихих берез
Нежный шепот ко мне доносился,
И любимый до боли, до слез
Отчий Храм мне в виденьи явился.
Дымка ладана, свод голубой,
Тускло блещет икон позолота,
Благовещенья ветвь и родной
Лик склоненный Отца у кнота.
И бродила душа по полям,
Обошла и Большак и Шпырки,
В Пересветово шла по ветвям
Через ельник, болотистый, зыбкий.
Сквозь бураны промчавшихся лет
Лился сладостный звук песнопений,
Как далекий, желанный ответ
На клубок моих чувств и сомнений…
Ночь окончилась… брезжил рассвет,
Облака за окном розовели
И пернатые гости привет
Восходящему солнышку пели.
И блаженный, как в юности, сон
Снизошел на усталые веки,
И звучал колокольный, умолкнувший звон
Неумолчно, зовуще… чрез долы и реки…
–v–
Молчим. Молчим и ждем.
Рассветы и закаты…
Как-будто все мы
в чем-то виноваты…
И солнце не для нас
и не для нас луна…
Свобода не для нас
и страхом жизнь полна;
Как-будто грех веков
на наши плечи лег,
Как-будто кто-то нас
нарочно подстерег;
Как-будто все во сне –
кошмарный, страшный сон
В веках,
когда-то,
кем-то
предрешен.
Я сегодня в “миноре”. Душою мятежной,
В тоске о далеком былом
Несусь к тебе, Родина, памятью нежной,
Грущу и не знаю о чем.
И в эти минуты тоски и сомненья
Прошлого горький и поздний упрек,
У вас, Соколята, ищу утешенья,
На ваш “журавлинный” спешу огонек.
В лесу Австралийском потока журчанье,
Серые скалы хранят тишину,
Лишь стяги застыли под горна рыданье,
И пламя стремится в вечернюю мглу.
Печально склонились знамена былого
Памяти славной павших борцов,
Памяти Родины, края святого,
Памяти дедов, братьев, отцов.
Стяга родного вожди боевые,
Вы учите юных молитвам святым,
Заветам героев, русским молитвам,
Братству, личным примером своим.
И в эту минуту тоски и сомненья
У вас в монастырском лесу,
Ищу утомленной души утешенья,
Кусочек родного ищу.
Горна рыданье все дальше, все тише,
Тускло мерцают и гаснут огни…
Скауты, вы в этом суетном мире
Веру, Надежду, Любовь сберегли!
1958
–v–
Ты не встретишь меня на вокзале,
Ни на Западном и ни на Северном:
Нас с тобою война растерзала
И по белому свету рассеяла.
Искалечили жизни, изранили…
Ах, как снилось нам, ах, как грезилось!
…Предназначено было заранее,
Только нам-то, обманутым, верилось…
…На немецкой границе враждующей,
Знал ли ты что вокруг совершается,
И что смерти, все раны врачующей,
Торжество на заре приближается?
Может выжил ты, весь искалеченный,
И в плену ты за стенами маялся;
Возвратился на Родину “меченый”,
И в ГУЛаг по этапу отправился?
Ты не встретишь меня на вокзале,
Ни на Западном и ни на Северном:
Наши жизни судьба растерзала
И могилы по свету рассеяла.
–v–
Старинные письма и даты,
те письма, что желты, как свечи;
Писали их люди когда-то,
что ждали ответа и встречи.
Писали о сереньких буднях,
о трудностях жизни небрежно,
О будущем, будущих встречах,
о юности робких надеждах.
Тревога была между строчек,
обида легко полыхала,
И много и знаков и точек
в конце предложений стояло.
Шептались березы в Смоленске,
Кавказ стерегли кипарисы,
Молоденький ельник литовский
у самой немецкой границы…
…Дороги бежали долиной,
по горам, морям, океанам
На берег далекий, пустынный,
и косо бежали и прямо…
Неласково встретила зорька
на новой земле чужестранцев…
И чуждо им было и горько:
простились со всеми так странно.
А память хранила так много:
и желтые письма, как свечи,
И милые тени былого,
что ждали ответа и встречи.
–v–
Мир замолчал иль может быть исчез;
Ни огонька, ни ветра дуновенья;
Одних воспоминаний грозный лес,
Упрек, усталость и ночное бденье.
