Наталья Мельникова: История русских в Австралии (1)

Download in PDF

ВОЖДИ БЕЛОГО ДВИЖЕНИЯ

Игорь Петренко,
руководитель проекта «Uniting Generations»

Вот  и закончился мой 3-х месячный визит в Австралию, куда я был приглашен Костей и Ритой Нетребенко (харбинцами по происхождению), которым еще в 2005 году обещал приехать и взять интервью у потомков тех наших эмигрантов, кто помнил трагический исход из России, связанный с большевистским переворотом 1917 г. К сожалению из списка респондентов (Никита Моравский из Вашингтона, Г.М. Моисеев из Торонто Николай Романов из Швейцарии, всего более 130 человек по всему миру), получивших 1-ый том моего альманаха «Рассеяны, но не расторгнуты», сейчас в живых остались единицы. В Сиднее я успел побывать на нескольких мероприятиях в Русском клубе, Св. Петропавловском соборе, в женском монастыре Кентлине, встречался с Витязями и скаутами. Атмосфера всех этих встреч была очень теплая и дружественная. Но! На мой взгляд есть одна очень серьезная проблема, которую нужно срочно решать, пока еще живы носители культуры Той России. Разрыв между поколением 70+ и их внуками становится с каждым годом все больше и больше. Новое поколением не желает читать замечательные бумажные книги об истории русской эмиграции, которые были изданы их предками (иные уже и по-русски плохо говорят). Всю информацию молодое поколение получает через интернет. Вот почему так важно как можно скорее ОЦИФРОВАТЬ эти бесценные труды и выложить их в свободный доступ в интернет. Сейчас эти юноши и девушки еще не задумываются о том, кем были их дедушки с бабушками, какой путь они прошли. НО! Достигнув 40-50 лет обязательно зададут этот вопрос. Вот тут-то и пригодится тот самый интернет, который позволит им все узнать из этих книг (причем благодаря Google переводчику все автоматически переводятся на любой язык мира в один клик). Я уже не говорю про фотогалереи, видео и прочие форматы подачи материала. Майкл Гладкофф из Мельбурна предложил назвать этот проект «Uniting Generations». В ближайшем будущем будет создан отдельный сайт, где будут добавляться все новые и новые оцифрованные архивы отдельных лиц, изданные книги, раритетные журналы (которые пока существуют только в бумажном виде), ссылки на видео по теме «Русское Зарубежье» и т.д. Это большой проект, в котором может принять участие любой человек, независимо от места проживания, возраста и положения. На первом этапе мы все волонтеры, но в дальнейшем «Uniting Generations» можно зарегистрировать как non-profit организацию, чтобы привлечь благотворительные фонды, грантодателей и бизнесменов, готовых оказать финансовую и иную поддержку этому социокультурному проекту.

В рамках «Uniting Generations» даем старт оцифровке бумажных архивов. И начнем с фундаментального 4-х томного коллективного труда под руководством Натальи Мельниковой «История русских в Австралии». К сожалению самих фотографий, размещенных в книге, я не нашел (Юра Скорняков, готовивший макет для печати, сказал, что исходники остались в типографии). Если у кого-то из авторов что-то сохранилось в личных архивах, присылайте в электронном виде на esc1917@gmail.com – добавим с указанием первоисточника.

Сидней, Австралия, 2004 г.
ISBN 0-646-43293-1

ИСТОРИЯ РУССКИХ В АВСТРАЛИИ  (том I). Издана в 2004 году журналом «Австралиада – русская летопись», Сидней, Австралия. Все права сохраняются за издательством «Австралиада», за авторами статей и редактором Н.А. Мельниковой. Составители первого тома «Истории русских в Австралии» выражают глубокую благодарность членам редакционной коллегии журнала «Австралиада», без моральной и материальной помощи которых издание этой книги не могло бы осуществиться. Благодарим также русских сиднейцев, пожертвования которых поддержали идание первого тома. Наши меценаты: Д.М. Понькин, Т.К. Суслова, М.М. Овчинников, Т.Н. Чижова,  Ю. и Е. Конашенко и А.С. Камаралли.

HISTORY OF RUSSSIANS IN AUSTRALIA (Tom I). Published in 2004 by «Australiada – A Russian Chronicle», Sydney, Australia. All rights reserved. No part of this publication may be reproduced, stored in a retrieval system, or transmitted in any form, or by any means, electronic, mechanical, photocopying, recording or otherwise, without the prior permission of the publisher.

IBSN 0-646-43293-1
Copyright © The Editors of «Australiada» Address: P.O. Box 196
Woy Woy NSW 2256 Ph: (02) 4342 2221

Редакционный совет не обязательно разделяет мнение авторов статей, помещённых в первом томе. The Editors are not responsible for any inaccurate information, error or omission in articles included in this volume.

На обложке: Известный сиднейский художник П. Химии в первые дни приезда в Австралию, перед своей первой работой: гербом Австралии, выложенным из мелких разноцветных камушков перед административным зданием в лагере Бонегилла.

Printed in Australia by Prima Quality Printing Pty Ltd
Granville, NSW, Australia.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Слово Владыки Илариона, Архиепископа Австралийско-Новозеландского

Что значит быть русским на чужбине?

Русское рассеяние началось более 80 лет тому назад, когда нашему народу Господь постлал огненное испытание в лице кровавой большевистской революции и власти воинствующего безбожного коммунизма. Существует уже несколько поколений русских людей, родившихся в самых разных уголках мира. Это – потомки великого русского народа. Их предки, в большинстве своём, вынуждены были бежать из родной страны, спасая себя и своих детей от страшного советского террора.

Мы – русские, живущие заграницей, являемся наследниками богатейшей русской духовности и культуры, но не все это осознают. Увы, многие, родившиеся на чужбине, вследствие разных обстоятельств полностью ассимилировались и влились в культурную и национальную жизнь той страны, в которую судьба их привела. Они всецело погрузились в материальный быт страны, забыли свои корни и язык, и потеряли связь с русским обществом. Чacтo это является признаком духовного нездоровья, т.к. эти люди приняли образ жизни и мыслей общества, равнодушного в целом к духовной жизни. Сия болезнь ведёт к смерти, если её не лечить.

Другие дети иммигрантов продолжают глубоко чтить своё русское происхождение и стараются сохранить всё, что определяется словом «русскость». В первую очередь – это православная святоотеческая вера, русский язык, богатая русская культура, русские традиции и самобытность. Они сознают свою неразрывную связь с Россией, несмотря на отдалённость от своих корней по времени и по расстоянию, по ушедшим в вечность поколениям.

Главное, чем определяется сохранение своей русскости на чужбине – это всецелая преданность святому Православию. Без православной веры русский человек не может быть по-настоящему русским. По мысли Ф.М. Достоевского: «Не православный – значит не русский». Так определяет великий русский писатель принадлежность к нашей духовной общности – русскому народу. Только апостольская, православно-христианская вера даёт целостность русскому человеку, истинное направление и цель жизни.

Чepез русское рассеяние Богу было угодно принести свет святой православной веры многим народам по всему лицу земли. Всюду, где поселились русские иммигранты, воздвигнуты храмы, основана приходская и общественно-культурная жизнь. Святитель Иоанн Шанхайский и Сан-Францисский, современный нам прозорливец и чудотворец, считал, что одна из промыслительных причин русского рассеяния – это чтобы русские стали сеятелями Православия по всему свету. Это действительно исполняется во всех местах, где живут русские люди и где сияют купола православных храмов.

Существует замечательное предсказание о судьбах русского народа последних времён, которое приписывается преп. Серафимy Саровскому. Это пророчество приводит в своём обращении к Св. Владимирской молодёжи приснопамятный Архиепископ Аверкий (Таушев, 1976): «За грехи русского народа постигнет русскую землю страшное кровавое бедствие, во время которого ангелы Божии едва будут поспевать принимать души человеческие. Значительную часть русских людей Господь рассеет по всем народам земли. Но так как Промысел Божий всегда всякое зло направляет к добрым последствиям, то и это рассеяние русских людей должно будет послужить тому, чтобы они весь мир ознакомили с исповедуемой ими православной верой. Кто будет ревностно исполнять эту апостольскую миссию, тех сподобит Господь великой радости возвратиться на освобождённую от ига безбожников родину. А те, кто всецело погрузится в житейскую суету, отдавшись лишь эгоистическим заботам об устройстве своего собственного земного благополучия и об удовлетворении своих низменных страстей и похотей, те погибнут от той страшной болезни, которая из России распространится по всем народам земли». («Современность в свете Слова Божия. Слова и речи». Т.1. стр. 16).

Владыка Аверкий делает вывод: «Итак, на всех нас лежит апостольская миссия. Но осуществить её мы сможем, конечно, лишь в том случае, если сами пребудем верными заветами нашего духовного вождя и просветителя св. равноапостольного князя Владимира» (там же).

Итак, дорогие русские жители Австралии и Новой Зеландии, останемся верными нашей православной Христовой вере, переданной нам нашим святым Просветителем, и воплотим её в нашей личной жизни. Как зеницу ока будем сохранять наше священное прошлое, наши драгоценные традиции. И не забудем исторический путь, пройденный нашими отцами и праотцами в их странствовании за пределами России. Будем подражать им в их верности и преданности всему истинному и святому, всему исконно русскому!

Архиепископ Иларион

Summary

The history of Russians in Australia has been largely undocumented and unsystematically researched.

Their long history in this country has not been studied in details nor analysed to provide adequate insight into the stages and types of immigration nor impact on Australian society and cultures. The publishers of the historical magazine Australiada – A Russian Chronicle, having gathered historical data over the last nine years, have attempted to write the History of Russians in Australia. This publication forms the first volume of such a History.

Russian sailors, travelers and settlers arrived in Australia as early as the begin­ning of the 19^th Century. Some of the migrants were radicals fleeing Russia before World War I, returning to Soviet Russia after the revolution of 1917. After 1923, new refugees began to arrive in Australia – these were the White Russians, so called because they were fighting against bolsheviks and communists during the Civil War.

The White Russians founded Australias’s first permanent Russian communities in the States of Queensland and New South Wales. They started their own clubs, churches and literary journals, thereby providing Australians with insights into Rus­sian culture, traditions and religion. The next wave of Russian migration made its way to the Fifth Continent after World War II. These immigrants were known as Dis­placed Persons (DPs), and included White Russians coming from China. The DPs settled in all Australian states and did so mainly in large cities and towns. Migration from Russia to Australia continues to this day.

The objectives of the the History of Russians in Australia are the two-fold. Firstly, to demonstrate how Russian immigrants became bona fide Australian citizens, working hard to establish themselves, participating in Australian life (including fighting in its wars), and becoming prominent in the field of business, science, sport and the arts. Secondly, this publication seeks to demonstrate how Russians in Australia have managed to preserve their heritage, including their customs, culture and language and adherance to Russian Orthodox religion.

The first volume provides an introduction to the history of Russians in Australia. It consists of seven sections, each of which is divided into chapters that include historical articles and memoirs written by local Russian authors. It is set out as follows:

Section I provides a short account of the Russian Civil War (1917-1922) and describes the formation of White Russian emigre centres around the world.

Section II outlines the life of White Russian migrants in Europe and China. These immigrants and their families migrated to Australia after World War II.

Section III deals with the Russian refugees who came from Europe after World War II – the Displaced Persons or DPs.

Section IV provides a statistical breakdown and the dates of various waves of migration, describing how Russian migrants made their way to Australia.

Section V focuses on thedescri ption of Australia in the 20″‘ Century and its Immigration policies.

Section VI details the Russian way of life and customs, underlining the unifying role that the Russian Orthodox Church has had abroad. It includes a description of special events held and celebrations, regular festivals and pageants. It is interesting to note that in 1988 Australia’s bicentennial celebration coincided with the com­memoration of a thousand years of the Orthodox Church in Russia. The Russian communities in Sydney, Melbourne and other major cities celebrated both events weith equal joy.

Section VII outlines Russian public and charitable organisations, voluntary work in Australia, as well as the contributions that Russian migrants are beginning to make in the development of scientific, cultural, di plomatic and commercial connections between Australia and the new democratic Russia.

Предисловие

История русских в Австралии посвящается тем русским людям, которые, несмотря на самые разные политические взгляды и убеждения, создавали на берегах Пятого континента Русское Зарубежье.

Первая волна русской эмиграции, так называемая белая русская эмиграция, покинула Россию в начале 1920-х годов и расселилась по всему миру. В Австралию эти эмигранты стали прибывать с 1923 года, и именно они заложили основы русских общин на Пятом континенте.

После Второй мировой войны сюда хлынула вторая волна (так называемые перемещённые лица) и продолжали ехать представители первой волны и их потомки – начался расцвет русской жизни на чужих берегах. Жизнь и деятельность этих русских являются главной темой Истории русских в Австралии.

С одной стороны, авторы Истории стремились показать, какую пользу сравнительно малочисленная русская иммиграция принесла Австралии. Показать, как русские люди, прожившие здесь долгие годы, не только честно трудились, укрепляя экономическую жизнь и достойно проявляя себя в разных формах предпринимательства, включая фермерство, но и уходили на фронт и воевали наряду с австралийцами. Несмотря на многие трудности, русские иммигранты ярко проявили себя в науке, спорте, культуре, включая музыку и балет, театральное и изобразительное искусство, пение и танцы.

С другой стороны, авторы Истории стремились рассказать о том, как русские в Австралии сохраняли свою веру, язык и культуру, живя десятилетиями вдали от России. И не только сохраняли, но знакомили австралийцев с русской церковной архитектурой и иконописью, со своими обычаями, традициями и кухней, со своими национальными танцами, прикладным искусством, музыкой, с русской литературой, историей и языком. Русские внесли свой вклад в духовный мир быстро развивающейся Австралии.

Первый том является в некоторой мере введением в Историю русских в Австралии. В нём даются ответы на вопросы: КОГДА, ОТКУДА, ПОЧЕМУ и КАК прибывали русские эмигранты в Австралию? ЧТО их объединяло и КАКИМ ОБРАЗОМ им удалось не раствориться в иностранной среде?

Первый том содержит семь разделов. В каждом разделе, кроме статей, помещены воспоминания, написанные русскими жителями Австралии о том или ином периоде их долгой эмигрантской жизни. Авторы воспоминаний – свидетели истории, и поэтому их голоса интересно будет услышать и будущим поколениям, тем более, что многие из них нашли своё последнее пристанище в Австралии.

В первом разделе говорится о формировании Русского Зарубежья после революции и гражданской войны (1920-е годы). Значительная часть русских в Австралии принадлежит к первой волне, т.е. к белым русским эмигрантам и их потомкам. Жизнь в Царской России, революция и гражданская война всегда изображались советскими историками в фальсифицированном виде и не всегда точно описывались иностранными авторами. Вот почему статьи и воспоминания, отражающие впечатления и взгляды очевидцев, помещены в первом разделе.

Второй раздел посвящён белым русским эмигрантам, которые после революции долгие годы жили в странах русского рассеяния, а после Второй мировой войны покинули эти страны и приехали в Австралию. Это – главным образом выходцы из Югославии, Болгарии, Прибалтики и Китая. Краткое описание жизни русских в этих странах и воспоминания этих людей, вынужденных вторично уходить в эмиграцию, составляют содержание второго раздела. Они перенесли свой жизненный опыт на берега Пятого континента.

В третьем разделе рассказывается о трудной судьбе русских людей, переживших ужасы Второй мировой войны и плена и прибывших в Австралию из Германии, Австрии и Италии. Эти люди, перемещённые лица или ДиПи (от английского Displaced Persons), принадлежат ко второй волне русской эмиграции. С первых же дней после приезда многие из них стали создавать русскую жизнь на Пятом континенте. Их воспоминания о пережитом во время и после войны помещены в этом разделе.

В четвёртом разделе приводятся статистические данные и даты прибытия волн или потоков русских эмигрантов в Австралию. Также описываются пути-дороги, по которым они добирались до Пятого материка, начиная с 1923 года и по настоящее время.

Пятый раздел включает краткое описание Австралии в XX веке. В зависимости от иммиграционной политики и экономического положения страны прибывающие группы русских по-разному приспосабливались к новым условиям. Воспоминания о первых впечатлениях, о первых днях и годах жизни в Австралии помещены в пятом разделе.

В шестом разделе говорится о том, ЧТО объединяло русских людей в Австралии и КАКИМ ОБРАЗОМ сохранялся русский образ жизни на чужих берегах. Рассказывается об огромном значении Русской Православной Церкви Зарубежом в объединении русских, о русских традициях и обычаях и об особых памятных датах, которые отмечались и отмечаются в течение многих десятилетий в Русском Зарубежье. В частности, описываются подготовка и проведение праздника 1000-летия Крещения Руси во многих городах Австралии.

Седьмой раздел помещён в первый том вместо заключения и предполагает две цели:

• подчеркнуть значение русских благотворительных организаций в Австралии для самих иммигрантов и
• показать, что русская благотворительная помощь распространялась далеко за пределы Австралии, а с начала 1990-х годов направилась к российским берегам.

Историография, библиография и именной указатель включены в Приложение к первому тому.

* * *

Уже собран и частично опубликован в журнале Австралиада материал о русских мореходах, путешественниках и учёных, посетивших Пятый континент в XIX веке, и о российских революционерах, прибывших сюда в начале XX века, но книга о раннем присутствии русских в Австралии будет написана и издана позднее.

В следующих томах авторы Истории русских в Австралии опишут многие общественные организации и общественных деятелей, расскажут о том, как отмечались такие памятные даты как День скорби, День непримиримости, День русского ребёнка и День русской культуры и как создавались народные музыкально-танцевальные, певческие и струнные ансамбли. Вообще эта обширная и главная тема – тема объединения с целью сохранения веры, языка, культуры, включающая историю создания прицерковных и родительских школ, будет освещена в дальнейшем на страницах Истории. Другие тома будут посвящены русским учёным, инженерам, художникам, музыкантам, певцам, артистам, писателям и, конечно, русской периодике и книгам, изданным в Австралии.

После опубликования Истории на русском языке мы предполагаем издать её краткую версию на английском языке.

 От редактора

• «Белая эмиграция» (в политическом смысле этого термина) всегда была в оппозиции к советскому правительству. Членом «Белой эмиграции» мог быть и человек, который не родился в России, и человек, высланный из СССР, если он разделял её взгляды, убеждения и веру.
• Организация UNRRA (ЮНРРА или «УНРА», как называли её русские) – Unated Nations Relief and Rehabilitation Administration (Администрация объединённых наций помощи и восстановления) была создана 9 ноября 1943 года по инициативе президента Рузвельта. 44 государства согласились пожертвовать 1% национального дохода (около миллиарда долларов США) на восстановление пострадавших от войны стран и на создание ООН – Организации объединённых наций, учреждённой 25 апреля 1945 года.
• Решение о насильственной репатриации советских подданных было вынесено 11 февраля 1945 года на конференции в Ялте. Право НЕ «возвращаться» было признано за поляками, югославами, балтийцами и русскими «бесподданными». Тем не менее СМЕРШ захватил и увёз в СССР несколько тысяч белых русских эмигрантов из Европы, и без всякого основания более 10 тысяч белых русских эмигрантов из Маньчжурии (Китай) было арестовано и увезено в лагеря СССР. Никто в мире не обратил внимание на это незаконное действие, фактически – преступление.
• 15 декабря 1946 года генеральная ассамблея ООН учредила IRO (ИРО) – International Refugee Organisation (Международную организацию по делам беженцев) для опеки и расселения ДиПи.

(По материалом Р. В. Полчаниново)

Вступление

Россию, русское естество мы увезли с собой –
разве можно забыть родину?

Иван Бунин

Русское Зарубежье – Зарубежная Россия – Зарубежная Русь…

Этих названий не найти на карте мира, не найти их и в словарях. Вопреки правилам грамматики белые русские эмигранты пишут эти слова с заглавной буквы, потому что так они называют своё символическое государство в течение 80 лет.

Эмигранты – переселенцы- беженцы – иммигранты…

Все эти названия относятся к русским жителям Австралии, определяют их скитания по свету, отражают их самосознание…

На Пятый континент они прибывали по австралийской иммиграционной программе и, приехав, становились иммигрантами. Но по отношению к России, которую они покинули или даже никогда не видели, они являются эмигрантами, и многие из них, приняв австралийское подданство, до конца своей жизни всё же считают и называют себя белыми эмигрантами.

Американский журналист В.Ч. Хонтингтон, живший в Париже после Первой мировой войны, писал о белых русских эмигрантах:

«Среди наций, рожденных войной, есть одна, которая не указана ни в одном атласе. Между тем, население ея свыше миллиона; по общему уровню своего образования она, вероятно, выше всех других наций. Она не имеет собственного правительства, но столицей ея является Париж. Ея дипломатическое бюро находится в Женеве, и паспорта ея гражданам выдаёт Лига Наций. Они не владеют собственной территорией, но колонии их разбросаны по всему миру. Половина населения состоит из бывших военных, но эта нация не имеет постоянной армии. Она не имеет также и парламента, хотя в ней представлены все решительно политические течения от монархистов до социалистов, исключая коммунистов, которым объявлена анафема.

Граждане этой нации имеют свои школы, дабы лети их не забыли своего благородного языка и блистательной традиции предков. На каждые шесть мужчин в этой нации приходится один с высшим образованием. Талантливейшие музыканты, актёры и художники творят неустанно, причём творчество их предназначается не только для своих сограждан, но и для всего мира. Эта нация – есть Россия вне России, а граждане её – русские изгнанники»… (1)

Оказавшись вне России, эмигранты стремились продолжить духовное творчество русской нации. В то время, когда большевистская власть в России разрушала церкви, Русское Зарубежье возводило новые православные храмы во многих странах мира; в то время, когда в России забывались национальные традиции, когда засорялся русский язык советскими штампами и стереотипами, когда были запрещены издания русских писателей и философов, Русское Зарубежье боролось за чистоту русского языка, издавало книги запрещённых в СССР авторов, соблюдало свои обычаи и распространяло русскую культуру, науку, философию по всему миру.

В Австралии, как и в других странах, хранили память о дореволюционной России, сохраняли её духовные ценности и выражали политический протест в адрес советского правительства.

Вл. Абданк-Коссовский утверждает: «Нет сомнения, что русская национальная эмиграция всегда зиждилась на непримиримости к советскому режиму. Русские эмигранты разлетелись по всему миру, но они разнесли жуткую правду о большевизме, развенчали и дискредитировали его» (2). Говоря о Белой армии, он пишет: «Участвуя в борьбе за свою Родину-Россию, белое воинство в то же время было первой антикоммунистической силой, открыто выступившей против мирового зла» (3).

Рассуждая о функциях русской эмиграции, М.В. Назаров задаёт вопрос: «Была ли политическая миссия эмиграции бесплодна – ведь тоталитарный режим так и не был побеждён внешней или подпольной силой, а изжил себя сам?» (4). На свой вопрос М.В. Назаров сам и отвечает: «… какие бы разные формы ни принимала эта (политическая – Ред.) деятельность на Россию – её исходный мотив был именно нравственный, и в этом её основное значение. Эта часть эмиграции, впрочем, очень малая, превратила своё пребывание в зарубежье не в наслаждение свободой и имевшимися благами, а в вид аскетического служения России. И если максималистические освободительные цели не были достигнуты – всё же эта деятельность политической эмиграции имела значение дли изживания режима…»(5).

Писатель В. Распутин в статье «О чём звонят колокола» пишет:

«Там, в рассеянии, оторванные от собственно России, не представляли как можно без неё выжить и строили Россию духовную, создаваемую из воспоминаний и надежд, из веры, обычаев и союзничества, из родного звука и слова, из старинных названии и имён, произносимых как заклинание… Здесь, в России, и по сегодня промышленные предприятия и учебные заведения, улицы, районы, посёлки и города носят имена тех, кто ненавидел и разрушал Россию, участвовал в унижении казачества, топил в крови крестьянские восстания, готовил жестокое убийство без суда и следствия императорской семьи.

Там самые заветные слова и понятия были: Воссоздание, Возрождение, Воссоединение; там, как рассаду в домашних горшках, поддерживали свято отеческие корни, поливая их слезами чаяний и готовя для высева на Родине спасённые на чужбине ростки. Здесь дошло до того, что и русским называть себя стали с оглядкой, чтобы не оскорбить уха интернационалиста…» (6).

Австралия давно стала подлинно демократической страной и давно уже ни один её житель не стесняется вслух называть свою национальность. А русские, прибывшие сюда после революции и затем после Второй мировой войны, с первого же дня своего приезда, несмотря на существовавшую тогда политику ассимиляции, не отрекались от своей веры, не отказывались от своего языка и имени. Став уважаемыми гражданами Австралии, они тем не менее всегда были и до конца своих дней оставались патриотами своей далёкой родины – России.

• Абданк-Коссовский Вл. «Русская эмиграция». Возрождение. №52. Париж, 1956. С. 128-129. Там же, №54. С. 133.
• Там же С. 132
• Назаров М.В. Миссия русской эмиграции, Т. 1 Москва, 1994. С. 8.
• Там же. С. 8.
• Распутин В. «О чём звонят колокола…» Вече. №38. Мюнхен, 1990. С. 112-113.

РАЗДЕЛ I
Формирование Русского Зарубежья

Глава 1. Истоки первой эмиграции

Расстрелять!

События 1917 г. в России – Февральская революция и Октябрьский переворот – привели к крушению русской государственности, к распаду страны, к развалу созданной в течение столетий русской армии и к гибели ни в чём неповинного народа. Сбылось предсказание гениального поэта Лермонтова:

Настанет год. России чёрный год,
Когда царей корона упадёт;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь.
И пища многих будет смерть и кровь

В России к власти пришли большевики – люди, ненавидящие Россию, её уклад жизни традиции и православную веру. Арестовав членов Временного правительства и разогнав Учредительное собрание, на выборах в которое они получили меньше 25% голосов, большевики принялись за физическое уничтожение своих политических противников – кадет, эсеров, меньшевиков и других.

В 1917 г. в газете «Новая жизнь»* Максим Горький писал: «Кадет хотят вышвырнуть из Учредительного Собрания. Не говоря о том, что значительная часть населения страны желает чтобы именно кадеты выражали её мнение и её долю в Учредительном Собрании, и поэтому изгнание кадет есть насилие над волею сотен тысяч людей, не говоря уже об этом позоре, я укажу, что партия к.-д. объединяет наиболее культурных людей страны, наиболее умелых работников во всех областях умственного труда» (1).

Еще до созыва Учредительного собрания большевики объявили кадет «врагами народа» и по признанию Ленина 8 декабря 1917 г. начались аресты. Два кадетских депутата были зверски убиты матросами, и никто не понёс наказания (2). 5-го января 1918 г. коммунисты расстреляли 60-тысячную безоружную демонстрацию, организованную рабочими и служащими Петрограда в поддержку Учредительного Собрания. В большевистской газете «Правда» печаталась наглая ложь о том, что демонстрация была организована буржуями и банкирами (3). 26 июня 1918 г. Ленин послал телеграмму в Петроград Г.Е. Зиновьеву с требованием ответить массовым террором на убийство большевика Володарского. И кровь полилась рекой: за одного Володарского были расстреляны царские офицеры и сотни заложников – представителей других партий, духовенства и интеллигенции (4).

7-го июля 1918 г. Ленин телеграфировал Сталину: «У нас заложниками сотни левых эсеров… будьте беспощадны против левых эсеров и извещайте чаще» (5).

Антирусская и антинациональная партия большевиков захватила власть в свои руки и удержала её только, прибегнув к массовым расстрелам и кровавому террору.

———–

*   Газета «Новая жизнь» издавалась группой социал-демократов с мая 1917 г. Подготовленный большевиками насильственный переворот и их политика после захвата власти резко критиковались на страницах этой газеты, особенно ее редактором и ведущим публицистом М. Горьким. Газете «Правда» полемизировать с Горьким было не по плечу, и 16 июля 1918 г., по распоряжению Ленина, издание «Новой жизни» было закрыто.

————

Самым страшным преступлением большевиков было убийство 17 июля 1918 г. Царя, Его семьи и Его верных слуг, а потом и других членов семьи Дома Романовых. Убийство Императора Николая II после отречения Его от престола за себя и наследника в пользу своего брата Михаила (отказавшегося принять верховную власть до решения Учредительного собрания об образе правления Государства Российского) говорит о том, что убийцы не боялись суда Божия, а боялись только, что народ поймёт их варварскую и преступную сущность. Русская военная интеллигенция это поняла и стала объединяться для борьбы с большевиками. Народ, вначале поверивший большевистским лозунгам: «вся власть – советам, земля – крестьянам, фабрики и заводы – рабочим, немедленный мир с Германией» – стал прозревать. По всей стране вспыхивали восстания, но большевики с необыкновенной жестокостью их подавляли, применяя даже ядовитые газы в лесах, где скрывались крестьяне (6).

В июне 1918 г. большевики объявили призыв в Красную армию. Старых военных специалистов сгоняли в армию принудительно (арестовывали их семьи и грозили расстрелом), а перед новобранцами стоял выбор, о котором ясно сказал Троцкий: «Надо ставить солдат между возможной смертью впереди и неизбежной смертью (т.е. расстрелом – Ред.) позади» (7).

Дискредитация православия, преследование духовенства и разрушение церквей большевиками должны были довершить разрушение России, русской культуры и моральных устоев русского народа.

В 1921 г., когда начался голод, революционные власти не предприняли никаких мер для спасения миллионов голодающих, а использовали это несчастье в своих интересах, о чём говорится в предписании Ленина: «Именно теперь и только теперь… необходимо произвести изъятие церковных ценностей.., чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей». Причём эти денежные средства предназначались вовсе не для помощи голодающим, а для международной конференции в Генуе (8). Группа интеллигентов, помнивших методы борьбы с голодом во время засухи 1891 г. (в которой принимали участие и правительство и общественность, включая писателей Л.Н. Толстого, А.П. Чехова и других), организовала в 1921 г. «Всероссийский Комитет помощи голодающим» и могла получить помощь из-за рубежа. Однако Ленин не поддержал его инициативы. Комитет был распущен; его председатель С.Н. Прокопович арестован, а его сотрудники – сосланы в уездные города. М. Горький – активный член Комитета – был послан лечиться в Италию, фактически – в эмиграцию, откуда вернулся в СССР только в 1931 г. (9).

Из России в эти годы за границу выехали известные русские учёные, профессора университетов, адвокаты, литераторы, поэты и др. За рубежом оказались и известные певцы, солисты балета, актёры, художники, музыканты. К осени 1922 г. большевики выслали из страны ещё 160 представителей русской интеллигенции: историков, философов, экономистов, врачей, учёных-натуралистов и др. (10).

По статистике историка В. Кожинова, «Из тех 147.6 миллиона человек, которые жили на территории будущего СССР (в границах 1939 г.) в 1917 г., за следующие десять лет исчезли – согласно вполне достоверным данным переписи 1926 г. – 37.5 миллиона человек, т.е. каждый четвёртый (точно – 25.5.%!)… Понятно, что из 37.5 миллиона людей (не считая детей до 10 лет), многие ушли из жизни в силу естественной смертности, но около 20 миллионов были жертвами революции» (11).

Таким образом, большевики «освободили» Россию от самой здоровой, способной, мыслящей и творческой части населения. Как сказал известный философ В.В. Розанов:

«Не осталось царства, не осталось Церкви, не осталось войска… Что же осталось-то? Странным образом – буквально ничего» (12).

Л.В. Половцев, участник 1-го Кубанского похода, вспоминает: “Конец октября 1917 г. Зимний дворец в Петрограде пал под натиском большевиков, а с ним вместе исчезла и последняя, quasi-законная, власть в России. Правительство Керенского сдалось на милость Ленина и Троцкого. Бешеная оргия убийств, грабежей и неслыханных издевательств над человеческой личностью сопровождала торжество победителей… Русская интеллигенция, столько лет мечтавшая о революции, в ужасе спряталась по углам. Только теперь познала она, что её розовые мечты о «бескровнейшей в мире революции» были мечтами неопытной институтки.

Армия превратилась в толпу разбойников, грабивших и бессмысленно разрушавших всё и вся на своём пути домой. Лучшие генералы и офицеры, остававшиеся ещё в армии, или убиты, или арестованы в ожидании суда и убийства… Неслыханный произвол воцарился в стране, и никто не знал, какой ужас ожидает завтра его или его близких. Убивали всех, кто чем-нибудь выдавался из толпы. Это было организованное истребление всех лучших сил русской интеллигенции. Убивали инженеров, но не тех, кто дурно обращался с рабочими или чем-нибудь проявлял свою контрреволюционность, убивали самых способных. Хватали профессоров наиболее выдающихся. Арестовывали и потом убивали фабрикантов и самых предприимчивых купцов. Большевикам, а главное их антрепренёрам-немцам, нужна была лишь бессмысленная толпа рабов. Только над рабами могли властвовать невежественные демагоги…» (13).

Избавившись от интеллигенции и истребив или подчинив себе духовенство, революционная власть занялась уничтожением других сословий: купечества, казачества, зажиточных и трудолюбивых крестьян, которых большевики называли кулаками. Коллективизация, объявленная Сталиным в 1928 г., не только привела к ликвидации кулачества (1930 г.), но и отразилась пагубно на благосостоянии всего крестьянства. Крестьянские волнения и любое недовольство беспощадно карались органами ЧК (Чрезвычайная комиссия, существующая с 20 декабря 1917 г.). С 1927 г. по 1933 власть, навязанная народу, уничтожила 11,9% населения России и вызвала новую волну эмиграции – бегство через границы в Монголию и в Китай (14).

Историк В. Кожинов, сравнивая французскую (1789 г.) и русскую революции, приходит к следующим выводам. Во-первых – самый варварский террор приходится на первые пять революционных лет, когда существовавший до этого общественный организм ещё сопротивляется и борется за жизнь. Во-вторых – неудачи нового социалистического устройства и осознание бессмысленности кровопролития приводят к глубокому разочарованию в революции. Именно это случилось во Франции: «победа французской революции в 1789 г. привела к столь горькому разочарованию, что в 1814 г. была восстановлена монархия, на престол был возведён родной брат казнённого в 1793 г. и воспринимавшегося теперь в качестве неповинного мученика короля Людовика XVI, а из 402, избранных в 1815 г. во французский парламент депутатов, 351 (87%) являлись ультрароялистами (крайними монархистами)» (15).

Этого не случилось в России потому, что власть захватили интернационалисты, которые для достижения своей цели принесли в жертву русский народ и национальную Россию. Террор, который, по утверждению В. Кожинова, приходится на первые пять революционных лет, повторился в России во время коллективизации (ещё пять лет: 1929 -1933), во время репрессий второй половины 1930 гг., во время индустриализации и ГУЛАГ-ов и по отношению к российским пленным и эмигрантам после Второй мировой войны.

К концу 1922 г. в стране было 7 миллионов (!) беспризорных – детей, потерявших родителей во время революции и вызванной ею гражданской войны (1918-1922 гг.) (16).

Не осуществилось светлое будущее, обещанное большевиками народам России в 1917 г. Белое движение и Белая борьба стали в то время единственной надеждой на спасение России.

Рыцари Белой Идеи

В 1937 г., в память двадцатой годовщины начала Белой борьбы, генерал С.В. Денисов издал альбом «Белая Россия», в котором пишет: «В те грозные дни, когда рушились вековые устои государственности и порядка в России, каждый честный, верный и преданный сын отечества стремился стать под сень белого знамени», чтобы «своими трудами, мучениями, кровью и даже жизнью защищать честь и достояние нашего отечества… Против безумия и преступлений советской власти выступили белые воины и пошли добровольно на подвиги и жертвы, признавая в этих деяниях свой долг перед родиной, разрушаемой большевиками» (17).

Вдохновителями и основоположниками Белого движения явились генералы М.В. Алексеев, A.M. Каледин и Л.Г. Корнилов, а первыми вступили в борьбу с большевиками не признавшие их власть кавалерийский корпус П.Н. Краснова, донские казаки во главе с атаманом Калединым, кубанские казаки – с А. Филимоновым, оренбургские – с А. Дутовым и дивизия Багратиона. Генерал С.В. Денисов делит Белое движение и действия Добровольческой армии на пять периодов: «На протяжении первых четырёх периодов шла вооружённая борьба на родной земле, а в последний период – пятый – Русская армия, пребывая заграницей, продолжает борьбу с советской властью и поныне (1937 г. – Ред.), способами иного и скрытого порядка» (18).

Первый период начался в октябре 1917 г. и закончился в марте 1918 г. Четырёхтысячная армия, состоявшая в основном из белых офицеров, выступила из Ростова в страшный поход сквозь ледяной ветер, снег, огонь и смерть на Екатеринодар. «Мы уходим в степи. Можем вернуться, если на то будет Милость Божья, но нужно зажечь светоч, чтобы была хоть одна светлая точка среди охватившей Россию тьмы»,- так писал генерал Алексеев о цели 1-го Кубанского («Ледяного») похода (19). Об этом же походе генерал А.И. Деникин писал: «Пока есть силы, не всё потеряно. Увидят «светоч», слабо мерцающий, услышат голос, зовущий к борьбе, те, кто пока ещё не проснулись… Не стоит подходить с холодной аргументацией политики и стратегии к тому явлению, в котором всё – в области духа и творимого подвига. По привольным степям Дона и Кубани ходила Добровольческая армия – малая числом, оборванная, затравленная, окружённая – как символ гонимой России и русской государственности…» (20). Добровольческая армия вынуждена была уйти за пределы Дона, но «голос» её был услышан и «светоч» был зажжён: со всех сторон к ней потянулись добровольцы, не только из интеллигенции, но и люди разных сословий, составившие полки, дивизии, корпуса Вооружённых сил юга России. В течение этого периода в бою под Екатеринодаром был убит командующий Добровольческой армии генерал Л.Г. Корнилов и погибли атаманы-генералы A.M. Каледин и A.M. Назаров и полковник М.О. Неженцев. Беспримерное геройство проявила бригада добровольцев полковника М.Г. Дроздовского, пройдя с боями 1299 вёрст с Румынского фронта на помощь Добровольческой Армии (21).

На протяжении второго периода с апреля 1918 г. по февраль 1919 против большевиков снова поднялись Дон и Кубань. Командование на юге России принял генерал А.И. Деникин, сформировались Белые армии на севере, западе и востоке России. В стратегическом отношении этот период, несмотря на жестокие и кровопролитные бои, был исключительно благоприятным для Белого оружия: состоялся успешный 2-й Кубанский поход, весь Кавказ был очищен от большевиков и встал вопрос о едином командовании всеми Белыми силами. Борьба на Восточном фронте (в Поволжье, на Урале и в Сибири) началась на полгода позднее, чем на юге, и вначале носила характер стихийных народных восстаний, выступлений офицерских объединений и организаций правых эсеров. Чехословацкому корпусу (около 50000 бойцов), сформированному ещё Царским правительством во время Первой мировой войны и состоявшему из военнопленных чехов и дезертиров Австро-Венгерской армии, после Брест-Литовского мира (15 марта 1918 г.) грозила выдача немцам. Французское командование приказало этому корпусу двигаться во Владивосток по железной дороге для погрузки на суда с целью переброски их во Францию на Германский фронт. Большевики воспротивились этому приказу, и в уральские и сибирские города (23-25 марта 1918 г.) были посланы телеграммы Троцкого: «Каждого чеха, найденного на железной дороге с оружием, расстреливать на месте!» (22). Таким образом в борьбу с большевиками был вовлечён Чехословацкий корпус, к которому стали присоединяться отряды добровольцев из русских офицеров, солдат, казаков и студентов. Чудеса храбрости проявляли бойцы полковника (позднее генерала) В.О. Каппеля своими налётами в тыл красных. Летом 1918 г. среднее Поволжье, Урал и Сибирь были очищены от большевиков и заняты Уфа, Симбирск и Казань.

После взятия Казани белыми начались восстания рабочих на Ижевском и Воткинском казённых заводах (в бассейне реки Камы) в поддержку Белой армии. Оказалось, что рабочие этих заводов имели собственные дома, огороды, молочный скот и т.д. Рабочие перебили большевиков, организовали свои отряды и обратились к местному населению с воззванием: «Товарищи рабочие! Большевики обещали вам хлеб, а дали всю восьмушку хлеба рабочим Петрограда и Москвы и тысячи вагонов хлеба Германии по Брестскому договору. Товарищи крестьяне! Вы знаете, как хлеб был взят от вас. Вы получили за него вместо денег штыки и пулемётный огонь!» (23). Вслед за ними восстали другие заводы в соседних районах, и позднее повстанцы влились в армию Колчака.

В ноябре 1918 г. в Омске верховным Правителем России был избран адмирал А.В. Колчак, власть которого была признана главнокомандующими всех Белых армий и союзными державами.

Во время этого второго периода на юге погибли генералы М.Г. Дроздовский и С.Л. Марков, умер генерал М.В. Алексеев. Память об этих героях-генералах сохранялась в их воинских отрядах: легендарная храбрость «дроздовцев», «марковцев» и позднее «каппелевцев» всегда будет служить примером патриотизма и мужества для русских офицеров и солдат. В книге «Марковцы в боях и походах за Россию» (изд. подполковника В.Е. Павлова) напечатаны слова из их песни:

«Так с песнями смерти навстречу
Мы шли… и в сраженьях мечтали о том,
Когда мы в свободной Москве созовём
Великое Русское вече.

Вперёд же, братья, на врага.
Вперёд, полки лихие! Господь за нас! Мы победим!
Да здравствует Россия!»

Третий период Белой борьбы, продолжавшийся с февраля 1919 г. по март 1920, ознаменовался как блестящими победами, так и тяжёлыми поражениями. Добровольческая армия, которая теперь стала называться Русской армией, перешла в наступление и, продвигаясь к Москве, дошла до Орла. Однако растянутость фронта от Волги до Польши, недостаток резервов, восстания Махно и набеги петлюровцев в тылу Белых, на подавление которых снималась с фронта и отправлялась в тыл часть войск, закончились тем, что Русская армия стала отступать на юг. Наступающая Красная армия, включая Латышскую дивизию и Будённовскую конницу, численно в два раза превосходила силы Белых (на армию Деникина в 98000 бойцов приходилось до 160000 красных) (24).

В течение этого периода Белые армии потерпели неудачи и на других фронтах. Белая армия, сформированная на севере в августе 1918 г., начала продвигаться на юг, но не получила поддержки от англичан, десант которых в Архангельске и Мурманске был слишком малочисленным. После окончания Первой мировой войны англичане стали готовиться к отъезду и уговаривали русское командование во главе с генералом Миллером распустить армию, на что Белые не согласились. Перед отъездом англичане затопили своё военное снаряжение, что нанесло большой удар по Белым. В конце 1919 г. под давлением большевиков Белые начали отступать, неся большие потери, к Архангельску и Мурманску. Немногим удалось уйти в Норвегию, откуда они, пробыв некоторое время в лагерях, разъехались по разным странам без средств, без связей и поддержки (25). Это был первый уход белых русских воинов в эмиграцию.

На Северо-Западном фронте Белая армия во главе с генералом Родзянко и в союзе с эстонскими войсками в мае 1919 г. заняла Псков и стала готовиться к атаке Петрограда под началом генерала Н.Н. Юденича, специально присланного сюда адмиралом А.В. Колчаком. Англичане обещали содействовать своим флотом, что в итоге не осуществилось. Началось успешное наступление, и в октябре 1919 г. Белая армия заняла Павловск и Царское село. Однако части генерала Вермонта не присоединились к армии Юденича, а направились к Риге, что отвлекло внимание эстонской армии и британских военных кораблей, крейсировавших в Финском заливе.

Красная армия бросила в бой все свои резервы вплоть до курсантов, и когда части Юденича находились уже в 10 милях от Петрограда, красные стали окружать их. Белая армия, перегруженная семьями воинов и беженцами, страдая от холода, голода и сыпного тифа, стала отступать и докатилась до эстонской границы. Эстонское правительство, которое вело мирные переговоры с советской Россией, пропустило белых, но поставило свои условия. Армия была разоружена, интернирована и скоро расформирована, мужчины были посланы на лесозаготовки, где работали в трудных условиях. По мнению В.А. Розинского, многие поплатились своим здоровьем, а некоторые даже и жизнью (26). Это был второй исход белых воинов из России.

На Восточном фронте в течение третьего периода Белой борьбы началось недолгое, но триумфальное наступление колчаковской армии, которая взяла Пермь и снова заняла Уфу. Оренбургские и уральские казаки, как и население Сибири, куда бы адмирал ни приезжал, встречали Верховного Правителя как освободителя России от большевиков. Однако, как указывает В.А. Розинский, к этому времени в Красной армии произошли большие перемены. Если в 1918 г. в Красную армию набирались австрийские и немецкие военнопленные, латыши и даже китайцы, а также «деклассированные и опустившиеся сельские и городские» люди (попросту – мелкие и крупные преступники), то в 1919 г. была объявлена воинская повинность мужчин от 18 до 40 лет, открыты военные курсы и училища, но всё ещё продолжали сгонять бывших военных под угрозой ареста. «Террором мобилизованные красноармейцы должны были наступать, так как были понуждаемы пулемётным огнём в их спины» (27). Белые армии к таким мерам не хотели прибегать, и постепнно поредели их ряды из-за отсутствия пополнения.

14 ноября 1919 г. под натиском красных адмирал А.В. Колчак оставил Омск. И с этого времени начинаются самые страшные страницы истории гражданской войны – русские герои были преданы союзниками и переданы на расправу большевикам. Русский учёный и писатель Н.А. Гальфтер* в своей книге «Адмирал А.В. Колчак» описывает действия французского генерала М. Жанена и Чехословацкого корпуса при отходе белых воинов, их семей, раненых, больных и гражданского населения из Омска в Иркутск и далее на Дальний Восток. Н.А. Гальфтер пишет: «Видя, что Белая армия уже не представляет собой большой силы, чешский генерал Сыровой, с согласия генерала Жанена, снял все белые эшелоны с главного пути, и они были отведены в замерзание. Ужасное положение, в котором оказались эти поезда, не поддаётся никакому описанию. Они оставались без продовольствия, без топлива, и это в декабре, когда сибирские морозы доходят там до сорока градусов» (28).

Полковник В.П. Вырыпаев пишет: «…мне лично пришлось видеть на каком-то полустанке три вагона-платформы, высоко загруженные трупами замёрзших людей, сложенных как штабеля дров. Эти штабеля были связаны верёвками, чтобы не развалились, и среди защитного цвета форм погибших мелькали и женские платья и тела детей!» (29). В итоге погибло более 120 русских эшелонов с тысячами людей, бесправно задержанными чехами, а мимо них проносились составы, захваченные чехами и нагруженные имуществом, награбленным в России (30).

Все протесты адмирала А.В. Колчака и генерала Каппеля, который в отчаянии даже вызвал чешского генерала Сырового на дуэль (тот уклонился), остались без внимания. Бои под Красноярском 4-6 января 1920 г. были самым драматическим моментом за всё время Ледяного похода, когда Белая армия потеряла более 50000 воинов убитыми, ранеными и пленными. По приказу Сырового поезда адмирала А.В. Колчака, В.Н. Пепеляева (председателя Совета министров) и поезд с золотым запасом чехи взяли под свою охрану. Л.Н. Васильева-Лебедева, сиднейская артистка и режиссёр, была свидетельницей этих событий, когда её, шестнадцатилетнюю девочку, в Омске приняли на службу машинисткой в канцелярию адмирала Колчака. Она печатала личные указы А.В. Колчака, оставаясь при адмирале после эвакуации из Омска.

——————

* Николай Андреевич Гальфтер, житель Перта (Австралия), в детские годы был свидетелем отступления Белой армии в Сибири. Свою книгу «Адмирал А.В. Колчак» автор посвятил памяти своего отца – близкого сотрудниа и соратника адмирала Колчака.

—————

Она вспоминала, как на станции Енисей чехи забрали А.В. Колчака и офицеров его штаба, отцепили и присоединили его личный вагон к чешскому составу, а она осталась совсем одна и спаслась просто чудом (31). В последнем указе адмирала А.В. Колчака говорится о передаче им верховной власти в России генералу А.И. Деникину, а военной и административной власти в Восточной Сибири – атаману Семёнову. В Иркутске адмирала А.В. Колчака и В.Н. Пепеляева «союзники» передали «революционному комитету», и 6 февраля 1920 г. их расстреляли. После расстрела тела адмирала и его министра В.Н. Пепеляева бросили в прорубь реки Ангары. В дальнейшем большевики очернили адмирала – учёного и героя, запретив издавать его карты и труды, по которым учились молодые моряки и полярники*.

Не менее трагична и гибель генерала В.О. Каппеля. В своих воспоминаниях полковник В.О. Вырыпаев, прошедший с В.О. Каппелем всю гражданскую войну и прибывший в Австралию в 1923 г., рассказывает, что генерал Каппель всегда шёл впереди своей армии, и армия шла за ним. Так было и во время его последнего похода вдоль замёрзшей реки Кан, где он провалился под лёд. Он с отмороженными ногами мужественно продолжал идти, а когда выбивался из сил, садился на коня. Он скончался 26 января 1920 г. от воспаления лёгких.

Перед смертью В.О. Каппель назначил генерала Войцеховского начальником армии, которая официально стала называться Каппелевской (32). Его армия продолжала продвигаться к Чите по льду Байкала, бережно везя тело своего командира в своих первых рядах. В.О. Каппеля похоронили в Чите, а затем перезахоронили в Харбине, где ему был поставлен памятник – чёрный гранитный крест, обвитый у подножья терновым венком.

В 1955 г. по приказу Советского консульства в Харбине памятник был снесён. Следует добавить, что ещё до перехода через озеро Байкал генерал Войцеховский хотел взять Иркутск и освободить адмирала Колчака, но чешское командование предупредило, что не разрешит белым войти в город. «К цепи предательств прибавилось ещё одно звено!», – пишет А.А. Федорович, участник походов В.П. Каппеля и Белого движения на Дальнем востоке, живший в Харбине и позднее в Мельбурне, где он написал несколько книг, одна из них – о генерале Каппеле (33).

В течение третьего же периода понесли поражение полки Уральских и Оренбургских казаков. Последних, под командой атамана Дутова, из 150000 (считая детей и женщин) после труднейшего перехода пустынь центральной Азии и пересечения туркмено-китайской границы осталось около 30000. Некоторые осели в Китае, другие отправились в Приморье продолжать борьбу с красными.

Уральские казаки, преследуемые Красной армией и перешедшими на сторону большевиков киргизами, пошли по берегам Каспийского моря на юг, в Персию. Судьба многих уральцев трагична и необычна: перейдя границу Персии, они были разоружены персидскими властями и прожили несколько месяцев в Тегеране; потом англичане перевели уральцев в лагерь в Месопотамии и затем осенью 1921 г. морским путём отправили во Владивосток для продолжения борьбы с красными, откуда позднее они эмигрировали сначала в Китай и, наконец, в Австралию.

Первые белые русские иммигранты прибыли в Австралию в 1923 г. Это были свидетели и участники Белого движения в России, в частности, на Урале, в Сибири и в Приморье. Русский историк в Австралии Н.И. Дмитровский-Байков** провёл тщательное исследование в области истории первых белых русских иммигрантов, прибывших в Квинсленд в 1920 гг. и позднее. Он ознакомился со списками русских пассажиров, приехавших на японских пароходах в то время, и собрал биографические данные.

———–

* 17 апреля 2001 года в Морском корпусе им. Петра Великого в Санкт-Петербурге была установлена памятная лоска в честь адмирала Александра Васильевича Колчака, выдающегося (как написано на доске) российского полярного ^следователя и флотоводца.

** Николай Иванович Дмитровский-Байков, внук известного русского харбинского писателя Н А. Байкова. Родился в Брисбене в 1960 г. Получив степень магистра в области русского языка и истории, он опубликовывает свои исследования исторических изданиях на английском и русском языках, включая журнал «Австралиада» (1996-2003 гг.)

————–

Среди первых иммигрантов в Австралию прибыли: полковник армии Колчака Б.П. Ростовцев и офицер этой армии С.П. Рождественский (автор многих статей-воспоминаний), а также полковник А.Л. Болонкин – герой восстания рабочих Ижевского и Воткинского заводов против большевиков, командир Воткинского полка, участвовавшего в походах Сибирского войска (34).

Н.И. Дмитровский описывает казаков-уральцев, прибывших в Австралию под главенством атамана-генерала B.C. Толстова, под началом которого уральцы пережили переход в Персию, когда «каждая ночёвка была кладбищем». Всего из 12000 вышедших в поход до Персии добралось около 3000, т.е. погибло около 75%.

В своей книге «От красных лап в неизвестную даль» (написанной и изданной в Австралии) B.C. Толстов пишет: «Нашлись люди с высоким нравственным обликом – казаки и офицеры, шедшие вместе со мной на всевозможные лишения и мучения. Пройдут годы, многое забудется, но не может быть, чтобы тот великий дух, который был в сердцах дорогих сподвижников походов, пропал бы даром… и не нашёл бы себе отклика в будущих поколениях родных уральцев» (35).

Четвёртый период борьбы Белой армии с большевиками на юге начался в марте 1920 г. после того, как Добровольческие армии отступили из Харькова и Киева (в декабре 1919 г.) и из Новочеркасска и вторично занятого белыми Ростова (в январе-феврале 1920 г.). В марте 1920 г. из Екатеринодара, столицы Кубани, белые были эвакуированы в черноморский порт Новороссийск и затем в Крым. (Причём судов не хватило и до 22000 человек попало в руки красных, которым также достались военные и продовольственные склады). Кубанская армия отступила к побережью Чёрного моря до местечка Гагры, где соединилась с донскими казачьими частями. Часть этой армии, почти безоружная, истощённая, голодная, была захвачена большевиками, а другая часть успела морем переправиться в Крым.

В Крыму у генерала А.И. Деникина собралось около 40000 военных, положение которых было очень тяжёлым, и приказом от 8 марта 1920 г. А.И. Деникин назначил вместо себя главнокомандующим Вооружёнными силами юга П.Н. Врангеля. Генерал барон П.Н. Врангель, блестящий командир, кумир офицеров, солдат и казаков, должен был переорганизовывать армию. Генерал Врангель принял командование со словами: «Я делил с армией славу побед и не могу отказаться испить с нею чашу унижения». В течение следующих восьми месяцев он совершил подлинные чудеса: реорганизовал армию и администрацию, превратил толпу беженцев в боевую силу, отклонил ультиматум англичан, которые требовали, чтобы Белая армия прекратила борьбу и начала мирные переговоры с большевиками. 6 мая 1920 г. он издал Воззвание к русским людям:

Слушайте русские люди за чго мы боремся:
За поруганную веру и оскорблённые святыни ея.
За освобождение русскою народа oi ига коммунистов.
Бродят и каторжников в конец разоривших Святую Русь.
За прекращение междоусобной брани.
За то чтобы крестьяне, приобретая в собственность обрабатываемую ими землю занялись мирным трудом.
За то чтобы истинная свобода и право царили на Руси.
За то чтобы русский народ сам выбрал бы себе Хозяина!
Помогите мне, русские люди, спасти Родину.

Генерал Врангель (36)

В начале июня генерал Врангель с небольшой армией перешёл в наступление на юге Украины, занял всю Северную Таврию и послал десант на Кубань. В апреле 1920 г. неожиданно начались военные действия между Польшей и Советами, и Франция (союзник Польши) предложила П.Н. Врангелю военное сотрудничество с Польшей, формально признав Врангелевский режим правительством юга России. Генерал Врангель помог полякам тем, что сдерживал крупные большевистские силы на юге Украины, а поляки в ответ разрешили деникинским военным, которые ранее при отступлении попали в Польшу и были там интернированы, вернуться в Крым и вступить в армию Врангеля. Об этом возможном, но не состоявшемся военном союзе с Польшей вспоминает генерал М.М. Георгиевич в изданной им в Австралии книге «Свет и тени». Он пишет: «В один из осенних вечеров в Севастополе меня вызвали к Главнокомандующему… «Приходилось вам когда-нибудь летать?» – был вопрос… «Пока что нет ещё. Но, если надо, полечу». «Так вот: будьте готовы завтра вылететь в Варшаву. Вы будете моим представителем при Польском штабе». Намеченному полёту не суждено было состояться… Ллойд Джорджу не стоило труда отговорить заядлого русофоба Пилсудского – столь же близорукого, как и его советник!.. Рижским миром с Советами поляки обрекли Крым и Россию. А вместе с тем и свою настоящую судьбу!»

После заключения мира между Польшей и Советской Россией все силы красных были брошены против П.Н. Врангеля: 137000 бойцов против 35000 белых. Поражает, что Белая армия не сдалась, а продолжала воевать, с переменным успехом, в течение октября 1920 г., постепенно отступая к Крыму. 11 ноября после падения Перекопа и наступления красных к Крымскому плато, генерал Врангель отдал приказ о немедленном отступлении к крымским портам. 15 ноября 1920 г. началась эвакуация белых из Крыма. Генерал Врангель провёл эвакуацию 145 693 человек, включавших военных, членов их семей и беженцев, спокойно и в полном порядке: на борту русского крейсера он объехал все гавани и ушёл последним, сопровождая 126 судов, покинувших Россию (38). Перед отплытием генерал Врангель обратился ко всем с прощальным словом: «…Оставленная всем миром, обескровленная армия, боровшаяся не только за наше русское дело, но и за дело всего мира, оставляет родную землю. Мы идём на чужбину, идём не как нищие с протянутой рукой, а с высоко поднятой головой, в сознании исполненного долга…» (39).

Белых воинов и беженцев, которые решили остаться в Крыму, расстреляли по приказу прибывшего туда венгерского еврея Белла Куна и большевички «Землячки» (кличка Розалии Самойловны Залкинд). У историков число расстрелянных варьируется от 40000 до 117000. Писатель В.А. Солоухин пишет: «Разные назывались цифры, но теперь стрелка, долго колебавшись то на семи, то на сорока, то на семидесяти, остановилась, наконец, на цифре 170000. Причём по инициативе Землячки, экономившей… патроны, огромное количество людей было утоплено в море с камнями, привязанными к ногам. В хорошую погоду долго ещё были видны мертвецы, стоящие рядом, как если бы в военном строю» (40). Вполне очевидно, что такая же участь постигла бы армию Врангеля и гражданское население, в случае если бы он согласился на предложенный англичанами ультиматум заключить мирный договор с большевиками в марте 1920 г. или позднее, после прибытия в Константинополь, когда англичане настаивали на возвращении белых в Россию.

С прибытием русской армии Врангеля в Константинополь завершился самый крупный исход белых воинов из России. Первый армейский корпус под командованием генерала Кутепова поселили на полуострове Галлиполи, а казаков, после короткого пребывании в турецких селениях, перевезли на остров Лемнос. Флот отвели в Тунис, в бухту Втерта, а чины штаба и другое армейское начальство генерала Врангеля остались в Константинополе.

Французы проявили себя более благородно: они не принуждали русскую армию, как англичане, к возвращению на советскую родину, но и не собирались содержать её в Турции и в Африке. 126 русских кораблей были проданы французам за более чем 100 мллионов франков, благодаря чему военные, отказавшиеся разоружаться, смогли обеспечить армию продовольствием и фуражом. После долгих переговоров русские военные выехали в Балканские страны. А беженцы разделились: некоторые навсегда остались в Африке, другие уехали в Европу и США, но большинство нашло вторую родину в Югославии и Болгарии.

Вышеупомянутый генерал М.М. Георгиевич принял в Галлиполи Корниловское военное училище и перевёз его в Болгарию, а сам уехал в Сербию.

Но эпопея Белой борьбы ещё продолжалась на Востоке. В феврале 1920 г. армия погибшего адмирала А.В. Колчака под командованием генерала С.Н. Войцеховского в численном составе около 30000 бойцов ушла в Забайкалье, откуда затем перешла границы Китая, но не эмигрировала, а по КВЖД отправилась в Приморье. Во Владивостоке в 1921 г. образовалось правительство ДВР (Дальневосточная республика) во главе с С.Д. Меркуловым, и бой был проигран белыми 14 октября 1922 г. у ст. Монастырище, а затем остатки белых, разделившись иа три группы, направились к границам Кореи и Китая, где в различных пунктах перешли таковые.

Здесь уместно упомянуть два отряда героев, которым не было суждено спастись и стать эмигрантами. Один из них, отряд генерала А.П. Пепеляева (брат В.Н. Пепеляева) отправился из Владивостока в Якутию, очищая её от большевиков. В июне 1923 г. отряд был окружён красными и только единицам удалось спастись и уплыть на японских шхунах. Другой – Ачинский коннопартизанский отряд – своими смелыми и непредсказуемыми атаками уничтожил значительные силы красных. В отличие от Белой армии, которая воевала под девизом «За Учредительное собрание!» и «За единую, неделимую!», Ачинский отряд, сформированный из выпускников кадетского корпуса, гимназистов, реалистов и студентов, своим девизом выбрал слова, написанные в 1812 г. на ополченском кресте: «За веру, царя и отечество», и носил свою форму – белые погоны, петлицы, лампасы и старая кокарда на фуражке. Местное население поддерживало Ачинцев, но Красная армия постепенно захватила всю Сибирь, и Ачинцы прекратили своё существование (41).

Последней страницей Белого движения на Дальнем Востоке является эвакуация из Владивостока военных моряков с семьями, казачьих отрядов, военного госпиталя, Хабаровского кадетского корпуса и гражданских лиц на 27 пароходах под командованием адмирала Г.К. Старка. Об этих днях писал житель Сиднея С.П. Татаринов, который, будучи юным кадетом, покидал Россию на пароходе «Защитник»: «Вдали, с правого борта, в тумане, неясно скрывались очертания гор. Это и была она – Россия. Неужели же правда, как говорили некоторые, что мы её видим в последний раз?»… Для нас гражданская война была кончена, и я, как и все, скорбя душой и со слезами на глазах, оставлял последний кусочек родной мне России, которую любил всегда пламенно и беспредельно» (42).