Когда-то, мир ты тоже был моим:
Ты пел со мной, жесток, велик и тесен,
Сливаясь с небом ярко-голубым,
С судьбой моей, с печалью грустных песен.
Ты жил и пел и в звездах табака,
В листах магнолии и в запахе сирени,
В насмешливых ромашках, что слегка
Теперь качаются в саду как привиденья.
Сегодня, мир, уж больше ты не мой,
Исчез и згинул в чуждом ритме песен,
Стою одна с поникшей головой
И мыслей бег не радостен, не весел,
И свет луны полночной не манит,
А россыпью холодною сияет,
И только гордый, чуждый эвкалипт
Мой ужас тонкими ветвями охраняет.
–v–
Все уже и уже сужается круг –
Неведомый душу объемлет недуг,
Железные кольца как два силача
Незримо ложаться на оба плеча,
И кажется, нечем ни жить, ни дышать,
Не ждать невозможно и силы нет ждать;
Веками минуты как тени идут
И горечи капли стекают в сосуд –
Уж тяжкая влага с краями полна
И пенится, горечью брызжет она,
И кажется – миг – через край перейдет,
И землю, и небо, и солнце зальет.
Все уже и уже сужается круг,
Неведомый враг иль неведомый друг –
Неведомый свет – или рай или ад –
И страшно глядеть и вперед и назад,
И силы нет правде в глаза поглядеть,
И силы нет жить, и нельзя умереть,
И мечется разум; пылает огнем
Душа с занесенным над нею мечем.
1981
“ГОСПОДИ, УСЛЫШИ МОЛИТВУ МОЮ…”
Сказал – и рухнул мир
куда-то в преисподний.
Ни громов и ни гроз.
Безмолвный мертвый штиль.
И суета сует.
Веление Господне?
Иль кара? Или сон?
За что?
Не верю!
Быль!
…О, будь! О, только будь,
далекий мой, мятежный!
Пусть далеко от глаз моих теперь,
Но не отдам
молитвы и надежды…
Распахнутую,
нет,
не притворить мне дверь…
Но буду верить,
верить,
даже в чудо,
Наперекор
и людям и судьбе,
И жить надеждой
и Тобою – буду!
И плакать,
и в слезах,
молиться о Тебе.
–v–
Не проси – я правды не скажу,
Обойду вокруг, руки касаясь,
В голубую душу загляну,
Словно шутке милой, улыбаясь.
И уедешь с легкою душой,
С золотым в кудрях волос отливом –
Да хранит тебя Господь, родной,
В этой жизни трудной, торопливой!
Правда, милый, это только миф,
Правда то, во что сейчас ты веришь…
Вечер был прекрасен, нежен, тих,
А судьбы и правдой не изменишь.
Так зачем же? С легкою душой
Золотым в кудрях волос отливом,
Ты уедешь юный, дорогой,
Милостью Господнею хранимый.
Тучи близки, тучи низки,
Тучи словно обелиски
Над землей застыли. Стрелы
Молний ярких блещут смело.
Разлетелись с криком птицы:
То Пророк на колеснице
Мчится с грохотом над нами
Высоко за облаками.
Хлынул дождь в сияньи молний,
Воздух запахом исполнен,
И земля, громам внимая,
Влагу щедро принимает.
Ниже, ниже сини тучи
И Илья-пророк могуче
Гневно мечет вихри, стрелы
Молний ярких, громы. Белый
Град рассылался трескучий.
…Дождь утих. Умчались тучи
И грозы как не бывало.
Ночь спокойная настала,
Лишь далекие зарницы
Полыхали. На страницы
Тяжело ложились строки:
Грозы вихри и потоки
Подхватили и умчали
И обиды, и печали,
Но в далеких вспышках света
Не нашла душа ответа.
В мире все затихло, тишина немая,
Только слышно – сердце бьется, ожидая;
И не слышно ветра, и не видно тени,
Только почему-то вот дрожат колени.
Непослушны руки, мысли в даль несутся,
И часы веками медленно плетутся.
Ни луны на небе и ни звезд не стало –
Что их – ожиданье тоже испугало?
Девять дней осталось, девять дней пустынных,
Будто бы коротких, только очень длинных…
В мире все затихло. Тишина немая,
Только бьется сердце, бьется, ожидая,
А чего дождется, ведомо лишь Богу –
Может быть другую горькую тревогу.
–v–
Я весь день и всю ночь промолчу,
Не скажу ни упрека, ни слова,
Лишь мечтой далеко улечу
И… вернусь, чтобы было все снова.
За окном все цикады звенят,
Блики солнца вдали угасают,
Табаки у балкона грустят
И осенние астры пылают.
В синих сумерках кажется мне,
Что под сенью уснувшего сада,
В эту ночь, в эту ночь при луне
И меня ожидает награда.
Ночь слетела тиха и легка,
Лунный луч, за окном серебрится,
Дуновение, вздох ветерка
И звезда на вершине искрится.
Хмурится день за окном. Тишина.
Мерно колышется штора окна,
Вычурно вьется узор по стене,
Золота тени на красном ковре,
В рамах: березы, ручьи и долины,
Море и скалы и домик Вавилы,
Елями тесно в лесу окружен,
В думу, как будто, мою погружен;
В маленькой вазе – анютины глазки,
В тонкой хрустальной – застыли ромашки
Кофе у кресла на низком столе,
Дым папиросы витает везде.
Где-то, куда-то несутся машины
С запахом жизни и гари бензина;
Хмурится день за окном. Тишина.
Мерно качается штора окна.
–v–
Думы печальные, думы мятежные…
Горе – волна океана безбрежная
Бьется о камни, то под ноги стелется,
Плачет и воет порой, как метелица;
Волею страшною гребни вздымаются,
На берег чуждый без сил опускаются;
Будто бы ропщут на буйные, гневные
Ветры, что пели напевы победные;
Милости просят, грехов отпущения,
Будто бы просят у Бога прощения;
Бьются о скалы – твердыни холодные
Волны могучие, волны свободные…
Думы печальные, думы бесплодные…
–v–
Звенят цикады, звенят цикады,
Застыли грозно домов громады;
На пыльных ветках притихли птицы
И зной на землю, как яд, струится.
Звенят цикады, звенят цикады,
Чего вам надо? Чему вы рады?
На сердце буря, на сердце вьюга:
Как далеки мы здесь друг от друга;
Как одиноки в глухую полночь,
Как безысходностью мир наполнен!
Наш мир богатый, здесь на чужбине,
Большой и людный. И как в пустыне.
4.2.1990
–v–
Я жива и пишу и еще хочу жить,
Чтобы чашу мою всю до капли испить,
Чтобы все что прошло – в стихах воскресить,
Чтобы Радость – любить, чтобы Горесть – простить!
Все превратности дней – это жизни борьба.
За порогом у всех – невидимка судьба,
Не игрушка-шалунья, а Знамение, Крест,
И всегда и везде нас ведет Божий Перст!
Может быть его волей пишу этот стих…
…Свежий ветер подул, вечер нежен и тих,
Но пылает душа как пожар огневой –
Радость жизни земной со земною Тоской!
И восторг и печаль и сует суета –
Это Жизнь, это Боль и Любовь и Мечта!
Приласкай меня, успокой,
Проведи по руке рукой,
Поседевших волос коснись,
Тихо лаского улыбнись;
Словом добрым меня согрей
И мечтою, надеждой обвей
Хоть на что-нибудь, просто так…
Разгони этот жуткий мрак,
Одинокого сердца стынь,
Безнадежного горя полынь.
Приголубь меня, успокой,
Проведи по руке рукой,
Поседевших волос коснись,
Над душою усталой склонись…
Пустота вокруг – ни души,
Только сердце кричит в тиши,
Просто так кричит, никому,
В беспросветную, черную тьму.
Истерзала,
в клочки изорвала,
измучила,
Растоптала,
тоской напитала
горючею.
И то, что когда-то,
иль может во сне,
называлось душой,
И то, что витало
прекрасной и нежной
мечтой.
Истерзала,
в клочки изорвала,
измучила,
Взамен отдала
беспросветного мрака
излучины
И звенящую боль пустоты…
–v–
“Не жалею, не зову, не плачу…”
С. Есенин
Не зови, не буди и не трогай –
Все прошло, лебеда поросла,
Душу горькую тайно тревога
До конца иссушила, сожгла.
Не зови, не буди и не трогай…
Дай душе навсегда позабыть,
Что на свете другая тревога
Может душу мою ворожить.
За гранитными скалами легче,
Холоднее немножко, ну, пусть…
Сохраню свою горькую песню,
Голубую и нежную грусть.