Все суда Сибирской флотилии собрались сначала в корейском порту Гензан. Японцы отказались дать уголь и следили за продвижением русских судов с плывших поблизости японских миноносцев. Уголь удалось купить в Китае, но сход на берег для русских был ограничен.

После того, как кадеты Хабаровского корпуса, раненые, и гражданские лица были высажены в Шанхае, Сибирская флотилия ушла на Филиппины, откуда в мае 1923 г. на американском военном транспорте «Меррит» многие русские моряки уехали в США, другие же разъехались по разным странам.

Во время перехода из Владивостока не обошлось без потерь: затонули катер «Ретвизаник», «Усердный», «Аякс» (погибло 17 человек) и со всем экипажем ушёл на дно «Лейтенант Дыдымов».

В последнем, приказе от 23 марта 1923 г. адмирал Старк призывал своих моряков не забывать о том, что они – русские люди, что их помощь будет нужна России, особенно в борьбе с большевиками (43). Фактически он повторил призыв генерала Врангеля, обращённый к армии, уходящей из Крыма: «С оставлением армией родной земли борьба приняла новые формы. Эта борьба продолжается и поныне и будет продолжаться пока не падет ненавистная русскому народу власть…» (44).

Генерал С.В. Денисов пишет: «Помнить… всех тех, кто в годы Русской смуты заплатил сыновний долг Родине своими трудами, мучениями, кровью и даже жизнью… Помнить эти жертвы, принесённые за благо Отечества, – обязанность каждого русского… Народ, который не чтит своих национальных героев, защитников чести и достояния своего Отечества, который не считает нужным в своей повседневной жизни приостановиться, чтобы оглянуться на своё прошлое, – презренный, обречённый и мёртвый народ»… (45).

В своём альбоме С.В. Денисов приводит слова, сказанные полковником Аваловым ещё в 1925 году, удивительные, пророческие слова: «…Движущая идея Белой борьбы проста, как сердце честного патриота, сильна, как его воля, глубока, как его молитва о Родине. Пройдут определённые сроки, исчезнут коммунисты, революция отойдёт в прошлое, а Белое дело, возродившееся в этой борьбе, не исчезнет и не отойдёт в прошлое: дух его сохранится и органически войдёт в бытие и строительство новой России…» (46).

«Искажение лика России»

Как допустил Творец!
И чья рука могла
Сорвать – рывком – венец
С прекрасного чела!

На вздыбленном коне
Топтать в безумный миг!
И страшно видеть мне
Твой искажённый Лик!

Сиднейская поэтесса О.В. Софонова в предисловии к своей книге воспоминаний «Пути неведомые» пишет: «Всё дальше и дальше уходит прошлое… и всё, что помнится первому поколению, жившему свою раннюю юность, детство на родной земле, – там, дома, исчезло совсем, это прошлое изгнано, искалечено, уничтожено, его нет! И новое поколение, русские дети, – будут ли они знать от родителей как шла жизнь в прежней России, без сети, окутывающей её, лжи, клеветы, извращения, искажения? Каков был путь русской эмиграции, когда первое её поколение покинуло пределы России, как старались эти эмигранты охранить и оберечь доброе русское имя? Каждая маленькая крупица прошлого важна и ценна. Пусть будет не затуманен, а ясен Лик прежней России, чтобы могли узнать его и те, кто остался там и давно не видел его или видел его искажённым, и те, кто сможет вернуться к ней!» (47).

Слова «искажённый лик России» имеют двоякий смысл: вместе с поэтессой можно скорбить о том, что революция изуродовала, растоптала, убила прежнюю Россию, и возмущаться тем, что в течение 70 лет советская история искажала подлинный образ Императорской России. Большевики с самого начала захвата власти занялись фальсификацией истории и очернением Российской империи. В течение 70 лет советскому человеку от школьной скамьи и до высших учебных заведений вбивали в голову, что «прогнивший царский строй» превратил Россию в «тюрьму народов», в страну нищих и безграмотных, в страну с отсталой промышленностью, наукой и техникой и что только революция спасла Россию от гибели. Это не соответствует действительности и является клеветой.

Русский народ за девять веков создал могущественнейшее государство в мире. В. Бутков пишет: «Пятьдесят пять князей, царей, императоров за более чем 1000 лет создали великую Россию. В их среде были правители сильные и талантливые, были и слабые и неудачные. На протяжении веков деяния одних выравнивались деяниями других. Совместно со всеми слоями населения и народностями России они построили могущественное государство с единственной в мире оригинальной великой русской православной культурой. И все русские навеки останутся их неоплатными должниками! В деле исполинского тысячелетнего строительства российской государственности правители России всегда опирались на три устоя:

1. На духовную мощь и мудрость русской православной церкви;
2. На доблесть русской армии;
3. На гениальность русского парода» (48).

Как каждое крупное государство XIX века, Россия не была и не могла быть идеальной страной в смысле административного управления или взаимоотношений социальных классов и сословий. Вероятно, не было и никогда не будет страны, где всё население одинаково богато или одинаково бедно, как нет и страны, которая всегда выигрывала все сражения и все войны. Однако дореволюционная Россия была здоровой, богатой, а, главное, стремительно развивающейся страной, в чём легко убедиться, обратясь к беспристрастным статистическим данным.

По переписи населения в 1897 г. в России к Русской Православной Церкви принадлежали 70% населения, что являлось исключительно важным фактором по двум причинам: во-первых, общая религия объединяет народ и, следовательно, укрепляет основы государства; во-вторых, Церковь поддерживает духовно-нравственное состояние нации. Понимая это, Цари и их правительства строили церкви, открывали семинарии и духовные училища; почти при всех церквах существовали церковно-приходские (воскресные) школы, число которых в 1899 г. достигло 43 тысяч (49).

Потребовалось бы много страниц для описания развития просвещения и образования при Императорах Александре III и Николае II, поэтому здесь приводятся только некоторые данные.

К 1894 г. в высших учебных заведениях обучалось около 35 тысяч студентов, в средних школах – 224 тысячи учеников, в низших школах – 3,6 миллиона детей. С 1908 г. стало обязательным бесплатное первоначальное обучение; для этого каждый год дополнительно открывались 10000 государственных школ, число которых к 1913 г. достигло 130000. К 1914 г. число студентов в высших учебных заведениях выросло до 80000, в средних школах стало свыше 700000 учеников, в ремесленных училищах – 50000; 20000 студентов посещало 122 учительских семинара для учителей народных школ. В царствование Николая II было открыто два новых университета (в Саратове и Ростове-на-Дону), женский медицинский институт в Петербурге, политехникумы в Петербурге, Киеве, Варшаве, Омске и Новочеркасске, два сельскохозяйственных института (в Варшаве и Харькове) и Горный институт в Екатеринбурге (50).

В университетах среди студентов число дворян составляло всего 22,8%, тысячами поступали студенты из менее состоятельных семей. В 1899-1900 гг. из 4000 студентов Московского университета половина была освобождена от платы за правоучение, а около 1000 из них получали стипендию. Плата же за правоучение в США и Англии в то время колебалась от 750 до 1259 долларов в год, а в России – от 50 до 150 рублей в год, т.е. 25-75 долларов по курсу того времени. Преподаватели учебных заведений по «Табелю о рангах» имели высокий социальный статус и хороший годовой доход (51).

Следует упомянуть и книгоиздательство: книжное богатство порождается богатством научной и культурной деятельности страны. В 1883 г. в России было издано 7783 книги (общим тиражом 27,2 млн экз.), а в 1913 г. – уже 34006 (тиражом 133 млн экз.). Чтобы правильно оценить эту информацию, следует знать, что в 1913 г. в России вышло книг почти столько же, сколько в том же году в Англии, США и Франции вместе взятых (52).

Положение крестьян, которое рисовалось советскими и некоторыми иностранными историками самыми мрачными красками, в действительности не было таковым. К началу 1880 гг. в европейских губерниях из 381 млн десятин земельной площади только 55 млн принадлежало дворянам; в Сибири, средней Азии и на Кавказе дворянского землевладения вообще не существовало. Был учреждён Государственный крестьянский банк, продававший землю в рассрочку на исключительно выгодных условиях. При Царе Николае II крестьяне через банк приобрели 15 млн десятин земли и на собственные средства – 25 млн десятин. В 1906 г. вышел указ, не менее важный, чем реформа об освобождении крестьян: каждый крестьянин, имеющий в общине надел, мог получить его в личную собственность. К 1913 г. 2 млн семейств получили наделы, а к 1916 г. только в 50 губерниях европейской России собственность крестьян и казаков составляла около 172 млн десятин, из которых 18 млн обрабатывалось владельцами без наёмной силы (53).

После окончания постройки Транссибирской железной дороги поощрялось переселение крестьян в Сибирь; 40 млн десятин земли, принадлежавших лично Императору Николаю II, были безвозмездно переданы им в крестьянский земельный фонд, и за его счёт там были проведены дороги, построены церкви, школы, больницы (54).

К 1913 г. Россия достигла наивысшего уровня материального преуспевания, быстрый рост государственных доходов шёл параллельно с возрастанием накоплений в банках и в сберегательных кассах частными лицами. Возросло число фабрик и заводов. По сравнению с 1885 г. в 1913 г. производительность русских предприятий увеличилась в 5 раз; прибыль по отношению к основному капиталу составила 16%; рост производства индустриальных машин составил 410%, а сельскохозяйственных – 659%. В 1907 г. в Германии было 12 заводов-гигантов с числом рабочих свыше 5000 человек, тогда как только в Петербурге их было 14, а по всей России – 35. В 1913 г. урожай главных злаков в России был на 30% выше, чем в США, Канаде и Аргентине вместе взятых (55).

Английский писатель Морис Беринг, прожив несколько лет в России и написав в 1914 г. книгу «Основы России», утверждает: «Не было, пожалуй, ещё никогда такого периода, когда Россия так процветала бы материально, как в настоящий момент, или когда огромное большинство народа имело, казалось бы, меньше оснований для недовольства… У случайного наблюдателя появляется искушение воскликнуть: да чего же большего ещё может желать русский народ?»

Обратимся ещё к некоторым фактам, искажённым советской историей. Совершенно неверно мнение о положении рабочих и об участии в революции какого-то полуголодного пролетариата. «Активистами» революции были как раз квалифицированные и хорошо оплачиваемые рабочие, которые хотели получить свою «долю власти». В этом отношении интересно воспоминание Никиты Хрущёва: «Когда до революции я работал слесарем и зарабатывал свои 40-50 рублей в месяц, то был материально лучше обеспечен, чем когда работал секретарём Московского областного и городского комитетов партии» (т.е. в 1935-1937 гг.: партаппаратные «привилегии» утвердились с 1938 г.) (57).

Как указывает Вадим Кожинов, «рабочий класс России в 1917 году вовсе не был тем скопищем полуголодных и полуодетых людей, каковым его пытались представить советские историки» (58). В начале 1917 г. впервые за двухвековую историю Петербурга с рынка исчез хлеб (умышленное действие революционеров), и в городе образовались очереди за хлебом, которые жители столицы назвали «хвостами». Бедные жители ещё не знали, что «хвосты» или, вернее, очереди станут неотъемлемой частью их ежедневной жизни в последующие 70-80 лет!

Согласно данным Московской торговой палаты и Московского отделения Министерства труда в июле 1914 г. дневной заработок рабочих варьировал от 1,6 до 2 с лишним рублей. Фунт чёрного хлеба стоил 2,5 копейки, белого – 5 коп., говядины – 22 коп., свинины – 23 коп., селёдки – 6 коп. и т.д. Ещё в 1897 г. был принят закон об ограничении рабочего времени, немного позднее был установлен 10-часовой рабочий день (в то время во Франции был 12- часовой рабочий день, в Италии – 12-часовой только для женщин, а в других странах ограничений вообще не было). В 1912 г. было введено обязательное страхование рабочих от болезней и несчастных случаев, работодатели должны были выплачивать пенсию пострадавшему в размере 50-60% от жалования. Уровень безработицы не превышал 1,2% – меньше, чем в других странах. Не удивительно, что за два года до Первой мировой войны президент США г-н Тафт публично заявил, что «Император создал такое совершенное рабочее законодательство, каким ни одно демократическое государство похвастаться не может» (59).

Торговля процветала, экспорт превышал импорт. В 1908 г. в Англию Россия экспортировала 858279000 фунтов муки и зерна, в 1909 г. – 1784288000 фунтов, в 1910 – 2820049000 фунтов, на мировой рынок поставлялось 50% мирового экспорта яиц (60).

Пользование железной дорогой было самое дешёвое и удобное в мире. Не считая Финляндии и Маньчжурии, протяжённость железнодорожной сети составляла 74000 вёрст, а Транссибирская магистраль (Великий сибирский путь) протяжённостью в 8000 вёрст была самой длинной в мире.

В царствование Александра III возродился и отстроился военный флот, став по мощности и количеству судов третьим в мире после Англии и Франции. В период царствования Николая II удвоился торговый флот: в 1895 г. было 2539 судов, в 1906 – 4317. Речной флот к 1914 г. был самым большим в мире, добыча рыбы составляла более 70 млн пудов в год. К электрификации Волховских порогов и к разработке плана электрификации Днепра приступили именно в царское время.

Для подготовки офицерского состава в России было 37 средних и 15 высших военных учебных заведений. В конце XIX – начале XX веков состав офицерского корпуса был очень разнообразен (среди них помещиков было не более 10-15%). Например, из 314 юнкеров Владимирского военного училища в 1916 г. детей потомственных дворян было 25 человек, «личных» дворян – 57, духовенства – 15, почётных граждан – 21, купцов – 12, крестьян – 106, мещан – 70, прочих – 12 (61). Поэтому подчёркивать неравенство сословий в смысле получения образования и в достижении военной или гражданской карьеры к началу XX века в России не приходится.

В годы Первой мировой войны невиданными темпами росла боеспособность русской армии. В 1916 году производство разного вида вооружения возросло во много раз (снарядов, например, производилось до 2 млн в месяц), число аэропланов утроилось – до 716. Несмотря на большевистскую пропаганду в армии, «хлебный бунт» в Петрограде и саботаж доставки снарядов на фронт, к зиме 1916-1917 годов русская армия была обеспечена всем необходимым для решающего наступления, которому помешала революция (62).

О боеспособности русской армии в годы Первой мировой войны пишет её участник генерал-майор М.М. Георгиевич: «Стремительное восхождение – нарастание русской силы – недооценили и проглядели немецкие военные верхи и продолжали рассчитывать, что австрийский заслон на Восточном фронте даст им время справиться с Европой на Западе. Ошиблись и проиграли войну, к которой так долго и основательно готовились… Немцы проглядели бурный расцвет России после Японской войны – в Столыпинскую эпоху… Военный потенциал Императорской России был равен таковому всех её союзников вместе взятых. На Восточном (русском) фронте постоянно была занята половина (а то и больше) немецких и австрийских дивизий (не считая турецких и болгарских)… Царь… доверял своим союзникам, надеялся, что в беде мы ими оставлены не будем. И ошибся – ценою своей жизни, своей семьи и кровью и муками своих подданных! Покойный Государь не был одинок в своём благородстве. Сердца русских офицеров, в подавляющем большинстве, бились в унисон с царским!» (63).

Историк В. Кожинов придерживается такого же мнения: «Часто говорят, что слабость России накануне 1917 г. доказывается её «поражением» в тогдашней мировой войне. Но это, в сущности, беспочвенная клевета. За три года войны немцы не смогли занять ни одного клочка собственно русской земли (они захватили только часть входившей в состав империи территории Польши, а русские войска в то же время заняли не меньшую часть земель, принадлежавших Австро-Венгерской империи). Достаточно сравнить 1914 год с 1941, когда немцы, в сущности, всего за три месяца (если не считать их собственных «остановок» для подтягивания тыла) дошли аж до Москвы, чтобы понять: ни о каком «поражении» в 1914 и в начале 1917 года говорить не приходится» (64). Самым верным и объективным мнением о «поражении» России в этой войне можно считать заключение Уинстона Черчилля:

«Согласно поверхностной моде нашего времени, царский строй принято трактовать как слепую, прогнившую, ни на что не способную тиранию. Но разбор 30 месяцев войны с Германией и Австрией должен бы исправить эти легковесные представления. Силу Российской империи мы можем измерить по ударам, которые она вытерпела, по бедствиям, которые она пережила, по неисчерпаемым силам, которые она развила, и по восстановлению сил, на которые она оказалась способна… Держа победу уже в руках, она пала на землю заживо… пожираемая червями» (65).

Что же касается «тюрьмы народов» – ещё одного обвинения в адрес Царского правительства, следует заметить, что, наоборот, в России действовали слишком мягкие, гуманные законы. Смертная казнь оставалась только в военных трибуналах и для тягчайших государственных преступлений, в 1900 году была отменена ссылка на постоянное поселение в Сибирь (66). Для управления такой огромной и быстро развивающейся к началу XX века страной требовались более жёсткие законы, особенно в борьбе с теми «червями» (про выражению Черчилля), кто стремился уничтожить Россию. За примерами недалеко ходить: достаточно почитать биографии Ленина и Сталина, по много раз сбегавших из тюрем и ссылок. Можно вспомнить и сотни сбежавших с каторги революционеров, которые из Сибири через Китай и Японию прибыли в Квинсленд (Австралия) в начале XX века и пытались, хотя и безуспешно, подготовить коммунистическую революцию в Австралии.

И, наконец, самым веским фактором благополучия страны является прирост её населения, который никогда не происходит во время трудных экономических или политических периодов. С 1883 по 1913 г. население России увеличилось почти на 50 млн человек (со 122 млн до 171 млн), то есть на 40% (67).

Французский экономист Эдмонт Тэри, приехав в Россию в 1913 г. по заданию своего правительства с целью изучить состояние её хозяйства, издал свой отчёт-обзор под названием «Экономическое преобразование России». В отчёте он пишет: «Если дела европейских наций будут с 1912 по 1950 гг. идти так же, как они шли с 1900 по 1912 г., Россия к середине текущего века будет господствовать над Европой как в политическом, так и в экономическом и финансовом отношении!» (68). Не удивительно, что блестящий экономический и культурный расцвет России сыграл свою роль в стремлении «союзников» втянуть Россию в Первую мировую войну и затем вести двойную игру во время гражданской войны в России. Здесь опять уместно привести стихи гениального Лермонтова:

Да, хитрой зависти ехидна
Вас пожирает. Вам обидна
Величья нашего заря.
Вам солнца Божьего не видно
За солнцем русского Царя!

Изучение эпохи царствования последних Императоров России может принести большую пользу современным «вождям» России, которые мечутся между бездуховным западным демократизмом и безнравственным американским монополизмом, пытаясь включиться в водоворот современного мира. Зачем?! «Особый путь России» просмеивается всеми врагами России, а почему? Потому что у всех стран Западного мира уже давно нет шансов и надежды на «особый путь!» У России он есть: вернуться к православию, покаяться и очистить свои души от грехов, возродить армию, которая любит и уважает своё Отечество, выбрать руководителей правительства – патриотов своего Отечества.

Русская эмиграция, прожившая за рубежом 50-80 лет и хранившая заветы старой Руси, прекрасно изучила Западный мир и понимает всё то, что русскому человеку совершенно чуждо в этом мире, от чего он может погибнуть, но в то же время и всё то, что следует воспринять у «западников», чтобы не остаться за бортом «мирового прогресса». Эти знания и опыт русская эмиграция должна передать россиянам в России, которым ещё интересна судьба их собственной страны. Многое можно извлечь из опыта проживания русских эмигрантов в странах русского рассеяния.

В следующих статьях описывается опыт русских эмигрантов в разных странах, куда в результате февральской революции, октябрьского переворота и гражданской войны, вызванной захватом власти большевиками, воины Белой армии и гражданское население выехали в 1920 годах.

Трагедия русской эмиграции заключалась в том, что она безмерно любила страну, которую вынуждена была покинуть. Трагедия современной российской эмиграции заключается в том, что она не любит страну, которую большевики создали вместо существовавшей России. «Кто в этом виноват?» – всем известно. «Что делать?» – тоже понятно: возродить Россию, в которой, по прежним устоям, Православная Церковь поддерживает моральные принципы народа; армия должна знать своё патриотическое назначение, а гениальность русского народа, как всегда, будет удивлять весь мир!

1. Горький М. Несовременные мысли. Париж, 1971 г. С. 123.
2. Кузнецов А. О Белой армии и её наградах. 1917-1922 гг. Москва, 1991 г. С. 5.
3. Там же. С. 5.
4. Там же. С. 5.
5. Там же. С. 5.
6. Кожинов В. Россия. Век XX (1901-1939). Москва, 1999. С. 205-206.
7. Кузнецов А. Указ. соч. С. 6.
8. Кожинов В. Указ. соч. С. 209-210.
9. Там же. С. 210.
10. Газета Единение. Сидней, 2001, №40. С. 7.
11. Кожинов В. Указ. соч. С. 177.
12. Там же. С. 279.
13. Половцев Л.В. Рыцари тернового венка. Париж, 1980. С. 3-4.
14. Кожинов В. Указ. соч. С. 208.
15. Там же. С. 229.
16. Там же. С. 177.
17. Денисов С.В. Белая Россия. Нью-Йорк, 1937; Москва. 1991. С. 3.
18. Там же. С. 22.
19. Цветков В. “Начало Белой гвардии”. Посев, №4 . Франкфурт-на-
20. Майне, 1998. С. 31.
21. Там же. С. 31.
22. Роэинский В.А. Очерки по истории гражданской войны. Мельбурн, 1977. С. 37.
23. Там же. С. 74.
24. Там же. С. 75.
25. Там же. С. 51.
26. Там же. С. 96.
27. Там же. С. 98.
28. Там же. С. 58 и 98.
29. Гальфтер Н.А. Адмирал А.В. Колчак. Мельбурн, 1998. С. 74.
30. Федорович А.А. Генерал В.О. Каппель. Мельбурн, 1967. С. 98-99.
31. Розинский В.А. Указ. соч. С. 92.
32. Васильева-Лебедева Л.Н. “Мой взгляд в прошлое”. Русские харбинцы в Австралии. №1. Сидней, 1998. С. 54-55.
33. Федорович А.А. Указ. соч. С. 114.
34. Там же. С. 115-117.
35. Дмитровский-Байков Н.И. “Русские в Квинсленде”. Австралиада, №10. Сидней, 1997. С. 16.
36. Дмитровский-Байков Н.И. “Русские в Квинсленде”. Австралиада, №12. Сидней, 1997. С. 16-18.
37. Журнал “Часовой”, N? 526. Бельгия, 1970. С.4.; Розинский В.А. Указ. соч. С. 60.
38. Там же. С. 61-62; М.М. Свет и тени, Сидней. 1968. С. 65-66.
39. Розинский В.А. Указ. соч. С. 65-67.
40. Денисов С.В. Указ. соч. С. 4.
41. Солоухин В.А. “Чаша”. Наш современник, №7. Москва. 1997. С. 28.
42. Кузнецов А. Указ. соч. С. 42.
43. Татаринов С.П. “Прощай, родина!”. Австралиада, №1. Сидней, 1994. С. 28.
44. Хисамутдинов А.А. По странам рассеяния, часть 1. Владивосток, 2000. С. 31.
45. Денисов С.В. Указ. соч. С. 4.
46. Там же. С. 5.
47. Там же. С. 4.
48. Софонова О. Пути неведомые. Сидней, 1980. С. 3 и 135.
49. Бутков В. “Берегите наши корни”. Кадетская перекличка, №59. Нью-Йорк, 1996. С. 53-54.
50. Сорокин А. Самодержавие и прогресс. Санкт-Петербург, 2001. С. 10.
51. Там же. С. 8.
52. Там же. С. 8.
53. Кожинов В. Указ. соч. С. 51; Назаров А.И. Книга о советском обществе, Москва, 1964. С. 28.
54. Goulevich A. Czarism and Revolution. Hawthorne. California, 1962. Pp. 63-67.
55. Ibid. Pp. 68-75.
56. Ibid. Pp. 77; Сорокин А. Указ. соч. С. 3-4.
57. Там же. С. 13.
58. Кожинов В. Указ. соч. С. 56.
59. Там же. С. 546.
60. Сорокин А. Указ. соч. С. 6.
61. Там же. С. 4-5.
62. Там же. С. 12.
63. Там же. С. 12; Кожинов В. Указ. соч. С. 146.
64. Георгиевич М.М. Указ. соч. С. 28-29 и 68-73.
65. Кожинов В. Указ. соч. С. 59.
66. Ольденбург С.С. Царствование Императора Николая II. С.-Петербург. 1991. С. 643-644.
67. Сорокин А. Указ. соч. С. 10-11.
68. Кожинов В. Указ. соч. С. 50.
69. Сорокин А. Указ. соч. С. 13.

Государю Императору Николаю Александровичу

Спи Государь! Тебя добром помянет,
Благословит несчастный Твой народ,
Спи с твёрдой верою, что время то настанет,
Когда убийц Россия проклянёт.

Прости же ей предгробныя все муки,
Обиды все прости и позабудь,
Смотри – она уж тянет к небу руки
И бьёт в тоске в свою больную грудь.

Смотри – она несчастная какая.
Как вся в огне горит Россия-мать,
Как вкруг нея волков собралась стая
И по частям стремится разорвать.

Верь, Государь, Тебя добром помянет,
Благословит несчастный Твой народ,
Когда Россия русской снова станет
И ложь советскую, как грязь, с чела сотрёт.

Прости ж её и спи, наш Царь, спокойно,
Пускай ничто Твой не тревожит прах,
А по Тебе, на целый мир достойно,
Мы тризну спразднуем на вражеских полях.

Верь, Русский Царь! За всё придёт расплата
И вспомнит мир про Русь, как было встарь,
Увидит вновь он Царского солдата…
Пока же – спи спокойно, Государь!

Стихотворение В.А. Петрушевского (1891-1961).

ВОЖДИ БЕЛОГО ДВИЖЕНИЯ

Адмирал Александр Васильевич Колчак 1874-1920
Генерал-лейтенант Антон Иванович Деникин 1872-1947
Генерал-лейтенант Сергей Леонидович Марков 1878-1918
Генерал-лейтенант Владимир Оскарович Каппель 1881 1920
Генерал-лейтенант Петр Николаевич Врангель 1878-1928
Генерал-майор Михаил Гордеевич Дроздовскии 1881-1919
Атаман Алексей Максимович Каледин 1861-1918
Полковник М.О. Неженцев 1886-1918
Генерал Александр Павлович Кутепов 1882-1930
Генерал от инфантерии Николай Николаевич Юденич 1862-1933
Генерал от инфантерии Корнилов Лавр Георгиевич 1870-1918

Глава 2. По странам рассеяния

Пути неведомые

Русское Зарубежье по своему объёму, численности и культурному значению – явление необыкновенное, даже исключительное в современной истории. Началом формирования Русского Зарубежья можно считать 1920 г., когда на юге России закончилась гражданская война и были определены новые границы Советской России. Начиная с 1917 и по 1925 г. Россию покинуло около двух миллионов человек. Как указывает профессор Ковалевский, в этнографическом отношении эмиграция состояла из представителей всех национальностей, населявших Россию, но большинство составляли русские (1).

Ввиду отделения ряда западных провинций от Советской России, значительные группы русского населения оказались за пределами своей родины: в Бессарабии, Финляндии, Эстонии, Латвии, Литве, Польше, в Угорской и Пряшевской Руси. Также за рубежом оказались подданные Российской империи, находившиеся до 1917 г. в Китае, в Западной Европе, в Южной и Северной Америке и в Австралии. Не считая участников гражданской войны, а также оставшихся на Западе военнопленных (1914-1918 гг.) и чинов экспедиционного корпуса во Франции в Салониках (1916-1917 гг.), за рубежом оказались 8 млн 853 тыс. человек – людей, не принимавших участия в гражданской войне, ниоткуда не бежавших, т.е. оставшихся в тех странах, где они жили до революции (2). Они говорили по-русски, считали себя русскими и, в зависимости от местопребывания и политических событий, в той или иной степени стали частью Зарубежной России.

В силу ряда причин трудно определить точное число беженцев, покинувших Россию в 1917-1920 гг. Во-первых, процесс массовой эмиграции происходил в условиях войны и полного развала административных учреждений. Во-вторых, международные организации, занимавшиеся проблемами беженцев, начали формироваться только в начале 1920 гг. и не могли собрать точных статистических данных. В-третьих, нелегальный переход в приграничные государства и постоянный переезд беженцев из одной страны в другую затрудняли проведение точного учёта. По статистике Американского Красного Креста два миллиона белых русских уехало из России в течение этого периода (3).

В 1919 г. Лига Наций назначила Верховным комиссаром по беженским делам норвежского путешественника Фритьофа Нансена, который в 1922 г. приехал в Константинополь и от лица турецкого правительства объявил беженцам о том, что они должны покинуть пределы Турции. К этому времени генерал Врангель, прави­тельство которого было признано Францией, сумел перевести свои воинские части в Сербию, Болгарию, Грецию и Румынию. В Турции оставалось 28000 гражданских беженцев, которым Ф. Нансен советовал вернуться в Россию. Генерал Врангель организовал «Русский комитет в Турции», который способствовал вывозу русских беженцев из Турции и Африки в Европу. Целью этого Комитета было «создание Центрального русского комитета, являющегося представительным органом всех двух миллионов русских беженцев за границей… и составленного из представителей русских комитетов в отдельных странах, где проживают русские беженцы» (4). В дальнейшем Центральный комитет помог многим русским в их борьбе за статус, за право на труд, а также на открытие русских школ и получение стипендий в университетах.

В 1924 г. был создан Нансеновский комитет (с центральным управлением в Женеве), который стал выдавать беженцам нансеновские паспорта, дающие некоторые преимущества в смысле передвижения по разным странам и устройства на работу. По статистике Лиги Наций нансеновские паспорта в Европе имели около 1 млн 160 тыс. русских эмигрантов, но приблизительно такое же число эмигрантов по разным причинам не подавало прошения на получение этих паспортов (5). Например, некоторые, по распоряжению королевы Вильгельмины, получили голландское подданство; уроженцы и жители Польши и Финляндии имели паспорта этих стран; в Китае, где около 200 тыс. россиян проживало до 1917 г., а после революции русское население увеличилось чуть ли не в два раза (прибыло 135 тыс. по другим данным), не было нансеновских паспортов (6).

В Германии до финансового кризиса 1923-1925 годов Американский Красный Крест оказал помощь 560 тыс. русских беженцев. Многие из них во время кризиса уехали во Францию и другие страны, и к 1930 г. по офи­циальной статистике в Германии проживало 100 тыс. русских. По статистике Международного Красного Креста 1929 г. во Франции осело около 400 тыс. русских, хотя профессор Ковалевский считает эту цифру завышенной чуть ли не в два раза (7). В Чехословакии (по статистике 1929-1930 гг.) проживало 23640 русских эмигрантов, в Югославию первоначально прибыло около 70 тыс. русских беженцев, но к 1930 г. осталось только 29500 человек. Русская колония в Болгарии сначала насчитывала около 34000 человек, а к 1930 г. – 21330.

Следует заметить, что Лига Наций обратилась к правительствам многих государств с просьбой принять к себе беженцев, и на это дало согласие 51 государство. Финляндия, например, приняла 14318 беженцев, Швеция – около 1000, Норвегия – 170, Дания – 300, Голландия – 300, Бельгия – 7000, Австрия – 2958, Швейцария – 2266, Италия – 2500, Испания – 500, Греция – 1659, Англия и её колонии – около 4000, Румыния – 7000, Литва – 5000, Латвия – 9908, Эстония – 16422, Польша – 150000. Другие осели в Африке, в Индии, в Ираке и Иране, на островах Тихого океана или перебрались в страны Южной Америки и в США (8).

Характеризуя русских беженцев, Вл. Абданк-Коссовский пишет: «Так, в течение пяти лет из недр России извергнута была огромная людская масса, около трёх миллионов человек, которые ещё недавно создавали русскую мощь, русскую культуру, русскую науку, русское искусство, русскую промышленность и богатство. Здесь была русская армия, духовенство, цвет русской интеллигенции, корифеи русской науки, литературы, искусства, промышленности, фабриканты, учащаяся молодёжь, рабочие, крестьяне, казаки, горцы, калмыки. Они уходили со своими семьями, скарбом, учреждениями, организациями, архивами, обозами, флотом – и с твёрдым намерением остаться русскими, сохранить свою культуру, вернуться после уничтожения советской власти в Россию и служить только ей» (9).

В сословном отношении в Русском Зарубежье были представлены все классы населения, а не только «помещики и капиталисты» и «некоторая часть интеллигенции», как говорится в Советской исторической энциклопедии. На эту ложь указывает Глеб Pap: «На самом деле интеллигенция, включая, конечно, и офицерство, была численно самой существенной составной частью эмиграции. Более того, интеллигенция, оказавшаяся в эмиграции, представляла собой ощутимый процент всей российской интеллигенции того периода. Капиталисты, чиновники и деятели дореволюционных политических партий в эмиграции представлены, конечно, были, но численность их была незначительна даже по сравнению с численностью ушедших за рубеж групп населения, которых Советская историческая энциклопедия не называет вовсе: крестьян, рабочих, мелких чиновников и ремесленников» (10).

«В отношении образовательного ценза, – утверждает профессор П.Е. Ковалевский, – русское рассеяние было высококультурным. Значительный процент был с высшим образованием и почти три четверти со средним» (11). Не удивительно поэтому, что на чужбине русская эмиграция продолжала традиции русского просвещения. Во многих странах открылись русские гимназии и начальные школы, кадетские корпуса и женские институты. Мало того, русскими были открыты два научно-исследовательских института: один в Белграде, другой в Берлине. Берлинский институт был основан учёными, высланными в 1922 г. из Советской России. Кроме того, в трёх странах – во Франции, в Чехословакии и в Маньчжурии – эмигранты сумели создать русские высшие учебные заведения, где подготавливали новые научные кадры.

В политическом отношении в Русском Зарубежье были представлены все партии, от крайних правых до крайних левых. Их всех объединяла ненависть к большевикам, действия которых были направлены на уничтожение русского народа и русской православной культуры. На первом общем собрании Центрального русского комитета в 1924 г. в Париже присутствовали представители из 67 организаций, на втором собрании в 1926 г. участвовали 83 организации, на третьем собрании в 1929 г. – 175 организаций, на четвёртом в 1933 г. – 275 организаций. На пятое собрание в 1936 г. съехались представители из 325 организаций и православных приходов Русского Зарубежья. Центральный русский комитет и его отделы прекратили работу в 1939 г. из-за начавшейся войны (12).

Из общественных организаций в Зарубежье самыми крупными были Русский Красный Крест и Объединение Земских и Городских деятелей. С 1920 г. деятельность Русского Красного Креста распространялась на всю Европу и на Дальний Восток и продолжалась в Европе после Второй мировой войны. Эта организация создавала Комитеты помощи русским школам и приютам, туберкулёзным больным, открыла русский хирургический госпиталь и амбулатории. Объединение Земских и Городских деятелей также занималось благотворительной и культурно-просветительной работой, а его отдел «Земельная комиссия» содействовал расселению русских в разных странах. Зарубежный Союз русских военных инвалидов, организованный в 1920 г. в Константинополе, взял на себя заботу об инвалидах почти во всех странах русского рассеяния и просуществовал до середины 1970 годов. Союз также занимался изданием календарей, журналов и книг (13).

Из воинских организаций центральным был Русский Общевоинский Союз (POBC), созданный генералом П.Н. Врангелем в 1924 г. После кончины в 1928 г. П.Н. Врангеля во главе РОВСа встал генерал А.П. Кутепов, который был похищен и убит большевиками в 1930 г. Такая же участь постигла следующего главу Союза – генерала Е.К. Миллера в 1937 г., после чего главенство переходило старшему по чину военноначальнику: генералу Архангельскому, генералу А.А. Лампе и другим. Помимо антисоветской политической работы, POBC вёл общественную работу, изучал военную историю России, собирал архивы и создавал музеи (14).

Среди других военных организаций следует назвать Общество Ревнителей Русской Военной Старины и Обще-Кадетское Объединение за Рубежом. Параллельно с этими организациями работали казачьи объединения и морские, гвардейские и полковые союзы. Все они внесли свою долю в построение Зарубежной России и в развитие её культуры.

Монархическое движение, непримиримое к советской власти, ставило своей целью восстановление законной Монархии, если народы России выскажутся за этот строй. Народно-монархические объединения существовали много десятилетий, например, в каждом штате Австралии, и до настоящего времени за рубежом не умерла вера в этот самый лучший государственный строй для России (15).

В 1930 г. в Белграде был основан Национальный Союз Русской Молодёжи, переименованный в 1931 г. в Национальный Союз Нового Поколения (НСНП), который в 1938 г. был переорганизован в Народно-Трудовой Союз (НТС) и который ставил своей целью политическую борьбу с большевиками. Отделы этой организации существуют до настоящего времени во многих странах, включая Австралию (16).

Для объединения и воспитания русской молодёжи за рубежом были созданы молодёжные организации: Национальная организация русских скаутов (1920 г. в Европе и на Дальнем Востоке), Соколы (1921 г. в Югославии), Национальная организация витязей (1934 г. во Франции) и другие. В настоящее время некоторые из этих организаций продолжают свою работу в Австралии и в других странах.

Созвездие блистательных имён

Первые годы большинству русских эмигрантов разных сословий и профессий приходилось добывать себе кусок хлеба очень тяжёлым трудом: работать в каменоломнях и шахтах, на фабриках и заводах, на фермах и плантациях, на лесных и торфяных разработках, грузчиками в портах. Причём представители интеллигенции, нередко в преклонном возрасте, безропотно занимались физическим трудом, приобретали новые навыки, осваивали разные профессии.

Многие эмигранты стали профессиональными музыкантами, артистами, певцами, но из всех профессий самыми популярными стали профессии таксиста и водителя машин и грузовиков. В начале 1920 годов в Европе был организован Всеобщий союз русских шофёров, объединивший 1200 человек (17).

Освоившись в чужой стране, эмигранты, чтобы улучшить своё материальное положение, занялись предпринимательством. Во многих странах открылись русские рестораны, типографии, фотографии, парикмахерские, сапожные мастерские, ателье мужской и женской одежды, часовые магазины, библиотеки, музыкальные школы, курсы пения, школы танцев, школы живописи, аптеки, книжные магазины и магазины русских мехов, ювелирных изделий, граммофонных пластинок и нот, швейных машин, музыкальных инструментов и т.д.

Тысячи русских инженеров, докторов и зубных врачей получали признание и работали по специальности в разных учреждениях или открывали свои частные конторы, кабинеты, клиники, лечебницы, амбулатории. Русские юристы и экономисты работали в славянских странах и в странах, где иностранный язык не являлся барьером в их работе. Федерация русских инженеров за границей, Союз русских адвокатов и Объединение русских врачей оказывали помощь своим коллегам в нахождении работы по специальности во многих странах (18).

В 1920 г. в Европе возникли Союз академических организаций и Общество русских учёных, члены которых преподавали в университетах разных стран, вели исследовательскую работу, публиковали свои научные труды, открывали русские высшие и средние учебные заведения. До Второй мировой войны за пределами СССР работало около 1600 русских учёных. Среди них очень многие, покинув Россию, продолжали свою работу за границей, в то время как другие получали образование, прерванное революцией (19).

За рубежом в области астрономии и аэродинамики продолжали работать О.Л. Струве, Н.М. Стойко, И.И. Ковалевский, Д.П. Рябушинский, И.А. Сикорский.

Наука о земле и её строении дала ряд русских геологов – Н.И. и Д.Н. Андрусовых, Н.Н. Меншикова, А.Ф. Мейндорфа, которые исследовали Африку и нашли нефть во Франции и в других странах. Вулкановедением занимался В. Петрушевский, открывший сейсмографическую станцию на острове Ява. Впоследствии В. Петрушевский поселился в Австралии, где стал известным поэтом.

Развитие «русской науки» – почвоведения, основанное В.В. Докучаевым, продолжали за рубежом его ученики. В.А. Агафонов первый во Франции создал школу почвоведов, проводивших исследования в Индокитае и Африке. А.Я. Парамонов работал в Лондоне и затем на опытных станциях в Австралии. Десятки русских агрономов работали в Швеции, во Франции, в Африке и в Югославии. В Пастеровском институте много лет работал русский академик С.Н. Виноградский, создавший новую область науки – бактериологию почв.

После 1917 г. работу русской зоологической станции на юге Франции расширили профессора М.М. Новиков и С.И. Метальников, Е.П. Ковалевский и директор станции К.Н. Давыдов, который издал капитальный труд по сравнительной эмбриологии. Он изучал фауну Памира, Судана, Египта, Индокитая и Китайского моря и открыл сотни неизвестных науке новых видов животных. Среди других крупных зоологов был И. Бердников, работавший в Париже, а потом – в Харбине.

Наиболее крупными ботаниками были профессор B.C. Ильин, П.М. Миловидов, Г.Н. Ширяев, Ю.Н. Вагнер, Н.Н. Малышев, которые изучали флору разных стран Европы. В Маньчжурии и позднее – в Австралии – в этой области работал В.Н. Жернаков, а также энтомолог М.И. Никитин.

В Маньчжурии и после в Австралии известность приобрёл археолог и этнограф В.В Поносов – куратор Антропологического музея Квинслендского университета. В Австралию приехал учёный и писатель Н.А. Байков.

Ещё при жизни Луи Пастера с работой Пастеровского института был сязан И.И. Мечников, а после 1917 г. русские биологи, ученики И.И. Мечникова и И.П. Павлова, продолжали эту работу. Среди них были С.И. Метальников, И.И. Манухин, В.А. Юревич, А.Т. Васильев, М.Я. Преображенский. В США биолог В.Н. Болдырев, ученик И.П. Павлова, основал Павловский институт по образцу Пастеровского. Нет возможности перечислить всех геологов, зоологов, биологов, хотя многие из них издавали научные труды, получали премии и медали, возглавляли кафедры разных университетов мира.

Русские врачи самоотверженно трудились в африканских и южно-американских странах, в Китае, в Японии, на Тихоокеанских островах, в Индии, Ираке, Иране. Занимались они и исследовательской работой. Например, вопросами раковых заболеваний занималась проф. Н.А. Добровольская-Завадская – первая женщина, получившая кафедру хирургии в России и продолжавшая свою работу после революции в Институте Кюри.

Среди русских химиков выделяется академик В.Н. Ипатьев, разработавший в США катализ нефти и способ применения углеводов. В Париже учёный А.Е. Чичибабин издал 250 научных трудов по химии, Н.А. Пушин работал в Белграде, М.М. Костевич – в Южной Америке. В Эстонии, Латвии, Польше, Чехословакии русские химики становились профессорами университетов, выбирались в Академии технических наук, получали патенты за изобретения, стояли во главе крупнейших трестов, заводов и лабораторий. Русский учёный Г. Кистяковский был специальным советником по вопросам науки и техники при президенте США.

В математике и технических науках известность приобрели русские изобретатели, академики и профессора во всём мире. В сфере телевидения на первом месте стоит профессор В. Зворыкин, работавший в США. Там же работал A.M. Понятое – создатель телевизорных камер замкнутой цепи и основатель «Ампекса» – гиганта электронной промышленности. Профессор Н.Н. Салтыков трудился в Югославии, профессор А.А. Эйханвальд – в Чехословакии и Италии, д-р инженерных наук Н.А. Гальфтер – в Китае и Австралии.

Во всём мире русские учёные и инженеры проявили себя также в областях турбиностроения, судостроения, городского и железнодорожного строительства. В проекте и строительстве знаменитого теплохода «Нормандия» главным конструктором был В.Н. Юркевич, и дизель-двигатель спроектировал русский инженер В.П.Аршаулов.

Среди юристов, экономистов и востоковедов выделились профессора А.Н. Анциферов (Париж и Прага), Ф.В. Тарановский (София), П.Б. Струве, М.П. Чубинский и Е.И. Спекторский (Белград), профессора Н.В. Устрялов (Харбин), Г.К. Гинс (Харбин), А.П. Хионин (Харбин и Сидней).

К числу историков, издавших многочисленные труды за рубежом, относятся Г.В. Вернадский, П.Е. Ковалевский, С. Парамонов, П. Бицилли, египтологи B.C. Голенищев и М.В. Малинин. А.В. Карташёв работал над историей Церкви, А.Н. Грабарь, член французской Академии, считается авторитетом по истории искусств, филолог Б.Г. Унбегаун издавал свои труды в Оксфордском университете и был членом бельгийской и германской Академий наук. Известны труды по истории русской литературы К.В. Мочульского, И.И. Тхоржевского, Г.П. Струве. Многие историки занимали университетские кафедры. Самыми известными богословами считаются о.Сергий Булгаков и о.Георгий Флоровский (Европа) и о. Иннокентий Серышев (Австралия). Большой популярностью пользуются труды философов Н.О. Лосского, Н.А. Бердяева, И.А. Ильина.

Вл. Абданк-Коссовский пишет: «Русская наука, русская литература, русское искусство, русский театр, русский балет вдруг заполнили собою весь мир. Здесь все оттенки мысли, все чаяния, всё духовное творчество, воспрещенное в стране тюремного социализма – в СССР. Процветает свободная русская литература. И неудивительно: лучшие русские литературные силы оказались на чужбине» (20). Нет возможности перечислить все имена, но назовём самых крупных поэтов и писателей: А. Аверченко, М. Алданов, Л. Андреев, К. Бальмонт, И. Бунин, 3. Гиппиус, Г. Гребенщиков, Б. Зайцев, Г. Иванов, П. Краснов, А. Куприн, Д. Мережковский, В. Набоков (Сирин), В. Немирович-Данченко, А. Несмелое, И. Одоевцева, В. Перелешин, А. Ремизов, И. Северянин, Г. Струве, Н. Тэффи, В. Ходасевич, М. Цветаева, Саша Чёрный, Н. Шмелёв.

Согласно проф. Ковалевскому, до Второй мировой войны в эмиграции было издано около 10000 книг на русском языке, а периодическая печать Зарубежной России по «Указателю Шатова» (1917-1956) насчитывает более 3-х тыс. названий. Второе дополненное издание Шатова (1967 г.) включает около 4000 названий (21).

«Русское искусство, – писал Абданк-Коссовский в 1956 г., – также совершает победное шествие по лицу земному. Влияние русской живописи, архитектуры, декоративного искусства, музыки и театра в его разновидностях: балете, опере и драме, проявилось во всех областях культурной жизни народов. Русские драматурги, актёры, певцы, певицы, балерины, танцовщики, композиторы, музыканты, художники, скульпторы, дирижёры, режиссёры, декораторы, кинооператоры, – все они, оказавшись за границей, воссоздают на новой почве то дело, которому служили на родине. Создаётся на чужбине русская опера, драма, балет, театр-варьетэ, фильмы,вокальные ансамбли и хоры, которые объезжают весь мир, разнося повсюду славу о русском искусстве» (22).

В среде эмиграции находились такие композиторы, музыканты и певцы, как А. Глазунов, А. Гречанинов, Н. Малько, С. Рахманинов, А. Свержинский, И. Стравинский, Н. Черепнин и Ф. Шаляпин. В Париже и в Харбине существовали русская опера и русские консерватории, в Сиднее – русская оперетта. Из крупных русских художников за рубежом оказались: Л. Бакст, А. Бенуа, И. Билибин, С. Иванов, К. Коровин, Ф. Малявин, Н. Рерих, И. Репин и другие.

О завоевании мировой сцены русским балетом не приходится спорить. За рубежом балет был представлен такими прославленными хореографами и артистами, как А. Балашова, Д. Баланчин, А. Волинин, Н. Вырубова, Т. Карсавина, М. Кшесинская, Н. Легат, С, Лифарь, М. Мордкин, Л. Мясин, Б. Нижинская, В. Нижинский, Анна Павлова, О. Преображенская, Т. Рябушинская, О. Спесивцева, Т. Туманова, М. и В. Фокины и другие. Во всех уголках мира, включая Австралию, открывались русские балетные школы и во главе их стояли русские балерины и танцовщики.

Русское Зарубежье существует более 80 лет и почти нет в мире такой области науки или искусства, в которой русские не играли бы заметной роли, как нет ни одной страны, в которой не жили бы русские люди, сохраняя веру, язык и традиции. Австралия, далёкий пятый континент, одна из таких стран. Вл. Абданк-Коссовский пишет: «Пятый материк – Австралия – вошёл в состав Зарубежной Руси со времён прибытия сюда уральских казаков во главе с атаманом Толстовым. За ним последовали чины Сибирской и Дальневосточной армий…» (23).

Это было в 1923 году…

Было их числом мало, но сильны были духом. Измученные, искалеченные в неравной борьбе с врагами России, они не сдавались и воодушевляли своих земляков на новый подвиг: свято хранить заветы Православной Руси, родной язык и свои обычаи. С тех пор прошло 80 лет, а их заветы всё ещё живы в Австралии!

1. Ковалевский П.Е. Зарубежная Россия. Париж, 1971. С. 13.
2. Там же С. 13.
3. Лазарева С.И. «Российская эмиграция в Китае между двумя войнами: динамика, численность, состав». Россияне в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Сотрудничество на рубеже веков. Владивосток, 1999. С. 19.
4. Ковалевский П.Е. Указ. соч. С. 22.
5. Диомидов Л. «Великое русское рассеяние». Рубеж, № 48. Харбин, 1928. С. 4-5.
6. Мелихов Г.В. Российская эмиграция в Китае (1917-1924). Москва, 1997. С. 7.; Мезин Н. «Харбин и харбинцы». Русские харбинцы в Австралии №2. Сидней, 2000. С. 10.
7. Диомидов Л. Указ. соч. С. 4-5.; Ковалевский П.Е. Указ. соч. С. 31.
8. Там же. С. 33.
9. Абданк-Коссовский Вл. «Русская эмиграция». Возрождение, №51. Париж, 1956. С. 129.
10. Рар Глеб. «Зарубежная Россия и её задачи в отношении духовного возрождения России». Русское возрождение, №6. Нью-Йорк, 1979. С. 190.
11. Ковалевский П.Е. Указ. соч. С. 13.
12. Там же. С. 23-25.
13. Там же. С. 223-227.
14. Там же. С. 301.; Абданк-Коссовский Вл. Указ. соч. №54. С. 132.
15. Русский в Австралии, №8(55). Сидней, 1955. С. 23. Вестник Народно-Монархического объединения, № 4. Сидней,1955. С. 1-8.
16. НТС. Мысль и дело. 1930-2000. Москва, 2000. С. 10-14.
17. Ковалевский П.Е. Указ. соч. С. 308.
18. Там же. С. 306.
19. Там же. С. 79. (Сведения о русских учёных заграницей собраны по следующим источникам: Ковалевский П.Е. «Наши достижения. Роль русской эмиграции в мировой науке». Вече, №38 и №39. Мюнхен, 1990; Абданк-Коссовский Вл. «Русская эмиграция». Возрождение, №51, №52 и №54, Париж, 1956; Русские харбинцы в Австралии, №1. Сидней, 1999)
20. Абданк-Коссовский Вл. Указ. соч. №52. С. 121.
21. Ковалевский П.Е. Указ. соч. С. 310.; Мельникова Н.А. Библиография русской периодики и книг в Австралии. Сидней, 1998. С. 4.
22. Абданк-Коссовский Вл. Указ. соч. №52. С. 125.
23. Там же. №51. С. 136.

Глава 3. Воспоминания о прошедшем

ХАБАРОВСКИЙ ПОХОД
Печатается с сокращением С.П. Рождественский

Зимой 1921-1922 годов на Дальнем Востоке начался последний поход белых, так называемый Хабаровский поход. Это была последняя попытка белых сбросить больше­вистскую власть хотя бы в Сибири.

Выступая в Хабаровский поход из Приморья, «белоповстанцы», как тогда называли белых, рассчитывали на успех движения, так как почти весь 1921 год был заполнен рядом антибольшевистских восстаний в разных частях России и в Белоруссии, движение «басмачей» в Средней Азии, действия «зелёных» в Крыму и на Кавказе. Во Владивосток, в штаб белоповстанцев, поступали сведения и о больших крестьянских восстаниях в Восточной Сибири… Казалось, обстановка благоприятствовала походу белых на Хабаровск.

Как и следовало ожидать, во всех советских многочисленных материалах о Хабаровском походе и операции белых в Приморье много лжи и пропаганды и очень мало правды даже сейчас, через 60 лет.

К сожалению, и наша эмигрантская печать, за небольшим исключением, мало писала об этом последнем походе белых. И многие считали и считают последним походом белых – бои в Крыму и эвакуацию армии Врангеля в Константинополь. Однако после конца Белого Крыма, белая борьба в Приморье продолжалась до конца ноября 1922 года… Вот почему необходимо вспомнить Хабаровский поход, заслуживающий особого внимания по многим причинам.

К концу 1920 года в Приморье, где находились японские войска, собрались остатки белых сибирской армии адмирала Колчака и каппелевцы, сражавшиеся с большевиками на Волге и Каме и совершившие легендарный «Ледяной поход» через всю Сибирь до берегов Тихого океана. Прибыло около 25000 человек с семьями.

Все они добровольно остались служить в этой плохо воруженной и полуголодной армии. Желающие бросить эту службу и скудный паёк сделали это сразу же после перехода китайской границы в Маньчжурии, но некоторые уходили и из Приморья.

В Приморье и во Владивостоке в то время власть официально принадлежала Дальневосточному «буферному» правительству, созданному 6 апреля 1920 года в Верхнеудинске. Это правительство было создано Лениным в «особых политических» целях и, конечно, всецело находилось под контролем красной Москвы. «Буферное» Дальневосточное правительство (в котором были и эсеры) было официально «признано«» правительством РСФСР и Лениным 17 мая 1920 года. Это правительство позже переехало в Читу, после оставления белыми Забайкалья. Однако, фактически, в Приморье и Владивостоке в те годы распоряжались японцы, которые разрешили Дальневосточному красному правительству иметь небольшие вооружённые отряды милиции и охраны. Этим обстоятельством и воспользовались каппелевцы и в мае 1921 года совершили государственный переворот, обезоружив красную милицию и охрану и прогнав коммунистов из Владивостока и других городов Приморья. Власть в Приморье перешла в руки антикоммунистического и антисоветского правительства, во главе которого встали сначала братья Меркуловы, а позже генерал М.В. Дитерихс. Но фактически в Приморье хозяйничали японцы.

Советские историки создали очередной миф о якобы прямой связи японцев с белыми армиями. В Приморье японцы, казалось, были, во враждебных отношениях с красными и коммунистами, и в то же время никак не поддерживали белых, да ещё мечтавших о возрождении национальной России. Японцы белых лишь терпели. Захватив все склады оружия и все запасы Владивостокской крепости и военного порта, японцы так до самого последнего момента (ухода из Приморья) не допускали белых к этим складам. И белым приходилось воровать свои же русские винтовки и патроны у японцев или же вооружаться, добывая оружие у красных партизан.

Это особое отношение японцев к белым видно из того, что после военного переворота в мае 1921 года и боёв почти безоружных каппелевцев с красной милицией, представители советской власти во главе с коммунистом Антоновым Дальневосточного правительства скрылись от белых в военном штабе японцев. Многие другие коммунисты и милиционеры скрывались в японских учреждениях, откуда позже японцы перевозили их в «запломбированных» вагонах под конвоем и охраной на станцию Иман в расположение красных войск Дальневосточного правительства.

Во время уличных боёв во Владивостоке (во время каппелевского переворота) японцы разоружали и милиционеров и каппелевцев, а затем дали возможность милиционерам и красным охранникам уйти из Владивостока к красным партизанам в Анучино.

Зимой 1922 года японское командование тайно от белых вело какие-то переговоры с большевистским правительством в Чите. Комиссар этого правительства Цейтлин с группой своих товарищей нелегально прибыл во Владивосток, занятый уже белыми каппелевцами, и организовал свою штаб-квартиру в расположении японских войск на Эгершельде. Он подготавливал новый переворот, пользуясь коммунистическим подпольем-ячейками из среды, главным образом, грузчиков. Но этот план был случайно раскрыт каппелевцами и сорван. Цейтлин был убит в его же штаб-квартире. Японцы не успели его защитить.

Ссылаясь на нейтралитет, японцы строго контролировали всякое движение белых. Когда белоповстанцы вырвались из полосы оккупации японцев, начав наступление на Хабаровск, то японцы тормозили железнодорожное движение и продолжали отказывать белым в снабжении оружием и боеприпасами, находившимися в крепости Владивосток. Когда начался Хабаровский поход, то белоповстанцы выступили в поход без единой пушки.

Белые никакой помощи от японцев не получали, а, наоборот, японцы, как и все союзники, вели в Приморье «загадочную» и двойственную политику. Во всяком случае, они не хотели и боялись создавать национальную и свободную Россию.

Такая политическая обстановка в Приморье явилась одним из толчков, заставивших командование Белой армии начать Хабаровский поход.

* * *

Начался Хабаровский поход 30 ноября 1921 года атакой и захватом пограничной тогда станции и городка Уссури. Здесь добровольцы-волжане и рабочие Воткинского завода (Воткинский конный дивизион) неожиданной атакой уничтожили весь красный пограничный отряд, захватив 4 пулемёта, более 70 пленных, сами не потеряв ни одного военного, а было лишь 9 раненых.

4-го декабря был захвачен город Иман и станция Иман, и на брошенной площадке бронепоезда красные оставили трёхдюймовое орудие. Это и было первым захваченным белыми орудием. Затем командование белых, комбинируя лобовые атаки с обходными движениями, быстро захватывало один за другим населённые пункты и станции Уссурийской железной дороги.

На реке Хорь эскадрон Омского полка в составе 150 сабель в конном строю атаковал красных, охранявших железнодорожный мост через реку Хорь, на котором в 1920 году чекисты зверски расправились с офицерами Приморского драгунского полка во главе с его командиром полковником Враштелем. Разбивая пленным молотками головы, красные палачи сбрасывали свои жертвы с высокого моста в быструю и глубокую реку Хорь…

Командир эскадрона Омского полка капитан Торопов бросился по деревянному настилу моста на пулемёты красных. Потеряв семь всадников, эскадрон Торопова проскочил мост, изрубил красных защитников и захватил пулемёты. После боя у станции Корфовской и посёлка Ново-Троицкого путь на Хабаровск был открыт.

22 декабря белоповстанцы вошли в Хабаровск. На следующий день за Хабаровском была захвачена станция Покровка, где белым досталась большая военная добыча: 28 орудий, несколько миллионов патронов, снаряды, пулемёты, винтовки, паровозы и вагоны.

В этот же день во Владивостоке другая группа белых разбила наголову 6-й Даль­невосточный полк красных, захватив 2 орудия, 200 пленных, в том числе самого командира полка.

Таким образом, при захвате Покровки вооружение артиллерией и создание своих бронепоездов белыми было обеспечено, а захват патронов, винтовок и снарядов значительно пополнил оружейные запасы белых. Была достигнута и главная цель похода – занятие Хабаровска со всеми учреждениями, арсеналом и складами. Первый период Хабаровского похода закончился успехом, а, главное, ещё раз доказал боеспособность и воинскую доблесть белых бойцов-добровольцев.

* * *

Захват города Хабаровска не пополнил ряды белых, а от мобилизации белое командование отказалось. Да и это было бы бесполезно – всё равно мобилизованные при первой же возможности разбежались бы! Местное население жило в достатке, сытости, не пережило военного коммунизма, хотело лишь спокойствия.

Командование белых решило занять станцию Ин на запад от Хабаровска, от которой на десятки километров тянулась непроходимая тайга. Здесь решили укрепиться и перезимовать в ожидании каких-то благоприятных событий в России и Сибири.

В это же время командование Дальневосточной красной армии приступило к переброске свежих войск на Дальний Восток. На фронт позднее прибыл сам маршал Блюхер, срочно посланный из Москвы спасать положение. Несмотря на удачное начато наступления, белые были отброшены от Ина с большими потерями. Это был первый успех красных.

В тылу у красных Дальбюро коммунистической партии и Дальневосточного правительства в Чите выбросили лозунг: “Всё для победы над контрреволюцией”, объявили мобилизацию разных возрастов и провели сбор тёплых вещей, особенно, валенок для армии. Работа всех предприятий и учреждений была переключена на боевые нужды.

Попытка красных развить свой успех и атаковать Волочаевку (на восток от Ина) в ночь на 6 января 1922 года не удалась. Красные с большими для них потерями были отброшены, и им пришлось отойти на исходные позиции у Ина.

* * *

Второе наступление белых на станцию Ин 11 января окончилось неудачей. У красных теперь был явный перевес – и численный, и в вооружении, а также и в снабжении тёплыми вещами, что при тогдашних морозах играло большую роль. Белые бойцы по-прежнему были плохо одеты, у многих были не валенки, а резиновые сапоги. Число обмороженных росло.

12 января 1922 года партизанский отряд Бойко-Павлова в количестве до 1000 человек неожиданно напал ночью на Хабаровск, смяв заставу белых у входа в город. Они начали обстреливать пулемётным и ружейным огнём стоянки частей белых, тыловые учреждения и штаб командующего белыми генерала В.М. Молчанова.

Офицеры штаба не растерялись, и сам генерал Молчанов со своим начальником штаба полковником Ловцевичем вышли на улицу и стали отстреливаться из своих маузеров. Партизаны не ждали такого сопротивления, и эффект неожиданности пропал.

Белые быстро восстановили положение и начали обстреливать партизан. Красные партизаны Бойко-Павлова, не ожидав такого сопротивления, бежали из Хабаровска, потеряв около 50 убитыми и свои четыре пулемёта. Но и белые потеряли около 30 человек убитыми и ранеными. По данным разведки белых, красное командование начало усиливать свою армию, получив приказ из Москвы «поскорее ликвидировать белых в Приморье». Это было необходимо и для переговоров с японцами и для престижа советской власти. Кроме того, зная настроение крестьян, коммунисты боялись восстаний на Дальнем Востоке.

Начались решительные бои за Волочаевку (от 5 до 12 февраля). В «Истории гражданской войны» (Том 5. Стр. 356) сообщается, что «Народно-революционная армия имела перед Волочаевкой 6300 штыков, 1300 сабель, 300 пулемётов, 30 орудий, 3 бронепоезда и 2 танка типа «Рено», а белогвардейцы имели около 4550 штыков и сабель, 63 пулемёта и 3 бронепоезда».

Даже по данным советских историков гражданской войны, численный перевес и количество вооружений на стороне красных был несомненным. Но на самом деле, по сведениям белых, у красных под Волочаевкой было более 10000 человек, а у белоповстанцев, считая и резерв в Хабаровске, около 3600 бойцов, 8 орудий, 63 пулемёта и 2 бронепоезда, так как третий бронепоезд охранял станцию Хабаровск и в боях за Волочаевку не участвовал.

Приведём заявления маршала Блюхера, Покуса и Воробьева, назвавших Волочаевку «Дальневосточным Перекопом» и даже «Белым Верденом», указывая на «неприступные укрепления, возведённые белыми у Волочаевки». Конечно, все советские историки и командиры всё это преувеличивали или просто говорили и писали заведомую ложь.

Действительно, белые, зная о неминуемом наступлении красных на Волочаевку, укрепили подступы к ней. Но эти укрепления состояли из окопов, вырытых в снегу для стрельбы с колена и из трёх, местами и меньше, рядов колючей проволоки, вернее рогаток. И только на сопке Июнь Каран были старые укрепления – блиндажи и ямы. Возводить земляные укрепления и рыть окопы в рост человека, вбивать колья колючей проволоки было невозможно из-за глубокого снега и промёрзшей земли при почти 40-градусном морозе.

Весь этот «Дальневосточный Верден или Перекоп» у Волочаевки – плод фантазии и очередной лжи красных! Красные, несмотря на свои силы, превышавшие раза в три белых, пытались лобовыми атаками захватить Волочаевку, начиная с 10 февраля, но все атаки регулярно отбивались. Особенно ожесточённая атака велась в ночь на 11 февраля, когда красные попытались бросить на позиции белых оба своих танка. Один из них, «Бойкий», был подбит гранатой с бронепоезда «Каппелевец», а другой сломался и был отведён в тыл.

Видя, что в лоб захватить Волочаевку невозможно, и потери большие, красное командование изменило свою тактику. Красные повели наступление по льду реки Амур, в обход Волочаевки с юга, и захватили посёлок Ново-Спасское. Попытка отбить его у красных белым не удалась. Красные вводили в бой свои свежие резервы. Это угрожало окружением белых у Волочаевки и Хабаровска.

Стало известно, что группе красного командира Томина (в составе 2-х пехотных полков и одной кавалерийской бригады с артиллерией) давалось задание, захватив Ново-Спасское, выйти в тыл белым на станцию Корфовскую и таким образом отрезать путь отступления белым из Хабаровска и Волочаевки.

Резервов у белых не было, да и неоткуда их было ожидать. Надо было во что бы то ни стало избежать окружения, а поэтому 12 февраля днём генерал Молчанов отдал приказ об отходе белых с Волочаевских позиций, а 13-го ночью белые ушли навсегда и из Хабаровска.

Белым не удалось перезимовать у Хабаровска и задержаться на Волочаевских позициях, но и красным не удалось, как приказывал маршал Блюхер, «окружить и уничтожить белобандитов» ни у Хабаровска, ни позже на Уссурийской железной дороге.

В марте последние белые вернулись обратно в Приморье, в район расположения японских войск. Хабаровский поход был окончен, но борьба с красными продолжалась в Приморье до ноября 1922 года. Только тогда последние остатки Белых армий навсегда покинули Родину.

С румынского фронта в Сибирь
Отрывки из повести «Воспоминания о Ледяном походе» И.К. Волегов

Смотрю – на станции стоит эшелон, составленный из товарных вагонов. Около вагонов бегают солдаты с винтовками. Зная, что огнестрельное оружие от солдат-фронтовиков отобрали уже месяц тому назад, меня эта картина навела на некоторые размышления. Решил не торопиться с посадкой в вагон, а узнать, что это за эшелон с вооружёнными солдатами и куда он пойдёт. Долго ждать не пришлось. Слышу – с шумом открывается дверь станционного здания и оттуда выскакивает старший унтер-офицер с наганом в руке. Судя по шинели и петлицам, этот унтер-офицер был артиллеристом. За ним семь человек солдат с винтовками. Кричит стоящим толпой солдатам на перроне:

– Через десять минут поедем! Садитесь в вагоны!

Дальше начал объяснять причину задержки:

– Штаб станционной охраны требовал, чтобы мы сдали им все винтовки, – говорил унтер- офицер, – а когда я показал им вот это, поднял свой наган выше головы, – и сказал, что, если вы не отправите наш поезд через десять минут, мы всю станцию разнесём в три счёта.

только тогда, когда под конвоем привели машиниста и посадили на паровоз. Вооружённые солдаты уже не сходили с паровоза.

Не буду вдаваться в подробности нашего движения, а отмечу лишь более важные моменты, касающиеся лично нас с Шурой Подкорытовым и поведения солдат-сибиряков в дороге. Из Бессарабии до Урала мы ехали около одного месяца. На больших станциях и городских вокзалах нас с Подкорытовым не выпускали наши сибиряки, оберегали нас, чтобы не арестовали. Говорили нам, что, если нас увидят, сразу же снимут с поезда.

– Здесь так много этой рвани, все они вооружены до зубов гранатами, даже на них висят пулемётные ленты, ищут офицеров и снимают их с поездов.

Так говорили сибиряки, принося нам хлеб и кипяток. Винтовки свои с отомкнутыми штыками, завернули в солдатские одеяла на случай, если заглянут в вагон, чтобы не обнаружили. Когда подходили к станциям, к дверям вагонов ставили смелых, здоровых солдат, которые не впускали охранников в вагон, а давали заглянуть в вагон только с платформы. Если где и успевала протиснуться в вагон часть большевистской охраны, эти солдаты, которые дежурили у дверей, брали их за руки и выбрасывали из дверей на платформу и закрывали дверь вагона. Грозный вид солдат-фронтовиков пугал большевистскую охрану.

Где-то на одной из станций проник к нам каким-то образом незнакомый солдат. Наши сибиряки очень быстро обратили на него внимание и повели с ним довольно осторожно и дипломатично такой разговор:

– Вы откуда и куда едете? В какой части служили? Кто у вас был начальник дивизии? К какому корпусу ваша дивизия была прикомандирована во время такого-то сражения?

Этот солдат так заврался от перекрёстных вопросов сибиряков, которые просто назвали его “тыловой крысой” и заставили его сознаться в том, что в действующей армии он совсем не был, а был командирован для связи военно-революционным комитетом с прифронтовым солдатским комитетом, очевидно, он этим хотел показать, что он не простой солдат, а что ему даны большие полномочия по вопросам прекращения войны, демобилизации армии. Наши сибиряки насторожились, стали с ним разговаривать мягким тоном, как вообще разговаривают с начальством, даже налили ему кружку кипятка и дали кусок хлеба. Этот солдат вообразил, что своим разговором он произвёл на солдат известное впечатление и развязал язык до такой степени, что начал ораторствовать против царского правительства, против войны и против офицеров Императорской армии.

Неожиданно встал тот унтер-офицер, который посадил меня в вагон, и сказал одному из солдат:

– А ну-ка, бери! Открывайте двери!

Двери немедленно были открыты. В вагоне – мёртвая тишина, только слышны просьбы этого загадочного солдата:

– Пожалейте меня, я жив буду, ещё вам пригожусь!

Молчание продолжалось. В открытую дверь завывал ночной холодный ветер и просьба солдата превратилась в истерический плач, и вдруг с грохотом закрылась вагонная дверь, загадочного солдата не стало, а за этим и закрылось окно вагона с железной дверкой.

Потом всё выяснилось из разговора сибиряков между собой. Они убедились в том, что к нам в вагон попал один из комиссаров народной революционной армии, которая воинственно расправлялась с мирным населением в нашей стране. Точно определили его национальность. Оказался еврей, говорил с акцентом, в особенности, когда вошёл в свою пропагандную роль, а держали его около открытых дверей, потому что ждали какого-либо моста через речку или большого обрыва, чтобы бросить его, откуда бы он не смог вернуться. Оказалось, что в окно вагона смотрел солдат, которому было поручено выбрать такое место, куда надо было выбросить комиссара. Конечно, выдало его и то, что на нём был френч военного английского покроя, хотя из солдатского серого сукна, но был пригнан у портного и брюки галифэ. Лицо не обожжено солнцем, не обветрено, а как-будто бы он только что вышел из парикмахерской – выбритый и напудренный.

Нельзя обойти молчанием разговор солдат-сибиряков. Они говорили:

– Ораторы на фронте много нам обещали, только скорее кончайте войну. Вам будет дана земля, никто вас не будет притеснять, как притесняли вас помещики и правительство. И будете строить свою жизнь как вам захочется.

Я постарался в толпе солдат подвинуться к нему поближе, так, чтобы он меня заметил. Действительно, мой манёвр оказался кстати. Он сделал несколько шагов ко мне, сказав:

– А вы, товарищ офицер, что ещё ждёте? Садитесь в любой вагон, скоро поедем.

Я взял свой дорожный чемодан и стал пробираться через толпу к вагонам. Слышу, сзади меня огромного роста, тоже унтер-офицер, взял меня за плечи и говорит:

– Давайте я вам донесу ваш чемодан и посажу вас в наш вагон.

Он был с погонами на плечах. Он, можно сказать, забросил и меня туда, как лёгкую вещь. Туда же забросил мой чемодан.

– Садитесь в угол налево на нижние нары, там уже сидит один офицер, вам будет веселей с ним, можете поболтать, а с нашей братвой вам не о чём говорить, услышите только одну ругань.

В углу на нижних нарах сидел подпоручик Подкорытов. Мы его всегда звали Шура. Он мой однополчанин и вместе с ним мы в одиночном порядке приехали на Румынский фронт. Боже! Как он был рад нашей встрече! Бросился ко мне на шею, выражая этим детскую манеру ласки, свойственную ему.

– Я, – говорит он, – сижу уже здесь десять дней, от группы наших офицеров отстал из-за того, что у моего возницы дорогой у телеги сломалось колесо, пришлось остаться ночевать в деревне, а подводу нашёл только утром. Когда сюда приехал, наши офицеры уже уехали. Несколько эшелонов ушло отсюда с пьяными солдатами, я один не рискнул с ним ехать. Выбросят ещё где-нибудь дорогой из вагона. Этот эшелон задерживает большевистская охрана, которая требует сдать винтовки, именует себя народной революционной армией, а солдаты здесь всё больше сибиряки – не хотят сдавать оружие им. Они и уговорили меня ехать с ними.

Выехали мы не через десять минут, как говорил унтер-офицер, а через десять часов. Начальник станции не давал нам путёвку, мотивируя тем, что вышедший поезд раньше нас не пришёл ещё на станцию. Что с ним случилось и где он находится он не знал, а путёвку дал только тогда, когда под конвоем привели машиниста и посадили на паровоз. Вооружённые солдаты уже не сходили с паровоза.

Не буду вдаваться в подробности нашего движения, а отмечу лишь более важные моменты, касающиеся лично нас с Шурой Подкорытовым и поведения солдат-сибиряков в дороге. Из Бессарабии до Урала мы ехали около одного месяца. На больших станциях и городских вокзалах нас с Подкорытовым не выпускали наши сибиряки, оберегали нас, чтобы не арестовали. Говорили нам, что, если нас увидят, сразу же снимут с поезда.

– Здесь так много этой рвани, все они вооружены до зубов гранатами, даже на них висят пулемётные ленты, ищут офицеров и снимают их с поездов.

Так говорили сибиряки, принося нам хлеб и кипяток. Винтовки свои с отомкнутыми штыками, завернули в солдатские одеяла на случай, если заглянут в вагон, чтобы не обнаружили. Когда подходили к станциям, к дверям вагонов ставили смелых, здоровых солдат, которые не впускали охранников в вагон, а давали заглянуть в вагон только с платформы. Если где и успевала протиснуться в вагон часть большевистской охраны, эти солдаты, которые дежурили у дверей, брали их за руки и выбрасывали из дверей на платформу и закрывали дверь вагона. Грозный вид солдат-фронтовиков пугал большевистскую охрану.

Где-то на одной из станций проник к нам каким-то образом незнакомый солдат. Наши сибиряки очень быстро обратили на него внимание и повели с ним довольно осторожно и дипломатично такой разговор:

– Вы откуда и куда едете? В какой части служили? Кто у вас был начальник дивизии? К какому корпусу ваша дивизия была прикомандирована во время такого-то сражения?

Этот солдат так заврался от перекрёстных вопросов сибиряков, которые просто назвали его «тыловой крысой» и заставили его сознаться в том, что в действующей армии он совсем не был, а был командирован для связи военно-революционным комитетом с прифронтовым солдатским комитетом, очевидно, он этим хотел показать, что он не простой солдат, а что ему даны большие полномочия по вопросам прекращения войны, демобилизации армии. Наши сибиряки насторожились, стали с ним разговаривать мягким тоном, как вообще разговаривают с начальством, даже налили ему кружку кипятка и дали кусок хлеба. Этот солдат вообразил, что своим разговором он произвёл на солдат известное впечатление и развязал язык до такой степени, что начал ораторствовать против царского правительства, против войны и против офицеров Императорской армии.

Неожиданно встал тот унтер-офицер, который посадил меня в вагон, и сказал одному из солдат:

– А ну-ка, бери! Открывайте двери!

Двери немедленно были открыты. В вагоне – мёртвая тишина, только слышны просьбы этого загадочного солдата:

– Пожалейте меня, я жив буду, ещё вам пригожусь!

Молчание продолжалось. В открытую дверь завывал ночной холодный ветер и просьба солдата превратилась в истерический плач, и вдруг с грохотом закрылась вагонная дверь, загадочного солдата не стало, а за этим и закрылось окно вагона с железной дверкой.

Потом всё выяснилось из разговора сибиряков между собой. Они убедились в том, что к нам в вагон попал один из комиссаров народной революционной армии, которая воинственно расправлялась с мирным населением в нашей стране. Точно определили его национальность. Оказался еврей, говорил с акцентом, в особенности, когда вошёл в свою пропагандную роль, а держали его около открытых дверей, потому что ждали какого-либо моста через речку или большого обрыва, чтобы бросить его, откуда бы он не смог вернуться. Оказалось, что в окно вагона смотрел солдат, которому было поручено выбрать такое место, куда надо было выбросить комиссара. Конечно, выдало его и то, что на нём был френч военного английского покроя, хотя из солдатского серого сукна, но был пригнан у портного и брюки галифэ. Лицо не обожжено солнцем, не обветрено, а как-будто бы он только что вышел из парикмахерской – выбритый и напудренный.

Нельзя обойти молчанием разговор солдат-сибиряков. Они говорили:

– Ораторы на фронте много нам обещали, только скорее кончайте войну. Вам будет дана земля, никто вас не будет притеснять, как притесняли вас помещики и правительство. И будете строить свою жизнь как вам захочется.

Некоторые говорили:

– Приедем домой и увидим, какая там власть. Если такая, как здесь – власть молокососов, у которых ещё материнское молоко не обсохло на губах, едва винтовку-то поднимает, а тут же лезет указывать нам – фронтовикам, как надо устраивать новую жизнь. Нет, ребята, мы должны приехать домой с оружием – с оружием нам будет веселей с ними разговаривать. Если бы у нас не было винтовок, мы давно уже были бы завербованы. Почти на каждой станции подмазываются к нам с призывами записаться в народную революционную армию.

Так разговаривали между собой солдаты-фронтовики, которые ехали с румынского фронта в Сибирь.

* * *

Здесь, в Чите, захожу я в ресторан, который был открыт исключительно для офицеров Каппелевской армии. Занимаю столик, заказываю обед и вдруг слышу, что кто-то называет меня по чину и фамилии. Я обернулся и увидел знакомое мне лицо. Когда я с ним виделся на Уфимском фронте, он находился в трагическом состоянии. На плечах в то время у него были погоны штабс-капитана, а сегодня он был в чине подполковника. Место он занял в углу за столиком, там можно было поместиться троим, но он сидел один. Попросил меня перейти к нему. Обед у нас затянулся на два часа.

На Уфимском фронте встреча у меня с ним произошла в деревне Урюш. От этой деревни в десяти или двенадцати километрах было расположено село Урюш-Барский, а эта небольшая деревня носила название Урюш-Татарский. Вокруг этой деревни был густой хвойный лес. Если попасть в село Урюш-Барский в зимнее время, когда снег глубиной около четырёх футов, то эту деревню не обойдёшь и не объедешь. По сведениям жителей, в этой деревне стояла одна рота красных. Красные, узнав, что в соседнюю деревню пришла пехота и сотня казаков, ушли в село Урюш-Барский, а в деревне оставили заставу в количестве одного взвода.

Штабс-капитан С., с которым я сидел в ресторане, знакомясь, отрекомендовался:

– Командир роты, – и сообщил мне, что в семи верстах отсюда – небольшая деревня, в которой стоит одна застава красных.

– Я послал туда один взвод под командой своего брата поручика С. и жду сообщения о занятии её. Во взводе один пулемёт «Максим». Я полагаю, что как только наши откроют огонь, красные убегут оттуда. Их там стояла рота, но как только услышали, что мы сюда пришли, они драпанули в Урюш-Барский.

Не успел штабс-капитан С. выйти от меня, заходит солдат с донесением:

– Господин поручик убит, взвод вернулся назад, раненые брошены в снегу.

Штабс-капитан С. не своим голосом простонал:

– Где он, где мой брат? Покажите мне его. Где он лежит?

На улице вокруг подвод скопилось много солдат и казаков. Мы вышли, в санях поручика убитого не нашли, а из доклада взводного унтер-офицера узнали, что взвод подошёл к опушке леса, откуда были хорошо видны дома, но не видно было ни одного красноармейца.

Постояли – тишина. Поручик сказал:

– Вероятно в деревне нет красных, – и пошёл по дороге к крайним домам.

Слышим – ружейный залп, и потом поручик упал. С ним шли два солдата, и те упали. Во взводе началась паника, солдаты сели на подводы и назад. Я остановить взвод не мог. Поймал последнюю подводу и на ней приехал один.

Когда мы со штабс-капитаном С. приехали на место происшествия, то красных в деревне уже не было, а на самом видном месте у самой дороги к деревьям были привязаны совершенно голые три трупа. В середине – поручик С., а по сторонам – солдаты. У поручика С. – скальпирована на плечах кожа в ширину погона и вбито в каждое плечо по три подковочных кузнечных гвоздя. Эти гвозди изображали звёздочки, а на теле было обнаружено тридцать восемь штыковых ран.

Телосложение у него было художественно красиво. Лица его я раньше не видел, не был с ним знаком, но из слов брата понял, что он был красавцем. Голова и лицо настолько были зверски изуродованы, что в них не осталось ничего человеческого. Очевидно звери не могли смотреть на красоту его лица.

Если большевики так зверски расправлялись с офицерами, то не совсем понятна их жестокость по отношению к рядовым солдатам. У одного солдата было на теле двенадцать штыковых ран, у другого – семь. Разбирая этот поступок над человеком, глумление и жестокость, нужно полагать, что существовала специальная школа для развития в человеке жестоких инстинктов и садизма.

* * *

Пропаганда большевиков среди населения Забайкалья, особенно на молодёжь, которая уже проходила военную подготовку в запасных полках, подействовала. Отцы этой молодёжи, бывало, выйдут нас провожать со слезами на глазах, раскаивались, что не могут повлиять на тех сыновей, которые ушли в ряды Красной армии. Действительно- ирония судьбы. Старший сын отходит с полками атамана Семёнова, а младший служит в Красной армии.

Помню в одном из посёлков пришлось нам ночевать и утром мы оттуда уходили. Наш уход принёс нашим хозяевам дома, где мы ночевали, мучительные страдания. Хозяин в слезах говорил:

– Наверное нам не избежать Божьего наказания. Умы у нас попутаны. Ведь у меня большой капитал. Никогда его не прожить ни моим детям, ни моим внукам, а вот младший сын ушёл с красными, да не просто ушёл, а с угрозой, говорит:

– Скоро приду, отец, тебя раскулачивать!

Таких людей, как этот хозяин, вероятно, было девяносто процентов. И эти люди знали, что их в скором времени оставят без всего, но спасаться от грядущих переживаний они не могли, не могли бросить всё на произвол. С глубоким чувством жалости приходится вспоминать о погибших героях офицерах нашей армии, которые погибли, можно сказать, в последних боях, сражённые пулей красных…

* * *

За городом Маньчжурия нас встречали китайские войска и отводили в определённый район, где было отведено место для сдачи огнестрельного оружия. Сотню казаков выстраивали в одну шеренгу с винтовками на плечо и с открытыми затворами. Медленно двигаясь сквозь строй китайских солдат, которые стояли шпалерами, наши солдаты сдавали оружие китайским офицерам, которые осматривали винтовки, закрывали затворы и указывали место, куда их складывать. После сдачи оружия, полки направлялись в город для расквартировывания. Квартиры были отведены в школах, городских театрах и в частных домах.

Продолжительность стоянки в этом городе зависела от погрузки в эшелоны и отдыха коней. Пехотные части грузились и немедленно отправлялись, а конницу погрузить было невозможно – не доставало вагонов, поэтому некоторые полки отправлялись в походном порядке в город Хайлар. Казакам было жаль расставаться с оружием. Они долго носили его за плечами, чистили и ухаживали за ним, как за своими конями. Заботились главным образом в походе о коне и о карабине. Карабин – это вид пехотной винтовки, но гораздо легче по весу и короче, поэтому этот вид ружья был принят в кавалерии.

Никакое правительство не позволит присутствие чужой вооружённой армии у себя на территории. Какие бы ни были дружественные договоры у Китая с царской Россией, наша армия обязана была подчиниться требованиям правительства Трёх восточных провинций. Не сдавать оружия было нельзя. Итак, наша армия наделала этому правительству много хлопот и принесла большой материальный расход.

Для пропуска наших войск через всю Маньчжурию к станции Пограничная были сгруппированы китайские войска из всех Трех восточных провинций на Маньчжурскую железную дорогу. Железнодорожный транспорт был полностью использован для перевозки наших войск. Коммерческие операции по перевозам грузов были остановлены. Пассажирские поезда шли не по графику. На служащих железной дороги легла большая нагрузка, им пришлось работать лишние часы. Целая вереница поездов шла к станции Пограничная, а отсюда отправляли пассажирские поезда и все воинские эшелоны на станцию Гродеково. Это первая станция в Приморском крае.

* * *

Каппелевская армия пришла в Приморье, не имея при себе огнестрельного оружия. Офицеры сумели привезти с собой револьверы не в кобуре, а в кармане. Шашки у офицеров и казаков были при себе.

Воткинцы
Полковник А.Л. Балонкин, из журнала «Русский в Австралии» №8 (33), 1953

Воспитанные в русских традициях, веря в Бога, любящие Россию, жители воткинского казённого завода – рабочие – своим мужицким умом скоро поняли всю лживую сущность так называемой советской рабоче-крестьянской власти.

Они очень скоро поняли, что большевики принесут русскому народу ужасные страдания, прольют моря русской крови, пытаясь построить на широких полях Российской Империи новое общество без веры в Бога, в отрицании семьи и Высшей Совести. Им скоро стало понятно, что слова: «Бога бойтесь, Царя чтите» – были не пустым звуком, а истиной и той основой, на которой созидалась Россия и покоилось благополучие и благосостояние многоплеменного народа. Они скоро поняли, что путь к спасению всего того, что так для них дорого, лежит только через борьбу против тех тёмных сил, которые обманом пытались покорить Русь.

* * *

17 августа 1918 года громко, торжествующе гудел гудок Воткинского завода, колокола с шести церквей вторили ему, возвещая сёлам и деревням, окружавшим завод, о победе Добра над злом: воткинские жители – рабочие, крестьяне – подняли знамя восстания, уничтожили местный совдеп. Четыре долгих года эти русские простые люди, без громких слов бескорыстно отдавали свои жизни в борьбе против интернациональных сил, поработивших Родину. Обильно были политы их кровью и кровью врага родные поля Прикамского края и Урала, просторные равнины Сибири, сопки Забайкалья и Приморья.

Но ни страх перед смертью, ни тяжёлые лишения и походы, не сломили их воли и не уничтожили в них надежду увидеть Русскую землю свободной от коммунистического гнёта. Они отдали Родине всё, что имели. И не их вина, что враг восторжествовал, и русский народ оказался закабалённым в тяжёлую неволю на долгие годы.

ОРЛЯТА

Ко Дню Непримиримости в Сиднее в 1950 году
Б. Турчанинов

…Россия поставит им памятник: на голой скале – разоренное орлиное гнездо, и в нём убитые орлята

Часто на улицах Сиднея, в поездах, трамваях – я вижу мальчиков в военной форме, у которых на верхней части рукава, на нашивке надпись: «Австралийский Кадетский корпус». Кадеты… юнкера… Будущие офицеры славной Австралийской армии. И вот, эти встречи родят воспоминания давно прошедших дней, забыть которые нельзя. Славные традиционные подвиги таких же, как эти, но русских мальчиков, которые вечно будут жить в памяти русских людей. Те, кто помнит героическую эпопею Белой борьбы, должны рассказать всем, кто не видел этих страшных дней, кто не знает того, что было на Руси в те годы сплошной жути.

15 ноября 1917 года – дата зарождения Добровольческой Белой армии на юге России в Новочеркасске. С тех пор прошло 33 года. В памяти встают картины и лица не так далёкого прошлого. В те дни Ростов-на-Дону внешне представлял собой страшную картину начавшейся большевистской революции. По улицам носились грузовики, ощетинившиеся штыками и пулемётами, наполненные опьянёнными кровью дезертирами-солдатами со всех фронтов, вперемешку с выпущенными из тюрем уголовниками и босяками с берегов Дона, до зубов вооружёнными так называемыми – красногвардейцами. По тротуарам, на площадях, верхом носились пьяные матросы, обвешанные пулемётными лентами, ручными гранатами, бестолково стреляющие во все стороны. «Краса и гордость революции» нередко со шпорами на ботинках, за что остряки посмелее называли их «морская скачущая кавалерия смерти». Везде раздавались выстрелы, дикий вой «победителей» и лились слёзы, слышались рыдания русских людей.

Я шёл пешком через весь город, и картины ужаса, которые мне пришлось увидеть за какой-нибудь час, навсегда остались в памяти и в сердце тогда ещё мальчика. В краткой статье невозможно описать всё виденное и пережитое, что навсегда родило непримиримость к сатанизму XX века.

В Соборном переулке из дома, что против магазина Кулакова, два дюжих вооружённых матроса и несколько красногвардейцев буквально волоком тащили по лестнице, а потом по панели тело мёртвого священника. С непристойными шутками и руганью тело бросили на дроги, а внутренности – какой-то коротконогий «революционер» – красногвардеец подобрал рогожей и швырнул на раскинувшуюся рясу. Уйти было нельзя, никого не пропускали, пока эта печальная «революционная колесница» не загрохотала по булыжникам мостовой.

Дальше, на углу Большого проспекта и Большой Садовой, у витрины магазина «Сегаль», за медные поручни за руки были привязаны свесившиеся в неловком положении, как бы кланяясь земле, четыре трупа в военной форме. Вокруг стояла толпа, кто-то что-то рявкал злобное по адресу золотопогонников. Многие стояли молча и молча же отходили прочь. На углу стояло несколько вооружённых солдат и красногвардейцев. Затаив страх, я подошёл ближе, стараясь узнать «Кто?» – тогда я знал многие погоны Российской армии. Стёкла витрины были разбиты, в оставшихся кусках стекла зияли ровные пулевые отверстия.

Первые два, справа, были в чёрных, расстёгнутых шинелях с красными погонами – кадеты, третий юнкер и четвёртый – их, троих детей, отец – полковник. Утром они были арестованы у себя на квартире и в полдень «казнены» как «золотопогонники» и как «чуждый элемент» – так гласила сбоку надпись на стене. Как я потом узнал, самому младшему было 12 лет (мой сверстник) и старшему – 19.

* * *

В эти же судьбоносные дни в Новочеркасске, столице Донского войска, группа генералов, недавних узников Временного правительства эпилептика Керенского, лихорадочно, при полном отсутствии средств, лишь с одним желанием спасти Россию от полного порабощения тёмными силами, организовывали Белую армию. Её костяк в те дни насчитывал что-то около трёхсот штыков, в основном молодых офицеров, юнкеров, кадет, гимназистов – жертвенной русской молодёжи.

Ровно через месяц, 15 декабря, огромный Ростов, захваченный многотысячной революционной солдатнёй и огромными бандами так называемого люмпен-пролетариата, плюс канонерская лодка «Колхида» на Дону, был штурмом взят со стороны станицы Кизитириновка-Нахичевань, частями Белой армии, которых было всего… 200 человек юнкеров и кадет под командованием капитана Шаколи, при поддержке конной казачей батареи.

Рано утром к нашему дому на границе Ростов-Нахичевань подошли восемь мальчиков в длиннополых шинелях и бескозырках, замёрзшие и голодные, но весёлые, храбрые и бодрые духом, победители-герои, последний оплот Империи. Старшему был 21-й год, портупей-юнкер Вл. Посохин, остальные юнкера Шурупов, Рождественский, Горич, Годаров. Другие фамилии не помню. Потом подошли ещё два – те уже были мне подстать – оказались кадеты Владикавказского корпуса – одному было 16, другому 17 лет.

Выслав к Софийской церкви боевое охранение (один юнкер и один кадет), остальные по очереди забегали в дом, где их поили горячим чаем с остатками вишнёвого варенья невозвратного времени и, обласканные влюблёнными взглядами барышень, которых в доме было четыре, выбегали на улицу, пропуская других погреться. Через полчаса подошёл второй «эшелон» – шесть юнкеров и один кадет под командой училищного вахмистра казака Сороки, старого преданного царского служаки.

Первый отряд пополнился семнадцатилетним гимназистом Петей Кобыщановым, другом моего детства, и одной из барышень – Аней Чубариной, тут же надевшей белую косынку, ушёл в туман, где раздавались беспорядочные выстрелы бежавшей в панике от «юнкерей» ленинской орды.

Все эти орлята уже много времени спустя часто бывали у нас и каждый раз привозили печальные новости: юнкер Годаров убит под Эцемом в Корниловском походе, юнкера Шурупов и Рождественский убиты под Таганрогом, Горич убит в 1919 году под Орлом, будучи уже корнетом, один из кадет зверски замучен большевиками в Ростове, Аня Чубарина убита в 1920 году под Новороссийском, её брат, полковник Борис Чубарин пропал без вести. Портупей – юнкер, а потом сотник Вл. Посохин, в 1920 году, будучи отрезан от главных частей Белой армии, долгое время скрывался на Кавказе, но был кем-то опознан и расстрелян в Екатеринодаре. Девятнадцатилетний корнет Петя Кобыщанов ушёл с остатками Добровольческой армии на пароходе «Владимир» в Крым, и с тех пор известия о нём прекратились…

Это первое воспоминание на страницах журнала «Русский в Австралии» пусть будет венком в День непримиримости на безвестные могилы убитых белых орлят.

Спите, орлы боевые
Спите с спокочной душой.
Вы заслужили, родные.
Славу и вечный покой…

Растут и выросли уже другие орлята и глядят орлами. Ждут они грозного часа возмездия. И он придёт, он близок, этот час.

РАЗДЕЛ II
Белая русская эммиграция во время и после Второй мировой войны

Глава 1. Вторичная эмиграция Белая эмиграция в Европе и Китае

Центры русского рассеяния

К 1925 г. русские эмигранты расселились по всему миру, и были страны, в которых они прожили много лет, иногда – полвека и долее. Эти страны для них стали второй родиной: там они прочно обосновывались, учились, работали, там появлялись на свет их дети и внуки. Принимая иностранное подданство или оставаясь бесподданными, русские в этих странах не ассимилировались, сохраняли свои традиции и жили эмигрантскими интересами.

Профессор П.Е. Ковалевский писал о русских эмигрантах в Париже: «Русские создали свой столичный город, который только по необходимости соприкасался с жизнью международного Парижа. Они ходили в свои 30 церквей, где после служб встречались; они устроили ряд музеев, библиотек, книжных магазинов, театров, кино. В каждом квартале шла своя особенная жизнь…» (1).

О русских в балканских землях Вл. Абданк-Коссовский писал: «Намечался новый этап русского рассеяния: славянские государства, которые раньше других широко открыли двери русским беженцам. Вскоре Белград настолько обрусел, что во всём Русском Зарубежье трудно было представить другой город, с жизнью которого так тесно переплелась бы жизнь русской эмиграции. Годы беженства выработали в Югославии особый тип «руса», который всё знает, всё умеет, без которого нельзя обойтись ни в одной области интеллектуальной жизни и строительства» (2).

О русских в Маньчжурии рассказывается в статье «Последний оазис русского быта»: «По малолюдной суровой стране… менее, чем в пять лет был проведён и прекрасно оборудован сплошной рельсовый путь около двух с половиной тысяч вёрст протяжением, с целым рядом вспомогательных предприятий, океанским и речным пароходством; со сказочной быстротой возникали в этой недавней пустыне цветущие города, такие как Харбин, Дальний и другие населённые пункты. За построечником, за православным русским священником, за казаком-охранником пришёл русский ремесленник, учитель, артист, писатель, учёный… Осевшие в Маньчжурии русские люди (после революции – Ред.) были оторваны от страны их отцов. И вот жили они там, храня верность своим русским традициям. Старики сходили в могилы, но быт русский оберегали остающиеся. На смену отцам приходило молодое поколение… Русские харбинцы любили свой город, с ним сжились. И как не любить было этот, раскинувшийся на правом берегу полноводной реки Сунгари, город, где приветно сияли кресты православных русских храмов, где на каждом шагу слышалась русская речь, встречались русские лица, мелькали русские вывески, где русские люди жили полнокровной и содержательной жизнью, неизвестной русским в других странах» (3).

Вторая мировая война принесла новые испытания белым русским эмигрантам. Тысячи из них погибли в этой войне, тысячи были незаконно арестованы и увезены из Европы и Китая в СССР и были там репрессированы после войны. Тогда же были ликвидиров~чы многие русские культурные и политические центры в Европе и на Дальнем Востоке. Казалось, сбылась заветная мечта большевиков: Зарубежная Россия перестала существовать! Но в Западной Европе первая эмиграция объединилась со второй (ДиПи) и к 1948 г. создала новые антикоммунистические центры. В странах “советского влияния” – в Восточной Европе и в Китае – эмигранты, которые остались непримиримы к советской власти, отказались репатриироваться в СССР. Из этих стран они были вынуждены уезжать, снова бросая свои насиженные места, работу, школы, университеты, свои дома, разлучаться с друзьями, родственниками и ехать в неизвестность – в далёкие и чуждые страны.

Среди русской белой эмиграции и их потомков, прибывших в Австралию после Второй мировой войны, были беженцы из разных стран, но в основном это были бывшие жители Югославии, Болгарии, Прибалтики и Китая. Вот почему следует кратко описать “вторую родину” этих переселенцев – людей, которые составили значительную часть русской колонии в Австралии и сыграли огромную роль в создании Зарубежной России в этой стране.

———–

(1) Ковалевский П.Е. Зарубежная Россия. Париж, 1971. С. 312.
(2) Абданк-Коссовский Вл. «Русская эмиграция». Возрождение, №51. Париж, 1956. С.131.
(3) Последний оазис русского быта. Политехник, №10. Сидней, 1979. С. 233-234.

Болгария

1920 год. Пал Крым. Закончилась гражданская война на юге. Добровольческая армия под командованием гене ала барона П.Н. Врангеля покидает последний оплот белых. Уходит гражданское население.

Пароходы с эвакуированными направились в Турцию. Там их разместили в лагерях в Галлиполи, Лемносе и Безорте. В Галлиполи находилось двадцать пять тысяч офицеров и солдат – участников Первой мировой войны и последовавшей за ней Гражданской войны. В большинстве это были молодые люди в возрасте 25 лет без законченного образования. Для них в Галлиполи была открыта Первая русская генерала Врангеля Галлипольская гимназия. И вот «молодёжь» в офицерских чинах с Георгиевскими крестами на груди снова села за парты.

В 1921 г. генерал Врангель добился разрешения на эвакуацию воинских и казачьих частей с полуострова Галлиполи в Болгарию, а часть казачьих полков с Лемноса была отправлена в Югославию. Средства на их транспортировку были получены от бывшего русского консула в Америке.

Болгария, потерпевшая поражение в Первой мировой войне, по Версальскому договору должна была сократить численность своей армии до 20000 человек. В связи с этим освободились военные казармы, которые и были предоставлены прибывшим русским воинам. Болгария – чудесная маленькая страна, частью гористая: Балканы, Родопы, Рыльские горы, Странджанские. Но горы эти не страшные, не пугающие, а солнечные, приветливые. А долины – Дунайская, четыре Подбалканские со знаменитой Розовой Долиной и Тракийская низина – кормили всю Болгарию и половину Европы.

Вот в такую страну и попали спасавшиеся от большевиков русские беженцы. В период с 1920 по 1921 г. в Болгарию прибыло около 35000 человек. Болгарский царь Борис 111, болгарская армия и народ встретили их приветливо, но болгарское правительство во главе с премьер-министром – враждебно.

До прибытия русских с Галлиполи и Лемноса в Болгарии уже существовали учебные заведения, созданные усилиями и трудами русских, прибывших в эту страну после февральской революции. Сюда же была переведена Галлипольская гимназия, но из-за отсутствия средств на её содержание, а также «воинского духа» в ней гимназия была закрыта в 1934 г. В это же время многие русские учебные заведения были закрыты, и учащиеся переведены в Софийскую гимназию, которая в 1945 г. была переименована в Советскую среднюю школу и прекратила своё существование в 1950 г.

Болгарское правительство по настоянию царя Бориса 111 субсидировало русские учебные заведения, выдавало субсидии ста студентам государственного университета, где лекции читались русскими профессорами и лекторами, а также содержало два русских инвалидных дома и выплачивало пенсию русским воинам, участникам войны 1876-77 гг. за освобождение Болгарии от турецкого ига.

В середине 1930 гг. в Софии были созданы Национальная организация витязей (НОВ) и Национальная организация русских разведчиков (НОРР). Последняя быстро разрослась в крупную молодёжную организацию. В 1937 г. из молодёжи этих организаций была сформирована «Рота молодой смены имени генерала Кутепова» при 3-м отделе Русского общевоинского союза (РОВС). При нём был организован «Национальный союз нового поколения», позднее переименованный в Народно-трудовой союз (НТС). С началом Второй мировой войны большинство молодёжи из РОВСа вступило в Русский корпус, позднее – в казачьи части и Русскую освободительную армию А.А. Власова.

В Болгарии за период с 1920 по 1944 гг. было зарегистрировано более 100 русских организаций и издавалось 85 эмигрантских газет и журналов. Из молодых талантливых выпускников Софийской гимназии следует упомянуть Елену Воронову, ставшую прима-балериной Государственной оперы и балета. В болгарской опере пели Ксения Векова и Римма Московская-Александрова. В драме подвизалась Татьяна Массалитинова. Две последние остались в Болгарии и получили звание Народных артисток.

В двадцатых годах в Болгарии донским казаком Сергеем Жаровым был организован любительский хор донских казаков, впоследствии сделавшийся профессиональным. Хор Жарова гастролировал по многим странам мира, включая и Австралию, куда он приезжал в 1926, 1956 и 1972 гг.

Вторая мировая война и «освобождение» Болгарии Красной армией нарушили мирную жизнь русских. Многие были арестованы и увезены в СССР. Богатые библиотеки и архивы, собранные трудами русских, были разграблены, и часть из них была отправлена в Советский Союз. И опять перед русскими встал вопрос: что делать? Небольшая часть русских уехала в СССР, поверив в посулы, а другая – оказалась в странах свободного мира, включая Австралию.

Югославия

В Югославии первые эмигранты из России, в основном жители юго-западных российских губерний, появились ещё до поражения и эвакуации Добровольческой армии генерала П.Н. Врангеля из Крыма. Среди русских, прибывших в эту страну, было много профессоров и преподавателей известных российских университетов, а также людей со средствами. Своё пребывание в Югославии они рассматривали как временное, надеясь, что скоро всё в России успокоится, и они вернутся обратно на родину. Но прибытие в Югославию частей добровольческой армии с Галлиполи положило конец этим надеждам, и теперь русским беженцам предстояло начать жизнь в новой незнакомой стране.

В Югославии в двадцатых годах насчитывалось около 70000 русских беженцев, но к 1930 г. в стране осталось 29500 человек, т.к. многие уехали во Францию и другие страны. Вскоре Белград, столица Югославии, становится центром русской культуры. Сюда были эвакуированы три кадетских корпуса, два женских института. Были открыты восемь средних учебных заведений и детские приюты. До Второй мировой войны Русский научно- исследовательский институт в Белграде проводил большую работу. Русские студенты учились в Белградском университете, в котором преподавание велось на сербском и русском языках. В Югославии условия с трудоустройством для русских были лучше, чем в других европейских странах. Многие беженцы работали в государственных учреждениях по своей специальности. Правительство взяло на себя содержание русских военных инвалидов. Русская православная церковь пользовалась глубоким уважением и расположением сербской церкви, и многие русские священнослужители получили приходы в сельских местностях.

В 1933 г. в Белграде состоялось торжественное открытие и освящение Русского дома, построенного на участке, принадлежавшем бывшему Российскому посольству. В Русский дом переехали Русское музыкальное общество, Русский научный институт, две Русские гимназии, Музей русской конницы, Русская публичная библиотека. В Русском доме были концертно-театральный зал на 750 мест и гимнастический зал, в котором по праздникам проходили богослужения. В тихой и спокойной обстановке жили русские до Второй мировой войны.

С 1941 г., с началом немецкой оккупации Югославии, участились нападения красных партизан Тито на русское население. Положение русской эмиграции стало тяжёлым. Только до 1 сентября 1941 г. было зарегистрировано 250 убийств, как отдельных эмигрантов, так и целых семейств. Генерал Скородумов, стоявший в то время во главе русской эмиграции в Белграде, вынужден был обратиться за защитой сначала к сербским властям, а затем к немецким. 12 сентября 1941 г. Скородумов по распоряжению германского командования сформировал из русских эмигрантов, проживавших в Сербии, Русский охранный корпус, который со временем стал единственным представителем и защитником всех русских в Югославии. Позже в этот корпус вступили добровольцы из Венгрии, Болгарии, Греции и других стран, и он стал называться Русским корпусом.

В 1944 г. Русский корпус вошёл в состав Русской освободительной армии. В сентябре того же года, когда части Красной армии подходили к румынской границе, немцы начали эвакуацию русских из Югославии в Германию, где они были расселены по лагерям. С приходом частей Красной армии в Белград в октябре 1944 г. начался разгром Русского дома. Особенно пострадали музей, архив и библиотека (вторая по объёму русская библиотека в Европе после Тургеневской в Париже). Многие служащие музея были арестованы и исчезли бесследно.

Одна часть подразделения Русского корпуса перешла в Английскую зону, а другая – в Американскую, и сдали своё оружие. Судьба у них сложилась по-разному: одних насильно увезли в СССР, многие переселились в Австралию, Северную и Южную Америку и другие страны свободного мира.

Эстония

К 1923 г. численность русского населения в Эстонии составляла 91109 человек. Русские, бежавшие из России в Эстонию после переворота 1917 г., оказались на положении иностранцев, и с них взимался особый налог. Так как беженцев не расселяли среди коренного русского населения, то остро встал вопрос об открытии новых школ для русских детей. Благодаря усилиям земско-городского и эмигрантского комитетов были открыты гимназии в Нарве и Гапсале, три высшеначальных и пять начальных школ. Эстонское правительство не субсидировало русские школы, и материальное положение учителей и учеников было тяжёлым. Учителя получали нищенское жалование. Многие ученики на летних каникулах были вынуждены работать на кирпичных заводах, лесных складах и даже на земляных и торфяных работах.

В 1939 г. после присоединения Эстонии к СССР обстановка в стране изменилась. Русский язык стал государственным языком Эстонии. Во всех школах было введено изучение русского языка, и эстонские дети вынуждены были учить его. В 1941 г. после нападения гитлеровской Германии на СССР Эстония была оккупирована немцами. В 1944 г. немцы ушли из Эстонии, и с ними ушла часть русского населения. Эстония вновь вошла в состав СССР, и только с переменой власти в Советском Союзе и приходом к власти Б.Н. Ельцина она вновь стала самостоятельным государством.

Латвия

Самой большой из Прибалтийских стран является Латвия, в которой после отделения её от России в 1918 г. русские составляли 10% общего населения. К ним прибавилось 9908 беженцев. Русское население Латвии, как и в Эстонии, было объявлено «негражданами» страны и урезано в правах. После проведённой земельной реформы большая часть русских помещичьих земель была конфискована. В Латвии русские не могли владеть имуществом и состоять на государственной службе.

Что касается вопроса об образовании, то он был урегулирован ещё в 1919 г.: школы пользовались материальной поддержкой государства. Начальная школа была бесплатной и обязательной. Со временем, из-за опасения «русификации», права русских школ были ограничены, и они были переведены в категорию местных латвийских школ. Следует заметить, что в русских школах учились не только русские дети, но и дети других национальностей.

В 1937 г. с приходом к власти Ульманиса положение русских в Латвии ухудшилось. Стали закрываться русские школы. В 1940 г. Латвия была присоединена к Советскому Союзу, и началась советизация страны.

Литва

В 1918 г. после отделения Литвы от Советской России русское меньшинство не превышало 2.7% всего населения. Число русских беженцев не превышало 5000 человек. Положение русских в Литве было несколько лучше, чем в Латвии и Эстонии, т.к. согласно Конституции меньшинства пользовались национально-культурной автономией и соответственно их численности получали часть государственного кредита. За отсутствием достаточного числа русских школ русские дети учились в литовских школах. В Литве было всего шесть русских начальных школ и одна гимназия в Ковно. В 1940 г. Литва, как и Эстония и Латвия, была присоединена к Советскому Союзу.

В книге «О нас» Ирина Сабурова, русская зарубежная писательница, пишет: «Мы (русские) представляли собой исторический и политический курьёз: русское население, коренное и пришлое (после революции), жившее в трёх прибалтийских республиках – Латвии, Эстонии и Литве (всего около полумиллиона), оказалось на западе, «в эмиграции», хотя и продолжало жить на своей родине. Будучи не иностранной колонией, как все остальные эмигранты, а национальным меньшинством с полной культурной автономией (свои школы, государственные и частные, церковь, печать, театр, представители в Сейме, организации и, наконец, целые области, населённые русскими хуторянами в буржуазно-демократическом государстве) мы стали эмигрантами, фактически, только с 1944 г. Следует отметить также, что, принимая живое участие в жизни Прибалтийских республик, русские полностью сохранили в течение всех этих лет свой язык, культуру и всячески развивали её, может быть, можно даже сказать, что наше прошлое (свободная жизнь в свободной стране) это, Бог даст, – будущее России…»

Китай: Шанхай

Начавшаяся в 1839 г. война между Англией и Китаем закончилась поражением последнего. В 1842 г. был подписан Нанкинский договор, по которому некоторые китайские порты, включая Шанхай, были открыты для иностранной торговли. В Шанхай прибыл сэр Гарри Поттингер с поручением от английского правительства выбрать место для английского поселения. С ним приехал капитан Бальфур, назначенный на пост английского посла.

В 1843 г. Шанхай был официально объявлен открытым портом. С этого времени началось поселение иностранцев в Шанхае, и образовался английский сеттльмент. В 1849 г. Франция получила земельный участок на тех же условиях, что и Англия.

В конце 1850 гг. Американское правительство получило концессию, что послужило началом американского сеттльмента. В 1863 г. произошло слияние английского и американского сеттльментов, и была образована «Иностранная община Шанхая», т.е. Международный сеттльмент, причём правительства этих стран отказались от своих особых прав. Французское правительство сохранило за собой концессию и не отказалось от своих исключительных прав. С появлением иностранцев Шанхай начал быстро развиваться как в торговом, так и в культурно-просветительном отношении.

Однако русских в то время в Шанхае не было. В порт заходили русские суда главным образом за грузами чая, поступающего из Ханькоу с русских чайных плантаций. В середине XIX в. в центре Китая, в Ханькоу, русские основали чайные предприятия, обслуживавшие впоследствии всю Россию, давая ежегодно обороты на десятки миллионов рублей. Русские укрепляли интересы России и поддерживали русский престиж среди других иностранных концессий Ханькоу, располагая огромным недвижимым имуществом. Чайные фабрики и рейсы русских пароходов несомненно способствовали этому. Однако события 1917 г. в России нарушили все прежние устои и торговые связи, и колоссальное русское чайное достояние в Ханькоу быстро сошло на нет.

Русские появились в Шанхае, когда по договору с Китаем Россия получила в аренду Квантунский полуостров. В Шанхай стали приезжать представители русского военного и торгового флота, а также инженеры и подрядчики для закупки строительных материалов для строившихся Порт-Артурских укреплений и торгового порта Дальнего. В 1896 г. в Шанхае было учреждено штатное Русское генеральное консульство, открыто отделение Русско-китайского банка и в 1898 – русская почтовая контора. До 1914 г. в Шанхае не существовало русских школ и каких-либо общественных организаций, за исключением Русского общественного кружка, который оказывал помощь нуждающимся соотечественникам.

С началом Первой мировой войны в Шанхае стали появляться русские торговцы, коммерсанты, агенты по закупке различных товаров, уполномоченные различных общественных организаций и поставщиков правительства. С ростом торговли между Россией и Китаем появилась необходимость создать в Шанхае Русскую торговую палату.

В октябре 1922 г., когда закончилась гражданская война на Дальнем Востоке, генералом Дитерихсом, главой Земской Рати во Владивостоке, был отдан приказ об эвакуации. Вместе с воинскими частями ушла и часть гражданского населения из Никольск-Уссурийска и Владивостока. Одна часть беженцев сухопутным путём перебралась в Маньчжурию, а другая покинула Владивосток на частных пароходах. Около 400 человек приехали в Шанхай на пароходе «Лорестан». Но большинство беженцев, которые не имели средств оплатить свой проезд на частных пароходах, были взяты на борт судов, предназначенных для перевозки остатков Белой армии. Флотилия в количестве 30 судов под командованием адмирала Старка вышла из Владивостока и направилась в ближайший корейский порт Гензан, где адмирал решил не задерживаться и, забрав несколько судов, взял курс на Шанхай. Их появление в Шанхае вызвало неудовольствие не только муниципальных властей города, но и русских старожил, число которых к этому времени уже составляло около 2000 человек. После длительных переговоров адмиралу Старку пришлось всё-таки уйти из Шанхая, предварительно добившись разрешения от местных властей высадить на берег кадет и пассажиров, пожелавших остаться. Сотни русских эмигрантов, в большинстве своём бедно одетых, появились на шанхайских улицах.

«Эти русские беженцы, – пишет Виктор Петров в своей книге «Шанхай на Вампу», – оставленные на берегу адмиралом Старком, явились ядром или зародышем новой русской колонии Шанхая на территории международного города» (1).

23 декабря 1920 г. президентом Китая был издан декрет о прекращении признания русского посла и консулов в Китае. Этим декретом президент одновременно подчинил всех русских, проживавших в Китае, юрисдикции китайских законов. Однако по настоянию иностранных государств были изданы законы и образованы учреждения, которые в будущем давали бы русским возможность восстановить права экстерриториальности. «В результате китайское правительство издало временные правила о применении иностранных законов в китайских судах и учредило при китайских комиссарах по иностранным делам в портах Бюро по русским делам», – пишет Владимир Жиганов в своём альбоме (2).

В мае 1924 г., после признания Китаем СССР, Бюро по русским делам было упразднено. В июне этого же года по инициативе бывшего российского консула в Шанхае В.Ф. Гроссе был организован Комитет защиты прав и интересов русских эмигрантов в Шанхае с ним во главе.

14 сентября 1923 г. в Шанхай из Гензана на пароходах прибыла Дальневосточная казачья группа под начальством генерал-лейтенанта Ф.Л. Глебова. Муниципальные власти и на этот раз не разрешили русским высадиться на берег и потребовали, чтобы Ф.Л. Глебов в течение 48 часов покинул порт. Он отказался выполнить их требование. Суда, простоявшие около года на рейде в Вузунге, по приказу генерала вошли в Вампу и остановились против карантинной станции, которую казаки заняли для устройства своего лагеря, где они жили в тяжёлых условиях около трёх лет. В течение трёхлетнего пребывания на карантинной станции из 850 казаков, прибывших вместе с Ф.Л. Глебовым, к 1927 г. осталось около 120 человек. В этом же году по просьбе муниципальных властей Шанхая, Ф.Л. Глебов сформировал Русский отряд Шанхайского волонтёрского корпуса для охраны сеттльмента от китайцев.

Первое время русские селились в Чапее около Богоявленской церкви, первого православного храма, построенного в 1905 г. на участке, купленном на средства Пекинской духовной миссии. Таким образом, первым поселением русских можно считать район Чапей. Во время китайской гражданской войны между северянами и южанами Чапей и его русская часть были захвачены южанами. Духовные лица и русское население бежали на Французскую концессию, где нашли приют.

Начиная с 1924 г. в Шанхай стали прибывать русские из Харбина. Это были бывшие служащие КВЖД, не пожелавшие взять советское или китайское подданство после того, как дорога перешла в ведение советского правительства.

В 1925 г. забастовка китайскиих служащих и рабочих, организованная китайским профсоюзом, отразилась на иностранных резидентах Шанхая, которые лишились обслуживающего персонала. Владельцы иностранных фирм и резиденты обратились за помощью к Комитету защиты прав и интересов русских в Шанхае. В.Ф. Гроссе организовал русских на работу на электрической станции, в газовой компании, в пароходных обществах и пр. Слухи о грандиозной забастовке достигли Харбина, и оттуда в Шанхай стали прибывать русские эмигранты в надежде найти работу.

В Шанхай во время забастовки из Харбина прибыло около двух тысяч человек. Во время советско-китайского конфликта из Харбина выехали в Шанхай тысячи русских в поисках спокойной жизни. И к концу 1929 г. русская колония Шанхая уже насчитывала 13000 человек. Через два года русское население Шанхая увеличилось за счёт прибывших русских эмигрантов после захвата в 1931 г. японцами Маньчжурии и составило 40000 человек.

Русские, обосновавшись в 1920-1930 гг. на Французской концессии, сделали её самым оживлённым местом Шанхая, и концессия превратилась как бы в русскую колонию.

В 1921 г. русские открывают в Шанхае своё первое учебное заведение – Реальное училище. С ростом числа русского населения возрастает потребность в школах, которые создаются одна за другой. В 1922 г. французскими властями была открыта школа для русских, со временем получившая название «Школа Реми», где на русском языке преподавали Закон Божий, историю и географию России, а также изучали русский язык. Преподаватели главным образом были русские. В 1924 г. Русское православное братство основало Коммерческое училище. В мае 1930 г. было завершено строительство Кафедрального собора во имя Божией Матери-Споручницы грешных, который строился по проекту и чертежам архитектора и художника Я.Л. Лихоноса, под наблюдением епископа Виктора, которого сменил приехавший в Шанхай епископ Иоанн.

В 1932 г. по инициативе генерала Глебова начался сбор средств на постройку на Французской концессии храма-памятника Императору Николаю II. 18 декабря того же года был заложен фундамент, и за короткий срок была закончена постройка храма- памятника.

В Шанхае существовало много различных общественных и благотворительных организаций. По некоторым данным их число составляло 60-80. Из них наиболее известны следующие: Комитет защиты прав и интересов русских в Шанхае, Русское благотворительное общество, Союз военнослужащих, Русское православное братство, Первое русское военно- научное общество в Китае, Лига русских женщин, Приют им. Тихона Задонского.

В 1932 г. состоялось собрание представителей эмигрантских общественных организаций и приглашённых видных эмигрантских деятелей, на котором был принят устав Совета Русских объединённых организаций и выбрано правление. В 1933 г. были открыты Женская гимназия Лиги русских женщин и Свято-Андреевская церковно-приходская школа.

В 1934 г. на Французской концессии специально для русских был открыт техникум – Высший технический центр. Кроме этих учебных заведений в Шанхае существовали различные курсы: общеобразовательные, иностранных языков, танцевальные и другие.

Из воспитанников двух кадетских корпусов, прибывших в 1922 г. в Шанхай и получивших разрешение высадиться на берег, 102 окончили кадетский корпус в Шанхае, а остальные уехали для продолжения образования в Сербию.

В 1934 г. по инициативе Владыки Иоанна Шанхайского был организован Комитет по сбору средств на открытие детского приюта имени Св.Тихона Задонского. В 1935 г. состоялось открытие приюта. В 1949 г. благодаря ходатайству Владыки Иоанна приют был эвакуирован на Филиппины, а затем в США. Питомцы Ольгинского приюта при Ольгинском монастыре вместе с монахинями были также вывезены в США через Тубабао.

Тридцатые годы прошлого столетия были годами культурного расцвета русского Шанхая. Здесь появились газеты, открылись театры драмы и оперетты. Появлялись и исчезали русские газеты, но только газеты «Шанхайская заря» и «Слово» просуществовали несколько лет. Были также газеты «Копейка» и «Время». В Шанхае выходила газета «Вечернее время», позже переименованная в «Вечернюю зарю». Выходили журналы: «Штандарт», «Нива», «Прожектор», «Парус», «Наш путь», «Жизнь и сцена». В 1937 г. , в юбилейный год А.С. Пушкина, русская общественность Шанхая поставила на территории Французской концессии памятник великому русскому поэту.

В 1922 г. было основано Общество русских врачей, которые пользовались заслуженным авторитетом не только у своих соотечественников, но и у иностранных резидентов. В 1926 г. на авеню Жоффр была открыта больница на 10 коек. В это же помещение перешла и амбулатория, открытая в 1928 году, для оказания помощи неимущим русским. В 1933 г. число коек в больнице было доведено до 90.

В начале тридцатых годов в Шанхае художники, литераторы, артисты и музыканты создавали различные кружки и общества. Появилось литературное содружество «Шанхайская Чураевка», за ним – «Понедельник». И в 1933 году образовалось содружество «ХЛАМ», объединившее художников, литераторов, артистов и музыкантов.

В те же годы в Шанхае пользовался большим успехом театр драмы с З.П. Прибытковой и B.C. Томским, а также оперетта с участием Орловской и её партнёра Валина. Из Харбина на гастроли приехал А. Вертинский. Ему так понравился Шанхай, что он решил там остаться.

В 1934 г. в Шанхае побывал пианист и композитор Черепнин (сын), написавший несколько пьес на китайские темы и мотивы. В середине тридцатых годов в театре «Лайсиум» ставили оперетты, балетные постановки. Постоянной оперы в Шанхае не было, но изредка оперы ставились в этом театре. Невозможно упомянуть имена всех русских певцов и музыкантов, живших в Шанхае, но все они высоко подняли русское искусство в Шанхае. В тридцатых годах приехавший в Шанхай знаменитый певец Ф. Шаляпин дал несколько концертов, которые были настоящим триумфом русского искусства. В те же годы Шанхай посетил знаменитый шахматист А. Алёхин, давший несколько сеансов одновременной игры.

В 1937 г. японцы начали своё вторжение в Северный Китай. В конце 1938 г. японцы захватили китайский пригород Шанхая. Первое время пребывания японцев в Шанхае не отразилось на жизни русских, проживавших на Французской концессии. Также ставились балы, проводились концерты и Дни русской культуры. Интересно отметить тот факт, что в День русской культуры проходил парад Русского волонтёрского отряда, во главе которого шёл знаменосец с русским национальным трёхцветным флагом.

В 1939 г. с началом войны в Европе из Шанхая стали уезжать к себе на родину англичане, работавшие в торговых предприятиях и муниципальных учреждениях Шанхая. На освободившиеся места стали брать русских эмигрантов.

В 1940 г. ушёл последний английский батальон. В Шанхае остались военные американская и английская канонерки, командирам которых со стороны японцев был предъявлен ультиматум о сдаче. Американцы сдались, агличане вступили в неравный бой и потерпели поражение.

Японское командование штаба Шанхая по радио объявило, что власть в городе находится в их руках, что Япония сделалась союзником Германии и Италии и вступила в войну против Англии, Америки и Франции. Тогда же население Шанхая узнало о нападении японских самолётов на Жемчужную гавань.

В 1941 г. японские войска заняли различные районы Международного сеттльмента и, взяв под контроль Шанхайский муниципалитет и муниципальную полицию, посадили в лагерь всех иностранцев, кроме служащих этих учреждений. Впоследствии они также были арестованы и отправлены в лагерь.

Американцы обязаны были носить на рукаве красные повязки с буквой “А”, а англичане такие же только с буквой “В”. Иностранные предприятия стали переходить в японские руки. В начале сороковых годов японские власти закрыли Французский муниципалитет, и вся власть перешла в руки японцев. Были введены талоны на получение сахара, муки и пр. Появился чёрный рынок, в котором русские приняли участие: началась торговля из-под полы американскими сигаретами, керосином.

Многие русские эмигранты, боясь притеснения со стороны новых властей, стали подавать на советское гражданство. Советский клуб для служащих советских предприятий и консульства пополнился новыми членами из числа бывших эмигрантов. После нападения Германии на Советский Союз среди русских эмигрантов произошёл раскол. Одни хотели победы для Советского Союза, а другие – для Германии. Многие даже подавали прошение в советское консульство на разрешение уехать на родину и принять участие в борьбе с немецкими захватчиками, но никто не получил ответа на прошение.