И зачем? Отзвенела лихая
В дымке розовой песнь соловья
И, со льдинкой журча и играя,
Юность мимо промчалась моя.
Не буди, что уснуло навеки –
Не вернется былая мечта,
Все что свято в душе, в человеке,
Да останется с ним навсегда.
И не трогай! Доверчиво-нежный,
И немножечко робкий…уйди.
Моей странной и бурно-мятежной,
Догоревшей души…не буди.
Не зови, не буди и не трогай –
Все прошло, лебеда поросла…
Душу горькую тайно тревога
До конца иссушила, …до тла!
–v–
Семнадцать лет сгорели словно свечечка,
Семнадцать лет прошли вдали меня…
Сижу одна у теплой печечки,
У потухающего медленно огня…
В душе моей проносятся, как тени,
Далекие, цветущие сады,
И шум лесов и дикий вой метели,
Любовь твоя и снова ты и ты…
Семнадцать лет сгорели не напрасно:
Смотри какой у нас с тобою сын!
И жизнь опять нам кажется прекрасна,
И нипочем нам серебро седин!
–v–
“Ай адор ю,” – шептала жемчужная ночь,
“Ай адор,” – шелестели листы за окном,
И блаженство и страх скрыты в сердце моем
И душе невозможно себя превозмочь.
Я люблю тебя, сонно-дремотная тишь,
Когда звезды на небе рубином горят,
Табаки разливают в саду аромат,
И один только ты с ветерком говоришь.
Эвкалипта седого трепещут листы,
Замирает душа и мне чудится вдруг,
Что слетая, кружатся былые мечты,
И светло, и тепло, как и прежде, вокруг.
–v–
“Не нужна,” – мне жемчужная пела волна,
“Не нужна,” – шелестели цветы за окном,
И серебряным светом искрилась луна,
И магнолии ветер шептал о былом.
О былом! О далеком и горьком былом,
Что не в силах душа ни забыть, ни простить –
Черной нитью легло оно в сердце моем,
И виной, что нельзя искупить.
“Не ропщи!” – упрекала, бушуя, волна.
“Не ропщи!” – гневно ветер шумел за окном.
И за тучею робкая скрылась луна.
А душа пребывала, как прежде, в былом.
–v–
Я просто жить хочу бездумно, безмятежно,
Ласкать внучат, ворчать на сыновей,
Закрыв глаза, и трепетно и нежно
Будить в душе весну родных полей.
…Бродить по кладбищу, где милые березы
Хранят покой покинутых могил,
Где по весне цвели и лютики и грезы,
И каждый звук и отблеск был мне мил.
Где неба синь, что за олешник сизый
Спускалась за Богдановым Углом,
И в Шпырках стройных сосен шум над мызой,
И звезды над Смоленским Большаком.
Как будто бы вчера, вечернюю порою,
Под тихий плеск, журчание Гобзы,
Стояла я, последнею весною,
На берегу у кустика лозы…
Я просто жить хочу, бездумно, безмятежно,
Хранить в душе весну родных полей,
В чужом краю, и бережно и нежно
Ласкать внучат, ворчать на сыновей…
–v–
Что нахмурился сурово,
Мой хороший, чернобровый?
Жизнь сегодня не мила,
Или ночь тоской легла?
Подожди немножко, нежный,
Унесет грозы мятежной
Ветер свежий тучи прочь,
И спокойной станет ночь,
И взойдет поутру солнце,
Для тебя, в твое оконце,
И улыбкою приветной
Просияет луч ответный,
А на листиках роса
Улыбнется в небеса.
Улыбнешься им и ты,
И воскреснут все мечты,
И наполнит сердце вновь
Радость, вера и любовь.
–v–
Тишина, будто нет ничего за окном,
Не шелохнет листа эвкалипт,
Звезды блещут в молчаньи немом,
Мир серебряный светом залит.
От палящего зноя земля
Отдыхает и светлой росой
Покрывает леса и поля
И ложится туман пеленой.
Мир уснул, только бодрствует мысль
И, считая удары часов,
Закрывается тайная высь
От себя и от всех на тяжелый засов…
Пусть не будет страданья и слез,
Как роса зоревая чиста,
Пусть взойдет для любви и для грез
Из-за тучи другая заря.
Ночь темна. Мир уснул. Тишина.
–v–
К натюрморту с колокольчиком
Н.Г. Никол
Колокольчик лежит у стены,
Тени тонкие еле видны,
Пригорюнившись, пестик молчит,
Опустевший сосуд говорит,
Что давно не касалась рука
Золотого его ободка…
Но наполнена влагой бутыль,
Серебрится прозрачная пыль,
И сургучная рдеет печать –
Просит сызнова песню начать,
И живительной влагой вина
Пробудить от тяжелого сна
Колокольчика трепетный звон,
Что в веселую песню влюблен.
Наливайте бокалы скорей!
Наливайте бокалы полней!
Только зрячему сердцу дано
Заглянуть на искристое дно,
И живительной влаги вкусить,
И любить и страдать и творить!
–v–
Я тоже часть творенья, природы часть,
Как лужа у забора и в луже грязь,
Как деревце во поле и как цветок,
Как ветерок на взморье и как песок,
Как облако на небе в ряду других,
Несущих то прохладу, то дождь, то вихрь.
Я тоже часть творенья, вселенной часть:
По высшему веленья я родилась.
Я травка при дороге, и солнца луч
Принес тепло козявкам – и мне чуть-чуть.
И любы травке солнце и свет, и тень,
И этот тихий зимний дождливый день,
И путник, что дорогой идет подчас,
И всей вселенной Божьей немолчный глас;
И люба травке, люба землица-мать,
Не надо только травку ногой топтать.
–v–
Я отвылась, откричалась и отплакалась,
Все что жизнь судила сталось-перешла,
И в душе запечатлелись одинаково
И лихие и хорошие дела.
Но довольно, сколько можно горе сказывать!
Дайте мне теперь хоть солнце разглядеть,
Поглядеть на небо тучками разряженым,
На утесе синя моря посидеть.
Дочитать, что недосуг было дочитывать,
Да послушать песни тихие без слов,
Сосчитать, что было недосчитано,
Написать еще хоть несколько стихов.
Посумерничать, зимою да с вязанием
В мягком кресле у камина посидеть,
Без упрека, сожаленья, без страдания
На прошедшее спокойно поглядеть.
Утолить тоску-печаль мою безбрежную –
Милых внуков на коленях покачать,
Думы горькие, строптивые, мятежные
И прошедшее забвению предать.
4.3.1983
Я сегодня играю даму
в красном платье и с черной шалью,
А душа изнывает тоcкою,
Песнь веселая льется печалью.
Я сегодня играю даму
руки в кольцах – гранаты, опалы,
И небрежно играет веер –
португальское опахало.
Ожерелье на шее – жемчуг,
тонкий запах духов Парижа,
Замирает душа: скорее…!
утро горькое – ближе, ближе.
В вихре вальса…чужие руки…
в разговоре совсем случайном,
Забываю тоску и муки,
мир уходит все дальше, дальше…
Мысли, призраки, тени, тени,
разговоры, глаза, поцелуи –
Все сливается в вихре вальса,
но не вас, нет, не вас ищу я!
Больше нечего ждать на свете –
не вернется былая радость:
Глаз любимых угасли свечи
и на сердце немая усталость.
Стен холодных воздвигнут замок,
эхо ржавое душу нижет,
Замирает душа: скорее…
утро горькое – ближе, ближе.
Скрипки плачут, фокстроты, танго,
и шампанское бьет струею,
Звон бокалов: “За всех счастливых!” –
обливается сердце тоскою.
Даже звезды погасли на небе…
облака…и такая усталость…
Я сегодня играю даму
в красном платье и с черной шалью
А душа изнывает тоскою,
песнь веселая льется печалью…
Мысли, призраки, тени, тени,
разговоры, глаза, поцелуи –
Все сливается в вихре вальса,
но не вас, нет, не вас ищу я.
–v–
Пойду зажгу лампаду и тихо помолюсь
За Папу и за Маму, и за родную Русь,
За узников, схороненных в гробах и без гробов,
В лесах и перелесочках, – за милых и врагов;
За души многострадные, витающие вкруг, –
Все грешные, все равные, и бывший враг и друг;
За братьев и сестричек я тихо помолюсь,
За Нянюшку, за Дедушку и за родную Русь.
–v–
Мне больше нечего сказать:
Молчанье – громче грома, взрывов…
Винить иль звать, иль упрекать –
Зачем? – Прошла пора порывов
И тихой жизни мирный ток
Зачем смущать мечтой ненужной?
Он, как и прежде, одинок,
В стране чужой, под небом южным.