В 1945 г. в августе месяце Япония капитулировала. Согласно подписанному договору в Маньчжурию вводились советские войска, в Китай – американские. С приходом в Шанхай американских войск жизнь в городе резко изменилась. В одну ночь все китайские парикмахерские превратились в бары. Моряки, находившиеся «без берега» в течение шести месяцев, заполняли эти бары, разбрасывая доллары направо и налево. Жизнь в Шанхае закипела. Русские воспрянули духом. После нескольких лет японского владычества почувствовали себя свободными. Казалось, что вернулась прежняя привольная жизнь. Но пришли новые хозяева – гоминдановцы.

В Шанхае началась чистка в муниципалитете и в различных официальных учреждениях. Увольнялись как иностранцы, так и русские, назначенные туда японскими властями. Главный удар китайского правительства обрушился на русские организации и эмигрантскую печать. Была закрыта «Шанхайская заря», которая существовала двадцать с лишним лет. Через три месяца после окончания войны в Шанхае начались аресты. Среди арестованных был Владыка Виктор.

В 1946 г. китайские власти Шанхая разрешили русским создать эмигрантскую организацию на подобие Русского эмигрантского комитета. Был создан Организационный комитет, работа которого затруднялась из-за отсутствия собственной газеты. У Комитета не было возможности оповещать русскую общественность о своей работе. Советские газеты писали ложные статьи о деятельности Комитета, желая подорвать доверие русских эмигрантов к Комитету и этим вызвать новый приток желающих принять советское гражданство. Все усилия сотрудников советских газет «Новая жизнь» и «Новости дня» оклеветать деятельность Комитета не привела ни к чему: в первый месяц в него записалось более 4000 человек.

В конце марта 1946 г. в иностранных газетах появилось сообщение о переименовании Российского эмигрантского комитета в Российскую эмигрантскую ассоциацию. В конце мая состоялось общее собрание членов РЭА, на котором присутствовало более двух тысяч человек, половина всех зарегистрировавшихся. На пост председателя был избран Г.К. Бологов, за которым стоял Казачий союз.

Не прошло и года со дня ухода американской армии, как в Китае возобновилась война между коммунистами и гоминдановцами. Слухи о приближении коммунистов к Шанхаю вызвали волнение среди русских. Никто из них не хотел попасть опять в руки своих старых врагов. У кого были деньги и связи, стали хлопотать визу на выезд в страны свободного мира. В эти тяжёлые для русских эмигрантов дни советские газеты развернули кампанию за возвращение на родину. В 1947 г. несколько тысяч русских, поверив обещаниям, поехали в СССР.

В свою очередь Г.К. Бологов, прилагавший все усилия объединить русских и удержать их от перехода в советское гражданство, начал хлопотать групповую визу для всех оставшихся во Внутреннем Китае русских в какую-нибудь свободную страну. Несмотря на бесчисленные обращения к главам государств свободного мира, только правительство Филиппин ответило положительно и предоставило русским эмигрантам остров Тубабао, обеспечение переезда на который взяла на себя ИРО (3). На остров Тубабао эвакуировалось около шести тысяч русских.

В Шанхае осталась часть русских, не пожелавших по тем или иным причинам эвакуироваться. Некоторые из них с приходом коммунистов к власти устроились преподавателями русского языка. В 1970 гг. последние русские покинули Шанхай.

Китай: Харбин

Переговоры относительно постройки Маньчжурской линии начались в Пекине в конце 1895 г., продолжились в Санкт-Петербурге и успешно завершились в Москве в 1896 г. Россия получила концессию на постройку и эксплуатацию Китайской Восточной железной дороги (КВЖД) в Маньчжурии и право экстерриториальности в Полосе отчуждения (широкой полосе земли по обе стороны железнодорожной линии). И КВЖД и Полоса отчуждения должны были управляться русской администрацией по законам Российской Империи. Со времени открытия движения (в 1903 г.) Россия могла эксплуатировать дорогу в течение 80 лет, после чего дорога переходила в собственность к китайскому правительству. По истечении 36 лет после открытия железнодорожного движения китайское правительство имело право выкупить КВЖД у России.

Этот договор был взаимовыгодным для русской и китайской сторон: Россия была заинтересована в быстром развитии торговли через Владивосток, а Китай, проигравший войну Японии и занявший деньги у России для выплаты контрибуции Японии, боялся японской агрессии. Маньчжурия в то время была диким и безлюдным краем, и Китаю было выгодно, чтобы эту землю для них стали осваивать русские и на русские же деньги.

В 1897 г. в Маньчжурию прибыли первые партии инженеров для изыскания направления железнодорожной линии, протяжение которой определилось в 1500 км, а южной ветви – в 950 км. Следует отметить, что в 1898 г. план постройки дороги был расширен: по особому договору было решено проложить южную ветвь (Южную линию) для связи КВЖД с портами Квантунского полуострова – с Порт-Артуром и городом Дальний, строительство которого началось тогда же в бухте Далянвань.

Несмотря на чрезвычайно трудные условия – суровые зимы, летние разливы рек, малодоступные горы, отсутствие карт и дорог – русские инженеры уже в 1898 г. приступили к составлению строительного проекта железной дороги и к постройке города, получившего название Харбин. Днём основания Харбина считается 28 мая 1898 г.

Летом этого же года начались работы по осушению правого берега Сунгари и подготовке места для постройки Главных механических мастерских КВЖД и лесопильного завода, около которых стали разрастаться первые рабочие посёлки, положившие начало образованию района Пристани.

Для железнодорожного вокзала был отведён участок в двух километрах от реки Сунгари, вся прилегающая территория была отведена под строительство административного посёлка. Был разработан проект распланировки этого посёлка- будущего Нового Города. По этому плану были намечены улицы, площади, отведены участки для церкви, больницы, здания Управления дороги, частных построек и кладбища.

Строительство нового посёлка началось с постройки Св.Николаевского храма. 1 октября 1899 г. состоялось торжественное освящение закладки фундамента храма, а его постройка была закончена в декабре 1900. Позднее по указу Святейшего Синода от 29 декабря 1908 г. Св.Николаевский храм был признан Кафедральным собором. Просуществовал он более 66 лет и был разрушен китайскими коммунистами во время «культурной революции» в 1966 г. Площадь, в центре которого находился Собор, стала называться Соборной и многие годы являлась красивым центром города. Напротив Собора были построены Московские ряды, где в настоящее время размещается Краеведческий музей, созданный русскими в начале прошлого столетия.

К началу 1901 г. были построены Центральная больница КВЖД и Метеорологическая станция. На Большом проспекте было открыто кладбище – Покровское – и в конце Большого проспекта на расстоянии 3 км от Собора – новое кладбище – Успенское. На Покровском кладбище хоронили строителей КВЖД и видных общественных деятелей Харбина. И там же был поставлен памятник воинам, погибшим во время Боксёрского восстания.

В Новом Городе для служащих дороги строились одноэтажные и двухэтажные дома – добротные дома с учётом суровой зимы, в 2-3 кирпича с «Голландской» печкой.

Во время Русско-японской войны 1904-1905 гг. в Харбине появились новые районы: Корпусной городок, в котором проживали 30000 военнослужащих, прибывших из России, Московские казармы, где размещался Московский полк, Посёлок Алексеевка, названный в честь адмирала Алексеева, наместника Императора Николая II на Дальнем Востоке, Госпитальный городок, где находились госпитали. Управление дороги по ходатайству железнодорожных служащих рядом с Корпусным городком выделило служащим несколько участков с уже построенными домами. В 1907 г. Управление дороги отвело новый район, находящийся около Нового Города для частных построек. Этот район стали быстро застраивать, и он получил название Модягоу. На берегу Сунгари образовался посёлок Ченхэ, где поселились служащие механических мастерских КВЖД.

Географическое положение Харбина на скрещении большого водного пути Сунгари-Амур и железной дороги предопределило значение этого города. Из-за этого железнодорожная администрация расширила здесь Полосу Отчуждения на площадь в 6200 га, а на левом берегу Сунгари, в Затоне – напротив Харбина – присоединила к себе ещё 5500 га.

Постройка КВЖД была закончена в небывалые в мире краткие сроки. В 1903 г. первый поезд-экспресс «Москва-Владивосток» под названием «Единичка», подойдя к Сунгарийскому мосту, дал продолжительный гудок и гудел с перерывами вплоть до вокзала, где был установлен образ Святителя Николая Мирликийского и где первому поезду была устроена торжественная встреча. Экспресс Владивосток-Москва до сих пор называется «Единичкой», а икона Святителя Николая Мирликийского  и где первому поезду была устроена торжественная встреча. Экспресс Владивосток-Москва до сих пор называется «Единичкой», а икона Святителя Николая, простоявшая на вокзале до середины 1950 гг. и почитаемая даже китайским населением, по требованию советской администрации дороги была перенесена в Иверскую часовню, стоявшую в ограде Собора.

Первые русские, прибывшие в Маньчжурию, обнаружили, что там нет молочного скота и других домашних животных и не выращиваются многие злаки и овощи. Сразу же, в начале 1900 гг., из России стали привозить скот, полевые и огородные семена, саженцы плодовых и ягодных растений. За десять-пятнадцать лет, применяя опыт, приобретённый ими в условиях сурового климата Сибири, русские создали в Маньчжурии молочное хозяйство, коневодство, свиноводство, козоводство, овцеводство, птицеводство и пчеловодство. Они стали выращивать овёс, ячмень, лён, сахарную свёклу, разные культуры пшеницы, многие овощи и ягоды. Они же основали разные отрасли перерабатывающей промышленности.

Коренное население успешно и быстро начало перенимать, усваивать и развивать новые отрасли хозяйства. В то же время усилиями русских стала развиваться лесная, угольная и тяжёлая промышленности.

Инженер ХПИ А. Глувчинский, впоследствии житель Австралии, пишет, что вспоминает жизнь русских в Китае «с чувством удовлетворённой гордости за прошлое, за деятельность сынов великой России, принесших культуру в этот дикий край и положивших начало и развивших до расцвета разнообразные отрасли хозяйства края и промышенности. Широким потоком лилось русское золото на развитие и благосостояние Маньчжурии» (1).

Начиная с 1919 г. из России в Харбин хлынула волна беженцев. В связи с этим обострился квартирный кризис. Беженцы стали строить дома на самовольно («Нахально») захваченных земельных участках в районе Пристани, прилегающих к железнодорожной ветке, идущей от Харбин-Центральная в Механические мастерские. Район этот стал называться Сунгарийским городком, а среди населения – Нахаловкой.

В 1922-23 гг. по инициативе Н.Л. Гондатти, начальника Земельного отдела КВЖД, была проведена раздача (по жеребьёвке) на льготных условиях земельных участков в новом районе, к востоку от Модягоу. В честь инициатора новый посёлок получил название «Гондатьевка».

В Новом Городе были построены магазин торгового дома И.Я. Чурина, пассаж Кунста и Альберса, здание Управления дороги, Железнодорожное собрание с театром на 1 500 мест, ресторанами, красивыми гостиными, прекрасным садом и большой сценой-раковиной, где в летнее время проводились симфонические концерты. Здесь же построили здание Железнодорожной библиотеки и Железнодорожные Коммерческие училища.

Из общественных и коммерческих зданий следует отметить: дом-особняк Ковальского, кинотеатр «Гигант» на 1 500 мест, здание Городской библиотеки, «Гранд отель», принадлежавший КВЖД. На Пристани были построены кинотеатр «Модерн», Торговый дом «Мацуура», отделение И.Я. Чурина и Ко., гостиница «Новый мир», Коммерческое собрание с библиотекой и с залом на 1000 мест, красивым садом и сценой-раковиной, Механическое собрание с вращающейся сценой. На Новогородней улице был разбит Городской сад с каналами, через которые были перекинуты ажурные мостики. Построена сцена-раковина для музыкантов и беседки в китайском стиле на насыпанных «горах». На Набережной – ресторан Яхт-клуб, Канкотей и Русская избушка.

Немаловажной составной частью облика Харбина были церкви, принадлежавшие разным конфессиям. Среди них как количеством, так и убранством заметно выделялись русские православные церкви, которые строились из камня и дерева, причём с самого основания города и до середины 1940 гг. Церковь для русских в Маньчжурии всегда была центром духовного притяжения. Подтверждением этому может служить размах храмостроительства как в Харбине, так и во всей Маньжурии: 21 храм в Харбине, 19 – на Восточной линии, 13 – на Западной, 7 – на Южной, 1 – в Гирине и 1 – в Мукдене.

————————–

(1) А. Глувчинский. По статье «О сельском хозяйстве в Маньчжурии», «Политехник», №10. С. 213-214.

————————–

Первые церковные богослужения в Старом Харбине начались с приездом о. Александра Журавского, прибывшего вместе с первыми отрядами охранной стражи, в церкви, устроенной в бараке. Через некоторое время в Старом Харбине возвели небольшую церковь в честь Святителя Николая. В период с 1900 г. по 1940 в Харбине были построены Иверская церковь, церковь Святой Софии, Благовещенская церковь, Алексеевская церковь, Свято- Покровская церковь, Успенская церковь. Был основан Казанско-Богородицкий мужской монастырь, при котором были открыты больница им. доктора Казем-Бека, аптека и бесплатная амбулатория. Там же была построена часовня в память убиенной семьи Царского Дома.

В 1924 г. была основана Богородице-Владимирская женская обитель, её основательницей была игуменья Руфина. В 1929 г. при обители был открыт приют Св.Равноапостольной княгини Ольги для девочек. 29 марта 1922 г. была образована самостоятельная Харбинская епархия во главе с архиепископом Мефодием, ставшим митрополитом Харбинским и Маньчжурским.

Кроме православных храмов, в Харбине также были Старообрядческая церковь Белокриницкой иерархии, Армянская Григорианская церковь, два католических костёла, лютеранская кирха, мечеть, две синагоги, Дом баптистов, Дом адвентистов седьмого дня, Молитвенный дом духовных христианских молокан.

Братство «Нечаянные радости» при соборном приходе оказывало денежную помощь нуждающимся. В Иверском подворье было открыто убежище для престарелых, приют для мальчиков и Серафимовская благотворительная столовая. Там же в 1913 г. было создано Общество защиты детей и детский приют «Ясли», просуществовавший до самого конца русского Харбина. Большую благотворительную работу проводил Скорбященский храм Камчатского подворья, известный под названием «Дом милосердия». Архиепископ Нестор, основатель этого храма, открыл при храме приют для девочек и престарелых женщин. Последним настоятелем храма был о. Филарет, ставший позднее главой Зарубежной Церкви.

25 лет просуществовал в Модягоу патронат М.Н. Юзефовича. В Славянском городке находился приют-училище для мальчиков – Русский дом. В 1945 г. он был переименован в «Лицей Александра Невского» и с 1952 г. стал 2-й Полной советской средней школой (2ПССШ).

В общественной и благотворительной работе участвовали Беженский комитет, Общество инвалидов и Бюро по делам российских эмигрантов.

Деятельность русских в Харбине ярко проявилась в деле народного образования. В 1906 г. в Харбине в Новом Городе администрацией КВЖД были открыты Железнодорожные Коммерческие училища. Тогда же были открыты гимназия имени генерала Хорвата и гимназии М.А. Оксаковской. На Пристани находилась гимназия М.С. Генерозовой, открытая в 1903 г.

В 1936 г. до проведённой японцами учебной реформы в Харбине насчитывалось более двадцати частных русских учебных заведений. Среди них: гимназия имени Ф.М. Достоевского, Первое реальное училище, гимназия И.Я. Дризуля, Пушкинская гимназия, гимназия Христианского союза молодых людей (ХСМЛ), Коммерческие училища, Лицей Св.Николая. В программу, кроме обязательных предметов, входило преподавание китайского и английского языков, а после захвата Маньчжурии японцами – японского языка.

В 1928 г. был открыт конвент Св.Франциска, а в 1929 г. – Св. Урсулы. Оба конвента были закрыты в 1949 г.

Наряду с этими учебными заведениями в Харбине существовали начальные и высшеначальные школы. По статистике 1931 г., не считая высших учебных заведений и специальных школ ручного и конторского труда, в Маньчжурии имелось 74 русских учебных заведения: 43 – в Харбине и 31 – на линии КВЖД. Также существовали национальные школы, как-то: Еврейская школа, Тюрко-татарская школа «Гениет» и Польская гимназия имени Сенкевича. В конце 1930 гг. все частные гимназии были закрыты и взамен были открыты Школа языкознания, Правительственная гимназия. Профессиональная женская школа, Гимназия Бюро по делам российских эмигрантов. После 1945 г. были открыты 1-я, 2-я, 3-я и 4-я Полные советские средние школы.

Наиболее значительной страницей в жизни Харбина является открытие высших учебных заведений. В 1920 г. образовалось Общество по учреждению в Харбине Русско-китайского техникума, все расходы по строительству взяла на себя администрация КВЖД. В 1922 г. техникум был преобразован в Русско-китайский институт, а в 1928 г. был переименован в Харбинский политехнический институт (ХПИ).

В 1925 г. открылись Институт ориентальных и коммерческих наук, просуществовавший десять лет, и Педагогический институт, который взял на себя инициативу в проведении «Дня русской культуры».

В 1934 г. по инициативе общественности Харбина был открыт Институт Св.Владимира. При Институте Св.Владимира открылся Богословский факультет, научные дисциплины которого соответствовали дисциплинам прежних Российских духовных академий. В 1938 г. произошло объединение Коммерческого института с политехническим факультетом Института Св. Владимира, и был основан Северо-Маньчжурский университет.

Юридический факультет, имевший название в начале 1920 гг. «Высшие экономико- юридические курсы», в 1938 г. был закрыт японскими властями, и всё имущество и библиотека были переданы Северо-Маньчжурскому университету. Туда же перешёл и весь профессорско-преподавательский состав.

В здании гимназии ХСМ/1 находился колледж – учебное заведение с литературным, педагогическим и коммерческим отделениями. Начиная с середины 1920 гг. здание ХСМЛ на Садовой улице в Новом Городе было одним из притягательных очагов культурной жизни для харбинской молодёжи. Здесь размещались различные курсы и кружки. Был спортивный зал, где зимой проходили состязания по волейболу и баскетболу. Здесь же проводились литературно-музыкальные вечера поэтов «Чураевки».

В 1950 г. открылся Медицинский техникум с фельдшерско-акушерским и фармацевтическим отделениями. Был закрыт в 1955 г.

В Харбине существовало много спортивных организаций. Волейбол, баскетбол, водный спорт, лёгкая атлетика, конькобежный спорт, футбол – все эти виды спорта увлекали харбинскую молодёжь. Но самой большой популярностью пользовались футбол и хоккей. На многих состязаниях русские команды соревновались со сборными командами Японии, Кореи, разных городов Китая и часто одерживали победы. Были и харбинцы-рекордсмены, получившие известность в других странах мира. Среди молодёжи распространилось спортивное движение – сокольство. Начиная с конца 1920 гг. и до 1945 г. активную работу в Харбине и в других городах и посёлках проводила Национальная организаци* русских скаутов (НОРС).

Харбину суждено было стать культурным центром русского рассеяния на то время какое отпустила ему история. В 1920 гг. там возникали различные общества как научные так и просветительные, литературные, исторические, театральные и музыкальные. Вел> работу: Секция археологов, натуралистов и этнографов, Маньчжурское сельскохозяйственно! общество, Общество изучения Маньчжурского края, Организация исследователей пржевальцев, Общество русских ориенталистов, Общество работников искусства, Студи: искусств «Лотос» – классы рисования и живописи, фортепиано, скрипки, декламации i мелодрамы, теории музыки и истории искусств. Открылась музыкальная школа. I дальнейшем образовались Высшие музыкальные школы. Появились балетные студи Квятковской и Андреевой, которые дали Харбину и Шанхаю прекрасных балерин. Если начальный период в Харбин приезжали из России известные артисты, музыканты и певць то в 1930 гг. им на смену пришли харбинцы. Симфонический оркестр в составе 9 музыкантов ставил концерты в Железнодорожном собрании как в зале, так и в саду. Белом зале театра «Модерн» устраивались камерные концерты и балы. В «Желсобе» и «Модерне» ставились оперы, балетные постановки, драматические спектакли, музыкальнь пьесы и оперетты. Устраивались выставки картин художников, а также выставки рукоделк и прикладного искусства.

Торжественно проходил «День Русской культуры». В тот день в Св.Николаевске Кафедральном соборе служился молебен. После него многие шли на грандиозные концерт – взрослые в «Желсоб», дети – в «Модерн».

В журнале «Рубеж» много писалось о культурной жизни города, деятельное^– актёров, музыкантов, художников, печатались рассказы и стихи харбинских авторов.

Первая газета под названием «Харбин» и журнал «Досуги заамурца» вышли в Харбине в 1899 году. На протяжении многих лет существования Харбина выходили «Харбинский вестник», «Русский голос», «Новости жизни», «Заря», «День», «Наш путь», «Время», «Рупор», «Харбинское время». Выпускались журналы «Гонг», «Вал», «Синий журавль», «Свет», «Зигзаги», «Луч Азии» . В 1928 году вышел первый номер еженедельного журнала «Рубеж» и сразу же завоевал популярность у харбинцев. Он просуществовал до 1945 г. В этом же году прекратилось издание детского журнала «Ласточка» и журнала «Луч Азии». Церковная жизнь отражалась в журнале «Хлеб Небесный», который начали издавать в 1928 г. в Казанско-богородицком монастыре.
После 1945 г. в Харбине стала выходить только одна газета «Русское слово».
В газете «На сопках Маньчжурии», которая выходит в настоящее время в России, в Новосибирске Е. Таскина пишет: «Вдумайтесь: в те трудные дни 1940 г., когда шла война в Азии и было тяжело с продуктами питания (снабжение было по карточкам) на удивление вышло около 20 поэтических сборников и несколько альманахов. Проводились литературные конкурсы. Появились труды исторического содержания (К.И. Зайцева, В.А. Кислицына и др.). В 1940 г. Пушкинский комитет, продолжая свою деятельность, начатую в юбилейный 1937 г., издал замечательную книгу «Русская история в русской поэзии». Отмечались юбилейные даты и церковные праздники. Звучала симфоническая музыка. Каждую субботу (или воскресенье) у Томского шла театральная премьера. Ставились балетные спектакли… Всего не перечислишь!»

Нельзя сказать, что после 1945 г. культурная жизнь русского Харбина остановилась. Продолжали трудиться русские учёные, инженеры, доктора. Существовали и плодотворно работали научно-технические и природоведческие кружки. Так же, как и в прежние годы, ставились постановки, детские утренники и концерты. Работала Высшая музыкальная школа, организовался кружок любителей театра – КРСИ (Коллектив работников сценического искусства) из студентов и молодёжи, продолжалась спортивная жизнь.

Русские студенты посещали ХПИ, а русские дети и юноши – свои школы. Но, начиная с 1954 г. и до 1964 г. редели ряды харбинцев. Харбинцы уезжали в СССР, в Австралию и другие страны. С отъездом последних семей в 1964 г. русский Харбин прекратил своё существование.

Китай: Трёхречье

В 1689 г. по заключённому между Россией и Китаем Нерчинскому договору левый берег реки Аргунь отошёл к России, а правый – к Китаю. Таким образом река Аргунь, протекающая в Забайкальской области, образует пограничную линию между Россией и Китаем. Правый берег реки покрыт лесом, левый же безлесен, но богат свинцово-серебряной рудой и каменным углём.

С течением времени правобережье реки Аргуни стало заселяться казаками и получило название Трёхречье. Невозможно установить точную дату поселения русских в этом районе. Можно только предположить, что первыми были казаки, которые несли сторожевую службу на левом берегу реки Аргуни. В конце XVII и начале XVIII вв. казаки, по соглашению с китайскими властями, приходили на китайский берег: летом – косить траву и пасти скот, а зимой – охотиться. В конце XIX в. возникают русские заимки и хутора в бассейне трёх рек – Хаул, Дербул и Ган. Первые заимки появились на реке Хаул, ближайшей к Аргуни. Они постепенно вырастали в хутора и маленькие деревни. Так заимка Степана Лаврентьевича Шестопалова разрослась в богатую деревню Манерка.

С окончанием гражданской войны в Сибири и на Дальнем Востоке русские стали переселяться на китайский берег и осели на Хауле. Налёты красных партизан заставляли их сниматься с обжитого места и уходить подальше от границы и селиться по рекам Дербул и Ган, а также южнее, ближе к линии КВЖД. Ближайшими крупными станциями были город Хайлар и посёлок Якеши.

Проводимая в 1930 гг. в Советском Союзе коллективизация вызвала массовый уход русских из советского Забайкалья в Китай. Численность населения в Трёхречье возросла в десятки раз. С 1920 по 1930 гг. вокруг существовавших заимок и зимовок возникли деревни и сёла с русским населением, с казачьим укладом жизни, традициями и обычаями. В течение 1920-1930 гг. в Трёхречье существовало 21 русское поселение с населением около 23 000 русских. Трудолюбие русских беженцев и свобода предпринимательства сразу стали давать положительные результаты: хорошие урожаи, увеличение молочного и мясного скота, лошадей, домашней птицы, создание перерабатывающих предприятий. Население Трёхречья было объединено в Трёхреченскую станицу с административным центром в Драгоценке, где был построен собор свв. Петра и Павла. В сёлах были построены церкви, открыты начальные и высшеначальные школы, а в Драгоценке – полная средняя школа. В районе Трёхречья было 11 православных храмов и два молитвенных дома. На берегу реки в честь Владимировской иконы Божией Матери был построен монастырь, в котором жили монахи и насельники-миряне, занимавшиеся земледелием, огородничеством и пчеловодством. Большая пасека приносила монастырю основной доход и, кстати, жившие по соседству эвенки (тунгусы), якуты, орочоны и китайцы научились у русских пчеловодству, стали выращивать неизвестные им до того времени овощи, разводить домашних животных. Некоторые из них приняли православие и посещали русские церкви, соблюдали русские традиции.

Престольный праздник монастыря торжественно отмечался всем православным населением Трёхречья. Из каждого села и от каждой церкви к монастырю шёл крестный ход с иконами и хоругвями. В канун праздника все собирались к вечерне. В день праздника после литургии всем богомольцам предоставлялось богатое угощение.

В 1929 г. произошёл советско-китайский конфликт, и мирная жизнь трёхреченцев была нарушена. Пограничные войска Дальневосточной Красной армии, захватив Трёхречье, жестоко расправились с русским населением. Были разгромлены казачьи посёлки, расстреляны десятки людей, хозяйства разграблены, скот угнан в СССР. Понадобилось несколько лет, чтобы восстановить разрушенное хозяйство района.

В 1931 г. Маньчжурию захватили японцы. В первое время жизнь в Трёхречье мало изменилась. Японские оккупанты закупали у трёхреченцев зерно, скот и сырьё по хорошей цене. С годами жизнь под властью японцев в Маньчжурии ухудшалась. С рынка стали исчезать продукты. Введены были карточки на предметы первой необходимости. Всё это не коснулось жителей Трёхречья, так как у большинства было своё хозяйство, из которого они сдавали японцам только часть своей продукции по казённой цене, а излишки им разрешалось продавать по свободной цене.

К 1933 г. в Трёхречье насчитывалось 23 маслобойни, 22 мельницы, 5 кирпичных заводов и 4 кожевенных, 14 кузниц. Размер посевной площади составлял 10 тыс. га. В Драгоценке Торговый дом И.Я. Чурин и Ко. имел магазин, контору, мукомольную мельницу и механические мастерские.

В 1945 г. с приходом в Трёхречье Красной армии начались аресты бывших белых офицеров и всех, бежавших в тридцатые годы из СССР от коллективизации. У населения было реквизировано большое количество зерна и скота.

Осенью 1949 г. в Трёхречье по инициативе местных русских активистов началось раскулачивание: отбирали скот, зерно, сельскохозяйственный инвентарь, выселяли из собственных домов. Были созданы колхозы. Всё закончилось разорением среднего класса Трёхречья и гибелью скота. Жаловаться было некому, так как за всем этим стоял советский консул. И только вмешательство китайских властей в 1950 г. положило конец этому разбою. Колхозы были распущены, и уцелевший скот возвращён бывшим владельцам.

В 1954 г. в Маньчжурии советская власть объявила русским разрешение ехать в СССР поднимать целинные земли. Трёхреченцам, записавшимся ехать на поднятие целины, давали мало времени на ликвидацию своего имущества, и они за бесценок продавали скот, сельскохозяйственные машины, дома. В освободившиеся дома вселялись китайцы, прибывшие с юга Китая. Раскулачивание, начатое китайскими властями в 1959 г., заставило оставшихся в Трёхречье жителей покидать свои насиженные места и уезжать в города в надежде получить визу в Австралию, Канаду и другие страны свободного мира. Многие в начале 1960 гг. уехали в Австралию.

В Трёхречье, где в своё время проживало 20-25 тысяч человек, осталось только трое русских, которых, возможно, уже нет в живых.

В своей статье «Земля за Аргунью» А. Кайгородов и В. Перминов пишут: «Теперь на земле Трёхречья от его почти вековой русской истории остались пепелища от русских церквей, да сравнявшиеся с землёй русские кладбища без крестов». («Народная газета»).

Китай: Синьцзян

В XVIII в. Уйгурстан был завоёван китайцами и стал называться Синьцзяном, т.е. Новая граница. В те времена отдалённые китайские провинции управлялись дубанями – наместниками Богдыхана.

К началу XX в. население Синьцзяна составляло около 4-х миллионов человек, в это число входили уйгуры, дунгане, киргизы, монголы и небольшой процент китайцев. Около 80% населения исповедовали ислам, а остальные буддизм.

«Историю пребывания русских в Синьцзяне можно разделить на четыре этапа: 1-й – с начала появления здесь русских до 1920 г.; 2-й – с 1920 г. – приход в Синьцзян остатков Белой армии; 3-й – с 1932 г., когда в Синьцзян бежали русские из СССР во время коллективизации и 4-й – с 1954 г. и по настоящий день (1980 гг. – Ред.) – выезд русских из Синьцзяна в Австралию и Россию» – пишет о. Дионисий Поздняев (1).

В середине XIX в. после подписания в 1851 г. Кульджинского договора между Россией и Китаем в Синьцзяне стали появляться русские купцы и торговцы, в связи с чем были открыты российские консульства в Кульдже, Чугучаке, Урумчи и на Алтае в Шаросуме. Развитию торговых отношений способствовала близость железных дорог к китайской границе, а также общность языка и веры населения, живущего по ту и другую сторону границы Синьцзяна и России.

Русский купец Бардыгин, известный в Синьцзяне до революции, имел сеть торговых точек во многих городах провинции с главной конторой в Урумчи. Впоследствии в здании, построенном в Урумчи купцом Бардыгиным для главной конторы, магазина и складов, помещалась русская Вторая Синьцзянская Правительственная гимназия, в которой училось 400 человек.

Из Синьцзяна в Россию шли ковры, хлопок, шерсть, меха, рогатый скот. А из России – ситец, ткани, спички, керосин, металлические изделия, эмалированная и фарфоровая посуда, котлы. Вся торговля в Синьцзяне сосредоточилась в руках русских купцов, которые быстро богатели. После признания Китаем Советской России в 1924 г. русские купцы стали разоряться, т.к. представители Торгсина не хотели по идеологическим причинам поддерживать торговые связи с эмигрантами, а стали налаживать торговые отношения с китайцами. В скором времени вся торговля в провинции перешла в китайские руки. Многие российские купцы татарского происхождения взяли китайское подданство.

В 1920 г. небольшая русская колония стала пополняться беженцами из России. В Синьцзян отступили военные части атаманов А.И. Дутова, Б.В. Анненкова и генерала А.С. Бакича. С ними бежало и гражданское население. Среди военных, отступивших в Синьцзян, были и полковые священники о. Феодосий Солошенко и о. Григорий Штокалко. Последний служил в Суйдуне, где расположился атаман А.И. Дутов со своим штабом. Сюда же дутовцы привезли весьма чтимую в Оренбурге Табынскую икону Божией Матери, которая впоследствии была перевезена в храм во имя св.пророка Ильи, построенный в 1877 г. в Кульдже. Священник о. Ф. Солошенко выехал в Чугучак, где был православный храм. До него богослужения и требы совершали священники из русских селений, расположенных близ русско-китайской границы.

В 1915 г. по инициативе консула А.А. Дьякова в Урумчи была устроена церковь при российском консульстве, постоянного священника там не было. В 1924 г., после признания Китаем Советской России, китайцы обязали А.А. Дьякова освободить в короткий срок консульство. Перед тем, как покинуть консульское помещение, он вместе с верующими вынес всю церковную утварь и снял колокола. В пустовавшем магазине купца Бардыгина была устроена церковь. Около неё в ограде была построена звонница, на которую были подняты шесть колоколов. Самый большой из них весил около сорока одного пуда. Богослужения в этой церкви совершались до 1937 г. и возобновились только в 1944 г.

Из отступивших в Синьцзян остатков белых армий не все остались в Синьцзяне. Одни ушли на восток в Китай, другие по амнистии вернулись в Советскую Россию. Некоторые из оставшихся занялись ремёслами, другие арендовали земли и занялись сельским хозяйством. В 1920 гг. русское население Кульджи насчитывало 2000 человек. Русский язык получил широкое распространение. В городах и селениях провинции связь с китайскими властями осуществлялась через русских старшин, которых обычно выбирали из наиболее состоятельных людей.

Начиная с 1929 г. из Советского Союза хлынула волна беженцев в связи с проведением коллективизации и наступившего голода, что продолжалось до 1935 г. Эти беженцы постепенно находили себе работу. Устраивались плотниками, столярами, шофёрами, малярами, портными. Нанимались в работники. Занимались охотой на диких козлов, кабанов, гусей, уток. Ходили по домам шить. Возили лес. Короче говоря, брались за любую работу. Жизнь налаживалась. Из Кульджи многие ездили на сбор диких фруктов и ягод, сушили, варили пастилу и варенье, делали сок из ягод, и всё это охотно раскупалось местным населением.

В 1931 г. на юге Синьцзяна вспыхнуло восстание дунган, к которым стали присоединяться уйгуры и другие народности, исповедующие ислам. Через год поднялись восстания на Алтае, в Чугучаке, затем в Кульдже. В 1932 г. китайские власти, видя, что они не в состоянии справиться с восставшими, обратились к офицерам дутовской армии с просьбой сформировать добровольческий отряд. Русские согласились, т.к. знали, что фанатичность магометан угрожает не только китайцам, но и всем «неверным». За своё согласие принять участие в подавлении восстания они потребовали у китайских властей выделить им земельные наделы и открыть начальные русские школы в районах проживания русских, а в Урумчи – гимназию.

Полковником Папенгудом, ставшим неофициальным главой русских военных после убийства атамана Дутова, был организован добровольческий отряд для подавления дунганского восстания. Во время дунганской войны часть русских военных вместе с Папенгудом убрали дубаня Ден Шуженя за невыполнение условий договора, заключённого с русскими о поставке оружия и патронов. На пост дубаня русские поставили молодого генерала Шен Шицая, получившего военное образование в Японии.

Придя к власти, новый дубань без ведома русских подписал с советским правительством договор о вводе советских пограничных войск в Синьцзян для подавления восстания. Папенгуд, узнав о договоре, сделал попытку вместе с известным богачом Гмыркиным и с несколькими офицерами убрать своего ставленника Шен Шицая, но они были выданы дубаню ногайбаком Бехтеевым, и все они погибли от руки дубаня.

Произошёл беспрецедентный случай в истории – недавние враги, воевавшие друг с другом в гражданской войне в России, были вынуждены вместе воевать на чужой земле за чужие интересы.

В 1934 г. после подавления восстания китайским правительством была открыта Вторая Синьцзянская Правительственная гимназия и русские школы. Начиная с 1934 г. впервые в Синьцзяне стали проводить школьные олимпиады, в которых принимали участие ученики всех национальностей, проживавших в провинции.

Русские, принимавшие участие в дунганской войне, получили земельные наделы и занялись сельским хозяйством. Семьи и дети погибших стали получать пенсию от китайских властей.

В 1936 г. в Урумчи на средства русской общественности был поставлен памятник погибшим в дунганской войне и во время свержения дубаня Ден Шуженя. Присутствующий на открытии памятника председатель правительства г-н Ли произнёс речь, в которой сказал, что победа в дунганской войне была достигнута благодаря героизму и пролитой крови офицеров и солдат Русского отряда.

Ю.А. Понькин в своей книге «Путь отца» пишет: «Осенью 1936 года происходило торжественное открытие памятника русским воинам, погибшим в дунганской войне и во время свержения дубаня Ден Шуженя. Памятник был сооружён на русском кладбище около братских могил. Он имел вид обелиска, установленного на широком ступенчатом основании с каменным православным крестом наверху. На всех трёх сторонах обелиска были высечены надписи на церковно-славянском, русском и китайском языках. На открытии памятника присутствовали почти все русские, проживавшие в Урумчи. Постройка памятника была последним актом волеизлияния русских эмигрантов, а сам памятник павшим бойцам стал памятником всем белым русским, жившим в Синьцзяне. История, несомненно, признает, что участие белых русских эмигрантов в усмирении дунганского восстания спасло китайскую власть и китайское население Синьцзяна от неминуемой гибели» (2).

По окончании дунганской войны Шен Шицай показал своё истинное лицо. По его приказу были распущены русские полки, и русские оказались совершенно беззащитными и бесправными. В Синьцзяне стало расти советское влияние. И, воспользовавшись моментом, Советы начали расправу с участниками Белого движения. В 1937 году только в Урумчи было арестовано 40 белых офицеров, и судьба их осталась неизвестной. Многих русских арестовывали без всякой причины. Узел на шее русских постепенно стягивался, и им ничего не оставалось делать, как сидеть и ждать своей участи. Не было возможности выехать из Синьцзяна, т.к. требовалось разрешение от китайских властей и большие финансовые средства. Уехать удалось только семье известного синьцзянского богача Гмыркина и семье доктора Педашенко.

С 1934 по 1936 гг. в Синьцзян приехали высланные из СССР китайцы вместе со своими жёнами и детьми. В 1937 г. в Синьцзяне опять восстали мусульмане, и на этот раз на помощь дубаню Советы, как и в 1933 г. , ввели свои пограничные войска на юг Синьцзяна, где жестоко расправились не только с восставшими, но и с мирным населением. Восстание было быстро подавлено, и Советы прочно утвердились в Синьцзяне.

В 1939 г. начал выходить на русском языке еженедельный «Бюллетень» китайской газеты «Синьцзян жи бао». В 1940 г. в Урумчи среди русских эмигрантов стало модным регистрироваться в советском консульстве, и около него стали собираться очереди желающих получить советский паспорт. Многие делали это из-за боязни установленного дубанем Шен Шицаем террора, а также не видели для себя будущего в Синьцзяне.

В этом же году в сорока километрах от Урумчи Советы начали строительство под названием «Десятая площадка». Что-то скрывалось под этим названием, и только в 1943 году стало известно, что там выпускали военные самолёты. Туда бросились безработные. При поступлении на «Десятую площадку» со всех брали подписку о неразглашении. И поэтому все те, кто приезжал в Урумчи, ничего не говорили о работе. Все работавшие на «Десятой площадке» были эвакуированы в Советский Союз.

Зимой 1943 г. в горах Тяньшаня в местности Мазар стал собираться отряд под предводительством П.Р. Александрова, работника НКВД. К нему начала стекаться распропагандированная молодёжь разных национальностей, мечтавшая освободить Синьцзян от китайцев и создать своё мусульманское государство. Русская молодёжь вступала в партизанский отряд под давлением тайных агентов НКВД. Создавшаяся напряжённость в Илийском округе заставила дубаня Шен Шицая пойти на уступки гоминдановскому правительству и допустить его военные подразделения в Синьцзян. В 1944 г. дубань Шен Шицай был вынужден передать власть гоминдановцам.

Гоминдановское правительство стало выдавать русским разрешение на выезд из Синьцзяна. Такое положение продолжалось до прихода китайских коммунистов, которые опять запретили выезд из провинции. За два года пребывания гоминдановцев у власти из Кульджи выехало в Шанхай около 200 баптистов и пятидесятников, из Урумчи – около 70 человек. До середины 1960 гг. китайцы препятствовали выезду русских из Синьцзяна. У русских не было другого выхода как бежать. Бежали главным образом в Урумчи, а оттуда до места, к которому была проложена железная дорога. Многих возвращали обратно, только единицы смогли прорваться в Ланьчжоу, а оттуда в Шанхай, где им приходилось задерживаться в ожидании визы в Австралию или Америку.

С течением времени оставшиеся русские смешались с уйгурами и китайцами, но сохранили православие и русский уклад жизни. К 1997 г. их число составляло около 2000 человек. В настоящее время потомки русских, проживающие в Синьцзяне, являются гражданами КНР.

————-

1. Священник Поздняев о. Дионисий Православие в Китае. Москва, 1998. С. 250.
2. Ю.А.Понькин. Путь отца. Сидней,1997. С. 104.

Глава 2. Так было. Воспоминания

Свет Христов
Н. Доннер

Как хорошо русский народ назвал праздник Святой Пасхи – Светлое Христово Воскресение! Именно светлое! Радостный Свет Христов неизменно теплится в душе каждого в праздник Пасхи.

Вспоминаю полные тревоги дни 1941 года, которые мы пережили в Югославии. Была ранняя весна. Сады стояли в белых праздничных ризах. Голубое небо и яркое солнце влекли на свежий воздух. На улицах толпы празднично настроенных людей. Все готовятся к наступающему празднику Пасхи, стараясь не думать о приближающихся грозных событиях.

Только что произошёл путч офицеров-националистов, недовольных соглашатель-ской политикой принца Регента с немцами. И теперь все в тревоге ждали прихода немцев.

В Вербное воскресенье утром над Белградом появились немецкие самолёты и были обстреляны сербами из зенитных орудий. В ответ немцы подвергли Белград жестокой бомбардировке. Город был совершенно беззащитен.

Мы укрылись в подвале соседнего дома, но бомбы, падающие вблизи, заставили нас выбежать на улицу и искать спасения где-нибудь в поле, за городом.

Пока мы шли, скрытые густыми зарослями, по лесным холмам Кошутника, нам казалось, что мы в безопасности. Над нами было такое ясное небо! Солнце так приветливо светило нам своими лучами! Не верилось, что так близки смерть и разрушение.

По всем направлениям спешили такие же, как и мы, люди, искавшие убежище. Но вот мы пришли в открытое поле и очутились среди сербских войск.

– Проходите, проходите скорее! – кричали офицеры и солдаты. – Вас могут обстрелять. Ложись! – раздалась вдруг команда, и вслед за солдатами повалились и мы на землю, а над нами гудели металлические птицы и слышался треск пулемётов.

Начало смеркаться. Вблизи не видно было никакого жилья. Усталость давала себя знать. Мы уже не шли, а плелись, не зная, когда мы придём и куда. На горизонте в дыму и пламени виднелись дома и башни Белграда. Перебрались через глубокий овраг и, наконец, натолкнулись на какие-то строения. Деревня! Уже совершенно стемнело, а в домах света не зажигали, боялись бомбардировки.

От усталости мы валились с ног и решили войти в первый же дом и, что бы там ни было, остаться в нём на ночь. В доме уже расположились несколько подобных нам беженцев. Тем не менее, хозяева не протестовали, конечно, не из-за сострадания, а от желания выгодно использовать наше положение. Мы с ними не спорили и отдали им всё, что нашлось у нас в карманах, и благодарили судьбу, что смогли, наконец, растянуться на брошенных на пол пальто и одеялах. Жена моя совсем расхворалась: у неё были сильные боли и её знобило.

На следующее утро мы с женой решили отыскать земского врача, имевшего, как мы узнали, амбулаторный приём в этой деревне. Поддерживая жену под руку, я плёлся с ней по грязной улице. Неожиданно ко мне подошёл парень и обратился, к удивлению, по-русски.

– Хозяин просит вас к себе. Сюда, пожалуйте!

Недоумевая, мы вошли в калитку.

– Господин полковник, вас ли я вижу? – встретил нас хозяин.

Это был бывший воспитанник Русского кадетского корпуса, в составе которого я прибыл в Югославию из Крыма. Узнав, что жена моя больна, он воскликнул:

– Очень рад, что могу вас устроить. Располагайтесь у нас. Жена моя – земский врач и сейчас вернётся. Она вам поможет.

«Милосерд и милостив Господь, пославший нам этих людей», – подумал я. Оставив жену на попечении милого хозяина, я побежал за сыновьями и нашими пожитками.

Испытания наши далеко не кончились. Мы пришли в ужас, когда узнали, что сербские войска решили обороняться и, заняв окраину нашей деревни, установили там два орудия. Весь день мы просидели в погребе, прислушиваясь к тому, как о стены дома щёлкают пули. А ночью дрожали на своих матрацах в ожидании обстрела деревни. Ведь тогда от неё вряд ли что-либо осталось.

К счастью, сербы к утру убрали орудия и ушли из деревни. Жена, оправившись, стала помогать докторше перевязывать раненых, которые то и дело прибывали в лазарет. Она охотно работала по своей специальности. Я с сыновьями помогал хозяевам чем мог. Но мальчиков в семнадцать лет трудно удержать в четырёх стенах, да ещё в такое «интересное» время. Они бродили по окрестностям деревни. Повсюду валялась военная амуниция – каски, вещевые мешки, патронные сумки, противогазы. Один из сыновей, заинтересовавшись валявшимся противогазом, поднял его и обнаружил в нём деньги. Там оказалось 15000 динар! Такой большой суммы он никогда не держал в руках. Это уж была явная милость Божия. Сам Святитель Николай послал нам это к Светлому празднику.

Проходила Страстная неделя. К концу её военные действия вокруг нас прекратились. По-видимому и война кончилась. Мы окрестили её «семидневной». Немцы заняли Белград и его окрестности. Тогда сыновья решили попытаться пробраться в город и посмотреть что осталось от нашего дома. С тревогой ждали мы их возвращения. К нашему общему удивлению, дом не развалился, как мы предполагали, судя по его конструкции, а остался цел и невредим. Теперь мы окончательно убедились в великой милости Божией к нам и просветлели душой.

И вот настала Великая суббота. К полуночи мы все собрались в докторском кабинете за тщательно завешенными окнами. Хозяин прочёл нам всю службу Светлой Заутрени. С радостным сердцем мы пропели святые слова, которые во всех концах мира звучат в эту ночь, фимиамом воздымаясь к звёздам: «Христос Воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав».

И, несмотря на необычную обстановку, каждый из нас почувствовал Свет Христовый в своём сердце. Воистину Воскрес Христос! И в нашем уголке среди заброшенной деревни братские поцелуи помогли нам забыть тревожные дни. Хозяйка усадила нас за пасхальный стол,а куличи, крашеные яйца и стопка вина навеяли на нас милые воспоминания.

Из жизни русских кадет в Югославии
В. Пугачёв

6 декабря – день св. благоверного князя Александра Невского. Корпусной праздник. Накануне с утра наряды кадет дежурили на вокзале. Встречали гостей. На ужин была традиционная фасоль в томате, ржаной солдатский хлеб. Служились всенощная и панихида с поминовением воинов, павших на Калке, на льду Чудского озера, на Куликовом поле, в Полтавской, Куненсдорфской, Бородинской и иных битвах, в боях у Севастополя, Плевны, в Кавказских горах, в туркестанских песках, на маньчжурских и галицийских равнинах, «в междоусобной брани живот свой положивших». Поминались имена великих князей, царей, императоров, военачальников. Имена кадет по синодикам российских корпусов. Была «заря с церемонией», с производством шестерых старших кадет в вице-фельдфебели и в вице- унтер-офицеры. Поздно трубил отбой дежурный горнист. Далеко за полночь во многих окнах огромного здания не гас свет: шли приготовления к празднику.

Шестое декабря. Шесть часов утра. Сегодня не дневальный горнист, выскочивший со второго на третий этаж на площадку парадной лестницы, чтобы спросонья выдуть всем ненавистный будничный сигнал побудки «Вставай, вставай, подымайся!», а в парадной форме четвёрка лучших корпусных корнетов, закинув вверх начищенные до ослепительного блеска серебряные Сибирских, Крымского, Донского корпусов фанфары, концертно выводит праздничную мелодию «Царского подъёма».

В предрассветном сумраке зимняя ночь борется с утром. Серебряный голос фанфар рвёт чуткую тишину гулких высоких коридоров Полоцкого корпуса, роты Его Высочества, Владимиро-Киевского – второй, Одесского – третьей рот. Заливаются, орлиным клёкотом взывают фанфары. Вздрагивают витые шнуры и обшитые кистью малиновые прямоугольники их прапоров. Мерцает вышитый на них Шефский вензель Первого Русского имени Князя Константина Константиновича Кадетского корпуса.

Подъём. Заправка постелей. Уборка спален. Умывание ледяной водой. Дежурные по ротам офицеры-воспитатели обходят построенных по отделениям ещё в повседневных гимнастёрках кадет. Здороваются. Восемь раз огромное здание оглашается хором десятков голосов: «Здравия желаем, господин полковник!», «Здравия желаем, господин капитан!» Принимаются рапорты от сдающих наряды и от вступающих на дежурство кадет. Утренняя гимнастика. Без четверти семь фанфары призывают к утренней молитве.

Перед иконой Св.Николая Чудотворца, небесного покровителя Полоцкого корпуса, молится рота Его Высочества. Теплится перед иконой лампада алого стекла – по цвету погон полоцких кадет. Вторая рота – перед киотом с образом Св.Равноапостольного князя Владимира с лампадой белого стекла. Белый погон носили кадеты – киевляне. Владимирским назывался их корпус. Третья рота – на молитве у киота с ликами Св. Кирилла и Мефодия с лампадой синего стекла. Синим был погон Одесского корпуса. Небесные его покровители – Св. Кирилл и Мефодий.

Заканчивают утреннюю молитву обычным поминанием: «Всех воинов российских … на поле брани… помяни Ты, Господи, во Царствии Твоем». Только в ротных коридорах смолкают голоса их, с лестничной площадки коротко и задорно рокочут фанфары – сигнал на завтрак. Строем по старшинству роты спускаются вниз. Рота Его Высочества направо – в Петрово-Полтавский, вторая и третья налево – во Владикавказский коридоры. Названы они в честь российских кадетских корпусов, вошедших в состав Крымского корпуса. У первого поворота парадной лестницы (со второго на первый этаж) на стене надпись: «Помните, чьё имя носите!» Под нею на небесно-голубом фоне художниками-кадетами нарисованы здания кадетских корпусов Киева и Одессы – в России, Белой Церкви – в Югославии.

У стеклянных дверей вестибюля: «Равнение налево!» – первой, «Равнение направо!» – второй и третьей ротам. На обычном месте – директор «в домашнем» генеральском кителе. За ним офицеры-воспитатели – командиры рот, дежурный по корпусу вице-унтер-офицер. Знакомый, чуть грассирующий, голос: «Здравствуйте, кадеты!» В ритм марша три раза гремит чётко различаемый по слогам ответ сотен юношеских и мальчишеских голосов: «Здравия желаем, Ваше превосходительство!»

Роты в столовых. Разошлись к столам, стоят, не шелохнутся. Первая – лицом к тяжёлому, в старинном серебряном с золотом окладе, триптиху Сибирского корпуса, вторая и третья – к триптиху Хабаровского кадетского корпуса. Горят перед ними лампады. «На молитву!» После молитвы «Очи всех на Тя, Господи…» – разрешение садиться. На столах – медные, привезённые ещё из России вёдерные чайники в виде шлемов. В них чай, кофе с молоком. Фаянсовые Кузнецкого завода кружки с оранжевой меткой «ВК» – Владимиро-Киевского корпуса. Подносы – Владикавказского. На них бриошки, слойки, калачи – всё из корпусной пекарни.

После завтрака и молитвы «Благодарим Тя, Христе Боже…» кадеты строем разводятся по ротным помещениям, чтобы переодеться в парадное. Певучий фанфарный сигнал зовёт в церковь.

Начинается литургия, идёт проскомидия. Кадет-причётник читает часы. Горят свечи, паникадила. Пахнет воском и ладаном. Цветами убраны иконы. Малиновая с золотым восьмиконечным крестом завеса на царских вратах. Малиновые шёлковые покровы на аналоях. Высоко над иконостасом в серебряной филигранной ризе старинная икона Св. Александра Невского в венке из малиновых гвоздик – цвет корпуса. Перед нею горит лампада.

На левом клиросе кадеты в белых гимнастёрках – певчие церковного хора. На правом – гости: институтки Донского Мариинского института в Белой Церкви в снежно-белых пелеринках, в тёмно-вишнёвых, голубых, чёрных, доходящих до щиколотки, строгих парадных платьях. Чуть-чуть опущены головы в праздничном уборе каштановых, белокурых, тёмных волос. Тень ресниц на скромных девичьих лицах.

По обе стороны длинной ковровой дорожки стоят ряды кадет. Руки по швам, лицом к иконостасу – застыли, как по линейке выровненные. На них обтянутые без единой складки парадные гимнастёрки с широким, туго опоясывающим чёрным кожаным ремнём. Сияют медные бляхи, пуговицы. Рядом офицеры в парадной форме при орденах. За ротой Его Высочества – полурота «старых» кадет: офицеры и юнкера в парадных формах югославянской армии, инженеры, доктора и студенты в штатском. Позади – родители, сёстры, кузины кадет, гости – гимназистки и гимназисты, студентки и студенты, съехавшиеся к этому дню в Белую Церковь со всех концов Югославии.

Звеня шпорами, в парадном генеральском кителе, проходит с почётными гостями к своему месту директор. Соблюдая положенные два шага дистанции, бесшумно плывёт за ним дежурный по корпусу вице-унтер-офицер.

Корпусной батюшка в парчёвом малиновом облачении с золотым наперстным крестом на Георгиевской ленте раскрывает царские врата. Там – золотом вышитая пелена на престоле. Семисвечник, чаша Св. Причастия, Дароносица, Евангелие, заложенное алой с оранжевой каёмкой широкой лентой ордена Св.Анны первой степени, тяжёлый напрестольный крест, кадильницы, церковная утварь, хоругви, все реликвии Сибирских, Крымского, Донского и иных российских корпусов. Запрестольный образ Спаса Нерукотворного в алтаре – знамя, пожалованное Скумскому кадетскому корпусу.

Молебен. Перед молебном трубы корпусного духового оркестра в глубине Петрово-Полтавского коридора у корпусного музея певуче начинают играть знаменный марш корпуса. В храме настороженная тишина. Чёткие шаги знаменного взвода замирают у входа в храм. Слышна приглушённая команда: «Под знамя, слушай!» В сопровождении адьютанта корпуса вице-унтер-офицер – знаменщик медленно проносит по церкви к алтарю корпусное знамя. Плывёт в воздухе, плавно подымаясь и опускаясь в такт шагам знаменщика, развёрнутое в чехле столетнее знамя Полоцкого корпуса. В конце молебна при пении «Многая лета» корпусной священник кропит его крещенской водой.

После богослужения – парад. Сверкают медью духовые инструменты корпусного оркестра. Слышится команда: «Батальон… на двувзводной дистанции… повзводно…» Раздаётся марш лейб-гвардии Преображенского, первого полка Петровской Императорской армии. Стройно движется в торжественном церемониальном марше колонна кадет, подбородок в грудь, равнение направо. Впереди корпуса – разбитая на два взвода, марширует полурота «старых» кадет.

Праздничный обед из четырёх блюд. Кадеты обедают вместе с гостями. За столами второй и третьей рот приглушённый гул голосов. В столовой роты Его Высочества светски- чинная тишина. Там обедают директор корпуса, начальница института, почётные гости, по- девичьи чопорные, неприступно-церемонные институтки и гимназистки. После обеда часть кадет вместе с родителями, сёстрами, кузинами, друзьями отправляется в отпуск. Гостям предлагается осмотреть корпусной музей, учебные и фотографические кабинеты, гимнастический зал, библиотеку, читальни и мастерские. Кое-кто идёт в лазарет посетить больных товарищей, поболтать, поиграть с ними в шахматы. «Старые» кадеты ходят в окружении малиновых погон, о чём-то оживлённо беседуя. Некоторые играют в пинг-понг в третьей роте, «режут» на спортивной площадке в волейбол с кадетами второй роты.

Между тем по всему корпусному зданию идут последние приготовления к балу, а во второй и третьей ротах – к концерту в своих ротных помещениях. Читальная комната, учебные аудитории роты Его Высочества обращены в цветники, в комнаты отдыха, в павильоны. Петрово- Полтавский и Владикавказский коридоры превратились в сад. В них – зелень вечно зелёных растений, запах ёлочной хвои и дубовых веток, гирлянды разноцветных фонариков, лампионы. Там и здесь натыкаешься на убранные зеленью и цветами избушки в русском стиле, японские и китайские домики, просто беседки, где хмурые личности (кадеты шестого класса по наряду), загримированные, в фантастических костюмах, предлагают освежиться квасом, лимонадом, крюшоном.

В зале много народу, чувствуется возбуждение. Кадеты восьмого и седьмого классов в белых гимнастёрках. Югославянские офицеры и юнкера в парадных голубых и тёмно-синих мундирах. В белых пелеринках институтки и гимназистки. Дамы и барышни в изящно-простых, строгих платьях. В тёмных костюмах – штатские. На груди у каждой дамы малиновая гвоздика, у плеча – значок первого котильона. В руках – папка-программка. На ней акварелью или тушью, от руки – рисунок и муаровая розетка с лентами. В розетке римская цифра – номер выпускного класса этого года. В папке каллиграфической славянской вязью – программа сегодняшних спектакля и танцев.

Без пяти пять вечера. Точно в пять в зал в сопровождении вице-фельдфебеля выпуска входит директор. Офицеры, «старые» кадеты и кадеты встают. Директор предлагает садиться и садится сам.

По традиции концерт начинается с марша в исполнении двенадцати фанфар в сопровождении духового оркестра. Затем мелодекламация и декламация стихов авторами- кадетами. В корпусе, к слову сказать, с самого его основания существует литературное объединение «Княже-Константиновцев» с девизом «Во имя доблести, добра и красоты». Это объединение выпускает свои печатные беллетристические и поэтические сборники. Затем постановка кадетского театрального кружка. Затем струнный кадетский оркестр. Выступления музыкальных и хоровых ансамблей. Выступления солистов. Групповая и сольная партерная гимнастика.

В семь – гости и кадеты восьмого и седьмого классов ужинают. Кадеты шестого класса, такая традиция, ворча и про себя поругиваясь, приготовляют зал к балу. В восемь часов под звуки традиционного первого вальса «Тоска по родине» директор открывает бал. Распорядители танцев – фельдфебель, вице-унтер-офицеры (малиновая розетка с корпусным знаком и лентами у левого погона) предлагают приглашать дам. Им предстоит поочерёдно распоряжаться танцами, начиная с сербского и черногорского «Коло», в котильонах, в мазурке, вальсах, гранроне. Под шумок кое-кто из кадет со своими дамами станцуют и модные танцы. А в последнем вальсе распорядители танцев снимут с себя распорядительские розетки, чтобы преподнести их дамам, оказавшим им честь танцевать с ними последний танец.

В половине двенадцатого вкрадчиво и осторожно, печально и нежно раздаются звуки последнего «Русского вальса». Потом под музыку прощального марша «Старые друзья» кадеты роты Его Высочества выбегают на декабрьский холод провожать гостей до калитки корпусного парка. На ночной поезд гостей провожают наряды из многострадальных кадет шестого класса. В полночь на площадке парадной лестницы корпусного здания щемяще грустно звучит отбой. Так в предвоенные годы в Белой Церкви в Югославии праздновался корпусной праздник.

Каждый день спроси себя: что ты сделал для России
Н. Коваленко

Разбирая свой старый архив, (жена называет «старое барахло», но у каждого есть свои ценности) нашёл журнал «Голос молодёжи» от 8 августа 1946 года, напечатанный на ротаторе в лагере для перемещённых лиц Парше в Зальцбурге, Австрия. Девиз этого журнала я взял для названия своей статьи.

Начну своё повествование с самого начала.

Мой отец – Иван Денисович Коваленко кубанский казак станицы Незамаевской Ейского уезда. В девятнадцать лет он поступил добровольцем в Белую армию. В 1920 году эвакуировался вместе с армией генерала Врангеля сначала в Турцию, затем в Югославию.

В Югославии отец, окончив водительские курсы, работал шофёром у врача. Позднее, скопив деньги, купил такси, на котором проработал до самой Второй мировой войны.

Отец женился, и в 1931 году родился я. В 1932 – моя сестра Тамара и в 1936 – брат Володя. Вскоре мама умерла. Отец не мог и работать и смотреть за нами. Меня и мою сестру он определил в русский приют для сирот при русском православном монастыре Хопово. За братом смотрели мамины родители.

Монастырь Хопово находился в живописной местности. Сколько там было монашек уже не помню. Запомнилась только пожилая игуменья, да и одна очень властная монашенка высокого роста. Звали её – матушка Федора.

Она и заправляла всей жизнью монастыря. При монастыре была начальная школа. Хотя монашки с любовью и вниманием за нами ухаживали, но всё равно понадобилось время, чтобы привыкнуть жить в приюте без родителей.

Когда мне исполнилось шесть лет, меня перевели (очевидно, чтобы не смущать монашек) в интернат для мальчиков в Белую Церковь, где была русская начальная школа. Там же находился Русский кадетский корпус имени Константина Константиновича Романова, где готовили офицеров для югославской армии, и Русский институт для девочек. За моё пребывание в приюте, интернате и корпусе отец платил немалые деньги.

После окончания школы меня перевели в Кадетский корпус. К этому времени отец женился второй раз, и семья переехала в Панчево, недалеко от Белграда. В 1941 году, после оккупации немцами Югославии, отец, как и многие русские, вступил в Русский охранный корпус (РОК). Будучи водителем, он попал в транспортную часть. Так как отец был в Русском охранном корпусе, меня перевели в интернат в Белград, в пригород Дедине.

Красная армия приближалась к Югославии. Начался массовый уход русских эмигрантов из Югославии. Семья разбилась: сестру перевезли в интернат для девочек в Германию, мачеха с братом оказались в Лиенце, отец – в Клагенфурте, в Австрии, вместе с РОК-ом.

Многие из нашей гимназии вместе с кадетами и преподавателями Русского кадетского корпуса были эвакуированы в Егер, в Судеты, около чешской границы. Там находился немецкий военный аэродром, и мы должны были охранять итальянские, обшитые парусиной, самолёты типа «Савой». Мы также участвовали в противовоздушной обороне, и нас обучали стрелять из спаренных пулемётов. Кадеты были довольны, что им вместо охраны картошки доверили самолёты. Мы залезали в самолёты, а потом рассказывали старшим кадетам, что там находится. Среди них были радиолюбители, которые быстро разобрали радиопередатчики. В самолётах были какие-то баки с неизвестной жидкостью. Как оказалось, это был чистый спирт. Наши эебята их быстро опустошили.

Пришёл приказ: отправить самолёты в Италию. Ни один самолёт не поднялся. Началась паника. Всё это происходило зимой – вокруг наших бараков лежали сугробы. Мы предупредили старших кадет, и они успели выбросить все «сувениры» в снег. При обыске ничего не нашли. Грозили расстрелом, но тут подходила Красная армия, нас опять «подняли» и перевели в город Гмюнд, недалеко от Вены. Там нас поместили в большом здании, служившем до войны почтамтом.

Приближалось православное Рождество. Собрались украшать ёлку. Ёлочных игрушек в продаже не было, да и денег у нас не было. Делали игрушки сами. Были военные фонарики, батарейки и лампочки, а провода не было, надо было его раздобыть. Пошли с ребятами «на разведку». Залезли на чердак и увидели там кабель. Разрезали – там оказались тонкие разноцветные провода. Отрезали длинный кусок зелёного провода для ёлки. Неожиданно, дня через два, нагрянул отряд немецкой военной жандармерии с проверкой. Оказалось, что нарушена телефонная связь между Веной и Мюнхеном. Пошли вдоль телефонной линии и, добравшись до нашего дома, обнаружили обрыв проводов. Всех нас выстроили и стали сначала по-хорошему просить вернуть провода, потом начали угрожать расстрелом. Пришлось показать на кафельную печку, где были спрятаны зелёные провода. Забрали их и наладили связь. Устроили военно-полевой суд, на котором нам пришлось признаться, что взяли их, чтобы украсить ёлку. Так как мы были несовершеннолетние, то нас отпустили, но приказали начальству наказать нас, когда нам исполнится восемнадцать лет. С приближением фронта в суматохе отступления о нас забыли.

Вскоре нам был дан приказ отправиться в Мюнхен в школу парашютистов. Проблемы были с транспортом. Часами простаивали на запасных путях, пропуская военные эшелоны на фронт. Плохо обстояло дело с питанием. На одной из остановок вместе с теми же дружками пошли к бауэрам (фермерам) менять военные одеяла на продукты. Когда вернулись, то нашего эшелона уже не было, и нам пришлось его догонять, не зная в каком направлении он ушёл. Каким-то образом добрались до Зальцбурга, где нашли военную часть, укомплектованную русскими, и присоединились к ней. Американцы беспрестанно бомбили Зальцбург. Многие прятались в бомбоубе жищах, а я предпочитал ходить в парк и сидеть там под деревом или у высокой стены, за которой было кладбище. В один из дней бомбёжка была сильной. Бомбы падали в парк. Одна из них, по-видимому, упала рядом со мной. Больше я ничего не помнил.

Когда я очнулся, вижу, что лежу на могиле. На ней крест и живые цветы. Решил, что я умер и меня похоронили. Удивился! Почему не закопали?! Ощупал себя – кажется, живой, но ничего не слышу. Постепенно пришёл в себя, перекрестился. Догадался, что меня воздушной волной перебросило через стену. Через два года вспомнил об этом кладбище и о цветах, когда учился в гимназии в лагере Парш и ухаживал за одноклассницей. Денег не было. Часто ходил на кладбище и приносил девушкам цветы и не говорил откуда они.

После войны наша семья была опять разрознена. В конце концов мы друг друга нашли через Красный крест и съехались в Зальцбург, правда, вначале без сестры Тамары, которая была в советской зоне оккупации, откуда её хотели вывезти в Советский Союз. Моя мачеха и другие матери туда поехали, с трудом забрали своих детей и привезли в Зальцбург, в лагерь Парш.

В этом лагере для перемещённых лиц была организована церковь, начальная школа и гимназия с хорошим преподавательским составом. Директором гимназии и преподавателем истории у нас был Николай Димитриевич Тальберг, впоследствии лектор Духовной семинарии РПЦЗ в Джорданвиле.

В лагере было несколько политических организаций: НТС (Народно-трудовой союз российских солидаристов), СБОНР (Союз борьбы за освобождение народов России) и другие. Была молодёжная организация ОРЮР – Организация российских юных разведчиков (Русские скауты). Я с самого начала принимал в ней участие.

В русской гимназии, в лагере Парш, со мной на парте сидел мой дружок татарского происхождения. Он не жил в лагере, приезжал на уроки на мотоцикле BMW. Мы все ему завидовали. Как-то он меня отвёз к себе. Это был настоящий австрийский замок под Зальцбургом. Большая территория земли с заброшенным прудом. Здание требовало ремонта. Позже я выяснил, что этот замок купил австриец, разбогатевший во время войны тем, что грабил города на восточном фронте. Он организовал после войны новую австрийскую партию, был избран в австрийский послевоенный парламент и жил в Вене. В замке жил его соратник военных лет, немолодой русский мужчина, и мой школьный дружок, которые исполняли обязанности сторожей замка. Под замком был подвал, разделённый на две части. Одна часть была почти до потолка завалена русскими книгами с печатью Смоленского государственного университета. Первая книга, бросившаяся мне в глаза, была в прекрасном кожаном переплёте с прекрасными гравюрами – «Витязь в тигровой шкуре» Шота Руставели. Я вынес её тайком вместе с другими книгами. После войны трудно было с книгами. Так я начал собирать книги. И совесть меня не мучила – «грабь награбленное»! Позже я передал несколько книг в нашу русскую лагерную гимназию. До сих пор у меня хранится второй том П.Н. Полевого «История русской словесности» издание А.Ф. Маркса в С.-Петербурге 1900 года. Первый том у меня украли по приезде в Австралию. Уже позже, приехав в Австралию, я узнал что на реставрацию этого замка американская Холливудская студия потратила один миллион американских долларов и засняла там фильм «Sound of Music».

Пришло время уезжать из Австрии. Подавали заявления в разные страны. Учили в гимназии английский, испанский, португальский и французский языки. В Канаду требовались портные на швейную фабрику. Подал туда заявление. В лагере была устроена проверка. Дали иголку, катушку ниток и пуговицу, надо было пришить её к рубашке. Смотрели как будем пришивать. Я отрезал метровую нитку, просунул в ушко иголки и стал пришивать пуговицу. Меня сразу же забраковали, увидели, что я не портной. Объяснили, что портные пользуются более короткой ниткой. Поблагодарил за совет и уже больше не подавал заявление на портняжную работу.

Австралия приняла нас, и мы приехали сюда в июле 1949 года на пароходе «Fairsea».

Эстония и Германия
А. Кисляков (из автобиографии)

Я родился в 1918 году в С.-Петербурге. Отец мой, Павел Андреевич Кисляков, потомственный дворянин, родился в Новгороде в 1878 году, окончил Морское инженерное училище Императора Николая I в Кронштадте. В войне с Японией был инженером на миноносце «Решительный». В 1913 году он был произведён в капитаны II-го ранга.

Мать моя Вера Фердинандовна, урождённая Кист, родилась в 1881 году в Севастополе. Её семье принадлежала гостиница «Кист» около Графской пристани.

Пётр Великий был в 1697 и 1717 гг. в Заандаме (Голландия). Там с ним работал кузнец Геррит Кист. По легенде Пётр I взял его в Россию на постройку флота. Когда Кист вышел в отставку, Пётр I подарил ему землю в Крыму.

Наша семья переехала из Петербурга в Таллин, где отец занимал должность помощника директора по технической части Ревельского судостроительного завода, но во время революции мы вернулись в Петербург. Преследование белых офицеров заставило отца покинуть Россию. Он заплатил финскому крестьянину, чтобы тот вывез его по льду в Финляндию. Лошадь и сани были покрыты белым полотном. Двигались только по несколько шагов и то только тогда, когда вращающийся прожектор маяка светил в противоположную сторону.

А мы в Петербурге вынуждены были переехать из квартиры в одну комнату. Матери пришлось работать у сапожника и учиться его ремеслу. Однажды к нам пришли два молодых чекиста. Разговорились и оказалось, что они сыновья священника и помогают желающим перебираться за границу. С их помощью мать, брат Владимир, сестра Ирина и я вернулись опять в Таллин, ставший уже столицей Эстонской республики. Отец был ещё в Гельсингфорсе, а мы поехали на два года в Дрезден в Германию. Меня определили в детский сад, а Ирину и Владимира в школу. Владимир потом уехал в Париж, где стал работать шофёром. Женился на русской, родилась дочь Екатерина. Так как я и моя сестра Ирина говорили по-немецки на чисто саксонском диалекте, то, когда мы возвратились в Таллин, нас поместили в немецкие школы.

При реальном училище были разные кружки – любителей планирования, драматический кружок, танцевальный и другие. На уроках танцев всегда дежурила мать одной из девушек и следила, чтобы соблюдалось положенное расстояние между партнёрами.

В школе преподавали английский язык. Образовался кружок, где говорили только по- английски. Кроме этого, я ещё брал частные уроки английского, что мне в будущем пригодилось. На летние школьные каникулы я уезжал с матерью в курортный городок Хапсалу. Для меня боали в аренду парусную лодку, и я проводил много времени с друзьями на воде и на «аленьких необитаемых островках. Мы пекли картошку и часто ели её полусырой с неизбежными последствиями. Там ещё сохранился домик, в котором останавливался Пётр I. В своё время П.И. Чайковский тоже посетил Хапсалу (в то время Гапсапь) и написал три инструментальные пьесы, назвав их «Воспоминания о Гапсале».

Я с юных лет интересовался техникой, и дома часто проводились дискуссии на эту тему. Я решил стать инженером. В 1936 году я окончил школу и четыре месяца работал практикантом з мастерских. В том же году скончалась мать. Я поступил в Технический университет в Берлине – Шарлоттенбурге и в организацию русских студентов. Нас было около двадцати -еловек, из которых многие стали известными инженерами.

Началась война. Постоянные налёты, бессонные ночи в подвалах. Дипломную работу я успешно сдал по расчёту паровой турбины. После выпуска я работал ассистентом в институте -ри университете в отделе электросварки. Во время войны я работал техническим переводчиком в строительной компании и после войны – у американцев.

Я женился на Нине Кирилловне Коплус, русской из Таллина. В 1947 году в Штутгарте (Германия) родился сын Димитрий. После войны многие русские в Германии старались попасть в США. Я в США не смог попасть. Оказалось, что мой поручитель – владелец завода, который изготовлял секретные государственные заказы, не мог меня, как иностранца, устроить на работу.

После войны я жил в маленьком местечке около Мюнхена в Баварии. Однажды я посетил кино, где показывали австралийский фильм «Большой перегон» («The Big Drive»), в главной роли был Чипс Раферти (Chips Raferty). Чтобы спасти скот от неприятеля во время войны, он гнал громадное стадо с севера на юг Австралии. Фильм был очень правдивый. Меня поразила австралийская природа, аборигены, незнакомые животные.

Этот фильм оставил глубокое впечатление, и я решил ехать в Австралию. Условия были приемлемы, бесплатный проезд, но надо было два года работать по контракту рабочим, куда пошлют, невзирая на профессию.

Через два года мой диплом был признан Институтом австралийских инженеров. Сначала работал на строительстве гидроэлектростанций в районе Снежных гор, потом в Электрической компании, которая строила тепловые силовые станции. Всегда занимался общественной работой: был членом «Кают-компании офицеров Российского Императорского флота и их потомков», много лет был в правлении Русского клуба в Стратфилде и Братства Святого Креста в Кентлине. В 1979 году был награждён королевой Елизаветой II медалью за работу в этнических организациях.

Инженерная практика во время войны
А. Осипов

Начало 1943 года. Я в то время жил с мамой и братом в Риге. Служил я тогда в конторе скобяного магазина «Келлер и сын». Когда пришли советские, магазин был национализирован и назывался «Третья база», а после прихода немцев был возвращён прежним владельцам.

Хотя я и забросил занятия в университете, но всё же числился студентом и изредка даже посещал лекции. Но советская оккупация, неразбериха военного времени, а также неуверенность в завтрашнем дне отбивали у меня всякое желание учиться.

Война затянулась. У немцев из «блицкрига» ничего не вышло. В первые годы войны они упустили момент, когда освобождённые народы Прибалтики и других стран хотели присоединиться к ним в общей борьбе против коммунизма. Теперь у многих пыл пропал. Из-за тяжёлого положения на Восточном фронте немцы вынуждены были начать призыв в армию добровольцев и в конце концов объявили всеобщую мобилизацию. Был сформирован Латышский легион.

В 1943 году подошла и моя очередь. Получил повестку явиться на призывную комиссию. Фирма, в которой я служил, не входила в категорию предприятий, работающих на военные нужды, к тому же я был холостяком.

В назначенный день отправился на призывную комиссию. Место и обстановка непривлекательные. Призывники с угрюмыми и невесёлыми лицами. В помещении накурено. Шум. Громкие разговоры. Всюду снуют люди в разных формах, есть и в штатской одежде. Тут и формы немецкого Вермахта, и СС, и Латышского легиона, и жёлтые формы Организации Тод (ОТ) (1).

Пришёл на медицинский осмотр. Разделся, меня осмотрели, прощупали, постукали, попросили открыть рот и объявили, что я здоров. Я это и без них знал.

В накуренном помещении жду своей очереди. Слегка нервничаю. Одного за другим вызывают людей. Наконец вызывают и меня. Предстал я перед жёлтым «фазаном», откормленным с самоуверенным и не совсем приятным лицом. Просмотрев мой медицинский отчёт, он небрежно спросил, куда хочу быть зачисленным и, как-будто заранее зная ответ, начинает что-то писать на какой-то бумажке. Я заявил, что хочу быть зачисленным в Организацию Тод. Такого ответа он не ожидал. С удивлением посмотрев на меня, спросил: «Почему?» Я ответил, что, будучи студентом инженерно-строительного факультета, хотел бы работать по своей специальности. Кроме того, работая в немецкой организации, смогу приобрести опыт и знания, необходимые в моей профессии, и стану полезным стране. Немец разозлился и, не дав мне договорить, начал обвинять меня в том, что у меня «голубая кровь», что я думаю, что я лучше других и т.д., что все с оружием в руках борются за новую Европу, за свободу, за лучшую жизнь, а я, как видно, хочу увильнуть. Я возразил, что не собираюсь увиливать. По закону имею право выбора: поступить в Латышский легион или как «хи-ви» (2) в немецкую армию или в Организацию Тод, поэтому хочу быть зачисленным в ОТ. И опять повторил, что я студент, будущий инженер, могу быть полезным в этой организации. Немец меня перебил и опять начал разглагольствовать о новой Европе. Затем схватил какой-то лист бумаги, начеркал на нём что-то, пришлёпнул штемпелем и, подавая мне, сказал, что завтра к семи часам утра я должен явиться на сборный пункт ОТ в Старом Городе, и, если не буду там во-время, то за мной придут из жандармерии. Я взял бумагу и вышел обозлённый, но отчасти и довольный. Обычно призывникам давалось время на сборы, но, очевидно, мой немец со злости решил меня наказать.

Времени у меня оставалось мало. Я сел в трамвай и поехал в контору. Оттуда я позвонил маме. Явился к своему начальнику и объявил, что меня призвали, и я пришёл сдавать дела.

На моё место назначили Семёнова, одного из служащих фирмы. Он был русский, очень толковый, симпатичный парень. Выбрали его потому, что надеялись, что его не призовут, а если и призовут, то не так скоро – у него было пятеро детей.

Сдал ему все дела, наскоро объяснив что и как. Под конец рабочего дня мои коллеги заявили, что меня так не отпустят – надо выпить. Откуда-то появился «дзидрайс» (3) и кое- какая закуска. Проводы начались в рабочее время и затянулись допоздна.

На следующее утро чувствовал себя «нехорошо». Тем не менее встал во-время и отправился в Старый Город по указанному адресу. Отыскал дом. Пробую одну дверь – закрыта, другую – тоже закрыта. Пытаюсь открыть ворота. Выходит какой-то старик, видимо дворник. Спрашивает, что мне надо. Отвечаю, что ищу сборный пункт ОТ и показываю ему бумагу. Прочитав, улыбнулся и сказал по-латышски: «Сынок, дом-то правильный, но сборы обычно бывают два раза в месяц, а последний был всего несколько дней тому назад». Видя по моему лицу, что я ему не верю, он вытащил из кармана связку ключей и сказал, что ключи эти от дома, и никто в дом не может попасть без его ведома. И опять-таки с улыбкой посоветовал мне отправиться домой и хорошо выспаться и придти дней через десять. Я облегчённо вздохнул. Был рад такому исходу дела, но и был зол на этого проклятого немца, сыгравшего со мной такую злую шутку. Поехал домой, лёг спать.

Через десять дней отправился на сборный пункт. Там меня назначили в одну из групп ОТ на железнодорожные работы в Шкиротава (4). Выдали удостоверение и железнодорожный билет. На следующее утро я был уже на работе, явился в канцелярию и был зачислен в группу из четырёх человек. Получили мы всё необходимое для работы: лопаты, кирки, грабли. И так начали свою работу по постройке новой Европы. Я попал в немецкую строительную фирму «Josef Riepl GmbH, Regensburg», мобилизованную во время войны, как и многие другие фирмы. Весь технический персонал – специалисты, механики были немцы, рабочие набирались на местах. Я был одним из них.

Я начал работать в Шкиротава 5 марта 1943 года. Ничего особенного там не строилось. Казалось, что все работы по расширению этого узлового центра уже были закончены. Мы там больше «убивали время», чем работали. Приводили всё в порядок, чистили, убирали.

Через несколько дней, когда я работал около немца, который устанавливал свой нивелир, я сделал несколько «технических» замечаний относительно его работы. Он спросил, откуда я это знаю. Я сказал ему, что я студент Латвийского университета и что в 1940 году работал землемером в районе Зилупе – Pasience un Brigu pagasti. Он сказал, чтобы после обеда я зашёл в контору, что я и сделал. После своего рода интервью мне сказали, чтобы я сдал свою лопату и другие инструменты и что теперь буду работать в конторе, помогать в технических делах. Я, безусловно, был рад своему «повышению». Следующую неделю почти никакой работы не было. Мне «по секрету» сообщили, что вся их часть, вся фирма, переезжает отсюда на север Эстонии в город Ёхве на западе от Нарвы. Мне предложили добровольно присоединиться к их фирме на положении штатного служащего и сказали, что я буду получать такое же жалованье, как и немцы, жить в их бараке и иметь те же привилегии, что и они. Я сказал, что подумаю. Поговорив об этом дома и обсудив, я согласился. Фактически другого выхода у меня не было.

Несколько дней ушло на погрузку специального поезда. Грузили маленькие локомотивы, вагонетки, узкоколейные рельсы со шпалами, экскаваторы, инструменты, материал, складные бараки. Мне выдали «Маршбефел», и я должен был явиться в Ёхве в определённый день, куда и отправился после короткого отпуска пассажирским поездом. В Ёхве мы должны были увеличить железнодорожный узел, построить дополнительные линии, здание для ремонта локомотивов, мастерские, поворотную платформу и другие железнодорожные сооружения.

Я был доволен своей работой. Официально я считался техником и заведовал всеми землемерными работами, инструментами, был чертёжником, техником и переводчиком. Жил в хорошем бараке. Ко мне хорошо относились. Главный начальник, герр Арбингер, инженер, по чину офицер ОТ, партиец, но удивительно интеллигентный, дружелюбный и гуманный человек. Номер два, немец, который меня «нашёл», герр Витманн, был главным руководителем работ, знал своё дело, но был груб и относился к рабочим не совсем хорошо. С ним у меня особенно дружеских отношений не было. Ко мне он относился вежливо, но «прохладно».

Скоро мне в помощь прибыл студент по фамилии Александрович. Он должен был приехать вместе с нами, но получил отсрочку, так как его жена ожидала ребёнка. Работа наша здесь была очень интересной. Прекрасная практика по инженерно-строительному делу. На этой работе я многому научился.

Немецкий начальник станции Ёхве оказался очень хорошим интелли гентным человеком. У нас с ним установились хорошие отношения, нашлись общие интересы. В свободные дни мы втроем (он, Александрович и я) ездили в Нарву, где осматривали оборонительные укрепления и валы прошлых столетий. На несколько дней я съездил в Ревель навестить родственников.

Однако через несколько месяцев работа закончилась, и нас перебросили через границу в сторону Ямбурга, для сооружения военных укреплений, которые велись под наблюдением военных специалистов. Пока шла погрузка и переезд, я получил отпуск и провёл несколько дней в Риге. Здесь у меня появились новые интересы и я, захватив необходимые документы, вернулся в «ставку» и подал заявление об уходе. Мой начальник знал, что я хочу и куда хочу идти, и препятствий не чинил. Затруднения были со стороны военных, под командой которых мы находились. В конце концов после немалых затруднений и благодаря ходатайству герра Арбингера меня отпустили, и я вернулся в Ригу, где началась новая глава в моей жизни. Так закончилась моя служебная карьера в организации ОТ.

Года два спустя после войны, попав в лагерь Ди Пи в Регенсбурге, я случайно встретился в городе с герром Арбингер. Он был рад видеть меня, но был заметно смущён. Пригласив меня к себе и познакомив с женой, он рассказал, что после моего отъезда работы по сооружению проходили в тяжёлых условиях и вскоре после того, как все работы были закончены, прибыли немецкие сапёры и взорвали все укрепления.

В то время немцам жилось не совсем хорошо, и каждый раз, когда я навещал его, приносил продукты, которые мы получали в лагере, в благодарность за его гуманное отношение ко мне и рабочим, находившимся под его руководством.

1. Организация ТОд (ОТ) названа в честь Фрица Тода, известного немецкого инженера, прославившегося постройкой в Германии автострад.
2. «Хи-Ви» – «добровольцы», мобилизованные иностранцы, не немцы. Они тоже носили немецкую военную форму, но были вспомогательным, не боевым персоналом. Они обычно служили как шофёры, ухаживали за лошадьми, работали на кухне, на складах и т.д.
3. «Дзидрайс» – латвийская водка. В переводе означает «прозрачная».
4. Шкиротава-Сортировочная, огромный железнодорожный узел в окрестностях Риги.

В Шанхае
Ю. Ухтомский, из «Очерка о семье Ухтомских»

В феврале 1938 года я распрощался с Харбином, со всеми его прелестями, недостатками, соучениками, друзьями и подругами, которые до этого играли важную роль и вдруг остались где-то далеко на железнодорожном вокзале. Мой поезд, наконец, двинулся на юг, в мир, о котором я не имел ни малейшего понятия и к которому был совершенно не подготовлен, но который меня безудержно привлекал своими экзоти ческими иллюзиями, выметая всё прошлое из возбуждённого воображения. Чувство разлуки и потери не оставляло меня только в отношении нашей семьи (Ухтомские – Ред.).

Мой отъезд не был для меня освобождением от какого-либо ограничения свободы, так как никаких ограничений мама не создавала, но состояние неведения и полнейшей тайны будущего волновали меня. Скромная лепта, которую я вносил регулярно в семейный бюджет, с моим отъездом прекратилась, и я не знал, что произойдёт в будущем, когда я окажусь в таинственном Шанхае. Это тревожило и наводило тоску.

Путешествие прошло без всяких затруднений. От Харбина до Дайрена около 900 километров по железной дороге. Пассажирские поезда шли днём и ночью, так как деятельность китайских партизан не была эффективна в южной части Маньчжурии. Весь путь занимал около 24-х часов, с поезда на пароход в то же утро. Пассажиры третьего класса помещались на полу трюма, где они удобно устраивались, постелив своё одеяло на свободное от других одеял пространство. Пароход отчаливал около трёх часов пополудни и на следующее утро прибывал в Циндао. Пассажиры на Шанхай оставались на борту судна, так как остановка в Циндао была очень короткой. До Первой мировой войны Циндао был под немецким административным контролем, и это сказалось на архитектуре города. Летом Циндао был стоянкой иностранных военных флотов и местом отдыха скучающих шанхайских дам, спасающихся от шанхайской духоты и монотонности семейной рутины на отличных пляжах и з весёлых ночных ресторанах, в прохладе и романтике приморского курорта.

В Шанхае пляжей не было, но бассейны для купания существовали в привиле тированных клубах. Публичный бассейн был для простого народа и, конечно, не посе щался уважающими себя представителями иностранной колонии или хорошо устро енными резидентами русской национальности, для которых смешанное купание с китайцами было бы просто немыслимо.

От Циндао до Шанхая около суток пути, в зависимости от погоды, а погода не подвела! Путь от Харбина до Шанхая пролетел как во сне. Созерцание необозримой синевы моря, которое я увидел в первый раз, и не мог оторвать от него глаз, проводя всё свободное от сна время на палубе нашего маленького японского парохода, делавшего регулярно пассажирские рейсы между Дайреном и Шанхаем. Ясная солнечная погода и прохлада морского ветерка сделали эту поездку незабываемым удовольствием и только из-за этого имело смысл эаспрощаться с Северной Маньчжурией.

На географической карте Шанхай отмечен на берегу Жёлтого моря, в действи тельности же Шанхайский порт расположен на глубокой и широкой реке Вампу, южном притоке могучей Янцзы и довольно далеко от открытого моря, вне влияний морских приливов и отливов. Туда заходят суда глубокой осадки, откуда они, свободно развернувшись, могут уплыть в любое зремя дня и ночи. При входе в порт Шанхай, пароход медленно двигается вдоль низких берегов, застроенных сооружениями складов, фабрик, ремонтными верфями для починки судов, их двигателей и паровых котлов.

Торговля Китая со всем миром продолжала функционировать в 1938 году на довольно зысоком уровне, несмотря на то, что в июле 1937 года Япония высадила десант в окрестностях Шанхая после жестокой артиллерийской подготовки и авиабомбёжки, нанесшей катастрофические разрушения в китайской части города. Японцы захватили китайский Шанхай, но не тронули территорий интернациональных концессий, которые заняли позицию оборонительного нейтралитета. Япония не торопилась и на этот раз решила европейцев и американцев оставить до поры до времени в покое.

Подплывая к Шанхаю 26 февраля 1938 года, я ничего не знал об этих событиях. Из- за военного напора Японии на Китай начали нарушаться установленные десятками лет традиции * стиль жизни привилегированных европейских резидентов Шанхая, что косвенно отразилось на стандарте жизни русских людей.

Наш пароход причалил к Shanghai Hong Rew Wharf недалеко от знаменитого Банда с его величественными зданиями банков, учреждений, отелей, консульств и главных контор пароходных компаний.

На пристани меня ожидали родственники: Женя и её муж Константин Иванович. У них был двухместный форд-купе. Меня вместе с моим чемоданом посадили в задний багажник. Погода была пасмурная, и всё вокруг выглядело в сером свете. Шанхайские улицы и движение по ним было немыслимо сравнить с харбинским спокойным и неторопливым темпом. Люди кишели, и пешеходы не помещались на тротуарах, сходили на дорогу, не обращая никакого внимания на автобусы и автомобили, и рикши, которые, как могли, конкурировали с массой движущихся во всех направлениях людей. По дороге к Жене на Французскую концессию, где они жили, мы заехали в казармы Русского полка.

Когда Константин Иванович и я подошли к воротам, часовой при появлении его вытянулся з струнку и отдал честь. Константин Иванович был в чине майора и командовал Третьей ротой Добровольческого полка, состоявшей из русских резидентов, считавших своим долгом жертвовать своим свободным от работы временем для того, чтобы принимать участие в строевых занятиях, тренировке с оружием и тактических упражнениях. В экстраординарных обстоятельствах они должны были способствовать обороне Шанхая в рядах Русского полка, состоявшего из двух рот регулярных, прекрасно тренированных, дисциплинированных и всегда готовых к действию солдат и офицеров, обмундированных и вооружённых по стандартам английских пехотных частей.

Квартира Жени находилась на третьем этаже благоустроенного многоквар-тирного здания на Рю Дюбай. Их светлый и удобный аппартмент состоял из небольшой гостиной, маленькой столовой с кухней, спальни и современной ванной комнаты. Для меня была приготовлена раскладная походная кровать.

На следующее утро Константин Иванович отправился на работу на Интерна-циональный сеттльмент – так называлась Английская концессия, где он имел должность сборщика муниципальных налогов. Женя повела меня ознакомиться с Шанхаем. День был солнечный и ясный – погоду можно было сравнить с поздней весной в Харбине.

Главная торговая улица европейской части Французской концессии – Авеню Жоффр – выглядела нарядно и богато. Встречные европейцы были легко и элегантно одеты и были совсем не похожи на наших харбинцев, одетых в тёплые и неуклюжие ватные шубы, в которые они кутались в это время года и какими они остались в моей памяти на заснеженных улицах далёкого Харбина.

Мы заходили в гастрономические магазины, останавливались у цветочных лотков, и я с удовольствием и усердием выполнял роль носильщика многочисленных покупок. Женя решила зайти к своим близким знакомым, где представила меня госпоже Р. и её сыну Андрею, которому было около двадцати лет. Меня поразили акцент Андрея и его не особенно твёрдое знание русского языка, но очень изысканные манеры и осанка. Отец Андрея, бывший гвардейский офицер, благодаря знанию английского языка, занимал хорошее положение в муниципалитете Интернационального сеттльмента. Андрей получил среднее образование в одной из английских школ в Шанхае и, конечно, русского языка не учил. С первого взгляда нам было совершенно ясно, что нам не по пути. Лет через восемь мы встретились и не проявили друг к другу особенного интереса после долгой разлуки.

Русские молодые люди, получившие образование в иностранных учебных заве-дениях, держались от нас, харбинских провинциалов, на расстоянии, считая, что нам до них было далеко. Конечно, харбинцы не были для них серьёзными конкурентами в поисках работы. Ангийский или французский языки были их несокрушимым преимуществом над нашим «невежеством».

Через два дня после моего приезда Женя пригласила своих близких друзей к ужину. Две пары, люди среднего возраста сорока-пятидесяти были представлены мне не по именам и отчеству, как это было принято в старомодном традиционном Харбине, а как «Саша», «Миша», что, очевидно, было принято в Шанхае из-за английского обычая называть даже пожилых людей просто по имени. Мне было трудно привыкнуть к такой форме обращения и я избегал, как мог, произносить их имена. Я нашёл, что они были людьми воспитанными и интеллигентными, судя по их манерам и отличному русскому языку, хотя насыщенному английскими словами и восклицаниями. Все они относились ко мне со вниманием и выражали сожаление что я не знаю иностранных языков, конечно, имея в виду незавидные перспективы в отношении моей будущей работы, если такая для меня найдётся.

Константин Иванович был человеком энергии и дела. Он позвонил своему соратнику по лейб-гвардии Павловскому полку, бывшему генералу Адамовичу, командиру Русского вспомогательного отряда при французской полиции, который тут же назначил мне явиться в штаб отряда третьего марта с моим эмигрантским паспортом.

В назначенный день вся процедура приёма меня в отряд заняла всего несколько минут, после чего я был отправлен к главному муниципальному врачу по фамилии Veillieux. Доктор Veillieux в этот день руководил медицинским осмотром нескольких сот зарегистрированных проституток, которые стояли гуськом в длинной очереди перед дверьми его приёмной с регистрационными книжками, на которых ставилась муниципальная печать с датой. При малейшем симптоме заболевания книжка конфисковывалась, и с этого момента та или иная не имела права заниматься своей древней профессией легально и уходила в отпуск до полного выздоровления.

Меня доктор осмотрел в тот же день. Разница была только в том, что я не стоял в очереди с регистрированными профессионалками, но был осмотрен наспех и поверхностно и получил муниципальную печать на право работы. Мне было тут же объявлено, что я принят в Отряд солдатом и что я должен явиться в казармы второй роты на пост Жоффр в восемь часов утра пятого марта 1938 года.

Прожил я у Кости с Женей только одну неделю и был очень доволен, что не был им обузой на более продолжительный срок и был рад моей независимости…

… В русской части Французской концессии были построены две православные церкви, функционировало Офицерское собрание, занимавшее отличное здание типа колониальных резиденций викторианской эпохи с небольшим тенистым и уютным садом. Танцевальный зал русского спортивного общества не занимался классовыми подразделениями, и вход был доступен не только бывшим офицерам, но и представителям всех классов и сословий, которые по воле судьбы оказались в Дальневосточном Вавилоне.

Неподалёку расположился Французский клуб, который блистал своей ослепи-тельной белизной и был совершенно недоступен для простых смертных русского происхождения, так что его залы, библиотека, теннисные корты, бассейн для плавания, гимнастический зал и коктейл-бар для нас не существовали. Наискосок от французского клуба находился небольшой театр «Лайсиум», в котором процветала культурная жизнь русского Шанхая. В «Лайсиуме» организовывались и успешно проходили сезоны оперы, оперетты, балета и концерты приезжих гастролёров. В русской части Французской концессии на живописном перекрёстке обсаженных деревьями улиц был поставлен великолепный памятник А.С. Пушкину.

Русские механики успешно конкурировали с китайцами в области автообслу-живания. Китайцы ещё не успели догнать европейцев на поприще инженерной профессии. Несколько таких мастерских находились в этом районе.

В зажиточной части Французской концессии высились многоэтажные здания удобных аппартаментов и живописные особняки английских, французских и других европейских резидентов, занимавших руководящие должности в коммерческих и административных организациях. Там же были полуособняки-полукрепости китайских миллионеров, нанимавших русских телохранителей, считая их бесстрашными и преданными в отличие от своих трусливых соотечественников.

… Пятого марта я проснулся очень рано и, поспешно сложив свои пожитки, отправился в казармы Отряда, расположенные в одном из зданий полицейского комплекса, который назывался Пост Жоффр в честь доблестного маршала героя Великой войны 1914-18 гг. Дежурный сержант проводил меня в комнату, где стояли пять двухэтажных кроватей. Там я оставил свой чемодан. Через несколько минут я был в кладовой каптенармуса, который снабдил меня формой, ботинками, кожаными крагами, фуражкой, стальной каской, кобурой с ремнём для Браунинга, винтовкой образца «Маузер» с соответствующим штыком и патронташем, полицейской палкой, сделанной из толстого стального каната длиной в 70 см и обшитого кожей с французским названием – «Матрак». Мне был выдан металлический номер 140, который прикреплялся к воротнику мундира. Мундир был немного мешковат, и в его воротник могла свободно уместиться ещё одна моя шея, но это не было виной мундира, а скорее подчёркивало моё хилое телосложение и юность, хотя через несколько дней мне должно было исполниться девятнадцать лет. На вид мне можно было дать шестнадцать и о бритье беспокоиться не приходилось.

Взвалив на себя новое «облачение» и вооружение, я вернулся в свою комнату, где меня встретил мой прямой начальник – капрал, который познакомил меня поверхностно с правилами военного уклада жизни, после чего мы с ним отправились обедать в ротную столовую.

Столовая была на тридцать человек. Гремело радио запоздалой рождественской музыки. Капралам полагался отдельный стол, а у сержантов была своя столовая.

Обед в этот день был масленичный. Откуда-то из кухни китайцы-бои приносили горячие блины. На столах была сметана, растопленное масло и красная икра в неограниченном количестве. Среди моих сослуживцев я узнавал многих харбинцев, но большинство были люди, которых я не знал. Все были молодые люди, бодро настроенные, весело и энергично уничтожавшие блины, неистощимым потоком поступавшие из ротной кухни, где неустанно трудились китайские кулинары, отлично знавшие своё дело.

Кроме меня, пятого марта в Отряд поступил Олег Г., окончивший в Харбине гимназию им. Достоевского в 1935 году. Он, как и я, учился на Горно-химических курсах, но из-за тяжёлого материального положения после смерти отца решил перебраться в Шанхай.

После отличного обеда и краткого ознакомления с окружающей обстановкой мы с Олегом в два часа пополудни в полном обмундировании под командой критически обозревавшего нас капрала были выстроены в одну шеренгу по росту и в течение двух часов интенсивно обучались военному строю и французским командам. Остальная часть дня была занята уроком обращения с оружием – сборкой и разборкой пистолета Браунинг и винтовки «Маузер» немецкого образца.

Ужин был не хуже обеда, и это имело для меня большое значение в те отдалённые времена. Погода днём была прекрасная, но ночь была холодная, и я мёрз под одним солдатским одеялом. Моя предвзятая идея, что Шанхай – это тропический «рай», была сокрушена в одну ночь.

По утрам у нас с Олегом были строевые занятия и маршировка с винтовкой, а после обеда со взводом солдат, которые не были в это время заняты на полицейской службе.

… Постепенно я познакомился со всеми моими соратниками по комнате. Из-за расписания дежурств, одни спали днём после ночной службы, другие, будучи свободны, из казармы исчезали, остальные несли дневную службу, и я их не видел. Те, кто был в резерве на случай беспорядков, обычно проводили время в столовой, где читали, играли в карты. Каждого из нас по несколько часов в неделю «дрессировали» на обширном дворе полицейской станции строевыми занятиями. Часто проводились занятия с пулемётами различных конструкций: тяжёлые – «Гочкиса» и «Максима», а также лёгкого образца и системы Томсона. Эти смертоносные машины каждый из нас должен был уметь быстро разбирать, собирать, а также знать название их частей по-французски. Раз в неделю был урок французского языка, но из-за расписания дежурств попасть на урок удавалось один раз в пять-шесть недель.

Отряд состоял из двух рот и насчитывал около четырёхсот человек, которые были размещены в трёх казармах в разных частях концессии. С моей точки зрения, Отряд делился на две части: одна – это мы, простые солдаты, а другая – они – капралы, сержанты, прапорщики и офицеры. Наша роль – беспрекословное повиновение, их же роль – это неустанное стремление проявить свою власть муштрой, соблюдением ритуалов, отданием чести, замиранием в состоянии «смирно» и в соблюдении титулов: «Разрешите обратиться, господин сержант!», «Так точно!», «Никак нет!», «Слушаюсь!», «Разрешите войти!», «Разрешите выйти!»

Проводить в жизнь эту неустанную дисциплину и муштру было много начальства и, конечно, новобранцы были беззащитной мишенью каждого деспота, который считал своим священным долгом так или иначе проявить свою власть и в самой саркастической форме читать нотации при любом удобном случае. Физические воздействия были совершенно запрещены, и насилие могло быть применено только в случае буйного или пьяного поведения.

… Моё жалованье было сорок долларов в месяц. На расходы минимально уходило около десяти долларов. Двадцать долларов в месяц я регулярно отправлял маме в Харбин. В этом я не отличался от других моих сослуживцев. Олег Г. переводил регулярно почти всё своё жалованье до тех пор, пока его мать не приехала в Шанхай через два года. На оставшиеся десять долларов я заказал себе у китайского портного летний костюм за тридцать шесть долларов, который я выплачивал четыре месяца. Портной всё делал в кредит, в результате чего в конце мая я был прилично одет и с долгом в двадцать шесть беспроцентных долларов.

Трудные годы
В. Д’Аквино-Морозова

Я родилась в Сибири в городе Красноярске, который стоит на берегу Енисея – великой и прекрасной реки, воспетой многими поэтами. Суровая сибирская природа поражает своей красотой и богатством: бескрайняя тайга, ягоды, орехи, охота на диких зверей и, конечно, серебро и золото.

Мой отец Иван Матвеевич Антонов был единственным наследником золотых приисков, которые назывались «Спасское». Там, среди юрт калмыков и бурят, возвышался огромный деревянный дом, в котором жили хозяева с большим штатом прислуги. Постоянно устраивались приёмы гостей, скакали лучшие в округе рысаки, погреба ломились от провизии и вина. Моя мать Анастасия Ивановна была актрисой провинциального сибирского театра, часто ездила с труппой на гастроли по Сибири. Однажды отец увидел маму на сцене и влюбился. Его покорили её красота, скромность и мягкий характер. Вскоре они поженились. Сначала у них родился мой брат Володя, а через три года родилась и я.

Во время революции мой отец потерял всё , и вскоре был вынужден уехать из родных мест, взяв с собой Володю. Я больше никогда их не видела. Только после Второй мировой войны через Красный Крест я узнала, что в суровую зиму 1942 года во время осады Ленинграда немцами Володя умер от голода.

С раннего детства меня учили балету и музыке. Учителя считали, что у меня талант. Нам с мамой пришлось много скитаться по городам Сибири. Можно сказать, что я выросла за кулисами театра. Стала выступать в мамином театре и организовала свои «труппы» из детей- соседей. Выступления шли во дворе (публикой были родители) или в гимназии во время большой перемены, когда учителя жевали свои бутерброды и терпеливо смотрели на всё, что было предложено юными артистами. Школьникам эта игра в театр нравилась, так как я уже могла их кое-чему научить: как гримироваться, шить костюмы или танцевать.

В Чите мы познакомились с известным режиссёром Анатолием Тольским, приехавшим туда для открытия «Театра миниатюр», который каждую неделю давал новую программу. Он обратил на меня внимание и стал давать мне роли. Под его руководством я прошла театральную школу лучше, чем в любой драматической студии. Тогда же я начала иногда выступать в балетной труппе оперетты и оперы города Читы.

Трудное материальное положение заставило нас переехать к маминой сестре в Красноярск, но и там жизнь была тяжёлой, особенно преследовали верующих.

Однажды мы с мамой вышли из дома налегке (чтобы не привлекать внимания), сели в поезд и поехали во Владивосток, откуда в трюме японского парохода уплыли из России, ещё не сознавая, что покидаем родину навсегда. В Токио нас не выпустили на берег, так как у нас были советские паспорта. Правда, нас накормили рисом и сухой рыбой, и опять в трюме мы поплыли в Китай. Но мир не без добрых людей. В Харбине мы встретились с гречанкой, которая, видя наше бедственное положение, помогла мне получить работу в кабаре «Фантазия». Помню первый за долгое время горячий ужин да ещё пирожное! Вскоре мы уехали в Тяньцзин, где мне сразу, «с корабля на бал», удалось устроиться в Английский клуб певицей и танцовщицей. Для первого выступления я выбрала «Испанский танец» под музыку из оперы «Кармен». После этого я стала выступать в клубе каждый день и к тому же давала уроки гимнастики и танцев в китайских школах. Наше материальное положение намного улучшилось.

Через год мы с мамой уехали в Шанхай. Там набирали артистов в русский балет и драматическую труппу в театр «Лайсеум». Режиссёром был С. Корнилов, балетмейстером Н. Сокольский. Меня приняли и в балет и в драматическую труппу. Мои уроки балета и музыки возобновились. Моей учительницей по музыке и духовным руководителем стала Е.М. Левитина, профессор по классу рояля в китайской консерватории. Она получила музыкальное образование в Петербурге и была очень религиозной и высоко культурной женщиной. Е.М. Левитина настояла, чтобы я поступила в вокальную студию. Мне пророчили будущее певицы. Я стала выступать и несколько раз пела в сопровождении симфонического оркестра. Но профессиональной певицей я не стала: меня больше интересовал драматический театр.

Однажды во время экскурсии по городу я познакомилась с приехавшим из Гонконга в Шанхай Луисом Августом Д’Аквино. Прощаясь с нами, он сказал моей маме: «Я женюсь на вашей дочери». И через некоторое время мы поженились и поселились в двухэтажном доме, где были голубая гостиная, театральная комната и стеклянные двери, выходящие в сад.

В то время в Шанхае была маленькая деревянная церковь – храм Св. Георгия. Я пела в церковном хоре и работала в сестричестве. Вместе с Е.М. Левитиной собирали средства на постройку нового храма «Споручница грешных». Владыка Симон заложил первый камень постройки храма. Вскоре он внезапно скончался. Вновь назначенный Владыка Иоанн занялся достройкой храма и открыл приют Тихона Задонского. Моя счастливая жизнь в окружении таких людей и вместе с любящим мужем продолжалась недолго. Началась Тихоокеанская война. Японцы захватили город и стали расправляться с «врагами». В это число попали и мы с мужем, так как у нас было британское подданство. Сначала арестовали и посадили в лагерь мужа. Там он заболел туберкулёзом и умер в конце войны. Потом стали преследовать и оскорблять меня как японцы, так и немцы: две немецкие семьи вселились в наш дом.

В конце войны меня свалила тяжёлая болезнь желудка, и японцы увезли меня в больницу Русского православного братства, где больных лечил немецкий врач, который, как потом выяснилось, вместо лекарства давал больным сладкую воду. Спасли меня врачи австралийского Красного Креста, которые и отправили меня в Австралию. Плыла я на датском грузовом пароходе с остановкой в Маниле. Везде видели следы войны. Благодаря прекрасной пище, я стала быстро поправляться.

21 сентября 1946 года прибыли в австралийский порт Перри, откуда на поезде меня отправили в Сидней. Меня встретила г-жа В. Принц, бывшая старшая сестра шанхайского Св.Георгиевского храма, помогла устроиться и снять комнату. Вскоре я начала давать уроки музыки и сама продолжала заниматься и совершенстввоваться в пении. В 1948 году я получила премию на радиоконкурсе, исполнив «Соловья» Алябьева и первый приз на конкурсе оперных певцов за исполнение арии Джильды из оперы Верди «Риголетто».

Собрав талантливую русскую молодёжь, я ставила театральные постановки и оперетты с хором и балетом, что и послужило началом русского театра в Сиднее.

Мои воспоминания
Ю. Понькин

В 1929 году мой отец – белый офицер – бежал со своей семьёй из Советского Союза в китайскую провинцию Синьцзян. Мне в то время было семь лет. Всё в Синьцзяне было для меня новым и необычным: лица, одежда, яркие непривычные для моих глаз цвета, китаянки в розовых и красных штанах, палочки, которыми они ели, и мне казалось, что я никогда не научусь пользоваться ими, и многое другое.

Первое, что поразило по приезде моё детское воображение – это китайские постройки, так не похожие на те, которые я видел в России. Особенно большое впечатление на меня произвели высокие крепости с зубчатыми глинобитными стенами, с башнями-бойницами над воротами и на углах. Удивляли причудливые китайские кумирни и каменные львы, стоящие у входа в государственные учреждения.

У меня, семилетнего ребёнка, невероятный восторг вызывал китайский театр с его красочно разодетыми актёрами. Сцена находилась почти на высоте человеческого роста, перед ней под открытым небом собирались зрители, с интересом наблюдавшие за всем происходившим на сцене. Хотя я и не понимал о чём говорят актёры, но по их движениям, мимике и жестам догадывался, что идёт комедия или драма. Было забавно наблюдать как артист ловко и быстро снимал с себя до сорока шёлковых штанов, причём все они были разного цвета. Мне становилось очень страшно, когда на сцене дрались мечами или копьями. Иногда актёры были в масках, которые наводили на меня страх. Когда же они выступали без масок, то их лица были искусно разрисованы. Во время представления играли на китайских струнных инструментах и дудочках, издававших пронзительные звуки и резавших слух. Позднее я узнал, что все женские роли в китайском театре исполняют мужчины.

В Синьцзяне я в первый раз увидел мусульманские мечети с их высокими минаретами. Впервые увидел мусульманок, покрытых чадрами; мне их было очень жаль, и мне казалось, что им хотелось смотреть не через чёрную волосяную сетку и не украдкой, а как все. Мусульманки в Синьцзяне, как и во всём мире, бесправны. Живут они замкнутой жизнью. Их продают и покупают.

Мне запомнилось, как в Синьцзяне праздновали «Чаган» – китайский Новый год. Празднество, начинавшееся с традиционных хлопушек, проходило ночью на Центральной торговой улице, часть которой освещалось множеством разноцветных бумажных фонарей. Центром внимания был золотой гигантский дракон с раскрытой пастью, гнавшийся за огненным шаром; от его головы и всего тела исходил свет. Он как был плыл по воздуху, извиваясь всем телом, и казалось, что он живой. Все движения дракона сопровождались ударами гонга и барабанов. За драконом «плыли» лодки. Складывалось такое впечатление, что они действительно плывут, качаясь на волнах.

На всю жизнь запомнились мне парящие в воздухе китайчата в красивых шёлковых одеждах. Я долго стоял, раскрыв рот, и смотрел на них, не понимая как они могут держаться в воздухе и не падать. Потом отец объяснил мне, что они привязаны к шестам тонкой проволокой, которую не видно было в темноте. И среди них я увидел китайчонка с нашего двора.

Часто с мальчишками я бегал смотреть китайские похороны: впереди похоронной процессии шли трубачи, некоторые из них производили такие пронзительные жалобные звуки, что сбегались люди. Все близкие родственники были в белых одеждах, на голове у них были белые повязки. Вслед за музыкантами шёл старший сын, одетый в белое и с белым посохом в руке. Процессию завершали плакальщики-профессионалы, которые громко плакали и рвали на голове волосы.

Из всех процессий больше всего нравилась мне свадебная. Она, пожалуй, была самой красивой и торжественной. Искусно размалёванную невесту в роскошном шёлковом наряде несли в золотом паланкине, а впереди неё несли красные сундуки с приданым, чем больше сундуков, тем богаче невеста.

Когда мы приехали в Синьцзян, то увидели, что у большинства китаянок какая-то странная ходульная походка и очень маленькие ножки. Нам объяснили, что в Китае испокон веков существовал варварский обычай подгибать пальцы под ступню и бинтовать ноги восьмилетним девочкам. После китайской революции 1911 года он был запрещён, но я ещё долго видел в Синьцзяне старых китаянок на маленьких ножках.

В 1935 году свадебная процессия была запрещена дубанем Шен Шицаем. Новый год праздновался уже без дракона и лодок, на похороны не разрешалось приглашать музыкантов и плакальщиц, так как всё это стало считаться буржуазными предрассудками.

Прошли годы и, будучи уже в Шанхае, я, к своему удивлению, опять увидел свадебную процессию, о которой давно уже забыли в Синьцзяне.

Судьба нашей семьи
А. Ястребова (Кудрявцева)

Наша семья Кудрявцевых переехала на жительство из Харбина в Дайрен в 1937 году. Это был свободный незамерзающий порт, и туда приезжали на лето дачники из других городов Китая. Так как русских там было очень мало, человек семьсот, то папа планировал переезд в Шанхай. Но началась война, которая изменила все наши планы. Последние годы войны были трудными. Не хватало угля, продукты стали выдаваться по карточкам. Рыбу можно было купить только в какой-то определённый день недели, а мясо вообще исчезло с прилавков. Его можно было приобрести только «из-под полы» по дорогой цене у знакомого торговца-китайца. Приходилось довольствоваться туфой, поджаренным луком и сухими японскими лепёшками. Кашу из гаоляна и чумизы мы не могли проглотить. Из-за отсутствия зелени мы были лишены витаминов, и на теле стали появляться нарывы. Появились очереди за молоком, за сигаретами. В магазинах исчезли товары, и приказчицы- японки, стоя у полупустых прилавков, обычно вежливые и учтивые, стали неприветливы и приходящих покупателей игнорировали молчанием. Иногда в трамвае можно было нарваться на грубость пьяных японцев.

Среди русского населения возрастали антияпонские и антинемецкие настроения, и люди переживали и радовались военным успехам русских. Многим казалось, что если люди воюют за свою родину, значит в Советском Союзе произошли большие перемены, иначе народ не стал бы бороться за эту власть. Но всё это высказывалось шёпотом, только среди единомышленников, так как открыто говорить было далеко не безопасно. Среди русского населения были доносчики, завербованные японцами под страхом ареста.

Молодёжь в обязательном порядке посещала курсы японского языка, а также военные занятия. Нам всем пришлось сшить себе военные формы защитного цвета – пиджаки, шаровары и пилотки, и в определённые дни проходить военную подготовку. Даже нас, девушек, учили стрелять из тяжёлых ружей старого образца, которые мы с трудом поднимали.

Закончилась война в Европе. Разгром немцев и победоносный вход советской армии в Берлин радовал русских эмигрантов. Но для жителей Дайрена мало что изменилось. Япония или «Ниппон», как всем русским велено было называть её, ещё воевала с Америкой. 6 августа 1945 года была сброшена атомная бомба на город Хирошима. А через два дня началась зойна Японии с Советским Союзом. Положение было напряжённое, исход неизвестен.

16 августа после короткой девятидневной войны Япония капитулировала. Город замер. Японцы притихли и попрятались, как мыши в норы, по своим домам. Поражение японцев было воспринято русскими с превеликой радостью. Мы, молодёжь, бурно выражали свой зосторг. Радостно срывали с окон чёрную оборонную бумагу, и в душные квартиры через открытые окна врывался свежий воздух. Мы гуляли по пустынным улицам и были счастливы, что больше не нужно говорить шёпотом, бояться высказывать свои мысли. Думали и гадали – кто придёт: русские или американцы? Мы тогда ещё не знали, что этот вопрос был давно решён.

26 августа в город вошли советские танки. Их приход почти все эмигранты восприняли с восторгом. Нашему городу сразу вернули прежнее русское название «Дальний», утерянное после поражения в Русско-японской войне 1905 года.

Мы с сестрой Еленой и двумя подругами – Галей и Мариной – отправились вечером в центр города, чтобы посмотреть на вошедших в город победителей. Проходя по улице, где находилось Советское консульство, мы заметили, что двери настежь открыты и помещение ярко освещено. Раньше опасно было даже проходить мимо консульства – это могло обернуться вызовом в японскую жандармерию, где стали бы допрашивать и обвинять в связи с советскими. Теперь же мы спокойно зашли внутрь. Первое, что бросилось нам в глаза, как только мы переступили порог советского консульства, был висевший на стене длинный красный транспарант, на котором большими белыми буквами было написано: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек»

Праздновалась победа. Мелькали военные в формах с погонами, на столах стояли вина, сновали женщины с закусками на тарелках. В общем ажиотаже никто не обратил внимание на наш приход, но мы постеснялись дольше там задерживаться и пошли гулять по городу. Проходя по площади, мы услышали незнакомый голос из открытого окна машины, остановившейся невдалеке от нас.

– Девушки, не знаете ли где тут можно переночевать?

Мы, не задумываясь, подошли и увидели в машине интересного молодого офицера.

– Не могли бы вы нам помочь? – продолжал он. – Мы только что вошли в город и ничего здесь не знаем. Мой приятель, капитан, пошёл ещё одну машину попутать и сейчас вернётся.

Мы не поняли что значит «попутать», но офицер, оказавшийся в чине лейтенанта, улыбаясь объяснил, что «попутать» на их жаргоне обозначает «конфисковать». Вот они и забирают машины, оставленные на улицах японцами. Мы посмеялись, а Галя, самая предприимчивая из нас, предложила:

– У моих родителей есть дом, и в нём свободные комнаты. Не хотите ли остановиться у нас?

Лейтенант просиял.

– Конечно, с удовольствием.

Вскоре подъехал капитан и, разместившись в двух машинах, мы направились к Галиному дому. Это были одни из первых танкистов, вошедших в город. Когда обе машины подъехали к дому, вся весёлая группа поднялась по ступенькам. Галины родители радушно встретили всех и пригласили зайти. Молодые офицеры, очень приветливые и откровенные, признались, что нам, доверчивым и неопытным, повезло: мы могли бы встретить и сесть в машины к военным другого типа, которые увезли бы нас неизвестно куда.До поздней ночи шли оживлённые разговоры. Попав в нормальную обстановку семейного дома, где над столом свешивалась лампа под шёлковым абажуром, обшитым бахромой, где стол был застелен белой скатертью и хозяйка хлопотала над ужином, молодые офицеры отдыхали после тяжёлых фронтовых условий. Они вполголоса пели фронтовые песни: «Тёмная ночь», «В лесу прифронтовом», «Офицерский вальс» и много других, таких же трогательных для русских сердец. Для нас, дайренских девушек, это было ново и интересно. И не только песни. Интересны были и сами пришельцы из другого мира.

Наутро танкисты поехали искать свою часть, но потом ещё несколько раз появлялись на горизонте и привозили нам «трофеи» – чемоданы, наполненные платьями, чулками и другими вещами, давно исчезнувшими с рынка, а также мясные консервы. Всё это бралось с японских складов, где оказалось обилие товаров. По-видимому японцы рассчитывали на долгую войну. Эмигранты, давно не видевшие мяса, с благодарностью принимали японские консервы, а также галеты и банки со свиной тушонкой, которыми снабжали советскую армию их союзники – американцы. Во всех эмигрантских семьях появились свои знакомые офицеры, которые ухаживали за местными девушками, катали их на конфискованных машинах, приглашали на танцы и в кино. В бывших японских кинотеатрах стали демонстрироваться увлекательные и новые для нас советские фильмы.

В центре города можно было видеть японцев, сидящих на тротуарах и распродающих свои вещи, среди которых было много граммофонных пластинок, в основном классической музыки, всевозможной одежды, включая кимоно и оби (японские широкие пояса). Чего только там не было! За весьма умеренную плату можно было приобрести посуду, а также и разнообразные предметы домашней утвари. Жёны военнослужащих, как видно не видавшие красивого белья, покупали вышитые ночные рубашки, принимая их за нарядные платья, и можно было видеть их в городе в этой необычной одежде, а представители мужского пола разгуливали в спальных пижамах. Но зато, когда солдаты встречали мужчин из местного населения в шортах, что было очень популярно в Дайрене из-за жаркого лета, то на них показывали пальцем и восклицали: «Смотри, смотри, вон мужик в подштанниках идёт!»

В скором времени после прихода Красной Армии для местных русских началось нечто странное, непонятное и страшное. По ночам подъезжала к дому чёрная машина и увозила одного за другим ничего не понимавших и никак не ожидавших такого оборота дайренцев. Куда их увозили в то время ещё никто не знал.

У нас был собственный дом на четыре квартиры. Одну из них занимало семейство Михаила Васильевича Ханжина, заслуженного генерала армии адмирала Колчака. Вначале новое советское руководство отнеслось к нему с должными почестями, но в скором времени его арестовали и увезли. Также забрали и его сына Алексея, который работал в фирме Бринера. Как сейчас помню, Алексей сидел у нас в гостях, как вдруг приехали военные в форме НКВД и увезли его. Осталась его жена с двумя детьми. Забирали так много, что казалось непонятным, за что их можно было арестовать. Ведь не могли же все быть шпионами! Некоторые ходили на работу, взяв с собой кое-что из одежды на тот случай, если заберут прямо с работы, что тоже часто случалось.

Невольно вспоминался красный транспарант, вывешенный в консульстве: Я ДРУГОЙ ТАКОЙ СТРАНЫ НЕ ЗНАЮ, ГДЕ ТАК ВОЛЬНО ДЫШИТ ЧЕЛОВЕК.

Какая бессовестная ложь!

Было у нас много очень милых интеллигентных знакомых офицеров. Они, глядя на нашу просторную квартиру, говорили, что такой квартиры в Союзе мы бы не получили, да и вообще пока рано туда ехать, надо подождать лет пять, пока страна не восстановится после разрушительной войны. К счастью, тогда никого в Союз не пускали, а то многие попали бы туда в страшные сталинские времена. Несмотря на все ужасы, были люди, стремившиеся на родину.

В январе 1946 года эмигрантам было предложено принять советское подданство. Все были запуганы, и никому даже в голову не приходило отказаться от этого предложения. Паспорта эти были не совсем такие, как у «настоящих» советских граждан. Хоть и красовались на обложке серп и молот, но цвет был не яркокрасный, а тёмнобордовый.

Наш отец Александр Кудрявцев устроился на работу на должность инженера в «Дальэнерго», а мы, четыре подружки, в комендатуру, которая заняла большое здание многоэтажного японского «Ямато-отеля». Мы исполняли какую-то неопределённую работу. То что-то надо было перевести с японского, то что-то напечатать. Нас там кормили вместе с офицерами, а для солдат была отдельная столовая. Эта работа продолжалась недели три. Моя сестра устроилась в контору «Дальэнерго», а я стала давать уроки начального английского языка командированным советским инженерам. Когда они уехали, я давала уроки кройки и шитья жёнам военнослужащих, аккомпанировала на балетных уроках, которые давала наша учительница Е.В. Квятковская, кроме того, вела балетный класс Чуринской самодеятельности. Выучилась машинной вышивке и принимала заказы от ателье мод.

Стали приезжать люди из Харбина, так как в Дальнем было лучше снабжение продуктами. Но тех, которых не забрали (или не успели забрать) в Харбине, арестовывали в Дальнем. Всё население было охвачено страхом. Разговоры о политике, которые велись шёпотом при японцах, теперь почти прекратились. Все понимали, что каждое неосторожное слово могло привести к трагическим последствиям. В одной семье на свадьбе дочери, выходившей замуж за своего же местного русского, отец невесты, желая показать себя верноподданным, первый тост провозгласил не за новобрачных, а за Сталина. Гости даже не переглянулись, боясь, что и это могло быть понято как неприятие советского режима.

Наш эмигрантский клуб был закрыт новой властью, а иностранный превращён в клуб Общества граждан СССР (ОГС). Он был только для местного населения, общение с которым «настоящим» советским воспрещалось. В клубе ОГС построили сцену, и ставились спектакли и концерты. Жизнь русской колонии города Дальнего сильно оживилась прибытием из Харбина через Корею большого числа харбинцев, среди которых было много профессиональных артистов драмы и музыкантов. Приехал в полном составе оркестр А. Погодина, и в 1948 году я вышла замуж за скрипача и концертмейстера этого оркестра Николая Глубокова. В 1949 году родилась моя дочь Людмила.