–v–
Бежала лошаденка по Вздохову мосту,
Упала и сказала: вот встану и…свезу.
Всю жизнь свою поклажу тяжелую везла,
Брыкалась временами – строптивая была.
Погоды не боялась, плохой дороги тож,
По кочкам, да ухабам, в жару и в холод, в дождь.
Погонщики менялись, телеги да покладь,
Бежала лошаденка – старалась угождать.
Стегал кнутом и словом хозяин на ходу,
Терпела лошаденка – все думала – дойду.
Пинки не любят счета, поклаже веса нет:
Угодливой лошадке вали хоть целый свет.
Направо и налево, вперед и даже вспять
Погонщики лошадку сумели погонять.
Все думала лошадка: вот скоро…довезу,
Тогда немножко стану, чуточек отдохну…
Водицы из колодца дадут тогда испить,
Дадут овса и сена в покое теребить…
А тут не так-то было: поклажа тяжелей,
И кнут острей и хлеще, дороженька длинней;
Ухабы чаще, глубже, что день, то хуже кладь,
И все-таки лошадке хотелось добежать.
Бежала и упала на Вздоховом мосту,
И падая твердила: вот встану и свезу!
–v–
Коршун кружит в чистом небе
и добычу выжидает,
Кружит коршун с ветром споря,
крылья мощные взметает!
Кружит коршун над полями,
над лесами, над горами –
Жертвы жаждет, жертву ищет,
в поднебесьи бьет крылами!
То парит он неподвижно,
дерзновенно ввысь взметает,
Криком, клекотом зловещим
небо, землю оглашает!
Коршун кружит над волнами,
покорить стихию хочет,
И над гребнями седыми
злобно, дерзостно клекочет!
Кружит коршун в поднебесьи
и добычу выжидает,
Жертвы жаждет, жертву ищет
и победу предвкушает!
…Жертва ждет… расплату знает…
зов о милости напрасен…
Когти душу раздирают,
сердце когти рвут на части…
Коршун счастлив! Бьет крылами!
В поднебесье, ввысь взметает!
Криком, клекотом победным
небо, землю оглашает!
Тихий вечер, нежный вечер,
Помянуть тебя мне нечем.
День прошел и ночь настала,
Суток будто не бывало…
Только думы день и ночь,
Только мысли рвутся прочь,
А куда – сама не знаю.
Книгу тихо раскрываю
И читаю до рассвета
О мечтах другого света,
О судьбе чужой и доле
…И грушу я поневоле…
Тихий вечер, нежный вечер,
Помянуть тебя мне нечем.
–v–
Золотая луна, голубой небосвод,
И нельзя оторвать восхищенного взора…
Золотая луна совершает обход
И плывет, и плывет со звездою дозором.
В эту тихую ночь на балконе одна.
Отцветают осенние красные розы,
На душе, на земле тишина, тишина,
Не гремят, не блестят больше грозы.
После знойного лета – осенняя тишь,
Золотая, благая пора увяданья,
Серебро на ветвях…Или кажется лишь,
Что на сердце утихло страданье…
–v–
О, как прекрасен Божий мир!
Передо мной
Шумит Великий Океан
И плещет ласковой волной.
Вчера – гроза и ураган
Вздымал валы,
И бились, гневные, ропща,
О твердь скалы.
Сегодня – ласков, нежен, тих
Покорно стелется, шепча,
У ног моих.
–v–
Тишина. Мир уснул. Не шелохнется лист,
Ни гудков, ни звонков, ни прохожих.
Лунный лик, безразличен и чист.
Больше душу мою не тревожит.
За туманною дымкой – безбрежная даль.
Огоньки, суета, оживленье
Далеки, и витает печаль,
И былое встает в сновиденьи…
И горюет душа и, стеная, скорбит,
И у милости – милости просит,
А в ответ лишь шумит эвкалипт,
Сыплет листьями поздняя осень.
–v–
Листьев магнолии трепетный шепот,
Шелест дождя и усталости ропот;
Ночи бессонные длинными, колкими
Мягкое ложе покрыли иголками;
Золото шторы, как сердце – упрек,
Тихо колышет всю ночь ветерок;
Дымкой рассвета забрезжил восток,
В доме соседнем зажгли огонек,
Птицы проснулись – предутренний час,
Только усталых, измученных глаз
Сон не коснулся, – и мечется ум,
Полный печальных и призрачных дум…
Листьев магнолии трепет не слышен,
Щебет пернатых умолк, и под крышей
Ветер утих. За окном ни души.