Русское население города Дальнего с приездом харбинцев увеличилось тысяч до трёх. В ОГС жизнь кипела. На спортивных площадках играла русская молодёжь, в подвальном помещении, где раньше играли в кегли, открыли балетную студию, а второй этаж заняла музыкальная школа.

Годы шли, и казалось, что так мы и будем жить в Дальнем, как в тюрьме за решёткой. Выезжать из города нельзя было, переписки с другими городами не было.

Смерть Сталина в 1953 году вызвала различную реакцию у жителей города Дальнего. Не только советские, которых, возможно, ожидала ломка жизни, но даже некоторые из местных русских проливали горькие слёзы. Зато во многих эмигрантских домах люди затаились в надежде и ожидании перемен. После смерти Сталина обстановка заметно менялась. Неизвестно как и откуда стали просачиваться слухи, что существует организация, которая помогает русским эмигрантам выехать за границу. Переписка налаживалась. Стало известно, что есть какой-то мистер Штумпф в Гонконге, к которому можно обращаться с просьбой о содействии. Позже выяснилось, что он являлся представителем World Council of Churches (Всемирного совета церквей).

Вначале люди заполняли анкеты на Австралию, но потом стало известно, что туда без вызова поручителя не принимают. Стали подавать на Бразилию, Чили и Парагвай. Виз никто не получал, а самое главное – из Дальнего всё равно никуда не выпускали. Люди стали налаживать связи с заграничными родственниками и знакомыми, о которых раньше даже и упоминать боялись. У нашей семьи появилась надежда. Папа связался со знакомой в Шанхае, которая любезно сообщила адрес бывшего папиного сослуживца по КВЖД Я.Г. Кохтенко, проживавшего тогда в Австралии.

В начале 1954 года нескольким семьям, имеющим заграничные визы, было разрешено выехать в Шанхай, откуда, по слухам, легче было выехать за границу. Вопреки ожиданиям от них стали приходить далеко не радостные письма. Из Шанхая, на который возлагалось столько надежд, их не выпускали. Люди нервничали, проживая последние деньги. Вместо радужных планов на отъезд перед ними встала проблема – приискание работы. Кое-кому удалось устроиться преподавателями русского языка в китайские учебные заведения.

Пасха 1954 года принесла самые неожиданные перемены в жизни нашей русской колонии. Мы делали последние предпраздничные покупки, как вдруг кто-то сообщил нам, что объявлена «репатриация». Мы были, конечно, в ужасе. А вдруг будут насильно отправлять?

В ОГС было большое собрание по поводу отправки репатриантов на обработку целинных земель. Выступал сам советский консул. Он прямо сказал:

– Не думайте, что вы едете к тёще на блины. Будьте готовы к трудностям.

Эмигранты, охваченные патриотизмом, возбуждённые и счастливые, не фиксировали в мозгу эти заявления. Люди бросались в объятия, поздравляя друг друга.

– На родину едем! Какое счастье! – раздавались возгласы, и все торопились поскорее внести свои фамилии в списки отъезжающих. На утро к некоторым пришло отрезвление.

– Что теперь делать? А ведь мы уже записались!

Запись эта, правда, оказалась предварительной и ни к чему не обязывала, но некоторые считали несолидным сначала записаться, а потом отказываться. Когда открылась официальная регистрация, среди желающих ехать на целину нашлись такие, которые бежали записываться с раннего утра, чтобы их имена были первыми в списке отъезжающих.

В городе стало происходить что-то странное. Ссорились лучшие друзья, разрушались семьи. С «заграничниками» некоторые «целинники» перестали здороваться при встрече, даже те, у кого в укромном месте лежали заграничные визы. Некоторые активисты проявляли особую ретивость. С энтузиазмом принимая запись на целину у себя на работе, они открыто осуждали тех, кто отказывался записываться. Находились и такие, которые с целью выслужиться, с возмущением говорили тем, кто отказывался ехать: «Вы же мне весь лист портите!»

Мы поехали провожать первую группу, уезжающую на целину. На вокзале был подъём, звучали радостные песни и лихие аккорды гармониста. Одна молоденькая певица, часто выступавшая на сцене ОГС, с большим букетом цветов в руках и с торжествующей улыбкой, стояла на ступеньках вагона, создавая впечатление будто она отправляется не на целину, а в очередное турне.

Людей, не записавшихся на целину, увольняли из советских учреждений, и многие по безвыходности или от страха шли записываться. Одна дама из правления ОГС прямо сказала: «Правильно делают, что увольняют. Их два месяца всё равно не спасут, а тем, кто едет, надо дать возможность заработать».

Отправка шла в летнее время. Стало известно, что репатриация этого года закончится к первому сентября. Желающих ехать оказалось так много, что не было возможности увезти всех за одно лето, но консульство успокаивало, что на будущий год будет снова отправка, так что пусть не беспокоятся. Их не оставят!

Русская колония стала совсем крошечной. Из трёх тысяч осталось меньше двухсот человек. После первого сентября напряжение в городе улеглось. Уволенные с работ устраивались в китайские учреждения, а таким вольным работникам как портнихи, вышивальщицы, учителя, волноваться не приходилось. На их труд всегда был спрос. Многие, никогда не занимавшиеся педагогической деятельностью, стали преподавать русский язык китайцам. Отец наш устроился в проектное бюро, занявшее помещение, где раньше было «Дальэнерго».

Я стала брать уроки портретной фотографии у В.Н. Константинова, чтобы приобрести профессию, которая, я надеялась, пригодится в Австралии. Мои надежды полностью оправдались.

Так как весь состав правления ОГС уехал в Советский Союз, то пришлось выбирать новых членов. Но за неимением патриотически настроенных энтузиастов, набрали из оставшихся. Председателем стал г-н Будников, который переписывался со своей заграничной роднёй и ждал визу. Но других кандидатов не было!

Не обошлось и без курьёза. Когда консул спросил Будникова о положении русской колонии, он ответил, что всё очень спокойно, публика осталась солидная, все воришки и девушки лёгкого поведения уехали на целину. Отношения китайских властей с советскими заметно ухудшались. Советские военнослужащие отправлялись на родину, и в городе Дальнем оставались только командированные с семьями и служащие консульства. Здание бывшего иностранного клуба, превращённого в ОГС, забрали китайцы, но контора ОГС в другом здании ещё существовала.

Наша семья, к великой радости, получила визу в Австралию. Мы подали заявление о транзитной визе через Гонконг и, получив её, стали ждать разрешения на выезд.

В 1955 году очередную группу, уже совсем немногочисленную, отправили на целину. Остались только те, кто собирался за границу.

К нам, оставшимся, по домам постоянно ходили представители китайского иностранного отдела, сидели часами, задавали одни и те же вопросы и уверяли, что за границу всё равно никто не уедет. Люди получали визы в Австралию, Бразилию и другие страны Южной Америки, но нужно было ещё иметь транзитную визу через Гонконг. Получали визу в Гонконг, но, поскольку всё равно никого не выпускали, а время шло, срок виз истекал, надо было хлопотать заново. Нервы у всех были напряжены до предела. Шли дни за днями, месяц за месяцем, год за годом. Некоторые теряли терпение и ехали в Союз.

И у нашей семьи приближались сроки пролонгации виз. Но тут на наше счастье окончательно испортились отношения Китая с Союзом, и китайцы решили от нас избавиться. Наша семья оказалась первой, кому вышло разрешение на выезд. Для всех дальнинцев это было счастливым предзнаменованием.

Мы выехали из Дальнего 8 февраля 1957 года. Я ясно помню тот день, когда мы на извозчике ехали на вокзал. Дул сильнейший ветер и было очень холодно (-17°С). Температура для Дальнего необычная. Лицо до боли сводило от холода и ветра. И тем не менее провожал нас весь город. Ведь мы были первыми ласточками! Помню, как китаец-таможенник проверял мой чемодан с фотографиями. У меня, как у фотографа, было их несметное количество. Это продолжалось около часа. Я уже волновалась, как бы не опоздать к поезду. А он всё смотрел карточки и называл имена тех, кто на снимках. Но всё обошлось. Поезд без меня не ушёл.

Приехали в Тяньцзин. Холодно. Идёт снег. «Астор Хауз» оказался прекрасным отелем. У нас были две комнаты, вполне комфортабельные. В отеле чудесный ресторан, где мы питались. Первый раз я испробовала киевские котлеты, великолепно приготовленные китайцами-поварами. В Дальнем не было таких шикарных ресторанов. Там же отпраздновали мой день рождения – 14 февраля. В Тяньцзине мы пробыли всего одну неделю.

С небольшой группой русских мы попали на пароход «Henrich Jessen» (если я правильно запомнила). Перед посадкой в порту проверяли вещи. Но у нас ничего не могли найти, так как папа сказал, чтобы мы ни в коем случае не брали ничего запрещённого. Самое главное – чтобы не задержали. Денег можно было с собой брать всего по десять американских долларов на человека. Было ограничение на золото и серебро. Все фотографии должны были быть отклеены от альбомов. Нельзя было везти ничего рукописного. Помню с какой жалостью я перед отъездом сжигала свои дневники, которые писала с девяти лет. Но уже ни о чём печальном не хотелось думать. Самое главное – мы вырывались на свободу!

«Дрожит пароход, бьёт винтом белую пену, стелет по берегу чёрный дым. И тихо-тихо отходит земля. Не надо смотреть на неё. Надо смотреть вперёд, в синий широкий свободный простор… Но голова сама поворачивается, и широко раскрываются глаза и смотрят, смотрят…»

Это написала писательница Н.А. Тэффи в своих воспоминаниях, когда покидала Россию навсегда (Тэффи Н.А. «Ностальгия». Ленинград, 1989. С. 446)

Когда же мы оставляли Китай, отплывая из Тяньцзина, я даже не оглянулась назад. Хотелось смотреть на «синий, широкий, свободный простор»… Свобода!

Окончательно мы успокоились только тогда, когда пароход после Шанхая вышел в свободные воды. Американская мелодия прозвучала, как знак того, что мы уже не за решёткой. Все пассажиры облегчённо вздохнули.

Пароход был небольшой, и при качке его бросало из стороны в сторону. Почти все перестали ходить в столовую. Плыли мы дней шесть. И вот – предстал перед нами Гонконг. Как рождественская ёлка – весь в огнях.

Нас поместили в далеко не шикарный отель под названием «Родо хаус». Но на что мы, беженцы, могли претендовать? Мы и так были счастливы безмерно – свобода! Теперь никто не может нас арестовать ни за что! Мы едем в правовую страну. Разве это не счастье?

Гонконг поразил нас обилием и разнообразием товаров. Только денег у нас не было, чтобы приобрести что-нибудь существенное. Мы все купили только ручные часы, которые стоили баснословно дёшево.

И вот мы летим в Австралию самолётом Pan American. Что ждёт нас в этой новой для нас стране?

Школы, достойные подражания
О. Коренева

В 1906 году в Харбине были открыты мужское и женское Коммерческие училища с интернатами для иногородних учащихся.

Училища помещались в специально построенных для этой цели больших двухэтажных зданиях на одном огромном участке, засаженном деревьями, находившемся в Новом Городе на Большом проспекте. На этом же участке находились двухэтажные здания с квартирами, которые с отоплением и освещением предоставлялись преподавателям Училищ бесплатно в дополнение к солидному месячному окладу.

При Училищах имелись свои хорошо оборудованные учебные кабинеты, снабжённые многочисленными пособиями и аппаратурой, имелись своя обсерватория и спортивные залы.

Была своя Свято-Алексеевская церковь в честь московского Митрополита Алексея; наставниками были священники. Руководил Училищами выдающийся талантливый педагог и прекрасный администратор Николай Викторович Борзов со своим высококвалифицированным педагогическим штатом, приглашённым из России.

Постановка учебного дела в Коммерческих Училищах стояла на высоком уровне, и учащиеся выходили из них с запасом солидных знаний, хорошо подготовленные к жизни. При Училищах имелись специальные дополнительные классы – педагогический и восточный. Коммерческие Училища занимали первое место среди других средних учебных заведений России, принимая участие в просветительных выставках России и получая не раз награды за работы. Не менее успешно выступали они на спартакиадах в Петербурге, куда съезжались их ученики из многих городов, включая Харбин.

Китайское правительство, раньше посылавшее свою молодёжь для получения среднего образования в Японию или Америку, стало отдавать молодёжь в Коммерческие Училища. Ученики-китайцы приобщались там к источникам русской культуры, а некоторые из них впоследствии выдвинулись на поприще государственной службы.

При Училищах в Харбине имелся хорошо организованный духовой оркестр из учеников старших классов. Когда Училища шли маршем на парад или на прогулку по городу, то вызывали восхищение прохожих своей выправкой, своим красивым знаменем и прекрасным оркестром.

Преподаватели пения в Училищах ставили спектакли, детские оперы, концерты в Желсобе. Райским И.П. был основан музыкальный кружок из учащихся, члены которого с успехом выступали на своих концертах камерной музыки.

В 1935 году в связи с продажей КВЖД японцам Училища прекратили своё существование.

В 1926 году открылась одна из самых популярных гимназий в Харбине – Гимназия имени Ф.М. Достоевского, которая находилась в центре Нового Города на Новоторговой улице в большом двухэтажном здании с огромным двором.

Большое внимание в гимназии уделяли дисциплине учащихся, стараясь воспитать их в православном русском духе, и прилагали все усилия к тому, чтобы ученики (состав учащихся был смешанный) как можно больше времени проводили в стенах школы под правильным надзором. С этой целью были организованы в гимназии разные кружки – литературно-драматический, музыкальный и спортивный. Учащиеся в свободное от уроков время, занимаясь в кружках, готовились к постановкам на вечерах, к спортивным соревнованиям, к музыкальным выступлениям. Летом учащиеся играли на хорошо устроенной во дворе площадке, тренировались, устраивали соревнования. Зимой же школьная площадка превращалась в большой каток. Катались на нём на больших переменах и после уроков. Так ученики большую часть времени проводили на школьной территории.

При гимназии имелся ученический оркестр под управлением опытного музыканта Д.И. Таирова. Издавался литературный журнал, в котором сотрудничали ученики. В ученических дневниках на каждой странице помещались наиболее известные фразы из произведений Ф.М. Достоевского и других писателей. Был хороший школьный хор, которым руководил регент И.П. Райский. Бальные танцы преподавал известный в городе Н.А. Белый.

Преподавательский персонал гимназии состоял из лиц с высшим образованием и высокой квалификацией. Директором был популярный педагог B.C. Фролов, большой знаток русской литературы. Он был также прекрасным воспитателем. Каждое утро после молитвы Василий Савельевич рассказывал детям о русской истории, русских великих людях, их талантливости, геройстве, вкладывал в детские души чувство гордости за свою русскую культуру.

Гимназия всегда торжественно отмечала День памяти преподобного Сергия Радонежского (8 октября) – покровителя гимназии. Это был праздник всей гимназии. Ученики, родители и преподаватели собирались в этот день на молебен перед образом преп. Сергия Радонежского, стоявшим в школьном зале. Потом проводился концерт силами учеников. Устраивались игры и танцы. Каждый класс имел своего небесного покровителя и тоже отмечал свой праздник. Торжества сплачивали учеников, родителей, преподавателей и создавали между ними искренние и дружелюбные отношения.

Благодаря высокой учебной программе, школьной дисциплине и большому вниманию, которое обращалось на воспитание детей, гимназия имени Ф.М. Достоевского по праву считалась одним из лучших учебных заведений Харбина.

Советская оккупация
Е. Рачинская

Как это ни странно, несмотря на то, что среди нас было немало «белобандитов» и убеждённых противников большевиков, приход в Маньчжурию советских войск вызвал у многих совершенно непонятный, заглушивший все остальные чувства, даже столь естественное чувство самосохранения, патриотический подъём, возродив надежду на примирение с родиной. Несчастные, наивные люди! Дорого им обошлось наше русское прекраснодушие!

– После такой войны, после такой победы – говорили они – на старом будет несомненно поставлен крест; начнётся новая эра, рождённая на поле брани, в кровавых испытаниях той невероятной эпохи, и Россия, забыв старые счёты, широко откроет двери своим зарубежным соотечественникам.

Я помню слёзы умиления при виде первых советских солдат на улицах Харбина, крики «Ура!», восторги, доходившие до энтузиазма. Вместо того, чтобы, не теряя ни минуты, бросив всё и вся, бежать на юг, пока – впрочем очень короткое время – это было ещё возможно, или скрыться в китайском пригороде Фудядяне, бесследно потонув в китайской толпе, даже видавшие виды люди, прийдя неизвестно почему в какое-то размягчённое состояние, вдруг вообразили себе возможность великодушия со стороны власти, которая ничего не забывает, ничего не прощает, и считает, что со всех сторон она окружена врагами.

Был среди наших знакомых заслуженный генерал, командовавший одним из фронтов во время Первой мировой войны. В эти сумбурные дни он как-то зашёл к нам, якобы «выпить рюмку водки», в сущности, как я теперь понимаю – чтобы проститься. Это был очень старый и очень умный человек. Этот себя не обманывал, только сказал:

– Мне больно думать, что моя родина станет палачом свободного мира.

И ещё один из той же плеяды доблестного русского офицерства, бывший полковник Генерального штаба, пришёл подавленный и, помолчав, заметил:

– Устал… что же всю жизнь идти против течения? Ведь все примирились с ними, все подали им руку.

Увы, развязка наступила скорее, чем это можно было ожидать. Прошло несколько дней, полных розового тумана, и советская власть ещё и ещё раз показала нам своё подлинное лицо. Начались аресты… Люди стали исчезать. Задерживали на улице:

– Попрошу вас, товарищ, на минутку. Вот и машина кстати.

Приходили ночью. Был ряд групповых арестов. Как будто издеваясь, предложили представителям делового Харбина явиться на какое-то якобы совещание в Комендатуру к определённому часу. Собирались бодро и даже весело; тщательно одевались, подбирали галстуки под цвет носкам. Но «деловой» разговор был недолгий: все были задержаны – «пока!»

Сначала не верили, ужасались, называя друг другу те или другие имена.

– А Николая Николаевича за что же? Уж такая божья коровка! Да и не служил нигде. Всё больше в своём садике копался.

– Павла Петровича? Да не может быть! Ну, это ошибка. Разберутся, выпустят.

– А слышали, ночью Мусю забрали. Так, без церемонии, ввалились прямо к ней в комнату и «давай, давай, поворачивайся, девка, и без тебя делов много!»

– Господи, воля Твоя! Да что же это творится такое?

Потом стали придерживать языки:

– Ведь если арестовали, то, может быть, за дело. Вот меня же не взяли! Чужая душа потёмки. Бог его знает: моё дело сторона…

В тот год вода на Сунгари стояла очень высоко, и советские канонерки подошли и пришвартовались к самому берегу, чуть ли не на уровне набережной. И вот по замёрзшему, притихшему Харбину, начали рыскать отряды морской разведки; к ним присоединилась военная разведка и агентура НКВД. В некоторые дома за одним и тем же лицом приходили по несколько раз. Видно, перестарались добровольные осведомители: переработали план…

Позднее, вспоминая то страшное время, подсчитали, что всего было «взято» в Маньчжурии не менее десяти тысяч человек! Уже не хватало тюрем. Уже начали занимать школы, пустовавшие помещения, учреждения, а потом случилось самое страшное: «их» начали вывозить целыми вагонами в Советский Союз, в страну, забытую Богом. А мир молчал. Ни один голос не прозвучал в нашу защиту!

Одновременно и с линии стали поступать вести одна другой хуже. Советские войска двигались на Харбин с восточного и западного направлений. Начались аресты, бессудные расстрелы, надругательства над женщинами, повальные грабежи. Линия была буквально опустошена, и разорены были дотла многочисленные благоустроенные посёлки, ютившиеся около железнодорожных станций. Между тем, жители их, как правило, обосновались в Маньчжурии давным-давно, ещё до революции; многие из них родились тут и никогда не были в России, не говоря уже о СССР. Они занимались мирным трудом и со свойственным россиянам благодушием, не чувствуя за собой никакой вины, были почему-то уверены, что уж их-то «свои», конечно, не тронут.

Непонятный оптимизм. Ведь у многих должны были сохраниться в памяти события, разыгравшиеся близ советской границы на территории Маньчжурии в 1929 году во время так называемого советско-китайского конфликта. С объявлением СССР войны Японии во весь рост встала угроза вторжения советских войск в Полосу отчуждения, население не могло оставаться спокойным за свою судьбу, рассчитывая неизвестно на что и цепляясь за своё эфемерное благополучие.

В тот 1929-й год особенно пострадало Трёхречье, район, граничащий с рекой Аргунью, отрогами Хингана и с линией КВЖД, где расположились зажиточные казачьи посёлки, главным образом, выходцев из Забайкалья. После перехода КВЖД в 1924 году в совместное управление Советского Союза и Китая, Маньчжурия была наводнена советскими специалистами, якобы приехавшими работать на Дороге, но фактически занимавшимися подрывной работой с целью подчинить Маньчжурию советскому влиянию, свергнув маршала Чжан Цзо-лина и заменив его своим ставленником. Китайцы не хотели с этим мириться. После раскрытия заговора выученика Москвы, генерала Ян Чжо, замышлявшего свергнуть мукденское правительство, и казни его, Советский Союз сделал новую попытку поднять против Мукдена войска генерала Го Сун-лина. Советская администрация содействовала ему, приняв меры, чтобы не допустить переброску войск из Цицикара на помощь правительству. Советский управляющий Дорогой, Иванов, был арестован. Были произведены обыски в советских учреждениях, в том числе и в харбинском отделении Торгпредства. Отношения между сторонами продолжали ухудшаться.

Своей кульминационной точки конфликт достиг в 1929 году, когда китайцы оцепили здание советского консульства в Харбине, где происходило совещание сотрудников Коминтерна, и конфисковали ряд документов, полностью разоблачивших их подрывную деятельность. Протест Москвы остался без ответа.

В июле того же года китайцы арестовали ряд видных советских служащих Дороги, уволили управляющего Дорогой Емшанова и с несколькими другими советскими сотрудниками выслали его в Москву. В ответ на это Москва предложила всем советским служащим саботировать работу Дороги. Чтобы пресечь их вредную деятельность, китайцы были вынуждены арестовать до 2500 советских железнодорожников и интернировать их в лагерь Сунбей за Сунгари.

Тогда советское правительство стало стягивать свои войска к Маньчжурской границе, но ещё до начала открытых военных действий советские вооружённые отряды в разных пунктах переходили границу и беспощадно расправлялись с местным населением. Чинимые ими зверства не поддаются описанию. Так, посёлок Горбунор был сожжён дотла, и все жители его были перебиты буквально до последнего человека. Такая же судьба постигла и некоторые другие посёлки, в том числе – Тыныхе. Несколько сот казаков были захвачены и вывезены в СССР. Скот и лошади угнаны в Союз, имущество разграблено. Когда же позднее уже регулярные советские войска с самолётами и бронемашинами заняли Чжалайнор и город Маньчжурию, по заранее заготовленным спискам начались аресты, вывоз всего наиболее ценного. Жители Хайлара, узнав о судьбе Маньчжурии, пришли в ужас: в панике они бросились к властям, умоляя их наладить эвакуацию. Дело тянулось: не хватало составов. В конце концов, после бесконечных мытарств, пробыв в пути в крайне тяжёлых условиях около трёх дней, многим удалось добраться до Харбина. Сотни людей остались без крова и были ограблены до нитки, приехав в чем были. Что же касается тех, кто всё же решил остаться в Хайларе, одни были расстреляны, другие вывезены и все дочиста ограблены.

В Харбине сирот разобрали по приютам, стариков поместили в богадельни, а те, кто не имел в городе ни друзей, ни родных, были размещены в общежитиях благотворительных учреждений.

Я хотела напомнить о том, какая страшная судьба постигла русских жителей, переживших задолго до 1945 года нашествие своих советских единоплеменников. Как можно было об этом забыть и строить себе по этому поводу какие-то иллюзии? Все пережитые тогда ужасы снова повторились, но только в более широком масштабе.

При виде того, что творилось вокруг, харбинский обыватель наконец с ужасом понял, что никто не может быть спокоен, что каждый находится под ударом. И всё-таки, несмотря ни на что, первое время казалось, что всё может ещё как-то уладиться, что таких ужасов в жизни просто не бывает, не должно быть! Ещё верили успокоениям, ласковым уверениям:

– Не волнуйтесь… Нам просто надо осмотреться, ознакомиться, разобраться…

Лгали прокуроры; лгали чины Комендатуры; лгали адъютанты и лейтенанты, ибо судьба задержанных была предрешена и их, взятых в чём были, без вещей, без денег, без последнего напутственного слова, начали эшелонами перебрасывать в Союз на лишения, издевательства, нередко на страшную смерть или, быть может, ещё более страшную жизнь советского лагерника. Не разрешалось ни свиданий, ни передачи, того, в чём старое русское правительство не отказывало даже цареубийцам. Люди исчезали без звука, без слова, без следа, как камень, тяжело и безвозвратно идущий ко дну таинственной и страшной бездны.

Да, мы узнали всё, что узнали до нас сотни тысяч и миллионы русских людей. Чувство неуверенности и страха. Сознание своей полной бесправности и бессилия. Отчаяние. Бессонные ночи. Обманутые надежды. Утрату самого дорогого. Полное и безвозвратное крушение личной жизни.

Помню молебен в Соборе, молебен об увезённых, когда храм не мог вместить толпы молящихся. Там были женщины с несчастными, измученными лицами; дети, лишённые отцов; старики, обречённые на одиночество и нищету… Помню приём в Советском консульстве, когда нам было предложено заполнить анкеты об увезённых и обещано было, что в самое ближайшее время обо всех будут даны подробные сведения: это была очередная ложь…

Одни из последних…
Н. Мельникова

Мы родились и выросли не в годы расцвета русского Харбина, не в его лучшие годы, но и то, что дал нам этот удивительный город в детстве и юности, хватило на всю долгую жизнь в скитаниях, сделало нас верными сынами и дочерьми далёкой Родины.

Наше поколение родилось незадолго до или во время Второй мировой войны. Мы пошли в школу после окончания войны и сначала считали весь распорядок жизни совершенно нормальным. Школы были прекрасными, старые русские учителя (некоторые из них преподавали ещё и нашим родителям!) работали с вдохновением: организовывали всевозможные кружки, ставили с нашим участием блестящие спектакли, проводили спартакиады, занимались добавочно и совершенно безвозмездно с отстающими учениками,

Молодые учителя, поступившие в наши школы после окончания ХПИ, следовали их примеру. Именно этим вдохновенным труженикам наше повзрослевшее и постаревшее теперь поколение должно было бы воздвигнуть памятник «Героев русской культуры и просвещения»!

А другими героями были наши родители. Они приобщили нас к старым русским обычаям и традициям, к православной вере. Они, насколько возможно, скрывали от нас бытовые и материальные трудности, баловали нас и, наверное, с ужасом думали о совершенно неопределённой нашей судьбе.

А судьба стала определяться в 1954 году, когда началась «целина». Мнения разделились, дружба распадалась, семьи разваливались; весь город перед своим трагическим умиранием, как раненая птица, поднимал с трудом и мучением свои окровавленные крылья. Те, кто хотел ехать в Россию, уехал на целину в 1954 и 1955 годах. Другие остались, решив уехать заграницу, и присутствовали при окончательном исчезновении русского Харбина с лица нашей земли.

* * *

1955 год… Толпы людей на вокзале, надрывается баян, звучат прощальные песни… Мрачнеют лица, рыдают девочки с косичками, бегут за поездами, увозящими любимых и родных на целину…

1956 год… Опустел Харбин. Это мы, теперь уже юноши и девушки, пробуем жить так, как будто ничего не произошло. Мы ходим в Центральную библиотеку, в кино – в Совклубах на Пристани и в Модягоу, в Чуринский клуб – на оперетту; мы играем в волейбол и футбол, катаемся зимой на катке. Это нас, последних выпускников русских школ, отказываются принять в ХПИ, сказав, что «для заграницы Китай инженеров готовить не будет». И мы, не слишком унывая, записываемся на курсы кройки и шитья, вышивания, черчения и тут же за гроши начинаем работать у китайцев.

А наших родителей, между тем, увольняют с работы, и в ДОБе говорят, что Советское консульство не снимает нас с учёта для отъезда заграницу, а в консульстве говорят, что это ДОБ не выпускает нас…

1957 год… Что-то сдвинулось… Уже не единицам или десяткам, а сотням русских семей дают разрешение на выезд, часто неожиданно: несколько дней на сборы и – убирайтесь!

Опять вокзал, опять слёзы и прощание с остающимися. И путешествие на поезде через великий Китай, и грубый осмотр вещей на границе. Через мост из Кантона в Гонконг идём пешком, несём всё своё «богатство» в руках. На другом конце моста стоят английские солдаты; для нас подают маленький, почти игрушечный поезд, суют в руки бутылочки противного напитка – Кока-Кола…

А на душе тяжело, грусть и сомнение. Нет, молодые сердца ничуть не боятся неизвестности, их не пугают новая жизнь и незнакомые люди. Но в душе уже звенит первая ностальгическая нотка: «Прощай, Харбин! Прощай, русский город, родной и любимый. Мы тебя никогда не забудем!»

***

Прошло 40 лет… И бывшие юноши и девушки, теперь уже бабушки и дедушки, остались верны своему обещанию, они остались верны идеалам своей юности, ностальгическая нотка звала и вдохновляла на трудные и новые дела.

Так создались русские православные храмы в Австралии, русские библиотеки и школы, театры, клубы, журналы. Все русские, съехавшиеся из разных стран мира в Австралию, создавали свою общину, и русские из Китая внесли в это общее дело свою лепту – необыкновенно яркую, сильную и жизнеутверждающую.

Конечно, нельзя было возродить «русскую жизнь» Шанхая или «русский Харбин», но то, что сделали какие-то двадцать тысяч русских из Китая в чужой стране с многомиллионным англо-саксонским населением, похоже на чудо или сказку, секрет которой – любовь к России, любовь к родному Харбину.

РАЗДЕЛ III
Эмиграция, рождённая войной

Глава 1. Трагедия перемещённых лиц

Военнопленные в Германии

Вторая мировая война началась в 1939 г. нападением Германии на Польшу и продолжалась почти шесть лет. Невозможно подсчитать число погибших, раненых и пропавших без вести в период с сентября 1939 г. по май месяц 1945 г. В этой войне Англия, Франция, США и СССР потеряли более 10 миллионов военнослужащих, а Германия – зместе со своими союзниками – около шести миллионов.

Самые большие потери во Второй мировой войне понёс Советский Союз. Прошло более пятидесяти лет со дня окончания войны, даже и сейчас невозможно назвать точное -исло советских людей, попавших в немецкий плен. Й. Хоффманн в своей книге о Зласовской армии пишет: «К концу 1941 г. в немецком плену оказалось не менее 3,8 млн красноармейцев, офицеров, политработников и генералов. А всего за годы войны эта цифра достигла 5. 24 млн человек». (1).

В своей книге «Жертвы Ялты» Н. Толстой пишет: «В 1941-45 гг. немцы захватили в плен 5,754 млн русских. Из них умерло 3,7 млн» (2). В ней он также упоминает о присутствии в Австрии соединения казаков и кавказцев, численностью в 30-35 тыс. человек. 3 том числе несколько тысяч женщин и детей.

К концу войны в Германии насчитывалось несколько миллионов советских граждан, которых Н. Толстой выделяет в три категории:

«Прежде всего – вывезенные на принудительные работы. За первые полгода после того, как русским разрешили работать в рейхе, на это предложение откликнулись немногие – всего 70000 человек. Но русская кампания поглощала невиданные в истории людские и материальные ресурсы, и немецкие фермы, заводы и шахты испытывали огромную нужду в рабочей силе. Поэтому было решено мобилизовать русских рабочих… Всего на принудительные работы было вывезено около 23,8 млн советских граждан. Они составили подавляющее число русских, освобождённых союзниками в 1945 году.

Следующую по численности категорию составляют военнопленные, прошедшие все ужасы войны и выжившие. Из 5,754 млн русских военнопленных, захваченных немцами за годы войны с СССР, к маю 1945 года остались в живых всего около 1,15 млн человек.

Третья категория, резко отличная от двух первых. Это беженцы. Определить хотя бы приблизительно число этих беженцев трудно. Возможно, их было около миллиона, но так как позже многие из них попали, или были отправлены силой, в русские трудовые и военные формирования, организованные немцами, невозможно статистически отделить их от двух первых категорий. Да и вряд ли это имело бы смысл. Ведь причины и обстоятельства, побудившие их оставить родную землю, различны, как различно было их общественное положение, их образование. В этой толпе рядом шли перепуганные крестьяне и инженеры, учёные и врачи» (3).

Помимо этих категорий Н. Толстой выделяет группу численностью в 800000 человек. Это те, как он пишет, кто «решил сражаться против Красной армии и помогать немцам в борьбе с ней» (4).

Судьба всех этих людей решилась 11 февраля 1945 г. на Ялтинской конференции, на которой было постановлено: все лица, проживавшие на территории Советского Союза до сентября 1939 г., считаются советскими гражданами и подлежат возвращению на родину. Союзные державы обещали оказать содействие советскому правительству в репатриации советских граждан на родину – в СССР.

Вот что пишет П. Палий в своей статье «Первый год в немецком плену» в журнале «Вече» о том, через какие мытарства прошли люди, попавшие в немецкий плен по вине Сталина и называвшиеся предателями и изменниками.

Вот как гнали взятых в плен в 1941 г., кого Сталин не признавал советскими гражданами, а считал изменниками и предателями: «С первого дня войны от линии фронта на запад двигались бесконечные колонны пленных. Они шли пешком, их везли на грузовиках, в товарных железнодорожных вагонах, где они стояли вплотную друг к другу, ими заполняли до отказа тюрьмы, военные казармы, общественные здания, школы на оккупированной немецкими войсками территории. Их загоняли как стада скота в наспех обнесённые колючей проволокой участки поля или леса» (5).

К. Кромиади, автор книги «За землю… за волю», рассказывает о жизни пленных в немецких лагерях: «Утром и вечером пленный получал по кружке горячей воды, на обед (условно) литр баланды и на целый день ломоть хлеба. От такого питания люди дошли до полного истощения и еле-еле стояли на ногах. В эту зиму, а зима была исключительно холодной в 1941 году, 80% военнопленных, согласно немецким же подсчётам, умерло от холода и голода» (6).

Далее он пишет: «В некоторых лагерях среди пленных очень часто попадались какие-то уродливые шарообразные фигуры. Я сначала не мог понять в чём дело, но потом мне объяснили, что у этих людей нет шинелей и, чтобы не мёрзнуть, они обматывали себя соломой, засовывая её под гимнастёрку и брюки. Другие то же самое делали иначе: если имели шпагат или проволоку, они обматывали себя соломой поверх надетых лохмотьев и обвязывались» (7).

И эти люди – мученики нацистских лагерей – были союзными державами выданы на расправу Сталину.

Чужими глазами
Кингслей Браун

Среди достопримечательностей Европы, притягивающих к себе посетителей, выделяются её прекрасные соборы. Я испытывал благоговейный трепет во многих из них, включая Нотр Дам, Чартрес, Реймо и Кантербери. Но ни один не взволновал меня так, как храм, построенный русскими военно­пленными в концлагере №3а в Люкенвалде, невдалеке от Берлина. В феврале 1945 года я был одним из сотен английских и американских военно-пленных, сосланных в концлагерь №3а.

В отличие от нас, имевших какое-то покровительство по Женевскому соглашению, русские были беззащитны: голодающие, без медицинского обслуживания, принуждённые к каторжным работам. Среди них смертность была потрясающей. Мы не имели с ними связи, но каждое утро с ужасом наблюдали за грузовиком, собиравшим умерших. Несчастные дни закончились 22-го апреля 1945 года, когда мы были освобождены Украинской воинской частью. В течение нескольких часов русские бараки опустели, сотни людей вернулись на фронт, а чересчур слабые остались в лагере.

Тут мы и зашли в русскую часть лагеря и увидели неописуемо ужасную картину. Но в центральном бараке было чудо – они построили церковь.

Мы застыли, затаив дыхание. С алтаря блеснуло величественное золотое распятие. Его сияние отражалось в призмах «люстры». Окна – были великолепие цветного стекла, а вдоль стен стояли Страсти Господни, вылепленные из цветной мозаики. Это было невероятно! Как могли голодающие, умирающие создать такое величественное место моления?

Всё объяснилось, когда мы подошли ближе. Золотое распятие оказалось двумя тонкими досками, аккуратно обёрнутыми золотой фольгой, собранной на свалке. «Люстры» были сотворены из тысяч маленьких обрезков картона, обёрнутых серебряной бумагой и висящих на почти незаметной нити. Страсти Господни не были из мозаики Флоренции, а из кусочков цветной бумаги, вырезанной из журналов, подобранных на свалке.

Под постоянной угрозой смерти они создали церковь.

Бог озарил её божественным благословением.

***

Mr.  Shepherd

Он – англичанин, был в лагере для военнопленных, который находился напротив советского лагеря. Mr. Shepherd рассказывает: бараки у русских были сколочены из толстых досок, а также и нары, на которых они спали. Щели в стенах были залеплены землёй, смешанной с травой. Летом в дождь эта смесь раскисала, а зимой промерзала.

Кормили русских гораздо хуже, чем нас. Давали пойло из овощных очистков. Хлеб был просто труха, не пропечённая. А об одежде даже страшно вспомнить. Если мы пленные могли обмотать ноги кое-какими тряпками, то у русских и этого не было. Мы иногда получали посылки из Красного Креста, а русских эти посылки обходили. Если нам удавалось иногда перекинуть им пачку сигарет или шоколадку, то это было праздником для русских. Но, не дай Бог, если это обнаруживали конвоиры, тогда русским доставалось здорово.

Фотографии говорят лучше, чем я.

***

О тех, кто избежал ГУЛАГ

В начале лета 1945 года большинство добровольно или насильно репатриированных вернулись на родину, и к августу этого же года число русских на Западе сократилось. Неизвестно сколько осталось их в Европе без гражданства и без определённого места жительства, так называемых «перемещённых лиц» – ДиПи. Жили они в лагерях, разбросанных по странам Европы, в вечном страхе быть выданными советским репатриационным комиссиям.

Н. Толстой считает: «В 1943-47 гг. западные демократические государства передали СССР, согласно документам, 2272 тыс. советских граждан. Около 35 тыс. представителей национальных меньшинств СССР (украинцы, белорусы, калмыки и т.д.) официально зарегистрированы как оставшиеся на Западе. На самом деле репатриации удалось избежать значительно большему числу советских граждан – одни подделывали документы для перемещённых лиц, приписав себе чужое подданство (польское, югославское и т.п.), другие придумывали что-нибудь другое. По предварительным оценкам от репатриации спаслись от четверти до полумиллиона человек» (8).

По данным Кирилла Александрова «сумели избежать репатриации в период с мая 1945 г. по июнь 1946 г. 175849 учтённых граждан СССР. Оказались неучтёнными советскими репатриационными комиссиями от 276000 до 446000» (9).

После поражения Германии всем_жителям страны надлежало получить в полицейском участке новые удостоверения личности, которые выдавались взамен старых паспортов или удостоверений личности. Беженцы, у кого не было документов, представляли двух свидетелей и получали новое удостоверение. Этим воспользовались бывшие военнопленные, остовцы и те, кого немцы угоняли во время отступления и те, кто бежал от наступающей Красной армии, и многие из них сделались белоэмигрантами и избежали репатриации. Эти новые белоэмигранты помогали своим друзьям, подтвержающим их проживание (пребывание) в Европе до сентября 1939 года.

По официальным данным генерального директора Международной организации по делам беженцев В. Тока, с 1 июля 1947 г. по 1 июня 1949 г. из лагерей «ДиПи» выехали 355000 человек. К 30 июня 1950 г. на попечении ИРО оставалось ещё 304000 «перемещённых лиц» разных национальностей (10).

С июля 1947 г. Подготовительный комитет ИРО – PCIRO – взял на себя попечение над перемещёнными лицами, и начались различные проверки, в результате чего многие ДиПи были переведены в немецкие лагеря для беженцев, где условия были намного хуже, чем в лагерях для перемещённых лиц.

И в этом же году начался отъезд перемещённых лиц в страны свободного мира, а именно: в Австралию, Аргентину, Бразилию, Чили, Канаду, США и др. Ди Пи по собственному выбору подавали на визу в ту или иную страну, а представители этих стран решали принимать их или нет.

С отъездом большинства перемещённных лиц в 1952 г. были ликвидированы лагеря. Оставшиеся в Италии, Австрии или Германии должны были сами искать работу, а нетрудоспособных, больных и стариков ИРО устраивало в старческие дома.

В 1948 г. в Австралию из Европы прибыли первые пароходы с перемещёнными лицами разных национальностей.

1. Хоффманн И. История Власовской армии. Исследования новейшей русской истории. Т. 8. Париж, 1990. С.6.
2. Толстой Н. Жертвы Ялты. Исследования новейшей русской истории. 1.1. Париж, 1988. С. 22.
3. Там же. С. 25-26.
4. Там же. С. 26.
5. Палий П. «Первый год в немецком плену». Вече. Мюнхен, 1985.
6. Кромиади К. За землю… За волю. Сан-Франциско, 1980. С. 30.
7. Там же. С. 31.
8. Там же. С. 409.
9. Александров К. «Из истории послевоенной эмиграции». Посев, 7/2001. С. 39.
10. Там же. С. 41.

Писатели второй волны

В статье «Из истории послевоенной эмиграции» Кирилл Александров пишет: «История образования и военно-политической деятельности послевоенной или «второй», как её чаще называют, эмиграции по-прежнему во многом остаётся малоизвестной. Действительно, в эмиграции «второй волны» не было такого созвездия блистательных имён, как в русской диаспоре, разнесённой по миру ветрами революции и гражданской войны. Однако послевоенная эмиграция, о которой сегодня не очень часто говорят на многочисленных конференциях и симпозиумах, посвящённых истории и культурному наследию Зарубежной России, остаётся во многом явлением уникальным и непознанным» (1).

В конце 1980 гг. московский писатель и литературовед Владимир Бондаренекс приступил к сбору материала для своего историко-литературного полотна «Архипелаг ДиПи» или «Исповедь репрессированного поколения» и указал, что, спустя почти полвека по окончании войны, он оказался первым, кто обратил внимание на литературу ДиПи как явление (2).

Чем же объясняется такое замалчивание писателей второй волны? По этому повод> Владимир Бондаренко пишет : «Скептикам и критикам второй эмиграции я бы посоветовав относиться к литературе, как их называли «дипийцев», так же, как, зная позорные выступления Михаила Шолохова, мы не забываем о его огромном даре, как с негодованием относясь к чекистской деятельности Исаака Бабеля и Всеволода Иванова, к стихам Эдуарда Багрицкого и Владимира Маяковского, воспевающим палачей, мы признаём их литературные дарования. И если кому ещё трудно смириться с новыми трактовками Второй мировой войны, Власовского движения и великого англо-американского предательства, уже после войны насильно выдавшим в руки ГУЛАГа более двух миллионов человек, то смиритесь с крупными литературными дарованиями выходцев из второй волны эмиграции» (3).

Несмотря на многолетний геноцид русского народа, советскому режиму не удалось убить в нём его национальное сознание и уничтожить его духовную связь с православием, потому что какой-то процент русской молодёжи довоенного времени воспитывался не только режимом с его навязчивой пропагандой, но и родителями, которые сумели сохранить свою национальную самобытность, крепкие моральные устои и православную веру. Именно в такой обстановке выросли те, кто оказался на Западе во время Второй мировой войны и составил послевоенную эмиграцию, так называемую вторую волну. Среди них были интеллигентные, политически зрелые люди, патриоты и потенциальные лидеры.

Вторая волна россиян оказалась богатой талантливыми людьми во многих областях науки, искусства и в особенности в области литературы, ибо СЛОВО всегда было сильным оружием. В конце 1945 г. стали выходить первые журналы дипистов – на плохой бумаге, небольшим тиражом. Так, в русском лагере около Кляйна Сан-Файта появился журнал «Наши вести», потом его продолжали издавать в лагере Келлерберг, затем в Сан-Франциско, в Санта Розе, и в мае 2002 года вышел последний, 2743-й номер, в Москве (4).

Эмигрантские писатели второй волны встретились со многими трудностями: борьба за существование в разрушенной голодной Германии, недосягаемость книгоиздательств (за исключением 2-3 независимых) требовали от русских талантливых писателей огромной выдержки и упорства. Несмотря на это один за другим стали появляться произведения, повествующие миру страшную правду о геноциде русского народа, о сталинских лагерях, правду о Второй мировой войне и плене. Издательство имени Чехова в Нью-Йорке, ИМКА и «Посев» во Франкфурте стали печатать книги писателей второй волны.

В 1949 г. выходит роман Сергея Максимова «Денис Бушуев», удостоившийся похвалы такого требовательного критика как И. Бунин. В течение 1950 гг. и позднее выходят из печати такие произведения как «Неугасимая лампада» Бориса Ширяева, «Мнимые величины» Николая Нарокова, «Параллакс» Владимира Юрасова, «Между двух звёзд» Леонида Ржевского, «Соловецкие острова» Геннадия Андреева, «Завоеватели белых пятен» М. Розанова.

После выхода военных романов К. Симонова появляются книги писателей-дипистов, в которых описываются страшные события военных лет. В их произведениях Вторая мировая война – это не та война, которая изображена в книгах советских писателей. Одной из тем их произведений – это чувства и переживания людей, брошенных советским правительством, заклеймённых именем предателя, а также и тех, кто по той или иной причине не вернулся на родину. Несправедливость и страдания в плену, одиночество и тоска людей, оставшихся на Западе – вот о чём рассказывают не только прозаики, но и поэты второй волны, такие как Иван Елгин, Дмитрий Кленовский, Александр Неймерок, Родион Берёзов, Валентина Краснова и другие.

К поколению писателей-дипистов и их литературе В. Бондаренко относит произведения людей, прошедших сталинские лагеря и вырвавшихся за границу ещё до Второй мировой войны. Таких как Ростислав Иванов-Разумник, Евгений Гагарин, Виктор Серж и братья Солоневич (6). Один из крупных литературных центров писателей дипистов образовался в Аргентине, где Иван Солоневич много лет издавал газету «Наша страна». Там же стал выходить альманах «Южный крест».

Писатели второй волны также примкнули к общественно-политическому журналу «Посев» (Франкфурт-на-Майне) и журналу литературы и искусства и общественно- политической мысли «Грани». Начиная с 1946 г. эти журналы освещали и анализировали международную политическую обстановку через призму русского мировоззрения. Позднее некоторые прозаики и поэты второй волны стали печататься в «Новом журнале» (США), в журнале «Возрождение» (Париж) и в альманахе «Вече» (Мюнхен).

Особое место в русской зарубежной публицистике занимал независимый альманах «Вече» (Издатель – Российское национальное объединение). Первый номер альманаха вышел в свет в 1980 г. под редакцией Олега Антоновича Красовского и Евгения Александровича Вагина и был посвящён русскому патриоту В.Н. Осипову, который в 1971 г. выпустил в Самиздате машинописный журнал «Вече» – первый в СССР периодический орган русского национального направления. Журнал просуществовал недолго, в 1974 г. В.Н. Осипов был арестован. На Западе альманах «Вече» просуществовал более 20 лет и без преувеличения его можно назвать путеводной звездой свободной патриотической мысли, светившей всему Русскому Зарубежью.

В конце 1940 гг. в Мюнхене американским правительством был создан Русский I научный центр – «Институт по изучению СССР», в работе которого принимали деятельное участие эмигранты второй волны (7). Институт издал целый ряд книг и брошюр политически- информационного характера, проводил съезды представителей русских патриотических объединений, давал западным исследователям достоверные сведения о положении в СССР.

На Пятом континенте, далеко от Европы, культурная жизнь эмигрантов-дипистов не заглохла. Так со второй половины 1950 гг. поэты второй волны стали издавать свои сборники стихов. В 1957 г. писатели основали журнал «Берега», вышло 13 номеров. В 1971 г. и затем в 1987 г. в Мельбурне прошли Фестивали русских поэтов Австралии, инициаторами и организаторами которых были поэты второй волны (8).

1. Александров К. «Из истории последней эмиграции» Посев. 7/2001. Франкфурт-на-Майне. С. 39.
2. Смолянинов И. «Архипелаг ДиПи». Слово, №33, Сидней, 2001. С. 6.
3. Бондаренко В. «Архипелаг ДиПи. Возвращение второй волны». Вече, №42., Мюнхен, 1991.С. 176-177.
4. Доманский Ю. Лагерное искусство, рукопись. Сидней, 2003.//Протопопов Н.Н. (ред.) Наши вести, №2749, Санта Роза, 1997. С. 5.
5. Бондаренко В. Указ. соч. С. 180.
6. Там же. С. 179.
7. Глэд Джон. «Беседы в изгнании». Моя Австралия. Сидней, 1997. С. 61.
8. Мельникова Н. Библиография русской периодики и книг в Австралии. Сидней, 1997. С. 5 и 23.

Глава 2. Глазами очевидцев. Воспоминания

Память сердца
И. Богут

Я был мобилизован на службу в Красную армию в звании младшего лейтенанта запаса полевой артиллерии. Звание младшего лейтенанта артиллерии мне было присвоено в Индустриальном институте, ещё в г. Сталино. В программу обучения входила тогда военная подготовка – теория и лагерные сборы. Из-за этого надо было учиться на шесть месяцев дольше обычного.

Итак, я был мобилизован. Думать было некогда. Надо было бить немцев.

Действительность была ужасной. Моему боевому взводу разрешалось тратить три патрона в день. Несмотря на песни, что мы пели, несмотря на речи «отца народов», несмотря на советскую прессу, уверявшую в непобедимости Красной армии, страна не была готова к войне.

В первый месяц войны Германия захватила в плен четыре миллиона советских бойцов, большинство из которых умерло от голода и болезней.

Вот тогда и произошла перемена в настроении населения и армии. Немцев перестали встречать цветами и хлебом-солью. В них уже не видели освободителей. Появились партизаны. Немцам пришлось защищаться на фронте и в тылу.

В нашей семье страну Советский Союз называли по-старому – Россией. Я воспринял нападение на СССР как нападение на Россию, так как считал, что СССР – явление временное, Россия – вечное.

Попал я в плен раненный в правую руку и в ноги, потеряв много крови. Бойцы моего взвода несли меня на руках, а затем тащили на плащпалатке до первого лагеря для военнопленных. Где эти чудные бойцы теперь?!..

После окончания войны я оказался в Германии, в Английской зоне. Выйдя из лагеря, который уже не охранялся немецкими солдатами, бывшие военнопленные кричали: «Да здравствует свобода!» Но, увы! Не для граждан СССР!

Черчилль и Рузвельт ещё до окончания войны, в феврале 1945 года в Ялте обещали передать всех советских военнопленных, беженцев и остовцев «отцу народов» – Сталину. Как только закончилась война, они приступили к выполнению этого плана.

В Английской зоне я видел своими глазами как это происходило. Однажды, возвращаясь утром с гулянки, я увидел перед маленьким лагерем в городке Вухгольц, где я приютился, три грузовика. К ним английские солдаты волочили полусонных женщин, детей и стариков, «подбодряя» их прикладами и кулаками. В воздухе стояли вопли детей, а радиоприёмники на грузовиках в полную мощь передавали утреннюю передачу из Лондона.

Я не стал долго слушать вопли детей и радио, а быстро зашагал к ближайшему железнодорожному вокзалу. Через несколько часов я уже сидел в вагоне поезда, который направлялся в американскую зону. Там меня приняли в лагерь ДиПи. Американцы уже опомнились и перестали насильно выдавать советских граждан «отцу народов». Началась жизнь перемещённого лица с желанием уехать из Германии хоть «к чёрту на рога», но только не в СССР. Здесь – в Американской зоне – я снова женился.

После войны в Бельгии в угольных шахтах работали немецкие военнопленные. В 1947 году пришёл срок их освобождения. Бельгийцы обратились к хозяевам зоны – США – с просьбой принять необходимые меры и снабдить угольные шахты рабочей силой, т.к. бельгийцы не хотели работать в шахтах. Подробности договора между Бельгией и США и не оглашались, но США начали вербовку рабочей силы на работу в бельгийские угольные шахты. Лагеря начали посещать американские агенты и агитировать ДиПи иммигрировать в Бельгию, где уже был достигнут довоенный стандарт жизни – не было карточек, магазины были полны товарами.

Но желающих среди ДиПи не находилось – никто из них не хотел оставаться в Европе, где уже назревал конфликт между Западом и СССР. Видя нежелание ДиПи ехать в Бельгию, американцы придумали «гениальный» выход. Они организовали «просеивание» мужского населения лагерей ДиПи. После просеивания без всяких объяснений 30000 мужчин были переведены из лагерей ДиПи в немецкие беженские лагеря, в которых люди голодали, так как ИРО не оказывало им помощи. Попал и я в число этих несчастных ДиПи. Жена осталась в лагере ДиПи, а мне пришлось коптить немецкое небо в лагере для беженцев.

Вдруг через несколько недель американцы заявили этим жертвам: «Если вы поедете в Бельгию на работу в угольные шахты, то мы вас восстановим в правах ДиПи. Мы повезём вас туда на три месяца. Если вам понравится, заключим с вами контракт на два года и привезём ваши семьи».

Мало кто вернулся в Германию после трёх месяцев. Большинство осталось. В Бельгии я проработал в шахте два года. В сравнении с советскими шахтами, в которых я работал, бельгийские шахты стары, и труд в них чрезвычайно тяжёл. Я работал в шахте на глубине 1040 метров, где температура доходила до +35 °С – +40°С. Приходилось работать в одних трусах и непрерывно пить воду. Вернулся в Германию с женой и сыном после окончания контракта в 1949 году.

Куда эмигрировать подальше от Европы, чтобы не попасть в лапы «отца народов»? Этот вопрос стоял перед каждым ДиПи. Я выбрал Аргентину. Её правитель полковник Перон широко открыл двери для ДиПи. Все документы уже были на руках, как вдруг… Перон прекратил приём новых иммигрантов. Двери захлопнулись. Тогда я с семьёй прошёл все формальности для поездки в Австралию. Осталось две недели до выезда из Германии в Италию, а оттуда – в страну, где живут кенгуру.

Списки отъезжающих висели на стене у конторы. Но подойдя к стене, я увидел, что моя фамилия зачёркнута. Едва дождавшись начала рабочего дня, с тревогой в душе, прилетел я в контору и, дождавшись начальницы, обратился к ней. Она мне прямо заявила: «Вы не поедете в Австралию. Причина – уже эмигрировали в Бельгию». Когда же она увидела мою жену с двухлетним сыном Даником, лёд растаял. Даник улыбался ей так приветливо, что она взяла его на руки. Примерно двадцать минут она не спускала его с рук. А потом сказала: «Я приму все меры, чтобы вы смогли уехать в Австралию».

Мы прибыли в Мельбурн на пароходе «General Black» 13 апреля 1950 года, в Светлый праздник Христова Воскресения. «Христос Воскресе!» – кричали мы с парохода.

Наши голоса заглушал шум порта. Лишь слышались голоса трёх мужчин. Это были банковские работники, взбирающиеся по трапу на пароход с вопросом: «У кого есть американские доллары? Мы их обменяем на австралийские».

Горсть земли

Свою землю родную покинув,
Горсть её захватил он с собой.
По полям с ней прошёл через мины,
Сквозь бомбёжку, огонь боевой.

И в плену, далеко от станицы –
Тех страданий не счесть позади –
Горсть родной, горсть станичной землицы
Прижимал он к усталой груди.

Океан пересёк с земляками.
Вышел на берег – много земли!
Но ласкал он своими руками
Горсть родимой земли на груди.

Он хранил эту землю святую,
Как ничто не хранил никогда,
Согревал своим телом родную,
И она согревала всегда.

Эвкалиптовый гроб опускали.
Застучали по крышке комки.
И в гробу его руки держали
Горсть любимой, горсть русской земли!

Это о тех, кого судьба заставила навсегда покинуть родной лом. Музыку к словам этого стихотворения написал композитор Д. Мошняга – бывший ДиПи.

Мои горькие «университеты»
А. Артемьев

В 1939 году началась война с Польшей, и кончилась моя учёба в Коммерческом институте. Оказавшись в занятой Советами Западной Белоруссии, я поступил заочно в Экономический институт в Москве, но мобилизация опять прервала мою учёбу. Затем плен – лагерь для военнопленных стал фашистской «школой жизни». Как мы «жили» там?

Военнопленные были размещены в поле, под открытым небом, их охраняли только пулемётчики стоявшие по углам лагерной площади. Начались осенние дожди и холода. Пленные рыли себе ямы- землянки. Под дождём землянки обваливались, засыпая живых. Не было воды, не было никаких санитарных условий. Появились вши. Косил сыпной тиф: люди умирали сотнями в сутки. Умерших сбрасывали в братскую могилу. Сколько их там лежит – никто не знает. В одном только лагере Stalag X. Witzendorf/Hanover в течение первой военной зимы погибли десятки тысяч от тифа, голода и холода. Немцы не считали пленных за людей, для них они были «унтерменши». Трудно представить, каким унижениям, побоям они подвергались, ведь не было никакой защиты и помощи от международного Красного Креста, так как советское правительство не подписало Женевскую Конвенцию о правах и защите военнопленных , и Сталин отказался от своих пленных, объявив их изменниками и предателями. Пять миллионов изменников?!

В плену самое страшное – это голод. Нам давали булку хлеба на восемь человек, но в нём было больше древесных опилок, чем муки. Суп-баланда из мёрзлой брюквы, вонючий, несъедобный. Единственной отрадой был чай-кипяток. Его мы и «ели» и пили. Им мы и обогревались. Было съедено всё вокруг: трава, листья, кора с деревьев… И страшно было смотреть на военнопленных – это были скелеты, обтянутые кожей.

Последние годы плена принесли нам некоторое облегчение – были построены бараки, хотя они и не отапливались, но всё-таки можзно было немного укрыться от холода. Облегчение это произошло потому, что наступление на восточном фронте было приостановлено, прекратилось пополнение военнопленными и исчерпались рабочие ресурсы. Немцы начали дорожить имеющейся у них рабочей силой. Улучшился паёк. Стали брать пленных на домашние работы. Германия, наряду с военнопленными, начала также пользовать гражданское население из занятых областей. Немцы тысячами вывозили молодых людей на принудительные работы. Устраивались облавы. Окружали базары, танцплощадки и всех, старше 14 лет загоняли в товарные вагоны. Ходили по домам и забирали парней и девушек, начиная с 1928 года рождения. Их так и называли – «рабочие с востока», или сокращённо – ОСТы. Хотя сравнительно с военнопленными условия их жизни были несколько лучше, позорная кличка «ОСТ» ставила их в такое же положение рабов, «унтерменшей», как и военнопленных.

1941-1945 годы – годы войны и плена – были самыми тяжёлыми, но и самыми плодотворными среди моих горьких «университетов». Там была борьба за жизнь, и лучшими учителями являлись голод, отсутствие свободы и человеческих прав. И выжили те, кто не потерял веры: в Бога ли, в судьбу иль в лучшее завтра, и кто не потерял чувства собственного достоинства. Малое число, но кое-кто остался жив.

Как известно, в любой школе человек приобретает знания. В плену тоже. Приобрёл и я десятка два «ходких» специальностей. Был слесарем, токарем, сварщиком, сапожником… И чему только ни научишься ради лишнего куска хлеба или миски супа, которую иногда давала сердобольная немка за работу по воскресным дням. Ежедневно зазубривая несколько немецких слов, усовершенствовал я и своё знание немецкого языка, что тоже помогло мне в борьбе за жизнь.

В плену разные люди: рабочие, колхозники, зэки, беспризорные, учителя, инженеры и т.д. Мы учились друг у друга.

С уважением вспоминаю инженера Брагина с Кавказа. Вспоминаю и других, фамилии которых уже забыл, ведь по имени нас никто не называл. Мы были «номер такой-то». В бессонные от голода ночи вели мы задушевные разговоры на всевозможные темы: о жизни в Советском Союзе, о литературе, о природе разных республик. В беседах я побывал в Узбекистане, на Урале, на Кавказе. Брагин был хорошим рассказчиком и знал наизусть стихи, содержание книг. А уральский учитель с воодушевлением декламировал нам стихи Есенина. Он открыл нам любовь Есенина к России, к русскому народу, к русской природе. Мы обсуждали Тургенева, Гоголя, Достоевского. Мы делились своими знаниями, как люди делятся хлебом.

Каких бесед только не было среди пленных! Кое-кто из нас владел немецким языком и мог поговорить с охранником-конвоиром. Надо сказать, что наша охрана состояла из ветеранов Первой мировой войны, которые как артисты и музыканты имели броню. Вот с одним музыкантом мы говорили о композиторах, и он под аккомпанемент гитары пел нам арии из опереток, немецкие народные песни. А мы, в свою очередь, пели русские песни.

Начальником лагеря был у нас Отто Шэннер, старший лейтенант ещё Первой мировой. По профессии – антиквар. С увлечением он рассказывал про картины, изящные старинные вещицы. Он единственный из комендатуры относился к пленным как к людям. Он организовал из пленных артель по изготовлению рождественских игрушек. Этим он пытался спасти десятка два учителей и инженеров от голодной смерти: за эту работу давали дополнительный паёк.

Так и застал нас всех 1945 год. Германия побеждена. Завербованные на работу голландцы, французы и другие радостно возвращаются домой. Не радуются только рабы из Восточной Европы. Они подлежат возвращению в СССР.

Спасаясь от опасности быть возвращённым, рискуя жизнью, люди бежали из лагерей, прятались в лесах. Какое-то время спустя благотворительные организации Запада создали для этих бедолаг специальные лагеря, назвав поселенцев этих лагерей – «перемещённые лица», сокращённо ДиПи. Обычно для таких лагерей отводились бывшие немецкие казармы. В них люди группировались в основном по национальному признаку. Временное прибежище нашли в таких лагерях жители Прибалтики и Польши, но они вскоре почти все вернулись домой. Перемещённые же лица с Востока в русских и украинских лагерях задержались дольше. В украинских лагерях господствовал украинский язык и греко-католическая церковь. В русские лагеря записывались жители Восточной Украины – там была православная церковь.

Мне пришлось побывать во многих лагерях. По памяти опишу лагерь Фишбек, который находился возле Гамбурга в английской зоне, и лагерь Менхегоф, расположенный возле Касселя, в американской зоне.

Лагерь Фишбек был создан в конце 1945 года под покровительством благотворительной организации УН РА, но трудами Зарубежной православной церкви и членов НТС. В самом Гамбурге к этому времени уже существовал Комитет русских беженцев. Он также помогал созданию лагеря.

В бывшие казармы начали стекаться бездомные истощённые голодом беженцы. Инициативная группа, договорившись с представителями УНРА, предложила состав правления лагеря. Председателем был утверждён Александр Борисович Веремеев, инженер из Югославии.

Мало-помалу стала налаживаться лагерная жизнь. В одном из бараков сразу была открыта церковь. Нашлись два священнослужителя, был создан хор, начались богослужения. Ожила и культурная жизнь. Был организован театр, клуб, где читали лекции на разные темы, открыта школа, и начались занятия. В лагере издавалась еженедельная газета «Единение».

В лагере собрались люди разных политических взглядов, профессий, уровня образования. Рядом с русскими жили украинцы из Восточной Украины. Жили мирно и дружно. Здесь были люди высокой квалификации: преподаватели, инженеры, доктора, даже профессора. Вот почему открывшаяся в лагере школа сразу была обеспечена квалифицированными кадрами, и окончившие её получали аттестат зрелости, соответствующий стандарту довоенных гимназических требований..

Но не всё было так уж гладко. Всякие советские «комитеты по возвращению» требовали от УНРА проверки всех жителей лагеря. Выполняя требования СССР, УНРА вынуждена была проводить проверки-скриннинг для выявления подсоветских граждан. Поэтому все, не желающие попасть под «отцовскую» руку Сталина, правдами и неправдами пытались доказать, что они латыши, поляки – кто угодно, только не подсоветские. Наскоро стряпались липовые документы, справки, метрики, выдумывались биографии. И появились новые Непомнящие, Поплюйки, Яновские, Барановские…

Опросы в присутствии чинов НКВД выматывали, люди делались нервными, раздражительными. Им задавали каверзные вопросы с целью запугать, запутать людей, которые, по сути дела, не были знакомы с условиями жизни в тех местах, которые они указывали в своих липовых справках. Подобную пытку приходилось терпеть не раз и не два. И только пройдя такого рода чистилище, можно было остаться в лагере Ди Пи и надеяться на въезд в свободные страны. Так было в английской зоне.

Примерно такое положение было и в лагерях американской зоны. Например, в лагере Менхегоф тоже жили русские и украинцы. Администрация лагеря была под контролем НТС, кстати, в этом лагере находился и центр названной организации. Там издавалась их еженедельная газета «Посев», где печатались произведения запрещённых в Советском Союзе писателей.

Здесь возобновила свою работу также запрещённая в СССР скаутская организация, воскресла Организация Российских Юных Разведчиков (ОРЮР), которая и в Зарубежье сохранила свои идеи и передала их в свободную Россию.

Силами НТС был организован в Берлине центр информации для помощи желающим обрести свободу. Берлинский комитет был, по-видимому, бельмом в глазу «некоторых». Его председатель Р.А. Трушнович был похищен и пропал бесследно. На смену ему пришёл Олег Перекрёстов, тоже член НТС.

Вот вкратце история «перемещённых лиц». Про их страдания уже написаны книги и статьи… Всё уже в прошлом, даже и свидетелей той трагедии почти не осталось и не у кого уже уточнить детали. Вот так. Такие вот «дипломы» давала нам школа жизни. Что же касается научного диплома, то я смог получить его только переехав в Австралию, где мне удалось окончить вечерний институт.

Но четыре года плена я считаю лучшим «университетом», который мне суждено было пройти. Там я научился верить. Верить в Бога и в людей. Там в жестокой борьбе за своё существование не потерял чувства собственного достоинства, не потерял веру в себя, в лучший исход, что и помогло мне пережить все мытарства…

Крестный путь полковника
О. Михаил Протопопов

…26 мая 1945 года Иосифу Сталину и Вячеславу Молотову поступило сообщение о приёме от англичан 40 тысяч власовцев и о направлении их под усиленным конвоем в лагеря НКВД СССР.

«Власовцами» в Советском Союзе называли всех советских граждан и русских эмигрантов, которые служили в вооружённых силах Германии. Но в действительности в сообщении речь шла только о чинах 15-го казачьего кавалерийского корпуса, находящегося под командованием генерал-лейтенанта Гельмута фон Паннвица и Казачьего стана под командой генерал-майора Тимофея Доманова.

Видимо, договорённость с англичанами и американцами была настолько крепкой, что советские офицеры, не дожидаясь 28 мая – дня передачи офицеров и 1 июня – дня передачи остальных, поторопились сообщить Сталину о приёме казаков.

В книге генерал-майора В.П. Науменко «Великое предательство» говорится: «…Ранним утром 27 мая 1945 г. майор Дэвис приказал отобрать у офицеров револьверы и шашки, а у казаков из жандармерии – винтовки». Английское командование в тот день, когда сообщение легло на стол Сталину, приказало обезоружить казаков, и тем самым претворить договорённость в жизнь.

На следующий день казачьих офицеров выманили на «конференцию». В вышеупомянутой книге на 153 странице указано: «… Через два часа после отправки основной группы офицеров опять пришла машина с молодым английским офицером и забрала трёх оставшихся – полковника В., который лежал больным, войскового старшину Ш. и ещё одного офицера из учебной команды».

Этот офицер был мой отец – подполковник Алексей Михайлович Протопопов. Он мог скрыться, но честь офицера обязывала его разделить судьбу однополчан…

…Когда казаки в парадных формах покидали Лиенц для встречи с британским фельдмаршалом Александером, мало кто из них понимал, что их Голгофа была уже совсем близка.

28-го мая. В этот роковой день отец был дежурным офицером в гражданском лагере Пеггец. К моменту окончания его дежурства грузовики с казачьими офицерами уже уехали. Мой отец был недоволен и оскорблён, что его, одного из старших офицеров, оставили в лагере. Вскоре за ним и ещё двумя офицерами, оставленными в лагере, пришёл грузовик. Мама умоляла отца спрятаться и не ехать на «конференцию». Отец был непреклонен. Он считал, что это его долг и право!

Когда грузовик тронулся с места, мама сунула золотые часы молодому британскому солдату и умолила его на мотоцикле ехать следом за грузовиком. Солдат, очевидно, был тронут мольбой и, подхватив её, пустился вслед за уехавшими. Когда они догнали грузовик, мама стала кричать отцу, чтобы он спрыгнул и бежал в лес. Отец был поражён её словами и выкрикнул в ответ: «Что вы, женщины, понимаете в этих вещах?» Это были последние слова, сказанные отцом моей матери. Я же встретился с ним только через долгих тридцать лет.

Когда офицеры к вечеру не вернулись, как было обещано, лагерь Пеггец забурлил всякими слухами и самообвинениями. Инстинктивно все почувствовали, что что-то случилось с офицерами. На следующий день английский связной офицер майор «Расти» Девис подтвердил самые худшие опасения: офицеры были выданы Советам. Он старался убедить оставшихся, что с офицерами обойдутся гуманно. Но все знали, включая и самого майора Девиса, что ничего хорошего офицеры не могли ожидать от своего заклятого врага.

30-го мая в Пеггеце вывесили чёрные флаги в знак протеста против действий англичан. Плакат, написанный на ломанном английском языке, выражал всеобщее мнение: «Лучше смерть, чем отправка в СССР». Оставшиеся казаки и их семьи твёрдо решили не быть репатриированными. Писались петиции королю Георгу VI в Лондон, в Международный Красный Крест, Королю Югославии Петру, Папе Римскому и, наконец, самому фельдмаршалу Александеру. Но все это оказалось бесполезным. В лагере объявили голодовку.

На следующий день майор Дэвис объявил, что все оставшиеся в Пеггеце будут репатриированы в советскую зону 1-го июня. Эта новость, хотя и не совсем неожиданная, прозвучала для казаков и их семей как смертный приговор. Реакция на сказанное была разная – одни ругались, другие обвиняли себя за то, что поверили англичанам, третьи, готовясь к смерти, раздавали вещи, а несколько человек исчезли из лагеря.

Наша мать, Ольга Николаевна Грудзевич-Нечай, дочь генерала царской службы, была отважной женщиной, прекрасной не только обликом, но и душой. В этот день она забрала моего брата и меня из лагеря и поселила нас в доме у австрийцев. До войны она училась на медицинском факультете Белградского университета, и в Пеггеце работала в лазарете и часто оказывала помощь местному населению, что давало ей возможность свободно выходить из лагеря.

1 июня в лагере поднялись рано. Божественная литургия была назначена на пять часов утра, чтобы все могли приобщиться Святых Таинств Христовых. Походный престол был устроен на главной лагерной площади на ящиках с нетронутой во время голодовки едой. Женщины и дети собрались вокруг него, казаки и молодые юнкера окружили толпу живой цепью.

Во время богослужения англичане подвели грузовики и загородили ими единственный выход из лагеря. Где-то после семи часов утра у англичан лопнуло терпение. Им казалось, что церковная служба нарочно затягивается из-за намерения казаков не репатриироваться. Полковник Малком и майор Дэвис, оглядев толпу, решили действовать силой, если казаки откажутся уезжать. Был отдан приказ грузиться в машины. На это молящиеся теснее сплотились вокруг престола и начали петь «Отче Наш», а молодые казаки плотнее сомкнулись, защищая грудью женщин и детей.

Поначалу английские солдаты старались отделить небольшие группы казаков от толпы. В ход пошли приклады и палки. По словам майора Дэвиса: «… В результате образовалась груда истерически вопящих тел, причём многие оказались в самом низу. Отчаянно пытаясь разделить эту массу, чтобы спасти несчастных, солдаты пустили в ход приклады и палки. Всю эту группу пришлось по одному силой тащить на грузовики».

Деревянный забор, окружавший лагерь, свалился под напором толпы, и люди стали разбегаться. Солдаты продолжали насильно грузить людей. Они безжалостно избивали женщин, детей, стариков, кто бы ни попадался им под руку. Началась стрельба, в ход пошли штыки. Многие побежали на мостик через реку Драву. Английские солдаты ловили и возвращали людей, загородив дорогу со стороны села Триста.

Мама и наша 72-летняя бабушка, Анастасия Димитриевна Грудзевич-Нечай, сумели избежать погрузки и убежали в дом, где мы с братом Николаем провели ночь. Австрийцы предоставили нам приют, возможно, потому что испытывали к нам симпатию или были возмущены жестокостью английских солдат, но как бы то ни было, мы спаслись, убежав в горы. Там повсюду лежали убитые и те, кто покончил жизнь самоубийством.

Сколько погибло в первый день насильственной репатриации – неизвестно. Однако, по некоторым источникам, число убитых только в Пеггеце составило 700 человеке. Скольких в этот роковой день постигла та же участь и в других городках и лагерях, разбросанных по всей Австрии, мы никогда не узнаем. 1-го июня до ночи только из Лиенца было насильно выдано 6500 человек.

Даже горы не были надёжным убежищем. Английские патрули вместе с советскими «переводчиками», или, что больше похоже на правду, агентами СМЕРШа прочёсывали леса и ущелья. Однако одни благодаря везению или, скорее всего, по Провидению Божиему сумели спрятаться от патрулей и спастись, другие же были схвачены и возвращены в Пеггец, а оттуда отправлены к советским в Юденбург, что был на реке Мур.

…Генералы Пётр Краснов, Семен Краснов, Андрей Шкуро, Тимофей Доманов и Келеч Гирей были отделены от офицеров и забраны в Баден-бей-Вин и оттуда переправлены самолётом в Москву на Лубянку. Офицеры же, включая и моего отца, были посажены в тюрьму в Граце и 3 июня 1945 года были отправлены поездом, следовавшим через Венгрию и Румынию в Сибирь.

…По совести, ни Алексей Михайлович Протопопов, ни его соотечественники, выброшенные после Гражданской войны в эмиграцию и взявшие (кому удалось) иностранное подданство, не подлежали юрисдикции советского суда. Они не были советскими гражданами ни в прошлом, ни в настоящем. Они не дезертировали из Красной армии. Они ни одного часа не воевали вместе с немцами на территории Советского Союза. Они не расправлялись во время войны с мирным населением, не совершали военных преступлений. Так за что советский суд судил их? Только за то, что они не приняли большевизм, и у них было иное политическое убеждение?!

Мой отец, Алексей Михайлович Протопопов, в числе других офицеров был освобождён из ГУЛАГа благодаря заступничеству канцлера ФРГ г-на Конрада Аденауэра и вдовы президента США г-жи Элеоноры Рузвельт. В январе 1957 года после всех перипетий мой отец поселился в Вене, но после совершённого на его жизнь покушения, переехал в Мюнжен и жил там под именем Александра Риттера.

Вскоре после войны нашу мать, меня и моего брата Николая, нашу бабушку и многих других «перемещённых лиц» приняла Австралия. Отца я впервые увидел только в 1980 году, будучи уже зрелым человеком, отцом семейства и священником Русской Православной Церкви Заграницей. Жестокая и несправедливая система сталинского правосудия не сломила духз моего отца, но вырвала десять лет из его жизни и подорвала физическое здоровье. Всё происшедшее разрушило его семейную жизнь.

Полковник Алексей Михайлович Протопопов (Александр Риттер) скончался в Мюнхене 25 июня 1988 года на 91 году жизни. Посмертно реабилитирован в 1994 году.

Пережитое
В. Протасов

Я прошёл всю Вторую мировую войну, воевал в составе армии генерала А.А. Власова и был в репатриационном лагере. Из тех времён моя память сохранила много разных эпизодов: трагических, смешных, горестных. Уже будучи в Австралии, я записал их на листках из блокнота. Всё намеревался собрать их в книгу былей и опубликовать, но не получилось. А время уходит с неимоверной быстротой, и я вместе с ним. Когда я уйду, мой след останется только на листках блокнота.

Первый эпизод из жизни в военное время моя память назвала Железезный крест

Это случилось осенью 1944 года. Ещё один союзник немцев показал им спину – румынская армия перестала существовать, вернее, превратилась в неприятеля.

Наш батальон стоял на румыно-сербской границе. Мы получили задание идти вглубь Румынии, к городу, в котором румыны задержали и обезоружили двенадцать тысяч немецких солдат и офицеров. Наша задача была отбить этих пленных. Румынские солдаты считались плохими вояками. С наступлением темноты мы направились к городу, успешно заняв все небольшие селения вокруг него. В предместье города мы были встречены дружной пулемётной стрельбой, не похожей на румынскую. Мы быстро укрылись. Я с командиром роты, старшим лейтенантом-немцем, и семью русскими солдатами заскочили в первый попавшийся двор спрятались в большой хате. Никого не было видно: все люди, видно, в ожидании боя попрятались. Мы слышали на улице беготню, стрельбу и русскую речь, значит, мы имели дело с Красной армией – попали в мышеловку. Немец молчал. Мы неминуемо должны были угодить в плен. Положение ребят и моё было критическое. Для Красной армии мы были хуже немцев, нас ждал расстрел, моментальный, без суда. Немцу грозил только плен, из которого он мог вернуться живым, а мы были уже люди, приговорённые к смерти.

Я решил узнать, что собирается делать наш командир. Он предложил мне выйти во двор на разведку. Во дворе мы увидели громадный стог сена. Лейтенант приказал, чтобы мы запаслись продуктами и водой и спрятались до утра в сене. Он надеялся отсидеться в стоге, пока город не будет освобождён своими. Он, видите ли, читал приказ в штабе. Мне было смешно. Я напомнил ему, что когда-то был дан приказ взять Москву, а приказ по сей день не выполнен. Ему это сравнение не понравилось. Я предложил, не теряя времени, уходить туда, откуда мы пришли. Он заявил, что это будет считаться бегством. Я смотрел на него в упор и молчал. Тогда, видно, решив снять с себя ответственность, он передал мне командование, обещав выполнять мои приказы.

Я объяснил ребятам свой план. Все бойцы были бывшие красноармейцы, сидевшие в немецком плену. Они, может быть, только для того, чтобы не умереть с голоду, пошли служить немцам. Идей никаких у них не было. Все они были молоды и не виноваты в том, что весь мир бросил их на произвол судьбы. Сталин считал их врагами народа. Немцам они не были нужны и их морили голодом. Ребята смотрели на меня как на спасителя. Я чувствовал, что они боятся встречи со своими. Тогда я сказал немцу, что через минуту мы начнём отходить, первым должен бежать он. Я отдал строгий приказ подбирать раненых. Мёртвых хоронить времени не было.

Немец побежал первый. Не успел он перебежать дорогу и войти в кукурузное поле, как со всех сторон поднялась пулемётная стрельба. Но стреляли высоко. Через две минуты побежал второй, затем – другие. Я выбежал последним. Стрельба не прекращалась. Через полчаса мы все встретились, все были живы и никто не ранен. Еле волоча ноги, мы продолжали уходить на запад. Вскоре натолкнулись на свои части. Мы были спасены. Лейтенант пошёл в штаб. Я ожидал первых приказаний. Ребята легли прямо на землю около меня. Хоть всё и обошлось благополучно, я не был абсолютно спокоен. Ведь я не знал, как немец всё это объяснит в штабе, и что предпримет начальство. Может быть, прикажут пойти обратно в город выбивать красных, чтобы освободить пленных?

Мои размышления прервал появившийся лейтенант. Было приказано немедленно собираться и отступать дальше, без боя. Я многозначительно посмотрел на лейтенанта, он, наверное, понял меня. Нам подогнали грузовики, и через сутки мы были почти за сто километров от этого места, на венгерской земле, далеко от фронта и в сравнительно спокойной обстановке готовились встречать врага.

Через пару недель после этого происшествия я перед всей ротой был торжественно награждён Крестом Второй Степени «За военные заслуги». Я никак не ожидал этого. После награждения я пошёл к своему лейтенанту узнать в чём дело. Он объяснил, что крестом наградили за то, что я спас немецкого офицера из верного плена, а, может быть, даже и его жизнь.

Я-то знал, что так я поступил не для спасения его жизни, а потому что беспокоился о жизни молодых ребят, и что жизнь немца меня мало тревожила. В те времена мы уже успели в них разочароваться.

Не стану утверждать, правильно ли мы поступили, взяв немецкую винтовку в руки.

Гимназисты и студенты, сыновья белых, побросав учебники и книги, пошли бороться с врагом русского народа – коммунизмом. Да и не только молодые, но и огромное число из старшего поколения, бывшие офицеры, боровшиеся против немцев в Первую мировую войну, тоже пошли тем же путём. Риск был громадный. Мы не знали как нас встретит русский народ, одобрит ли это. Для коммунистов же мы все были загодя смертники.

Через много лет в одном националистическом журнале нас назвали «шкурниками».

Не думаю, что это справедливо. «Шкурники» стараются спасти свою шкуру, свою жизнь. Мы же ею рисковали дважды: перед советской властью и перед русским народом. Прежде чем судить, следовало бы спросить тех, кого погубила советская власть, и кто был безвинно расстрелян. Прежде чем судить, следовало бы спросить сотни тысяч пленных, защищавших «народную» власть, а потом умиравших от голода в лагерях. Прежде чем судить, надо было бы узнать, а хотят ли миллионы притихших по всей России людей эту самую советскую власть. Не судите, не осмыслив всех обстоятельств. А лучше – не судите совсем. А русский народ простил нам то, что мы взяли немецкую винтовку в руки, простил нам нашу невольную вину.

***

Много воды утекло с тех пор. Сменились поколения и сменились оценки. Новые войны и новые мировые катаклизмы заслонили страшную и жестокую Вторую мировую. Как бы там ни было и несмотря ни на что, я по-прежнему горжусь той немецкой медалью, которой меня когда-то наградили. Я спас жизнь семи русским смертникам, которые попали в эту беду. И могу всех уверить, что они были мне благодарны, хотя я носил тогда немецкий мундир.

Второму эпизоду я дал название Святая ночь

Италия. Декабрь 1945 года. Первое Рождество после войны, и первое Рождество, которое мы праздновали не в плену.

Ещё утром англичане прислали большую связку еловых веток, чтобы пленные могли соорудить в столовой что-то наподобие ёлки. Те, у кого были свои люди на кухне, узнали, что готовится специальный ужин, будут фрукты, сладкое и вино: англичане решили побаловать нас.

В лагере царило приподнятое настроение. Все ожидали вечера. Фрукты и сладкое редко попадали на стол к пленному, поэтому этот сюрприз обрадовал нас. С наступлением темноты мы потянулись в столовую занимать места.

Неожиданно седой пожилой немецкий полковник, наш комендант, приказал всё приготовленное на столах отнести в палатки, а столы застелить тёмными военными одеялами и на них разложить еловые ветки. Торжественный ужин в столовой был отменён в знак всеобщего траура.

Когда всё было сделано и все утихомирились, полковник поздравил всех с наступающим Рождеством и произнёс краткую речь.

– Война окончена, – сказал он, – врагов больше нет. Мало у кого из собравшихся сегодня на праздник вся семья будет в сборе. Одни лежат на полях Европы, другие – в больницах. А мы счастливые, потому что остались живы.

Он попросил всех встать и объявил минуту молчания в память погибших воинов всего мира. Развлечения в тот вечер были отменены, чтобы все могли подумать и вспомнить своих близких. Комендант попросил нас выйти из столовой и спеть «Heilige Nacht».

В ночной тишине зазвучала рождественская песня. Несмело произносимые слова постепенно крепли и стали слышны за пределами лагеря. Их подхватил соседний лагерь. Хор из тысячи голосов гремел уже по всей окрестности. В этом районе Италии было разбросано в отдельных лагерях больше ста тысяч пленных. Как перезвоны колоколов, повторялись слова песни, то в одной стороне, то в другой.

Ветер временами то усиливал, то ослаблял звучание пения. Казалось, что в эти минуты души миллионов погибших на полях России, в лагерях Германии, в морях и океанах присоединились к этому величественному пению. Такого чувства, как в ту ночь, я никогда в своей жизни не испытывал. Этим хором никто не управлял, он сам жил, лился тысячными голосами. Люди стояли, не шелохнувшись, и пели, и только слёзы катились из глаз. Закалённые в боях, мы плакали, как плачут маленькие дети.

Английские часовые замерли на своих постах. Они стояли и слушали этот необыкновенный хор. «Святая ночь! Тихая ночь!» – повторяли голоса стотысячного хора. Постепенно пение начало стихать. Ещё где-то слышались его отголоски, а затем наступила тишина. Люди стояли молча. На душе было легко, как после исповеди.

Вскоре после этого все тихо разошлись по своим палаткам. Ужин и сладости не лезли в горло. В голове роились воспоминания о пережитом, о близких. Почему всё это должно было произойти? Около двух тысяч лет тому назад в такую же ночь родился Христос. Люди чтили Его память, но до сих пор поступают не так как Он учил.

Я вышел из палатки. Ночь действительно была святой и тихой. Луна освещала лагерь и всё вокруг. В стороне, где стояли английские палатки, не было слышно ни возни, ни пения. Видно, и на англичан подействовал этот необычайный торжественный гимн празднику.

Во мне ещё долго звучало торжественное пение, и ещё долго слёзы устилали мои глаза.

***

Менхегоф – лагерь ДиПи
И. Халафова

Интересно проследить события, говорящие о том, как русские люди, находясь в течение пяти лет в лагерях для перемещённых лиц, смогли создать там фактически всё, что требовалось для поддержания там цивилизованной жизни.

Лагерь Менхегоф, военный лагерь во время войны, был одним из таких лагерей. В момент заселения его русскими беженцами или «перемещёнными лицами», как их тогда называпи, лагерь был в полуразрушенном, недостроенном и загаженном состоянии.

Я перечислю всё, что было создано живущими в лагере, а затем остановлюсь лишь -а том, в чём участвовали мой муж или я. С нами прошли через все мытарства мои эодители, мать мужа, сестра с мужем и дочерью. В Менхегоф – лагере ДиПи:

1. Управление находилось в руках Национального трудового союза нового поколения(НТСНП), и этим ярко определялось общеполитическое лицо лагеря (сестра и её муж были очень активными).
2. Строительный комитет придал лагерю жилой вид.
3. Церковь (с куполом и колокольней) была создана, расписана и украшенаруками прихожан.
4. Пел великолепный хор с солисткой – оперной певицей Улановой подуправлением известного церковного регента Евгения Ивановича Евца (впоследствии регент в Парижском соборе на Рю Дарю).
5. Дети учились в Начальной школе, директором которой был опытный педагогН.Н. Доннер (старший), отец нынешнего начальника Австралийского отдела скаутов.
6. Восьмиклассная гимназия выдавала аттестаты, дающие права на продолжениеучения, равные правам аттестатов немецких гимназий.
7. Работали госпиталь, аптека и зубоврачебный кабинет.
8. Скаутская дружина вела активную работу. Состоялся Первый послевоенныйсъезд руководящего состава и рождение ОРЮР.
9. Играл симфонический оркестр.
10. Художественный театр под управлением известного белградского артиста и режиссёра Н.Н. Ключарёва ставил постановки.
11. Шли занятия на разных профессиональных курсах, дававших возможность получитьремесло. Все лекторы писали конспекты и печатали их на ротаторе.
12. Были созданы курсы английского языка.
13. Читались лекции в зале клуба на самые разнообразные темы.
14. Начало работать издательство «Посев».

Кто же были эти люди, живущие в лагерях?

Здесь была собрана, под главенством НТС, интеллектуальная элита как старой, так и новой (второй) эмиграции. Эмигранты нансеновских времён из Югославии, Франции, Чехословакии, Прибалтики, Польши и Германии. В эту группу влилась лучшая часть второй эмиграции, не желавшая возвращаться под ярмо Сталина. В Менхегофе обе эти эмиграции, несмотря на различие во многом, которое разделяло их, и несмотря на конфликты, за пять лет общей сознательной борьбы и труда слились воедино в главном. В минуты опасности забывались все разногласия. Одним из наглядных примеров этого слияния была взаимопомощь и сотрудничество обеих эмиграций во времена так называемых «скриннингов». Наивные союзники ещё сотрудничали с СССР и способствовали вывозу бывших советских граждан в СССР. Мы видели актуальную опасность: перед глазами стоял насильственный вывоз казаков из Лиенца.

В лагерь приехал советский полковник уговаривать возвращаться на родину. Среди переводчиков у американских властей (полковник не знал английского языка) были мой муж и другие, тоже старые эмигранты. Всем, кто стоял на ногах, приказано было явиться в зал клуба. Зал был полон. Странно было смотреть на русские офицерские погоны у советских. Очень подтянутый офицер, с интеллигентной манерой говорить, сказал сердечно-зажигательную речь о том, как сильно нуждается родина в потерянных ею сыновьях и дочерях. Стояла полная тишина. Первым поднялся сидевший в задних рядах Т. Околович (один из основателей НТС, два раза ходивший в СССР) и направился к выходу. За ним спокойно, без шума, как по команде, стал подниматься ряд за рядом, следуя к выходу – зал опустел. Советский полковник сказал насмешливо: «Первоклассная провокация» – и уехал. Этим закончился первый призыв возвращения на родину.

Не помню точно когда сгустились тучи – был объявлен первый скриннинг, затем с садистской последовательностью повторявшийся несколько раз. Людей сгоняли в зал клуба, широко, как на экзамене, рассаживали и раздавали анкеты, в которых было очень много самых каверзных вопросов, и каждый должен был описать свою жизнь с момента рождения. Даже людям старой эмиграции, которые писали правду, трудно было быть уверенными, что во всех анкетах, заполненных ими, все ответы сходились. Людей же, которым грозила репатриация, охватило отчаяние. Надо было как можно скорее превратиться в старых эмигрантов. Первая эмиграция из разных стран сразу же откликнулась и пришла на помощь. Мой муж и я помогли очень многим. Менялись имена, печатались документы, выдумывались биографии, учили со слов знающих быт и историю страны, из которой как будто бы приехали. Теперь, я думаю, что это был просто террор, и никто эти документы не читал и не сверял.

Довольно значительная часть лагеря, державшаяся особняком, состояла из колхозников, вырвавшихся из-под ярма коллективизации. Большая трудность была заставить эту часть людей работать на общую пользу. Нужен был мост через овраг, проходящий через лагерь и непролазное болото. Моему мужу было поручено спроектировать и построить деревянный мост. Заставить тех людей работать было очень нелегко. Умение моего мужа ладить с рабочими, его авторитет, знание и личный пример помогли соорудить этот мост. Люди верили моему мужу, шли к нему с жалобами и за советом. Во времена скриннингов он очень помог своей артели.

В те годы ни муж, ни я не участвовали в политической, очень засекреченной деятельности НТС. Муж был занят английским языком, строительством, преподаванием на технических курсах для взрослых, я же была занята исключительно работой с молодёжью, участвовала в организации разведческих дружин и работы восьмиклассной гимназии.

Хотя мы и не участвовали во внутренней работе НТС, но у меня и у мужа возникли разногласия с руководством и методами работы НТС, и в результате этого мы вышли из организации.

Теперь перейду к тому, что всецело поглощало меня в эти годы. Это были скауты и гимназия. Молодёжь, которую надо было как-то вернуть в нормальную человеческую обстановку, была разнородной и пёстрой. Фронтовики 17-19 лет, сироты из разъединённых семей, девчонки, подобранные на улицах военной американской полицией MP, и нормальные дети разной степени грамотности – всех надо было рассортировать, дисциплинировать, воспитывать и учить. За эту первичную, так сказать, «чёрную работу» сразу взялись скауты. Кто-то отсеивался, кто-то оставался. Необходимо было соединить всю эту молодёжь в какую-то организацию, определить в начальную школу, в соответствующий возрасту класс гимназии или на какие-нибудь профессиональные курсы.

С самого начала Николай и Андрей Доннеры, Ростислав Полчанинов и немного позже подъехавший Святослав Пелепец стали вербовать ребят. Я почти сразу влилась в работу. В лагере уже был небольшой отряд разведчиков. Я же принялась собирать в звенья разведчиц. По возрасту я была самая старшая из них, но скаутское движение совершенно сравняло нас, и мы очень сплочённо и дружно работали. С Николаем Доннером, теперешним начальником австралийского отряда ОРЮР, я работаю по сей день. Со Славой Полчаниновым я остаюсь в постоянном дружеском контакте и сотрудничестве. Наш любимый брат, друг и сотрудник, Слава Пелепец, трагически погиб в лагере.

Справились мы с нашим делом потому, что у детей не было трудностей настоящего времени: с русским языком было очень мало проблем, была только общая малограмотность. Мало проблем было и с национальным сознанием – сразу же после войны для нас была Россия – наша родина, а не эмпирический СССР и враждебная и опасная коммунистическая власть. Всему учила школа и гимназия. Нам не нужно было учить ничему, кроме наших идей, путей и законов, гимна, наших песен и как стержень был девиз:

Ко всему большому и прекрасному
Будь готов, разведчик! Будь готов!

Сборы и работу по звеньям тоже легко было проводить. Развлечений и соблазнов было мало – театр и только изредка кино, и потому вечерами, особенно осенью и зимой, вместо того, чтобы сидеть в бараках, охотно шли в барак штаб-квартиру. Вскоре в помощь появились молодые силы более интеллигентных талантливых людей.

Поздней, холодной и слякотной осенью произошло знаменательное событие. Было воскресенье или был какой-то большой праздник – не помню. После литургии мы выходили из церкви и увидели на шоссе ряд остановившихся автомобилей. Из церкви стало выходить духовенство и ЕВП Владыка Антоний – первоиерарх Русской Зарубежной Церкви. Перед ним бережно несли Чудотворную икону Владычицы. Икону вынесли народу. Владыку вели под руки. Вся процессия медленно направилась к воротам лагеря. Лагерь находился под крутым склоном, а автомобили стояли на высоте склона. Мы, наскоро надев форму, строили дружины скаутов.

Матери с младенцами на руках, маленькие дети, школа и за нею скаутские дружины, более 180 человек, стали подходить прикладываться к иконе и под благословение Владыки. Около Владыки стояла Великая княгиня Ольга Александровна, очень скромно, даже бедно одетая. Когда подошла я, она обратилась ко мне, и, выражая волю Владыки, попросила, чтобы скауты устроили какое-нибудь выступление. Я предложила «костёр», но это было отвергнуто из-за погоды, к тому же они уезжали под вечер.

– Что-нибудь после обеда в зале клуба, ведь скауты «всегда готовы»?

Мы устроили. Мы старались изо всех сил. Но если бы это ставил самый искусный комик, он не смог бы поставить смешнее. У нас разваливалось всё, а переполненный зал катался от смеха. Смеялся и Владыка, а Великая княгиня даже плакала от смеха. Мы же в тот момент не видели ничего смешного и были сконфужены. Великая княгиня зашла к нам в скаутскую штаб-квартиру, поблагодарила и попросила спеть русские солдатские песни.

Работа скаутских единиц и соединений, подобная менхегофской, проводилась во многих лагерях ДиПи. Но все они работали вразнобой, не доставало объединяющего начала, дающего направление. Старший скаут О.И. Пантюхов находился где-то в Америке, и, несмотря на неоднократные попытки связаться с ним, не отвечал.

Решено было действовать самостоятельно, и зимой 47-го года в Менхегофе состоялся съезд актива руководящего состава. Организация в то время носила название «Национальная Организация Российских Скаутов». Над Европой всё ещё висело пугало нацизма. Союзники косо смотрели на всякую организацию, именующую себя «национальной». Нужно было изменить название. После долгих прений и всестороннего обсуждения было принято новое название «Организация Российских Юных Разведчиков» – так родился ОРЮР.

Звание старшего скаута оставлено было за Олегом Ивановичем Пантюховым. Выбран был старший скаутмастер Борис Борисович Мартино, который организовал Главную квартиру.

Когда возник вопрос о создании восьмиклассной школы, получившей название гимназии имени Ломоносова, то первой проблемой стал поиск подходящего помещения.

На расстоянии приблизительно километра от лагеря, куда вела чудесная липовая аллея, находились хорошие дома, видимо, ранее занимаемые управлением военного лагеря. Один двухэтажный дом был отдан под госпиталь, второй под гимназию. В квартирах же персонала был организован интернат.

Первым директором гимназии стал профессор математики Г.П. Ветлугин из Ленинграда. Он ввёл строгую дисциплину, очень много сделал в первый период и провёл первые выпускные экзамены.

Когда весной приблизился срок первого выпуска, можно без преувеличения сказать, что стандарт знаний был на исключительной высоте. Абитуриенты первого и отчасти второго учебного года были уже, в сущности, взрослые люди, они взялись за учение очень серьёзно и понимали, что время уходит, и сознавали, что это единственный шанс создать себе прочный фундамент знаний на будущее. Не знаю, как было достигнуто присутствие на выпускных экзаменах комиссии от Кассельского университета, но это было сделано. Выпускные экзамены были триумфом. Комиссия единогласно приравняла уровень знаний в гимназии имени Ломоносова к уровню знаний немецких гимназий и утвердила русскому аттестату законность. Учение пошло по утверждённой гимназической программе.

Не помню сейчас точно, когда внутренняя жизнь лагеря стала меняться. Приехала комиссия для разбора кто ДиПи, а кто нет. С комиссией приехали их недоброжелательные переводчики, знавшие оба языка плохо, и потому часть людей несправедливо была выслана в немецкие лагеря. Некоторым удалось вернуться обратно.

Сейчас, подводя итоги, о многом приходится умалчивать. Но всё же хочется перечислить положительное и указать на ту деятельность организации, которая впоследствии имела большое значение:

1. Большое число молодёжи, выбитое из учёбы войной, наверстало потерянное и получило признанное немецким университетом среднее образование.
2. Ещё большее число ребят увезло в разные концы земного шара свидетельства об обучении в гимназии, давшие им возможность в разных странах продолжить среднее образование.
3. Довольно большое число взрослых получило аттестаты о прохождении курсов, что было большой помощью в их дальнейшей специализации и работе.

Так и Менхегоф – видимый сейчас через призму романтики, был для многих и для меня лично очень интересным, полным борьбы и творчества периодом жизни.

Лагерное искусство
Ю. Доманский

Был май месяц 1945 года. Война закончилась. Части нашего Русского Корпуса, стоявшие в это время в местечке Шкофья Лока в Словении (Bishops Laak), перешли границу с Австрией и сдались в плен англичанам у города Клагенфурт, подальше от титовских бандитов. Тут на некоторое время мы задержались, пока решался вопрос – выдавать нас советскому правительству немедленно или подождать ещё? Решили подождать, а пока – отправить куда-нибудь подальше, а там – что Бог даст. Посадили нас на грузовики и отправили к местечку Кляйн Сан-Файт, где-то в Альпах.

Ехали сначала берегом озера Вертерзее, потом свернули направо. Пошли маленькие городки и посёлки, чистенькие, аккуратненькие. По улицам шли люди, бежали ребятишки из школ, дурачились, и тоже все чистенькие и аккуратненькие. Масса зелени, цветов, солнца. Поля, огороды, сады. Впечатление такое, как будто и войны никогда и не было. На душе легко и весело. Пока что всё в порядке. Живы. А там – посмотрим.

Грузовики свернули влево, полезли куда-то в гору по крутой вьющейся дороге и въехали в сосновый лес. «Строевой» – говорили знатоки. «Мачтовый» – как он назывался раньше, во времена ещё парусных флотов. Дорога становилась всё уже, круче, и, наконец, грузовики остановились. Приехали. Кругом лес. Кое-где зелёные полянки. Слезли с грузовиков, разобрали «багаж» – походные мешки, ранцы. Здесь уже заранее побывали «квартирьеры» – указаны отдельным частям места для расположения на проживание.

Части корпуса быстро разошлись по своим местам. Дисциплина в Корпусе, даже в плену, сохранялась полностью. Кухни задымили, стали что-то готовить из запасов в хозяйственной части. Этого было мало, но лучше хоть что-то, чем ничего. Где-то уже застучали солдатские топорики, что-то началось уже строиться. Люди стали готовить себе удобства на время проживания здесь. А какое время? А как долго? А что дальше будет? Думы об этом отложили «на после».

И думать и действовать должен был командир Русского Корпуса Анатолий Иванович Рогожин. Больше полагаться было не на кого. Всё было потеряно, всё было разрушено. Оставалась одна надежда. На неё мы и положились. Было нас здесь около трёх тысяч человек в возрасте от пелёнок и до 84-х лет. Средний возраст – наверное 35. Были и женщины и дети. Их было мало. Много прибавилось потом – после трагедии в Лиенце. Примкнули те, кто успел бежать, когда началась их выдача.

Пока же все разошлись и начали обустраивать лагерь. Два корпусных батюшки пошли по лесу, высматривать место для лагерного храма – протоиерей отец Борис Молчанов и молодой монах – отец Викторин Лябах. Походили по лесу и остановились перед двумя огромными, как колонны, соснами, стоявшими рядом, повёрнутыми прямо на восток, откуда идёт благодать Божия и куда повёрнуты алтари всех православных храмов. Погладили честные брады свои и, перекрестясь, молвили: «Здесь»…

Подошли помощники, подтащили ящики с предметами походного корпусного храма, и работа закипела. Кусты перед соснами подрезали, подравняли. Между ними укрепили Царские Врата, заколыхалась церковная завеса на Вратах. Установили иконы: впереди полукругом, на аналоях. Повесили перед ними лампады, заправили маслом. На перекладину между двумя деревьями подвесили колокол.

А тут и вечер подошёл. Звонко по австрийским лесам зазвенел колокол, призывая русских помолиться Господу Богу на новом месте. Стали собираться молящиеся. Справа строем встал церковный хор. Впереди, у алтаря – командир Корпуса со своим штабом. Умолк колокол. Наступила тишина.

– Благословен Бог наш, всегда, ныне и присно и во веки веков, – раздался голос батюшки.

– Аминь! – тихо и звучно ответил хор, и глубокая октава органным звуком замерла в вышине.

– Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе! Царю Небесный, Утешителю, Душе истины иже везде Сый и вся исполняя, – чётко и ясно читал-пел псаломщик и далеко по лесу разносились слова предначинательных молитв. Дымок из кадила поднимался прямо вверх и рассеивался между ветвями деревьев.

Закончилась служба. Все разошлись по своим местам, стали устраиваться – спать по- походному: кто – где, кто – как устроился. Завтра вставать рано, и работы много. Нужно обустраивать лагерь. Сколько здесь простоим – неизвестно, а зима не за горами. Лето быстро пройдёт, а зима в Альпах лютая.

Опыта в устройстве жизни за двадцать лет скитаний старым эмигрантам Бог дал достаточно: Первая мировая, Гражданская, Вторая мировая. И всегда конец один и тот же – воевать кончили – не победили и не проиграли – остались теми же эмигрантами. Впереди – ничего и дальше – неизвестность. Но всё всегда, слава Богу, как-то устраивалось. Устроится и теперь. Прежде всего нужна крыша над головой. Для людей одиноких – просто: набрал веток, соорудил шалашик и живи себе пока, а там видно будет. Из брезента, плащпалаток всех национальностей люди посолидней устроили себе палатки на четыре-пять человек. Для людей семейных выкапывается землянка-яма, на столбиках – крыша из палаток, брезента, камыша. Лесенка вниз. В некоторых землянках размером побольше для людей многосемейных в стене выкладывается даже камин, над ним труба. Вокруг землянки выкапывается канавка со стоком, чтобы не заливало дождём.

К концу лета, когда пришла пора переходить в другой лагерь, около землянок уже были и садики и огородики, и бегали обжившиеся уже здесь кошки и собаки. У одного деда с внуками были две козы и ослик с тележкой. Дед занимался торговлей – ездил, что-то покупал у крестьян, продавал в лагере.

С продуктами питания дела у нас обстояли неважно. Англичане нас советским не выдавали, но и кормить тоже не очень кормили, полагаясь, видимо, на то, что мы люди умные, сами себе пропитание найдём. И, в общем, они были правы. В Альпах, да ещё весной, найти себе пропитание никаких особых трудностей не представляло. Леса полны ягод, грибов, орехов, каких-то съедобных растений, а для желающих – улитки.

У местных бауеров (крестьян) картошка уже готова к сбору. На дороге недалеко от лагеря – хорошенький домик. К нему каждое утро бауеры свозили в бидонах молоко. Отсюда они отправляли его на молочный завод, а потом привозили пустые бидоны и молочную сыворотку, в которой плавали хлопья кислого молока – тоже подспорье. А на местной бойне можно было приобрести без всяких карточек кровь – и очень дёшево. Из неё специалисты делали великолепную кровяную колбасу. И из всего этого, Богом данного запаса, опытные хозяйки и мамы, обладательницы буйной кулинарной фантазии, умели приготовить великолепную еду.

О том, что творится в остальном мире, вне нашего леса, мы ничего не знали. Радио у нас не было. Газеты к нам попадали случайно. Зато слухов было сколько угодно. Свежайших, из чистейшего лесного воздуха выхваченных. И тут, в одной из палаток собралась группа в несколько человек, и они стали печатать и издавать собственный лагерный журнал. Название ему дали самое безобидное – «Наши вести», чтобы не вызывать тревоги у власть имущих. Вести эти добывались из английской солдатской газеты. Кто-то, имевший понятие в английском языке, прочитывал её, составлял короткую сводку главным образом военных событий. Сводка эта печаталась на единственной в лагере пишущей машинке в нескольких экземплярах и рассылалась по отдельным батальонам, где на утреннем разводе и прочитывалась перед строем и всеми присутствующими. Журнал-газета печатался ежедневно. К сожалению, никто не догадался сохранить хотя бы один экземпляр для потомков. «Наши вести» продолжали издавать потом в лагере в Келлерберге, затем в Сан-Франциско. В мае 2002 года в Москве вышел последний, 2763-й номер «Наших вестей».

Из лагеря открывался вид на маленький старинный замок Моосбург, стоявший далеко в долине. 1000 лет тому назад здесь жили первоучители Словенские – учитель Константин, в монашестве Кирилл, вместе с братом Мефодием, которые составили славянскую азбуку.

Вскоре мы узнали о выдаче казаков в Лиенце. И в лагерь стали прибывать те, кто во время выдачи успел скрыться в лесу. Это были семьи корпусников, казачьи семьи, советские военнопленные. Все они шли к нам в лагерь, расселялись по батальонам и ротам у своих мужей, отцов, сыновей. Все они автоматически принимались в лагерь на «общем основании» и на «общий подножный корм», который мы находили в Альпийских лесах.

Кроме походов в лес за грибами и ягодами, слушания по утрам «Наших вестей» и обсуждения вопроса – а что же с нами будет в конце концов дальше, нужны были и какие- то другие развлечения,

В глубине леса нашли «амфитеатр», созданный самой природой и покрытый мягкой травой. Здесь однажды собралась группа людей. Они что-то обсуждали, что-то измеряли, и, наконец, вооружившись кирко-мотыгами, стали разравнивать основание «амфитеатра». Другие же отправились куда-то с озабоченным видом. К работавшим стали подходить, спрашивать – что тут происходит? Получив ответ, одни, скинув тужурку, брались за работу, другие, махнув рукой, отходили прочь – ерунда, мол, нечего руки пачкать.

Вскоре вернулись и ушедшие, таща брёвна, доски и вообще всякий «строительный материал», какой где кто находил. На расчищенном месте был построен помост, и вскоре по всему лагерю разнеслась весть – там, в «амфитеатре», сегодня вечером состоится театральное представление.

К вечеру «амфитеатр» был полон. Перед зрителями высился пустой помост, на нём стояла самодельная скамейка. Вокруг помоста пустое пространство, а дальше и довольно высоко в горку, на мягкой травке, удобно расположились зрители.

Когда, наконец, все расселись и успокоились, на помост вышел конферансье – большой высокий дядя Лёня с громадными «выразительными» руками – и мощным голосом объявил:

«Милостивые государыни и милостивые государи! Вы имеете честь и удовольствие присутствовать сегодня здесь в Кляйн Сан-Файт… Господа, вы когда-нибудь в жизни слышали про такое место – Кляйн Сан-Файт? Никогда? И я тоже. Вот занесла нас судьба! Итак, господа, имеете честь и удовольствие присутствовать на открытии самого и самого… Ну, одним словом, самого такого Мюзик-Холла. Что там Нью Йорку или, скажем, Парижу до него! Даже, скажу больше, господа! В самом блистательном Белграде, в самой великолепной Софии в таком Мюзик-Холле вы не бывали. Одним словом, господа, открываем наш первый вечер сюрпризным выступлением хора казаков! Занавес! – и дядя Лёня повернулся, вытянул руку и как бы отодвигая перед собой занавес, пошёл на край сцены. За ним стояли в довольно-таки потрёпанных мундирах остатки хора Личного Конвоя Государя Императора, двадцать лет проработавшего на постройках дорог в Югославии… И полились песни – старые, знакомые, успокаивающие.

Наступил вечер. Стало темнеть. Дядя Лёня объявил перерыв. Публика зашевелилась, заговорила. А в это время несколько тёмных фигур подошли к сцене и расставили лёгкие загородки-ширмы. Вскоре за загородками мелькнули огоньки, и зажглись небольшие, но яркие костры, освещая сцену. Публику пригласили умолкнуть и вернуться на свои места.

Дядя Лёня сообщил, что почтенные зрители будут наслаждаться одной из музыкальнейших пьес в мире, почти оперой или опереттой, самого Агнивцева! «Да вы все её знаете, много раз слышали. Мы, учредители, забыли название. Да ничего, увидите пьесу – сами вспомните!» – говорил дядя Лёня.

На сцене стояла хорошенькая брюнеточка в широкополой чёрной шляпе, с красными пухлыми губками-бантиком. Громадные чёрные глаза с ресницами-опахалами широко глядели на публику. Платье было самого опереточного типа, правда, чуть-чуть тесноватое. Она подошла к скамейке и, прежде чем сесть, потрогала её рукой и позвала: «Дядя Лёня!»

Дядя Лёня встрепенулся:

– Что такое, Верочка?

– Дядя Лёня, а если я на неё сяду, я не прилипну?

– Ну, что вы, Верочка, ну, конечно, нет! Ну как можно?

– Конечно, можно. У нас в землянке, как на нашу мебель сядешь, так обязательно прилипнешь. Она вся у нас из свежего леса сделана. Ещё со смолой.

Дядя Лёня убедил её, что опасности никакой нет. Девушка села на скамеечку, представлявшую собой садовую скамейку в старинном парке под кустом сирени, и сложила пальчики на коленях. Грянул «оркестр»: старая, видавшая виды, гитара со следами пуль ещё Первой мировой и у каждой дырочки от пули – дата, когда было попадание; три или четыре губные гармошки, на которых играли знатоки этого дела; «ложечники» с четырьмя деревянными ложками, вполне заменявшими джаз-банд, и «виолончель» или «контрабас» или что-то в этом роде – керосиновая банка, длинная палка и откуда-то взявшаяся настоящая струна, на которой самодельным смычком можно было играть всё, что угодно.

Верочка запела:

– Я по модному одета, на мне шляпка-болеро, ожидаю я предмета для сердечка моего!..

О чём была пьеска я уже не помню, но было что-то весёлое, живое, шумное, с барабанщиком, офицером и генералом. А припев был:

– Фрунт, во фрунт! Начальство, вот так фунт! В ружьё! Собачее житьё!

Публика восторженно хлопала, хохотала. За этой пьеской пошла другая, потом фокусник. Романсы, рассказы. Спектакль закончился, когда догорели последние щепочки, которыми весь вечер подерживалось «освещение сцены». Желающих выступать было много, и спектакли стали продолжительнее и разнообразнее. Вскоре мне пришлось уехать из лагеря. Меня с группой других послали в горы на заготовку дров на зиму для беженских лагерей.

Наступила зима, и мы совершенно потеряли связь с лагерем. Весной 1946 года мы узнали, что наш лагерь находится недалеко в местечке Келлерберг. Мне было предложено «взять ноги в руки» и пойти найти это местечко и разузнать, что там и как. Я навёл справки у местного населения, и ранним дождливым утречком отправился. Моросил весенний дождь, было сыро и холодно. Поднялся я на первый перевал, прошёл места, где мы рубили деревья, спустился вниз до речки, перешёл на другой берег, поднялся в гору опять на следующий перевал и скатился вниз к замку в местечке Патернион. Здесь я вышел на большую дорогу, повернул направо, прошёл Фефферниц, за ним Файстриц и вышел на прямую дорогу. Слева – поля. За ними – река Драва. Справа – поля, покрытые жирной чёрной грязью. За ними – горы. На полях – ряды деревянных мокрых бараков, строящихся и уже готовых. Бродят люди. Сыро. Мокро. Люди что-то таскают, копают. Тоска смертная.

Я пошёл по дороге вдоль рядов бараков. Но вот скоро и баракам конец, а русского лагеря всё не видно. А дорога уже поднимается куда-то в гору, и баракам конец. Справа от меня группа бараков. Место выглядит более обжитым. Громадный длинный деревянный барак. Несколько других бараков. Из труб идёт дым. Стоит самолёт «Мессершмит» без крыльев. Гора дров. Из барака выходит бородатая фигура, узнаю – наш ротный повар. Я к нему. Оказывается попал как раз туда, куда шёл – в русский лагерь Келлерберг. Сразу стало тепло на душе, радостно.

Мы поздоровались и оказалось, что до лагеря ещё нужно итти дальше, в глубину, вдоль футбольного поля, и там я увижу вход в лагерь. Я пошёл и, действительно, в конце дорожки я увидел арку с доской, на которой было написано славянскими буквами «Русский лагерь Келлерберг». Я прошёл под аркой и оказался перед новеньким мокрым бараком, из которого был слышен стук молотков и людской говор. Я вошёл и оказался в церкви.

Церковь ещё строилась. Посередине стоял верстак. В стороне – старый знакомый постукивал мотолочком по куску жести от консервной банки. Тут же сидел прямой, как столб, старый седой господин. В руках он держал кусок дерева и, ровными движениями состругивая стружки, обращал его в изящный архиерейский посох.

Тут мне пояснили, куда явиться, кому представиться, у кого получить «кабинку» и определиться на лагерный паёк. И через полчаса я входил в «артистический барак» номер пять в шестом блоке. Тут было светло, тепло, чисто. Кругом были знакомые весёлые лица. Я был «дома». В Келлерберге я пробыл дней десять. Вернулся в лес на место работы, доложил всё, что следует, подробно описал сам лагерь и жизнь в Келлерберге, а потом вернулся назад в лагерь, где и прожил три года.

Когда я пришёл в лагерь, он только что начал строиться. Строились бараки для жилья. Прокладывали дорожки между бараками, распределялись места для садиков и огородов. Всё это делалось под руководством старого русского инженера. Очень скоро, уже через год, русский лагерь Келлерберг имел вполне приличный жилой вид.

В центре лагеря была большая площадь. Начиналась она у арки, у входа. Дальше находилась церковь Св. Александра Невского. Обыкновенный барак, увенчанный куполом с крестом. У входа в храм стояла колокольня – деревянная рама и на ней колокол с кусками рельса. Перед входом в храм большая клумба, около неё несколько скамеек. Недалеко росла громадная ель. Летом под ней была густая тень, а на Рождество ель обращали в Рождественскую ёлку. Дальше стоял домик начальника лагеря, построенный в виде типичного альпийского дома. Вся площадь и все дорожки лагеря плотным слоем были засыпаны разбитым щебнем.

В лагере жило около трёх тысяч человек. Большинство из них люди интеллигентые, талантливые. Делать им было нечего. Спешить некуда. А чем-то заняться надо было. И вот стали выявляться таланты, делающие жизнь интереснее, разнообразнее.

В лагере жил художник Софийского художественного института. Были и другие талантливые художники-любители. И в течение семи лет лагерного сидения они создали чудесные вещи.

В маленькой церкви-бараке появился великолепный иконостас, сделанный в лагерной столярной мастерской. Церковная утварь, деревянная и жестяная, была изготовлена художником-жестяником. Стояли аналои с покрывалами, сделанными из перекрашенных солдатских одеял и вышитыми лагерными мастерицами, иконы, писанные своими художниками, с окладами из жести от консервных банок. Перед иконами – лампады из той же жести. Паникадило – из той же жести.

Тщательно и художественно переплетённые книги. Художественно написанные от руки сборники нот церковных песнопений. Одно беспокоило строителей – неужели всё это пропадёт, когда придётся покидать лагерь? Но когда пришло время покидать лагерь в 1952 году, всё из церкви было вывезено в лагерь Св. Мартин около Виллаха, на берегу реки Дравы.

На площади лагеря находилась и русская школа, где училось человек сорок мальчиков и девочек. Там же был и «теремок» – обычный барак, превращённый в «старинные хоромы» Владимирских времён с солидными столами, расписными скамьями и громадным окном с видом на Сенатскую площадь.

Но вершиной достижений творческой жизни лагеря был театр – громадный снаружи деревянный барак и великолепный внутри зал на 900 мест с большой прекрасно оборудованной сценой. Лагерные столяры художественно оформили вход в театр и бар. Там же в отведённом для художников месте писались декорации. Всё приводилось в движение вручную, машин не было никаких, хотя техническое оборудование было для того времени современным. Зал и сцену освещали лампочки фабричного производства. Всё остальное украшение театра и освещение было сделано из проводов полевого телефона, жести от консервных банок, дерева и картона. Когда лагерь посетил английский генерал, специалист по городскому освещению, он заявил строителям:

– Знаете, если бы вы создали такую электрическую установку в лондонском театре, вас бы отправили в Тауэр и там бы четвертовали.

Дирекция театра и в особенности электротехники были польщены. За все семь лет существования театра там не произошло ни одного несчастного случая: так внимательно зсе относились к своей работе.

На заднем плане сцены были четыре сукна-декорации: голубое небо, лес и два «задника» для концертов. Такие же были и боковые «софиты». Декорации комнат были две: из «Женитьбы» и «голубая». Со всякого рода добавлениями они годились всюду. Эти декорации были для «драмы». Ставились пьесы Гоголя, Островского, и других авторов. Комедии … Ренникова.

При театре образовался хороший оркестр с самодельными инструментами. Англичане привезли откуда-то великолепный рояль. Среди жителей лагеря хороших голосов было достаточно, а талантливых людей хоть отбавляй, поэтому образовалась великолепная опереточная труппа. Под руководством опытных театральных постановщиц начали ставить и балетные постановки. Достать либретто для оперетты, да ещё на русском языке, было очень трудно, и в лагере появились свои поэты-писатели.

Особенным был дядя Гриша Шевяков. Он написал несколько забавных оперетт или обращал стихи в оперетты. Затем один знаток музыки и опереточного искусства – фамилии не помню – подбирал к стихам музыку из самых разных произведений и записывал на слух то, что ему напевали, а другой музыкальный мудрец всё это обрабатывал и писал партитуру для певцов и оркестра. Уже в конце лагерного периода какая-то американская фирма хотела купить право на то, чтобы обратить в фильмы некоторые из наших оперетт, но когда выяснилось, что музыка к опереттам уже принадлежит кому-то, американцы отказались. Незадачливые авторы и музыканты наши только пожали плечами и вздохнули, ещё раз осознав своё «эмигрантское счастье».

ПОТОМКАМ МОИМ  И АЛЁШИ
К 40-летию окончания 2-й мировой войны.

Я помню, Алёша, дороги Смоленщины,
Голодных, оборванных, хмурых солдат;
Им кринки прохладные вынесли женщины
И хлеба кусок…от голодных ребят…

Я помню закаты и пыль придорожную,
Погонщиков, в тыл угоняющих скот,
И крики и горечь, молву осторожную,
И страх и угрозы в тот памятный год.

Кровавые пашни и рощи и нивы,
И тысячи, тысячи братских могил.
Не пели, а плакали девушки-ивы,
Когда на чужбину их враг увозил.

Я помню рассветы, Днепра переправу –
Струится поток её кровью людской,
Бомбили, как будто себе на забаву,
И те и другие, со злобой лихой.

Без боя отдали деревни, селенья,
Пустые винтовки сжимая в руках,
И горек, и страшен был путь отступленья,
И ненависть зрела, кипела в сердцах.

Погибли, Алёша, за правое дело
С врагами в боях миллионы людей,
Страну защищая лишь собственным телом,
По глупости, трусости злобных вождей!

Бежали вожди на восток в это время.
Дорога стояла открытой врагу.
Легло на народ непосильное бремя:
И фронт без запасов, и голод в тылу.

Я видела, помню! – колючие стены
И в ямах по горло зарытых солдат,
Живых; и бессилье смертельного плена.
Скажи мне сегодня: кто был виноват?

Я помню, Алёша, кресты и погосты –
Не смел даже Симонов правду сказать,
Что армию нашу предали прохвосты,
Чтоб дальше и злее народ распинать.

Я помню, Алёша! Уж смерть на пороге.
И годы изгладили много следов,
Но горькие мысли идут по дороге,
Смоленской дороге тех страшных года

И пишут поэты, и терпит бумага,
И мир умиляется песне такой,
А там, за колючей стеною ГУЛАГа
Страдает поныне народ дорогой!

Читайте, потомки мои и Алёши!
Что Симонов видел – видала и я! :,
Суди нас, поэтов – плохих и хороших,
Суди нас по ПРАВДЕ, Родная Земля!

Тали Плисовская, Австралия

РАЗДЕЛ IV
В страну далёкую и незнакомую

Глава 1. История прибытия россиян в Австралию

Обшая картина переселения россиян* в Австралию

Первыми, кто приступил к изучению истории русских в Австралии, были русские, проживающие в этой стране, за ними последовали австралийские учёные, и в настоящее время этой темой заинтересовались российские историки.**

В этой главе приводится периодизация, в которой выделяются 8 миграционных волн россиян, прибывших на Пятый континент из разных стран, в разное время и по разным причинам. Анализ статистики приездов и выездов россиян (в Австралию и из Австралии) в течение прошлого столетия подтвердил, что следует выделить 8 сравнительно значительных по численности потоков эмигрантов из России, из Европы, из Китая, из СССР, из Российской Федерации и бывших республик Советского Союза:

1)  1871-1910 – экономическая эмиграция из России
2)  1911-1920 – экономическая и политическая эмиграция из России
3)  1923-1939 – послереволюционная (белая) эмиграция из России
4)  1947-1952 – послевоенная эмиграция из Европы и Китая
5)  1952-1964 – русская эмиграция из Маньчжурии (Китай)
6)  1977-1984 – русская эмиграция из Синьцзяна (Китай)
7)  1972-1989 – евреи из СССР
8)  1990-2000 – эмиграция из бывшего СССР

———————————–

^[1] Историография русской иммиграции в Австралии и периодизация прибытия русских в Австралию (несколько вариантов) помещены в Приложении к 1 тому.

————————————

Первый период (1871-1910)

В этот период российские эмигранты прибывали небольшими группами из юго-западных и западных окраин России***. В XIX веке они ехали через Англию в Сидней и Мельбурн и в основном селились в Новом Южном Уэльсе и Виктории. В первом десятилетии XX века после введения в эксплуатацию Великого Сибирского пути (Транссибирской магистрали) и Китайской Восточной железной дороги (КВЖД) в Маньчжурии российские переселенцы ехали в Австралию через Китай и Японию. Они селились в Брисбене (Квинсленд) или Дарвине (Северная Территория), куда приходили японские пароходы (1).

Эмигранты приезжали в Австралию с надеждой обрести материальное благополучие и постоянное местожительство в этой стране. Многие из них не были православными и даже не владели русским языком. Но были и исключения.