Белые звезды в полночной тиши
Больше в окно на меня не глядят,
Больше не льется в саду аромат:
Высохли тонкие стройные стебли…
Мрак беспросветный незримо объемлет
Небо и землю, упреком стеная,
Бездной безликой, бездонной зияя.
–v–
Нарциссы нежные зимой –
И свет и тень в хрустальной вазе…
По крыше дождь, как дымовой,
Стучит, то затихает сразу…
Еще далеко до весны –
Зима всего лишь две недели,
И вьются мысли, вьются сны –
Нарциссы милые, ужели
Не станет оттепель в душе?
Я чую лед, и вой метели…
Нарциссы, милые, ужели
Не станет оттепель в душе?
18.06.1983
–v–
“Кто научил вас писать
Эти стихи,…такие?” –
Молча гляжу: что сказать?
Думаю: жизнь и Россия.
“Кто научил тосковать?” –
Зимние снежные вьюги,
Солнца восход над стеной
Недруги и подруги;
Песни, что пел соловей
Там, над ольшанником сизым,
Запах весенних полей,
Голуби на карнизах;
Пыльные стежки дорог,
Звезды, ночные этапы,
Грустной толпы говорок,
Елей простертые лапы;
Всплески немолчной реки,
Звон ввечеру колокольный.
Вот и приливы тоски –
Русь моя! Я твой невольник.
Не умею и не стану
Я стихи писать по плану:
Это ведь не пятилетка!
Нет порою ни пометки
И ни рифмы, шутки ради,
В голубой моей тетради.
…День проходит, год, четыре,
Вдруг, в далеком скрытом мире
Что-то тихо оживает,
И кружится и витает;
Чувство странное тревожит
Днем и ночью; кличет, множит
Слов и звуков сочетанье.
Но порой мое сознанье
Очень долго прекословит:
Ужин надо приготовить
И полить цветы и грядки,
Но, забыв про все порядки,
Нет, не я, “оно” во мне
За строкой кружит в строке.
День проходит, ночь ложится,
Нет покою, нет, не спится…
Как в жестокой лихорадке,
Позабыв обед и грядки,
Звуки слышу, шорох, слово…
Нет, не то! И снова, снова
Вьется лента кружевная
Чувств каких-то, но не знаю,
Что придет… и… мирен, тих
Вдруг на лист ложится стих.
И… в душе угасло что-то…
Кончилась ее работа,
И закрылись тихо двери,
Лишь слова пройти успели…
Тихо. Пусто.
В теле усталь
И сомненье, и смятенье –
Вышло ли стихотворенье?
Что душа сказать хотела?
То ли? Так ли? Как сумела
Звукам чувство передать,
Словом звуки рассказать?
План составить? Нет, простите,
Не вините, не судите:
Я по плану не дышу,
А стихи вот так пишу!
–v–
Живи мой стих, пленяй людей
Правдивой песнею своей,
Ответь печалью на печаль,
Разлуки горестную даль
Ты нежным словом услади
И в душу робкую вдохни
Надежды семя,
и взойдет,
И сладкий плод ей принесет,
Как ты принес мне, милый стих.
Живи на полках между книг,
Написанных другой рукой,
В стране прекрасной, но чужой.
Живи, когда уйду и я,
Забудут дети и друзья
Мой странный голос, строгай лик,
Но будет жить в веках язык,
Которым Тютчев говорил,
Страна, где Пушкин пел и жил,
Язык стихов, язык мечты.
Живи, мой стих, мой верный стих,
Живи живой, в сердцах живых!
–v–
Кто придет: иль Ангел белокрылый,
Иль Она с косою за плечами?
Станет ли прекрасна иль постыла
Жизнь моя от самого начала?
Там вдали – прекрасное сиянье:
Заглянула правда мимолетно,
Совершится ли благое обещанье,
Иль мечта слезою изольется?
Преклоню колена я покорно,
Страждущей душой взывая к богу:
Не оставь, Благий Нерукотворный,
Освети последнюю дорогу.
–v–
Жизнь прошла,
Жизнь окончилась…
Полумрак, полусумерки
И видения горькие
И видения милые
Побледнели и сгладились
В госпитале, август 1994