Историки, описывая иммигрантов этого периода, рассказывают о русском еврее Симче Баевском (1878-1934), который под именем Сиднея Майера сумел создать сеть универмагов «Майер Эмпориум» в Мельбурне, куда он приехал в 1898 г. Постепенно он расширил сеть своих магазинов по Австралии и заграницей, стал заниматься благотворительностью и, согласно К.М. Хотимскому****, оказывал помощь эмигрантам, приезжавшим в Мельбурн из России (2). Н.М. Кристесен писала, что Сидней Майер будучи в 1920 г. в США принял христианство и что «до конца своей жизни он говорил на русском языке и к русским иммигрантам был особенно отзывчив. Дети его… считают себя австралийцами» (3).

По переписи 1911 г. число уроженцев Российской империи, приехавших в Австралию, составило 4456 человек. Среди них процент русских, украинцев и белорусов (вместе взятых) был незначителен: около 4,4% – 150 человек в 1901 г. и около 9% – 400 человек к 1911 г. (4).

—————————————–

*  Термины «российская иммиграция» и «россияне» определяют всех уроженцев или выходцев из России, принадлежащих к разным расам и национальностям. Термин «русский» определяет принадлежность человека к русской национальности, т.е. к русскому народу.

** Историография русской иммиграции в Австралии и периодизация прибытия русских в Австралию (несколько вариантов) помещены в Приложении к 1 тому.

*** Польша, Финляндия, Прибалтика и черта оседлости.

—————————————-

Второй период (1911-1920)

В течение второго десятилетия XX века продолжали ехать переселенцы из западных и юго-западных губерний России, и в то же время стали прибывать эмигранты из Сибири и с Дальнего Востока, которые приезжали на время, на заработки. Большинство эмигрантов этой группы ехало на Пятый континент через Китай и Японию и предпочитало селиться в Квинсленде.

Согласно статистике Е. Говор (доктор исторических наук, Австралийский Национальный университет, Канберра), к 1921 г. уроженцев Российской Империи насчитывалось 7659 человек, из которых процент русских, украинцев и белоруссов увеличился – до 28,3%, т.е. немногим более 2000 человек (5).

Значительную группу среди новоприбывших в течение этого периода составляли беглые революционеры-каторжане, сосланные в Сибирь после революции 1905-1907 гг. Русские революционеры, которых австралийские историки называют «радикалами», пытались «заразить» австралийцев учением Маркса и Ленина, стремились объединить рабочих и левую интеллигенцию и создать коммунистическую партию.

После февральской революции они отправили телеграмму правительству Керенского с просьбой репатриировать их в Россию за счёт Временного правительства, которое дало на это согласие. В июне 1917 г. около 500 революционеров отбыли на родину, а всего за период с 1915 по 1920 г. в Россию вернулись около 1000 человек (6). Их призывы к революции в Австралии привели к «Бунтам красного флага» – вооружённому столкновению между ними и австралийцами 23 и 24 марта 1919 г. в Брисбене, после чего некоторые революционеры были арестованы и позднее депортированы (7). Всё же не без участия Петра Симонова, объявившего себя первым советским консулом в Австралии (1918-1921), в 1920 г. была основана Коммунистическая партия Австралии (КПА), которая была малочисленной и непопулярной у населения этой страны (8).

После «Бунтов» отношение к русским иммигрантам в Австралии изменилось: их не принимали на работу из-за того, что они – русские, а австралийское правительство перестало впускать русских эмигрантов в Австралию с 1917 до 1922 г. (9).

Глубоко ошибаются те историки, которые в своих трудах пишут, что российские иммигранты, прибывшие на Пятый континент в течение первого и второго периодов, сыграли какую-то роль в формировании русских общин в Австралии (10). В 1913 г. российские революционеры открыли в Брисбене Русский клуб для русских и евреев, где читались доклады и устраивались спектакли. Для соотечественников (с 1912 года по 1919) они под руководством Артёма (Ф. Сергеева) издавали свои прокоммунистические газеты, которые запрещались и закрывались австралийским правительством, но открывались революционерами снова под другим названием и с подставными редакторами. Характерно, что первая русская организация в Брисбене сначала носила «невинное» название: «Союз русских эмигрантов», затем была переименована в «Союз российских рабочих» и, наконец, в «Союз российских рабочих-коммунистов»! (11). После отъезда революционеров на родину их газеты на русском языке и Русский клуб в Брисбене перестали существовать.

Деятельность этих революционеров была обречена на провал как среди их земляков, так и австралийцев. Пётр Симонов и Артём (Ф. Сергеев), анализируя полную неудачу «российской революции на Пятом континенте» писали, что революции помешал демократизм молодой страны (рабочие имеют возможность «выхода в высший класс») и её богатство: «… В Австралии для рабочего является вполне нормальным жить в особняке (коттедже) из четырёх комнат, заказывать костюмы за десять или двенадцать фунтов, иметь каждое утро две или даже более газет, посещать театры, скачки и т.д.» (12). Такая же возможность постепенно открывалась и перед российскими переселенцами конца XIX – начала XX века, которые в большинстве быстро и полностью ассимилировались.

Вся эта бурная и довольно скандальная деятельность российских революционеров, доставившая много хлопот и неприятностей австралийским властям, была не очень продолжительной. Образно говоря, эти «буревестники», блеснув на спокойном австралийском небе молниями революций, восстаний, демонстраций, быстро исчезли с южного неба, как надвигавшаяся, но не разразившаяся буря.

Зарождение и формирование Русского Зарубежья относится к следующему периоду (1923-1939), когда в Австралию стала приезжать белая русская эмиграция – люди с совсем другими взглядами, верой и мировоззрением. Люди, которые ничего общего не желали иметь с российскими коммунистами и интернационалистами.

Третий период (1923-1939)

Формирование русских общин в Брисбене и Сиднее началось с 1923 г. Большинство белых русских эмигрантов ехало через Китай (около 60%); непосредственно из России прибыло около 16%; через Персию, Индию и Японию – 5%; через Европу – 3%. Остальные – через Африку, Америку, Филиппины и другие страны (13). По статистике историка Чарлса Прайса, 51% прибывших поселилось в Квинсленде, 31% – в штате Новый Южный Уэльс, 9,6% – в Виктории (14), а всего за это время, согласно Б. Криста (возглавлял кафедру русского языка Квинслендского университета в Брисбене), в страну въехало 4438 человек, по другим же данным – 4 711 человек (15). Во время экономического кризиса 1929-33 гг. австралийское правительство урезало квоты на приём иммигрантов. Вследствие этого пик русской иммиграции пришёлся на 1925 г. и затем на середину 1930 гг. За этот же период страну покинуло 2563 человека: одни, из числа ранней эмиграции, уехали в СССР, некоторые вернулись в Китай или переехали в другие страны (16). Следовательно, за этот период русское население Австралии увеличилось более, чем на 2000 человек. В 1939 г., с началом Второй мировой войны, прекратилась эмиграция русских в Австралию.

Расходы по оформлению виз и проезду эмигранты оплачивали сами, а если средств не было, ехали «поэтапно», работая на пароходах, идущих в нужном направлении. Во время экономического кризиса (1929-1933 гг.) эмигранты должны были иметь медицинское свидетельство о здоровье и справку о своём неазиатском происхождении, заверенные анлийским консульством, а также 200 английских фунтов стерлингов на своё содержание – огромная сумма по тем временам (17).

Среди иммигрантов, приехавших в этот период, были офицеры Белой армии и казаки, которые не приняли большевистскую власть в России. Несмотря на трудные жизненные условия, незнание английского языка, тяжёлую физическую работу и разбросанность по территориям штатов, эти русские «первопроходцы» стали совершать чудеса: объединялись в православные общины, строили церкви, открывали русские школы и клубы. Другими словами, строили в чужой стране свой русский мир, свою маленькую Россию, без которой они жить не могли.

В течение этого периода Пятый континент посетили знаменитые русские артисты- эмигранты: Анна Павлова, Фёдор Шаляпин, Сергей Жаров со своим хором, пианист Александр Свержинский и многие другие. Это победоносное «шествие» русской культуры по Австралии морально очень поддержало маленькие русские общины. Некоторые певцы, музыканты, танцоры остались на Пятом континенте и стали принимать участие в русской и австралийской культурной жизни.

Четвёртый период (1947-1952)

Русские послевоенные иммигранты, прибывшие и осевшие в Австралии в это время, делятся на три группы.

1. «Перемещённые лица» или ДиПи. Это – бывшие советские военнопленные и гражданские лица, оказавшиеся после Второй мировой войны в Германии, Австрии и Италии. Они приезжали в Австралию по программе «Международной организации по делам беженцев в Европе» – ИРО (International Refugee Organisation – IRO).
2. Белые русские эмигранты и их потомки, проживавшие до Второй мировой войны в Югославии, Болгарии, Прибалтике, Польше и других странах Европы и приехавшие в Австралию вместе с ДиПи по той же беженской программе.
3. Русские белые эмигранты и их потомки, проживавшие до Второй мировой войны в Шанхае, Тяньцзине, Пекине, Циндао и Ханькоу. В начале 1949 г. ИРО обратилась к правительствам ряда стран с просьбой принять этих беженцев ввиду того, что китайская коммунистическая армия, уже занявшая северный Китай, быстро продвигалась на юг Китая. Только правительство Филиппин откликнулось на просьбу ИРО, которая взяла на себя расходы по переселению и содержанию беженцев на острове Тубабао Филиппинской республики, где они прожили до дальнейшего расселения от нескольких месяцев до двух лет.

Всего выехало на остров около 5500 беженцев, из которых около 1500 человек прибыло в Австралию в 1949-50 гг. (18).

Несколько труднее определить число послевоенных беженцев, прибывших из Европы, т.к. многие русские, пережив войну, плен, концлагеря и боясь насильственной репатриации в СССР, меняли свои фамилии и выдавали себя за украинцев, родившихся в Польше, или за людей любой другой национальности. По Ялтинскому соглашению русские подданные других государств и белые эмигранты принудительному возвращению из Европы в СССР не подлежали. Однако органы СМЕРШа незаконно арестовывали и увозили в СССР многих попавших к ним в руки белых эмигрантов.

По статистике ИРО в Австралию из Европы направились 19607 украинцев (многие якобы уроженцы довоенной Польши), 670 белорусов и 4944 русских. По другим данным только в 1949 г. 4520 русских беженцев прибыло из Европы, а в 1950 г. – 1690. В переписи 1954 г. 13091 русский указал СССР местом своего рождения (19).

Все три группы иммигрантов, прибывшие сюда в период 1947-1952 гг., ехали на Пятый континент на следующих условиях: «Международная организация по делам беженцев» предоставляла транспорт, а расходы по устройству жилья и питания брало на себя австралийское правительство. Со всеми иммигрантами заранее заключался контракт, по которому австралийская администрация направляла их на любые (обычно тяжёлые физические) работы в любой район страны сроком на два года. По окончании контракта иммигранты могли сами выбирать род своих занятий и местожительство. Большинство предпочло города в южных штатах: в Сиднее осело 43,7%, в Мельбурне и Данденонге 25,2%, в Аделаиде 8,6.%, в Перте (Западный штат) 5,3.% (20).

Хотя начало русской православной и культурной жизни в Мельбурне и Аделаиде наблюдалось в течение предыдущего периода, основание русских общин в Мельбурне, Аделаиде, а также в Ньюкасле и Перте относится к 1949 г. (в 1999 г. отмечалось 50-летие их существования). «Русская жизнь» зародилась в Джилонге (Виктория) и Вуллонгонге (НЮУ), а русская колония в Сиднее выросла в пять раз. Во многих городах началось строительство церквей и прицерковных домов с залами и библиотеками, стали создаваться различные организации (политические, общественно-просветительские, молодёжные).

В Мельбурне с декабря 1950 г. начала выходить еженедельная газета «Единение». Всё это создавалось в то время, когда русские иммигранты ещё только вставали на ноги в новой стране.

Пятый период (1952-1964)

В течение этого периода в Австралию ехали русские из Маньчжурии (из Харбина, Дальнего, Мукдена, Чанчуня и станций и посёлков по линии КВЖД, а также из Трёхречья).

В начале 1950 гг. русские уезжали из Маньчжурии в индивидуально-семейном порядке после получения вызова от родственников или друзей из Австралии или других западных стран. В 1954 г. Советское правительство объявило в Китае репатриацию русского населения на целину в СССР, которая продолжалась и в 1955 г. Оставшиеся русские или уже имели заграничные визы, или хлопотали об их получении. До 1957 г. Советское консульство и ДОБ (китайский Департамент общественной безопасности) очень неохотно давали разрешения на выезд в западные страны (т.е. снимали с учёта), некоторые ожидали разрешения месяцами, другие – годами, подвергаясь притеснениям и угрозам. Начиная с 1957 г. и до «культурной революции» (1966-76 гг.) разрешения на выезд стали выдавать быстрее.

Согласно статистике Чарлса Прайса, в 1952-56 гг. из Китая на Пятый континент приезжало в среднем по 300-350 человек, в 1957-62 гг. – более тысячи ежегодно, а в 1963-65 – около 400 человек в год (21). Всего за этот период из Маньчжурии выехало более 11 тысяч человек – в основном белые русские эмигранты и их потомки, а именно: около 6 тысяч русских, родившихся в Китае.

Дорогу из Маньчжурии до Гонконга (через Шанхай, Тяньцзин или Кантон) оплачивали сами эмигранты, а расходы по содержанию в Гонконге и проезд в Австралию брал на себя Англо-австралийский отдел Всемирного совета церквей, которому этот долг надо было выплатить после прибытия в Австралию. Нужно отметить отзывчивость русских людей: приехав сюда, они находили спонсоров для своих родственников, знакомых и даже совсем незнакомых людей, остававшихся ещё в Маньчжурии и желавших эмигрировать в Австралию. Большую роль в этом сыграли русские организации – церковные и общественные, особенно епархиальный Беженский комитет, созданный в 1957 г. архиепископом Саввой.

По статистике Бориса Криста около половины всех эмигрантов, прибывших в течение этого периода, осело в Сиднее и стало строить русскую жизнь «по образу и подобию» старого Харбина. Около 33% из прибывших выбрало местом своего проживания Брисбен и сразу включилось в церковно-общественную и культурную жизнь русской общины (22). Другие предпочли Мельбурн, и в 1998 г. там ещё проживало 500 семей бывших харбинцев. Переселенцы из Трёхречья и других сельских местностей, помимо Сиднея, Мельбурна и Брисбена, живут в Джилонге и Данденонге. Русские старообрядцы живут в Сиднее и других городах, а центром староверов-беспоповцев стал городок Ярвун на севере Квинсленда, где около 50 семей приобрели фермы.

Шестой период (1977-1984 гг.)

В этот период продолжали переселяться русские из Китая – в основном из провинции Синьцзян, где ещё оставалось значительное по численности русское или русско-китайское население. Все другие очаги русской жизни в Китае и Маньчжурии исчезли к 1966 г.

Небольшая группа синьцзянцев в 1949 г. добралась до Шанхая и присоединилась к беженцам, ехавшим в Австралию через Тубабао. Некоторые синьцзянцы получили австралийские визы в начале 1960 гг. и успели выехать до «культурной революции». Чарлс Прайс указывает, что в течение 1966-67 гг. в Австралию приехало всего около 100 синьцзянцев, а потом поток беженцев прекратился до 1977 г., когда на Пятый континент (в конце 1970 гг. – начале 1980 гг.) стали приезжать синьцзянцы по 500 человек в год (23). В общей сложности за этот период при содействии Всемирного совета церквей приехало около 5000 беженцев.

В 1986 г. в Сиднее члены Австралийского совета церквей и сотрудники Иммиграционного департамента устроили приём, на котором поднесли г-ну Айзаму – директору Комитета по делам расселения беженцев – картину от имени иммигрантов. На этом приёме было объявлено, что программа по расселению русских эмигрантов из Китая была закончена в мае 1984 г., и всего в Австралию прибыло более 15000 человек (24).

Переселенцев, прибывших в это время, можно встретить во всех городах Австралии, но, как указывает Б. Криста, они предпочитали селиться компактно, организуя русские общины в Данденонге, Джилонге и Аделаиде (25). Многие из них влились в жизнь русских православных общин, некоторые примкнули к русскоговорящим баптистам или евангелистам, третьи вошли в объединения тех, для кого китайский язык – родной.

Седьмой период (1972-1989 гг.)

Этот период ассоциируется с выездом из СССР на Запад ряда советских писателей, поэтов, журналистов, художников, артистов. Хотя многие из них приезжали в Австралию с докладами и разными выступлениями, только единицы, насколько известно, остались на Пятом континенте на постоянное жительство.

С начала 1970 гг., особенно после визита президента США Никсона в Советский Союз в 1972 году, советским евреям стали давать выездные визы на их историческую родину – Израиль, куда многие из них не поехали, а отправились из Вены и Рима в США, в Австралию или остались в Европе (26). Несколько тысяч советских евреев за этот период оказалось в Австралии, предпочитая селиться компактно в определённых районах Сиднея и Мельбурна. За эти годы у них сформировались свои русскоязычные общины, организации, газеты, клубы.

Ввиду того, что эти переселенцы не принимали участия в жизни и деятельности русских (православных и старообрядческих) общин, их прошлая и настоящая жизнь не входит в поле зрения авторов этой «Истории». Этим исследованием занимаются люди, хорошо знакомые с историей советских евреев.

Также не включено описание украинских, армянских, польских, латышских, эстонских и других общин, сформировавшихся в Австралии после Второй мировой войны, т.к. каждая из них жила и живёт своей замкнутой жизнью, каждая пишет или уже написала историю своего пребывания и своих достижений на Пятом континенте.

Восьмой период (1990-2000 гг.)

Журналист Джон Глэд пишет, что в 1989 г. «Московские новости» опубликовали интервью с Александром Яковлевым (из Института государства и права Академии наук СССР), который заявил, что «отъезд за границу или отказ вернуться оттуда в СССР не будет более считаться предательством в советском уголовном кодексе» (27).

В 1990 г. из СССР эмигрировали 452000 человек (28) в Европу, США и другие страны. Среди выехавших из СССР и стран СНГ за период 1990-2002 гг. в Австралию прибыли бывшие советские граждане разных национальностей. Некоторые из новоприбывших уже примкнули к русским организациям, школам и к Русской Православной Церкви. Поскольку приток этой восьмой миграционной волны продолжается, нужно надеяться, что русская диаспора на Пятом континенте увеличится и русская жизнь будет развиваться и в дальнейшем.

По переписи населения в Австралии в 1991 г. уроженцев России и СССР было 44200 человек, а по переписи 1996 г. – 50289. Говорящих дома на русском языке в 1996 г. было 31027, а русскими православными назвали себя 15262 человека. Многие указали свою религию как «греческую православную» или просто «православную» и из-за сделанной ошибки не вошли в число русских православных (29). Русскими иммигрантами в Австралии не считаются русские, родившиеся в Китае, в Югославии, Германии и т.д., а также дети, родившиеся в Австралии от русских родителей. (По австралийским правилам место рождение человека, т.е. страна, в которой он родился, определяет его национальность!) Историк и юрист А.Ю. Рудницкий считает, что в 1988 г. русские общины в Австралии, включая русских из Китая, насчитывали 41790 человек (30). По переписи населения 2001 г. в Австралии проживает 60213 русских.

1. Каневская Г.И. «Очерк русской иммиграции в Австралии. (1923-1947)». Русские в Австралии №24. Мельбурн, 1 998. С. 27.
2. Хотимский К.М. Русские в Австралии. Мельбурн, 1957. С. 12.
3. Кристесен Н.М. Рукопись «Русские в Австралии». С. 7.
4. Хотимский К.М. Указ соч. С. 12. Говор Елена. Сколько нас? Канберра, 2000. С. 4.
5. Там же. С. 2.
6. Рудницкий А.Ю. Другая жизнь и берег дальний. Москва, 1991. С. 97. Evans Raymond. «Agitation, Ceaseless Agitation: Russian Radicals in Australia and the Red Flag Riots» in J. McNair and T. Pool, eds., Russia and the Fifth Continent: Aspects of Russian-Australian Relations. Brisbane: University of Queensland Press, Pp. 147-153.
7. Fried Eric. «The First Council: Peter Simonov and the Foundation of the Australian Communist Party» in Russia and the Fifth Continent. 113-121.
8. Каневская Г.И. Указ. соч. С. 35. Рудницкий А.Ю. Указ. соч. С. 108.
9. Kravchenko М. «Russians in Queensland». Multicultural Queensland. The people and communities: A bicentennial publication, eduted by M. Brandle and S. Karas. University of Queensland Printery. P.
10. Фролова М.Д. «Русские в Австралии: история и современность». Русские в Австралии №20. Мельбурн, 1996. С. 46.
11. Каневская Г.И. Указ. соч. С. 34. Рудницкий А.Ю. Указ. соч. С. 107.
12. Рудницкий А.Ю. Там же. С. 130.
13. Price Charles. «Russians in Australia: A Demographic Survey». Russia and the Fifth. P. 66.
14. P. 68.
15. Christa Boris. «Russians» in James Jupp ed., The Australian People. An Encyclopedia of the Nation, Its People and Their Origins. NSW. P. 757.
16. Каневская Г.И. Указ. соч. С. 36.
17. Интервью со старожилами. Письмо Нины Мартиндейл.
18. Моравский Н.В. Остров Тубабао, 1949-1951. Москва, 2000. С. 8 и 14.
19. Хотимский К.М. Указ. соч. С. 13. Price Charles. Op. cit. P.
20. P. 68.
21. P. 74.
22. Christa Boris. «Great bear and Southern Cross». In Russia and the Fifth Continent. P.
23. Price Charles. Op. cit. P.
24. Ширинская E. «Торжество в Стратфилде». Газета «Единение», №33. Сидней, 1986.
25. Christa Boris. Op. cit. P.
26. Ibid. P.
27. Глэд Джон. «Беседы в изгнании». Моя Австралия. Сидней. 1997. С. 66.
28. Там же. С. 66.
29. Price Charles. Op. cit. P.
30. Рудницкий А.Ю. Указ. соч. С.171.

Глава 2. Дороги, которые нас выбирали. Воспоминания

В Австралию в 1923 году
С. Рождественский

Медленно, как бы предчувствуя далёкий путь в Австралию, отходил от гонконгской пристани японский пароход «Танго-Мару». На набережной толпились провожающие. Чужие для нас, незнакомые люди. Тут были европейцы, китайцы, японцы и даже негры. Рвались традиционные разноцветные бумажные ленты, протянутые с парохода тем, кто оставался на берегу. Ленты рвались, предвещая долгую разлуку. Мелькали носовые платки, зонтики. Кто-то пытался послать последнее «прощай», стараясь перекричать шум отходящего парохода.

Сбившись в кучку, на самой корме, стояла группа русских эмигрантов, тоскливо взирая на эти проводы. Их никто не провожал, некому было протянуть и прощальных бумажных лент. Они порвались давным давно, на границе покинутой родины. Представитель австралийского иммиграционного бюро в Китае уже укатил с набережной на своём автомобиле, убедившись, что завербованные им русские благополучно погрузились на пароход. Он посылал нас в Австралию как переселенцев – колонистов, хотя никто из нашей группы не имел никакого понятия о сельском хозяйстве и заниматься земледелием в новой стране не собирался.

– Это ничего, – утешал нас мистер Литтль перед отъездом, – что вы не земледельцы. В Австралии бывшим военным, как вы, воевать будет не с кем, так вы полюбите землю и научитесь хорошо работать. А вы, батюшка, – обратился он к ехавшему с нами священнику отцу Александру Шабашеву, а также к отцу дьякону и иеромонаху отцу Федоту, – построите там православную церковь и тоже будете работать. Там у нас все работают.

Медленно отходил «Танго-Мару». Вдали постепенно исчезали силуэты людей. Пристань и только очертания гор острова-крепости ещё долго не покидали нас. Пассажиры начали расходиться по своим местам. Спустились и мы всей группой в трюм четвёртого класса, в самые недра парохода.

– Во самое чрево кита Ионы попали, – пробурчал отец дьякон, – но ничего, перетерпим и в райскую страну попадём!

Тускло освещённый трюм четвёртого класса действительно был похож на чрево кита. Посредине стоял большой стол, привинченный к полу, и деревянные скамейки, а вдоль стен – двухэтажные нары. За столом уже играли в карты малайцы, ругаясь и смачно сплёвывая на пол. Группа японских переселенцев в кимоно, заняв половину нар, сидя на корточках, играли в домино. Китайцы жевали какое-то довольно вонючее яство. И несмотря на открытые иллюминаторы, в трюме стоял тяжёлый воздух азиатского базара. У нас оказался свой угол. Постепенно и мы разместились на нарах. Начинало покачивать. Непривычные к морской качке благоразумно улеглись на свои места.

* * *

За столом сидел и не обращал никакого внимания на окружающих наш иеромонах отец Федот. Он читал Евангелие. За свою жизнь он уже несколько раз побывал на Святой Земле и обошёл пешком почти всю Россию – «от монастыря до монастыря». Его не смущала морская качка, не тревожили и соседи-картёжники. Его морщинистое лицо, седая борода, подвязанные тряпочкой старинные очки привлекли внимание пассажира-негра. Он подсел к отцу Федоту, после небольшого колебания неожиданно бесцеремонно ткнул пальцем в замусоленное старенькое Евангелие и спросил по-английски:

– Вы читаете священную Библию?

Отец Федот не понял вопроса и вопросительно посмотрел на негра. Английского языка он не знал. Негр приложил левую руку к сердцу, а правую поднял вверх и повторил свой вопрос. Отец Федот ласково закивал головой, вызвав улыбку негра.

Негр осторожно потянул иеромонаха за бороду, спрашивая, почему тот не бреется? Отец Федот догадался и спокойно, уже по-русски объяснил негру, что он монах и ему полагалось быть с бородой. Негр по-видимому догадался в чём тут дело и закивал головой. Так состоялось их знакомство.

И всю дорогу до Манилы негр не покидал отца Федота. Они часами разговаривали на разных языках, дополняя и объясняя свои вопросы и ответы жестами. Негр как зачарованный ходил за иеромонахом, часто вынимал из своего чемодана разные сладости и угощал отца Федота.

– Душа у Федота чистая, незлобивая как у младенца – вот к нему всякая темнота и льнёт, – пробурчал не без зависти отец дьякон.

Распластав на нарах своё богатырское тело, отец дьякон часами лежал в каком-то раздумье, устремив взгляд в одну точку. Иногда он вытягивал из-под подушки плоскую жестяную бутыль с китайской водкой – ханьшином и, сделав несколько глотков, гладил себя по животу и снова предавался своим размышлениям.

В России во время революции он потерял всю свою семью. Амурские красные партизаны убили его жену и сына, а он сам спасся от смерти почти чудом: перебрался в Китай, переплыв многоводный и широкий Амур. Дьякон никому не рассказывал о своём горе. Знали мы об этом стороной, от священника. Молча и безропотно переживал он свою драму, никому не жалуясь.

– Это нам всем за наши грехи, – повторял он при наших спорах о русской революции.

Богатырская фигура дьякона обратила на себя внимание всех пассажиров, особенно японцев. Они с неподдельным восторгом и каким-то мистическим страхом следили за дьяконом, когда он вылезал из своего логовища с нар и крупными шагами начинал ходить вокруг стола.

Нам принесли обед в деревянных мисках: рис и целое ведро зажаренных малюсеньких рыбёшек и чай.

– Да ведь эта рыбёшка наша землячка! Небось, амурская или с Камчатки, – заметил отец дьякон, глотая их целиком. К рису были поданы палочки, но орудовать без привычки ими не так-то легко. Какой-то сердобольный китаец подсел к дьякону и предложил научить его обращаться с палочками.

– Подожди, подожди, завтра научишь, а сейчас некогда. Оно с ложкой вернее – мимо рта не пронесёшь, да и бороду нечего зря кормить. Отец Федот, давай ложки, будем есть по-православному. Чего стесняться – не помирать же с голоду!

Отец Федот вытянул из голенища две деревянные ложки, и через несколько минут обед был съеден. Так за всю дорогу ни дьякон, ни отец Федот не обучились есть рис палочками, а мы уже на второй день прекрасно справлялись с ними. К вечеру погода резко переменилась. Подул сильный ветер, небо стало свинцовым, набухали почерневшие встревоженные волны. Приближалась буря.

Пароход начало сильно качать. Юркие и проворные матросы-японцы задраивали все люки, иллюминаторы, что-то связывали, крепили. Тускло мигало электричество в нашем закрытом трюме. Волны с силой ударяли о борт, залетая на палубу, громко стуча по нашему потолку. По-видимому иногда обнажался пароходный винт – тогда содрогалось всё наше помещение и, казалось, вот-вот лопнут все скрепы, подпорки и развалится наш «Танго-Мару». Пассажиры притихли: ни песен, ни шума, ни ругани. Большинство лежало пластом на нарах, кто-то стонал, кто-то молился, многие мучились морской болезнью.

– Тайфун, тайфун! – шептали со страхом китайцы. Рядом с распластанным на нарах негром сидел невозмутимый отец Федот и совал ему в рот кусочки лимона. Негр стонал и испуганно ловил руку монаха.

– Да не бойся, глупенький, не бойся, это пройдёт, – утешал отец Федот негра. Лохматый и перепуганный отец дьякон как какой-то затравленный зверь поминутно хватался за край стола, чтобы не потерять равновесие, еле-еле передвигался по трюму.

Бледные азиаты с ужасом взирали на гигантскую фигуру дьякона, неустанно твердившего одни и те же слова псалма и с каким-то упорством продолжавшего свой бег. Все они, сдвинувшись в кучу, сели подальше от края нар, боясь как бы при нечаянном падении могучая фигура дьякона не раздавила бы их. Вскоре к дьякону присоединился бледный корнет Лёня, за ним последовал и я, внезапно почувствовав приступ морской болезни. К нашему хороводу примкнули и другие,не лежавшие пассажиры. Дьякон изредка угощал нас ханыиином и кусочками лимона. Спустившийся в наш трюм на инспекцию помощник капитана с удивлением посмотрел на наш хоровод. Но дьякон выразительными жестами объяснил ему наше желание избежать неприятных последствий морской качки. Японец-офицер рассмеялся и добродушно похлопал по плечу отца дьякона:

– Хорошо, рюсски, хорошо! Только не будите остальных…

Под утро обессиленный и охмелевший от ханьшина и качки я свалился на нары и быстро заснул…

Рано утром тайфун утих. Барометр поднимался. Больные и измученные пассажиры спешили на палубу подышать свежим воздухом. Бушевавшее море постепенно успокаивалось. За завтраком повеселевшие пассажиры угощали друг друга, кто чем мог. Китайцы предлагали свои пахнувшие бобовым маслом пампушки, малайцы протягивали фрукты, у японцев появилось вино. Отец Федот откуда-то принёс чайник душистого китайского чая. Пассажиры весело болтали на каком-то особом жаргоне, но больше жестами. Прошедшая тревожная ночь как-то сблизила и объединила доселе черствых и замкнутых людей. Негр беспрерывно подливал чай в огромную чашку отца Федота. Державшийся бирюком и на редкость странный и неряшливый англичанин мистер Кейн, случайно попавший в нашу интернациональную компанию (как выяснилось позже – из-за своей жадности, прельстившись дешёвым японским пароходом), и тот как-то подобрел. До этого он всё время ворчал, что его – англичанина – администрация парохода поместила вместе с азиатами. Он требовал у капитана отдельную каюту и отдельный стол. С нами он не разговаривал. Он сидел в своём углу на нарах и просматривал свои вещи. Какие-то камушки, ракушки, старые почтовые марки и разбитая скрипка. Он просматривал всё своё барахло по несколько раз в день.

И теперь этот мрачный англичанин заулыбался и даже принял угощение из рук китайцев. Он достал из своего чемодана дюжину яиц, но все они оказались тухлыми. Отец дьякон посмотрел на них, понюхал и затем бесцеремонно сгрёб их, собираясь выбросить через иллюминатор в море.

– Отравишь всю нашу честную компанию, дядя Каин! Не пучь на меня зенки, всё равно не боюсь!

Мистер Кайн что-то лепетал, хватался за пакет с тухлыми яйцами, но дьякон был неумолим. Он выбросил их в море.

Днём многие пассажиры вышли на палубу. Вся компания собралась на корме. Отец Александр Шабашев предложил отслужить панихиду по команде, пассажирам и мальчикам- кадетам, погибшим в Китайском море, когда затонуло русское посыльное судно «Лейтенант Дыдымов».

Давно вышедший из строя, признанный непригодным для плавания из-за больших дефектов корпуса и котлов, корабль «Лейтенант Дыдымов» всё же был использован для эвакуации белых из Владивостока. Корабль входил в состав флотилии адмирала Старка. В октябре 1922 года, судно, до предела нагруженное белыми бойцами, беженцами и мальчиками-кадетами, вышло в составе флотилии из Владивостока. Флотилия, разделённая по дивизионам, благополучно прибыла в порт Гензан (Корея). «Лейтенант Дыдымов» дальше плыть не мог, однако под настойчивым давлением японского командования корабли принуждены были покинуть Гензан и вышли в Шанхай, идя в видимости каждого дивизиона. Но начался шторм. Штормом корабли флотилии были разбросаны. Во время этого шторма корабль «Лейтенант Дыдымов» затонул, унеся с собой тайну гибели его. Ни один человек не спасся… Волны Южно-Китайского моря поглотили всех с корабля «Лейтенант Дыдымов».

Наши дамы, плывшие с нами на «Танго-Мару», сделали из бумажных цветов и лент траурный венок. Началась панихида. Полные тихой и как бы всепримиряющей радостной грусти и скорби песнопения православной панихиды неслись по простору Южно-Китайского моря. Пассажиры первого и второго классов, сгрудившись у борта верхней палубы, с любопытством наблюдали за нами.

И когда мы запели последнюю «Вечную память» и все опустились на колени, стоявшие рядом матросы и офицеры-японцы по-военному отдали честь. Сброшенный в море венок удалялся от парохода.

После панихиды к нам в трюм спустилась группа европейцев-пассажиров первого класса. Среди них нашлись и говорящие по-русски. Иностранцы долго расспрашивали о наших скитаниях. Они были несказанно удивлены, что с нами в Австралию направляются священнослужители строить там православную церковь.

– Уму непостижимо, – разводил руками седой австралиец-инженер, часто бывавший в Сибири, – у вас на родине сам Ленин провозгласил «Религия – опиум для народа!» У вас закрывают церкви, преследуют священнослужителей, а вы едете как миссионеры. Кто же вас в конце-концов посылает и на какие средства вы едете?

Он, инженер-австралиец, не мог понять происходящего на нашей родине, не мог допустить, что мы едем по своей доброй воле.

– Вот, – и отец Александр Шабашев протянул удивлённому инженеру свои мозолистые руки. – Вот он – наш капитал!

Кто-то из спустившихся к нам в трюм возмущался, что мы, белые, едем вместе с азиатами, да ещё в четвёртом классе. Чистенький французик качал головой и повторял: «Славянская душа – ничего не понять». В этот вечер в салонах первого и второго классов несомненно велись разговоры, долгие и горячие споры на тему о загадочной русской душе, о Достоевском, Толстом, русской революции и большевиках…

***

Панихида ещё больше расположила к нам всех обитателей нашего невольного ковчега- трюма. Они наперебой угощали нас фруктами и сладостями, прося спеть ещё что-нибудь.

– Давайте, ребята, уважим их и споём, – предложил отец дьякон.

Он быстро составил из нас импровизированный хор. С удивлением рассматривали малайцы извлечённый из кармана камертон отца дьякона, но ещё больше его самого, управлявшего хором. Они раскрыли рты от удивления, когда отец дьякон полным голосом зыводил красивую и глубокую октаву.

Мы пели и солдатские, и народные песни. Все песни, которые мы знали с детства. Русские песни… Какая сила таится в них, как безгранично и могуче это простое сочетание дорогих слов и звуков, какую магическую силу любви к своему родному, к своей родине несут они повсюду, куда бы судьба ни забросила в эти жестокие и страшные годы русских людей. В этих песнях всё: и печаль разлуки, и радость, и горе. Всё, что осталось нам как последний завет, последняя прощальная улыбка покинутой нами, но горячо любимой Родины.

От нашего пения у негра как-то неестественно расширились, замигали и заслезились глаза. На палубе забегали матросы. Пароход медленно приближался к Маниле…

***

Большинство пассажиров-азиатов сошло с парохода в Маниле, и в нашем трюме стало просторнее. В Австралию тогда всем цветным, включая японцев, ещё до Первой мировой войны, въезд был категорически запрещён. И пассажиры плыли на тихоокеанские острова, лежавшие южнее и восточнее Филиппин и находящиеся после Версальского договора, т.е. с 1919 года, под мандатом Японии. Перенаселённая Япония бросилась искать выход на Дальнем Востоке.

Ехавшая с нами на «Танго-Мару» группа японских переселенцев состояла из недавно отпущенных с военной службы солдат.

***

Из Манилы мы вышли днём. «Танго-Мару» проплыл мимо Коррегидора, укреплённой американцами скалы, где значительно позже, в мае 1942 года, во время Второй мировой войны происходили кровавые бои с японцами. Но когда плыл наш пароход, всё было тихо и мирно. Нам показалось странным, что уже тогда пассажиры-японцы лихорадочно фотографировали этот остров-скалу и что-то чертили.

После Манилы, когда мы остались одни с японцами, они стали разговорчивее. Завязались знакомства. Многие из них, оказывается, побывали в России, на Дальнем Востоке в составе японских войск в 1918-1922 годах. Все они с особой любезностью и вниманием относились к нам, узнав, что мы русские белые антикоммунисты и участники гражданской войны в армии адмирала Колчака в Сибири.

– Рюсски карошо, очень карошо!.. только брр… очень холодно, – смеялись бывшие солдаты, побывавшие в Сибири. Они усердно угощали нас подогретой рисовой водкой или вином – «сакэ» и уговаривали ещё спеть, особенно песню про разбойника.

Наша компания решила, по примеру японцев, организовать курсы английского языка. Два-три раза собрались все вместе и внимательно слушали нашего учителя-переводчика баптиста Димитриева. Записывали незнакомые слова и фразы, хором повторяя их. Но продолжалось это недолго. Наш хохол Петро, сердито махнув рукой, авторитетно заявил, что английский «дюже похож на ридну мову». К примеру: по-ихнему «Мей би» – может быть, а по-нашему украинскому «мабуть». Всё одно, нетрудно. На очередной урок он не пришёл, а завалился на нары.

Отец дьякон, совершая свою вечернюю прогулку вокруг стола после английской лекции, упорно повторял: «ту би ор нот ту би». «Быть или не быть»- вот вопросец. И почему?» А затем добавлял: «А мы их били и будем бить!»

– Кого это, отец дьякон? – поинтересовался я.

– Конечно, басурманов, Христовых врагов, большевиков! – больше на уроки он не приходил.

Отец Федот никак не мог понять, почему Святая Библия зовётся у англичан коротко

«Байбл», а когда узнал, что к жене, другу, детям и собакам равно как и ко всем животным надлежит по-английски обращаться на «вы» – возмутился до предела.

Остальных тоже не особенно интересовали уроки английского языка. Предпочитали перекинуться в картишки. «Проживём и без него, – утешали друг друга. – Смотри, повсюду русские живут. Вот у сиамского короля и абиссинского негуса русские в большом почёте, даже в гвардии служат. Не пропадём и мы без этого сложного языка!»

***

«Танго-Мару» приближался к экватору. На пароходе готовились к традиционному Нептунову крещению новичков. На фордеке первого и второго классов соорудили из брезента импровизированный бассейн и наполнили его морской водой. Для нас, обитателей трюма, поставили довольно вместительный оцинкованный ящик на десяток вёдер.

– Готовься, Русь, ко второму крещению! – вздохнул опять наш дьякон. – На сей раз в солёной воде и на японском пароходе.

Наша компания, кроме отца Федота и баптиста Димитриева, впервые пересекала экватор, а поэтому мы с особым любопытством ожидали это событие. Нам сказали, что Нептун будет «крестить» только желающих , и им будет выдано соответствующее свидетельство- удостоверение от капитана и с подписью самого «бога морей».

«Танго-Мару» пересёк экватор только поздно вечером. Нас известил об этом капитан и пароходная сирена. Едва успела скрыться последняя полоска закатного света, как сразу же наступила южная ночь. Распахнулось мигающее звёздами небо, и заблестел Южный Крест. Подул душисто-сладкий ночной ветерок. Мы наслаждались на палубе морским бризом и удивительно спокойным морем.

На следующий день начался праздник. Коротконогий японец, загримированный под бога морей Нептуна, с наклеенной рыжей бородой и в традиционном японском кимоно, надетом на голое тело (по-видимому, по их поверью, все греческие боги на Олимпе носили кимоно), уселся на бочку, держа в руках деревянный трезубец. Матросы-новички, впервые пересекавшие экватор, подходили к трону Нептуна. После короткой беседы два молодца из свиты Нептуна хватали новичка и под хохот и крики присутствоваших три раза опускали его в бассейн. Затем подводили его к трону. Бог морей милостиво хлопал его трезубцем по мокрой спине. На капитанском мостике посвящённого ждал стакан японского сакэ и письменное свидетельство.

Японский Нептун вежливо предложил желающим пассажирам проделать этот же традиционный морской ритуал. Первым склонил свою голову перед Нептуном наш забайкальский казак Кеша:

– Хоть выкупаюсь, да и водочкой угостят!

Однако пронзительный крик и рёв пароходной сирены неожиданно прервал эту церемонию.»Танго-Мару», круто изменив свой курс, застопорил машины. От резкого толчка Нептун слетел с бочки.

– Человек за бортом! – донеслось с капитанской рубки.

Не успели мы опомниться, как стоящий у самого борта отец дьякон сбросил с себя подрясник, сапоги и, мигом перемахнув через борт, исчез в море. По палубе забегали матросы. Сверху на лебёдках уже спускали спасательную лодку. Все мы бросились к борту. Вдали на волнах покачивались две головы: японец и с бородой – наш отец дьякон.

Через несколько минут дежурные матросы подобрали пловцов и благополучно доставили их на пароход. Оказывается, матрос, красивший борт парохода, сорвался с подвесной доски и упал в море.

– Загляделся на Нептуна, бедняга, – кто-то сострил.

Но Нептун уже исчез куда-то, и церемония этим закончилась. Капитан крепко пожал руку отцу дьякону и поднёс ему стакан сакэ. Промокший до костей и дрожащий от холода и волнения, отец дьякон спустился в трюм.

– Эх, дурная ты голова, – ласково журил его отец Александр, – Не зная броду, полез в воду. Ведь японец плавал лучше тебя. И как тебя акулы не слопали…

– Что касается акул,- отшучивался дьякон, – то любая испугалась бы моей бороды. А насчет брода… – так ведь живой человек упал за борт. И откуда я мог знать, что он превосходный пловец? А я недаром же в двадцатом году перемахнул через Амур. Амур – река почище Тихого океана, река серьёзная и шутить не любит. Течение там быстрое, затянет и унесёт в водоворот, и не заметишь…

Вечером к нам спустился в трюм незадачливый маляр-японец и сунул отцу дьякону бутылку сакэ, банку консервов и какие-то японские сласти.

– Какой ты щупленький, – похлопал по плечу японца отец дьякон, – А плаваешь, как рыба. Спасибо за подарки, но они, право, ни к чему…

Японец долго благодарил и кланялся отцу дьякону, повторяя «аригато», «аригато» (спасибо, спасибо). Пришли к нам в трюм и пассажиры из первого класса: миссионер и уже знакомый инженер-австралиец, побывавший в России. Они с нескрываемым любопытством рассматривали нашего отца дьякона и, снисходительно хлопая его по плечу, пожимали ему руку, приговаривая:

– Кароший, кароший бой, – на что возмущённый наш Кеша ворчал:

– Какой он вам «бой». Ходят тут разные… как в конюшне цирка, а ещё культурные…Тьфу!..

Но баптист Димитриев успокоил Кешу, пояснив, что заграницей принято называть «боем» не только мальчиков. И в этом нет ничего оскорбительного.

– К тому же не забывайте, – предупредил нас баптист. – Они – пассажиры первого класса, смогут помочь нам в Австралии. Так что не плюйте в колодец…

И, действительно, австралийцы расспрашивали нас о специальности, интересовались нашими планами и обещали помочь нам, хотя и не скрывали, что в Австралии была безработица и работу найти не легко, даже местным жителям.

– Но мы на землицу, на ферму, – парировал отец дьякон, – плотничать хотели бы. Вон отец Федот даже российскую пилу и рубанок везёт с собой.

Австралийцы улыбались и уверяли, что там полно всяких инструментов, но трудно устроиться плотником – «рабочие союзы чужаков к работе не допускают».

День закончился ужином с выпивкой. Угощал отец дьякон. Нигде и никогда в мире русские посиделки не обходились без песен. Неважно, что не было профессиональных певцов – все пели от души и вдохновенно, изливая душу, переполненную печалью, горем и робкой надеждой, жгучей тоской по покинутой родине. Печально-скорбные, разухабистые, весёлые русские песни неслись и вырывались на морской простор.

Если бы не море…
А. Карель

Альпы. Поезд, тяжело пыхтя, поднимается в гору. Внизу, у подножья гор, остались прохладные, прозрачные солнечные ноябрьские дни, разноцветный узор опавших листьев, красивые баварские домики, маникюрные садики, лоскутки полей. Здесь, наверху, идёт снег. В вагоне холодно. Укрываем нашу маленькую дочку одеялом, натягиваем на себя что потеплее. Но вот перевалили хребет. Поезд, время от времени гудя, легко идёт вниз. Впереди Италия. Прощай Германия, от которой остались добрые и недобрые воспоминания.

Город Триест. Нас поместили в каком-то здании псевдоклассического стиля. Широкие мраморные или под мрамор лестницы. Довольно просторные, почему-то открытые покои и… широкие, именно широкие, макароны с томатным соусом в обед и в ужин, в обед и в ужин… Выменяли головку козьего сыра и несколько лимонов – витамины для дочки. Из окна видно как итальянцы или югославы, подняв воротники от холодного ветра, спешат к футбольному полю. Смотрим начавшуюся игру – всё-таки какое-то развлечение!

Но вот и день отъезда. Первый семейный транспорт, на котором ехали мы, уходил в Австралию из Триеста, а до этого иммигранты отплывали из Неаполя. По трапу поднялись на пароход. Прощай Европа, с её проверками и переверками – что ты ел за последние десять лет и из какой тарелки. Долго стояли перед выбором куда ехать: домой, в Америку или Австралию? Друзья и в Америке, друзья и в Австралии.

У нас был близкий знакомый инженер, из казаков, прибывший в Европу с первой волной. Он получал письма от своих станичников, которые в 1920-х годах уехали в Австралию, в Квинсленд. Очевидно, в письмах они не очень лестно отзывались об Австралии. «Куда вы едете? В Австралию! Там жара, пыль да мухи!» – говорил он. К этому ещё и такой штрих: наша дочурка играла с соседской девочкой, мать которой вдруг стала ярой украинской националисткой. И вот эта девочка говорит: «А я йиду до Амелики!» Наша дочка в ответ: «И я тэж йиду до Амелики!» А та заявляет: «Россиян до Амелики не белут!»

В конце концов решили, что в Соединённые штаты Америки нас возьмут из милости, из жалости. В Америке своих людей хватает, а Австралия – страна молодая. Там люди нужны, пригодимся и мы! Да и не хотелось опять чувствовать, что получаешь подачки. Итак – Австралия!

Пароход отчалил ещё до обеда, а к полуночи, когда были около острова Крита, поднялся сильный шторм. Пароход швыряло из стороны в сторону. Он то вздымался вверх, то скатывался вниз в бездну. И снова то вверх, то вниз, и опять, и опять.

Женщин и детей поместили в средней части парохода, а мужчин в носовых и кормовых каютах, где качка сильнее. Большинство из нас, как мы говорили/’поехали в ригу». Моя жена вышла на палубу подышать свежим воздухом, как вдруг огромная волна захлестнула палубу, и корма оказалась под водой. Тут ей показалось, что пароход тонет – уходит под воду. В панике кинулась вниз, ко мне в каюту и закричала: «Страшно… волны… громадные… пароход скрипит… потонем…» Я стал её успокаивать: «Раз скрипит, значит стальная обшивка на заклёпках и пароход «гибкий». Это заклёпки, а не сварка, как на американских пароходах, которые в такой шторм разваливаются на две части. Скрипучее дерево долго живёт».

Я умолчал, что этот пароход уже побывал на морском дне. Во время Второй мировой войны был потоплен, позднее его подняли и отремонтировали. К утру море стихло. В столовой пусто. На завтраке – ни души. По столу, от лёгкой уже качки, катаются сваренные вкрутую яйца. Стоят миски с кроличьими варёными окорочками. Бери, ешь сколько душе угодно. Всю дорогу, изо дня в день эти кроличьи окорочки были в нашем меню. Я их «уплетал», а жена даже к ним и не притронулась.

Порт-Саид. Стояли целый день. Внизу у борта жестикулирующие арабы на небольших «душегубках» предлагают свой незамысловатый товар. За ручные часы выменяли несколько зеленоватых бананов, «ширпотребный» коврик с голубым, скорее даже синим небом, с бредущими куда-то верблюдами, и трёх слоников, вырезанных из дерева. Этот коврик и слоников мы ещё долго хранили в память о дороге.

К вечеру пароход снялся с якоря. Суэцкий канал. Красное море. Я всё всматривался в воду: красная она или нет? Ну, вот и Аден, а за ним Индийский океан. Впереди длинный путь. Нас стали знакомить с Австралией. Показали фильм с удивительно красочным закатом, и как-то не верилось, что на самом деле существуют такие закаты.

Особый упор делали на информацию о лесных пожарах. Как пример, приводили «Чёрную пятницу», когда сгорела вся растительность, погибли люди и животные.

Стали разучивать английский гимн и песни. Наши старые знакомые, стоявшие рядом с нами, пели гимн «Боже, храни короля» как-то по-своему – не уловил, что пели вначале, но конец звучал так: «О, цеж наш кинг». Потом разучивали песню «Вольсинг Матильда», написанную Банджо Патерсоном. Песня мне очень понравилась. Много позднее, когда по дороге в Квинсленд видел эти «биллабонги» (околки и озёрки), так и казалось, что непокорный, вольнолюбивый дух исчезнувшего «свэгмана» (бродяги) до сих пор витает над ними.

Следующий порт – Коломбо на острове Цейлон (старое название). Меня особенно удивила вода в этом заливе – нежно-лимонного цвета. Отсюда последняя часть пути до Австралии, до Мельбурна, куда шёл наш транспорт.

Когда плыли у южных берегов Австралии, погода стояла хорошая. Ветра не было, но были большие волны, и пароход сильно качало. Острых приступов морской болезни не было, но меня поташнивало, и я вышел на палубу. Стал в нише, около фальшборта. Смотрю на море. Время от времени из воды выскакивают летающие рыбы. Резвятся дельфины. Они то появляются, то исчезают, но от парохода не отстают. Неожиданно сильная волна ударила по верхней части фальшборта, за ней вздыбилась вторая и с силой обрушилась на палубу, сбив меня с ног. Я успел ухватиться за поручни и кое-как удержаться. Вскочил и со всех ног бросился в ближайшую дверь, в столовую. Всё на мне промокло насквозь. Надо мной долго подтрунивали: «Ну, вот, на экваторе Нептун тебя не благословил трезубцем, так море окрестило. Будешь моряком!»

Конец пути. 31 января 1950 года, во второй половине дня, пароход встал на рейде. Вдалеке виднелся австралийский берег – низкий, непривлекательный, весь поросший кустарником. Это вместо ожидаемого нами тропического леса! К вечеру вошли в залив Порт Филипп и пришвартовались у причала Station Pier. На причале при жёлтом свете фонарей увидели своих друзей. Пришли встретить нас. Передали нам шоколад и груши. Что-то прокричали друг другу. Они внизу у причала, мы наверху – на борту. На пароход их не пустили.

На следующее утро сошли по трапу вниз и ступили на австралийскую землю. Таможенник, осматривавший наш багаж, подозрительно покосился на груши. Не заморские ли? Но быстро успокоился: ясно груши свои – австралийские! Посадили нас в поезд Ред Ратлл. Вагоны выкрашены в красный цвет и разделены перегородками на купе. Кое-кто из старожилов Мельбурна помнит эти поезда. Мне понравилось, что в вагонах – купе.

Раннее, солнечное летнее утро. Поезд, поскрипывая, потарахтывая, медленно идёт через пригороды Мельбурна. Проплывают улицы с однообразными одноэтажными домиками. Наконец, мы за городом. Солнце греет сильнее. Перед нами открытое пространство. Лощины и как бы облизанные пригорки с выжженной рыжей травой, редкие серые засохшие стволы эвкалиптов, да кое-где огромные валуны. Ну, прямо лунный ландшафт!

Нас везли в Бонегиллу, в лагерь. Первая остановка в Вангаратте и там завтрак. Взрослым дали сандвичи с корнбиф (солёная говядина). Вокруг гудели как бомбовозы большие чёрные мухи. Кто-то в мясе сандвича нашёл белых маленьких червей. Жена в слёзы. Дочке дали корнфлейкс с холодным молоком. Ей так понравилось, что она до сих пор ест его с холодным молоком.

Бонегилла. Лагерь. Бараки. Перед входом, где нам пришлось ждать кого-то или чего-то, росли мимозы. Деревья эти не давали много тени, а солнце припекало вовсю. Негде спрятаться! У жены грустный вид… Что это за деревья? Но мне мимозы понравились. Они словно уснули под солнцем. Стоят, не шелохнутся, вбирая в себя весь жар палящего солнца. В бараках жара, как в печке. Обед. В столовую… Жирные жареные бараньи «чопсы» – бараньи отбивные. Ешь сколько угодно! Мне, что?! Ем! Стоят банки вкусного джема-варенья и чай. Не хочешь отбивных – пей чай с джемом. После обеда молодые ребята от нечего делать вышли за ограду лагеря в поле – ловить змей. Принесли в лагерь живую змею с перебитым позвоночником, но ползать она уже не могла. Один парень, на всё герой, подставил ей носок сапога. Змея мгновенно его укусила, но не прокусила носок сапога. На нём осталась пенистая оранжевая жидкость.

Подошёл вечер, а с ним приятная освежающая прохлада. Мы с женой и дочуркой пошли к водохранилищу – искусственному водоёму в глубокой долине между невысоких холмов, воду в котором удерживает возведённая плотина. Вода зеркально гладкая, а над холмами закатное, лазоревое небо с красным полымем, такое, какое нам показывали в кино на пароходе, и бархатная синь холмов. Я сказал:

– Видишь, как здесь хорошо!

– Да,- согласилась жена и добавила, – если бы не море вокруг, то пешком бы пошла назад в Европу.

***

Прошли годы. Выросли наши дочери. Вышли замуж. Подросли внучки и внук. Мы выплатили дом. Купили уже не первый новый автомобиль. Финансовое положение наше стало устойчивым. Как-то наша семья собралась за обеденным столом по случаю какого-то семейного торжества, я сказал жене:

– Вот, теперь мы можем поехать в Европу и пожить там. Пенсию нам будут присылать из Австралии. На жизнь хватит!

Жена помолчала, подумала и сказала:

– В Европе теперь я буду чужая, а здесь, в Австралии, я своя. Я дома!

***

Из Австрии в Австралию
Ю. Доманский

Год 1951-й. Начало апреля. Погода зальцбургская, обыкновенная – лёгкий надоедливый дождь. Грязь невылазная. Беженский лагерь Пух. Для беженцев, которых ИРО под свою опеку не берёт и никто не знает, что с ними делать. Главное население здесь – бывшие воины Армии Власова, Русский корпус, казаки. Те, кто там служил, не скрывает этого и скрывать считает недостойным.

Есть здесь и другие. Как говорится, всякой твари по паре. Русские, украинцы, венгры, латыши, сербы, хорваты, словенцы, да кто угодно. И молодые, и старые, и одинокие, и семейные. Всех их роднит одно – полная безнадёжность на выезд куда либо из Австрии, где они тоже не желательны. Есть тут и такие, у кого руки опустились и они готовы на самоубийство. Есть и такие, в особенности семейные, которые считают, что всё ещё уладится. А пока живут как могут, работают где могут и духом не падают. Из числа таких был и я, хотя дух мой стоял на очень низком уровне.

Прошло шесть лет со времени окончания войны. И вот теперь 9-е апреля 1951 года.

Вечер. Поздно, часов десять. По лагерным обычаям это уже чуть не полночь. Собираемся с женой ложиться спать. Сынишка уже давно посапывает в своей кроватке.

Раздаётся стук в дверь. Что такое, кто бы мог быть? Вряд ли что-нибудь приятное.

Я открыл дверь. Там стояла маленькая, энергичная, никогда духом не падающая Инна Владимировна Багенская, тоже жившая в этом лагере и служившая в канцелярии ИРО. Муж её во время войны служил в Русском корпусе и тоже не скрывал этого. Возбуждённая, она вошла в комнату. За ней вошёл муж, ходивший на станцию встречать жену, поздно возвращавшуюся со службы.

– Юрий Михайлович, сегодня пришло распоряжение в ИРО, что бывшие служащие Русского корпуса могут получить Ировский паспорт и выезжать за границу. Завтра же идите в Леенер Казерне, с утра пораньше, получите паспорта и сейчас же записывайтесь на выезд куда угодно. И чем скорее, тем лучше. Кто их там знает! Могут и передумать. Муж мой завтра тоже едет.

И они исчезли.

Мы сидели поражённые, настолько неожиданной была эта весть. Надо действовать, надо собираться, надо спешить, а мы сидим и не верим. Не верим даже тому, что приходила Инна Владимировна. А может нам приснилось. Что-то уж очень странно. Ни с того, ни с сего. С бухты-барахты – собирайтесь и уезжайте. А держали нас шесть лет. Хотя в те времена такого рода неожиданности были вполне обыкновенным делом.

Легли мы спать. Спали как убитые. Проснулись ещё затемно. Стали одеваться, собираться. Надо сначала сняться для паспортов. Утром ещё всё закрыто. К которому часу ехать? В этой самой Леенер Казерне я бывал только по работе и какие у них там порядки в канцеляриях я не знал. От волнения, от неожиданности я как-то потерял голову. Жена гораздо спокойнее меня – всё, что надо, уладила, позавтракали.

И вот мы на поезде и едем в Зальцбург, куда, впрочем, я каждый день ездил этим поездом на работу. С нами в поезде и Багенские. Но теперь всё другое. Всё иначе. Всё как-то не то. Кто его знает? Может быть, ошибка? Недоразумение?

Вот вокзал. Знакомые улицы. Длинный мост через реку Зальцзах и с другой сторонь моста, слева, громада казарм – Леенер Казерне. Здесь помещаются канцелярии ИРО. На верхнем этаже мне должны выдать ДиПи паспорт, с которым я могу уехать туда, куда меня пустят, а внизу, в полуподвале находятся канцелярии консулов разных стран.

На громадном дворе уже ходят люди. Холодно. Дождь моросит. На душе и весело, и хорошо, и беспокойно – а вдруг что-нибудь да не так?

В кармане документы, которые нужно предъявить – Австрийская личная карточка, мое метрическое свидетельство, Бог знает как сохранившиеся во время войны, и Zoldbuch – солдатская книжка Русского корпуса – все личные документы, которые я мог собрать.

Где-то в дальнем углу – фотограф – русский, уже открыт. Сфотографировались – похожие.

Поднялись на верхний этаж. Ковры, мягкая мебель, картины на стенах. Солидные двери. Этакий американский офис. Встретила нас молодая особа, вежливая, приветливая, взяла у меня документы, попросила сесть. Мы сели. Особа эта тоже из лагеря Пух. На днях ещё она занималась стиркой в прачечной, ругалась с заведующим и шлёпала сынишку. А сегодня – ну, прямо американская лэди.

Через полчаса мы стали обладателями зелёных книжек с золотыми буквами на них – DP.

Теперь я стал кем-то – дипистом, как у нас говорили.

***

В подвальном этаже большая пустая комната. Несколько стульев. Две двери. На одной написано «Канадский консул», на другой «Австралийский». У дверей плакаты – у канадца снег, лёд, леса под снегом, ледяная река с плывущими по ней брёвнами, медведи, лоси. А рядом Австралия – солнце, пляжи, лимонад, купальные костюмы и солнце, солнце, солнце. В один голос решили с женой – Австралия.

Вошёл я к консулу. Молодой человек явно из авиации. Тонкие усики. С ним переводчик – австриец. Я по-немецки тоже говорил порядочно. Консул взял мои документы, осмотрел их. Осмотрел и солдатскую карточку.

– Почему вы служили в немецкой армии?

– Воевал с большевиками. С коммунистами.

– Но почему же с оружием? Разве не лучше было решить дело миром? Договориться?

Ну, как объяснишь англичанину, да ещё австралийцу, наше положение?

– Если у вас вши заведутся, господин консул, вы с ними разговаривать будете?

Переводчик глянул на меня озадаченно. С господином консулом все всегда очень вежливы, а тут… но перевёл. Консул тоже поднял брови, потом засмеялся.

– Нет, я их уничтожать буду.

– Ну вот, я этим делом и занимался.

Консул покачал головой. Ещё несколько вопросов.

– Сколько вам лет?

Я стал соображать и вдруг вспомнил.

– Сегодня десятое апреля. Мне сегодня исполнилось двадцать семь лет.

– Ваш день рождения? Congratulation! (Поздравляю!) Мы пожали друг другу руки, и консул тут же в виде подарка на день рождения подписал нужные документы, и мы отправились к доктору на осмотр.

Через несколько дней грузовик увёз наши вещи в пересыльный лагерь Хелльбрун. Мы тоже переехали туда. Здесь мы провели две недели в ожидании транспорта в Австралию. Наконец, нам сообщили, что мы едем в Италию, в Неаполь, куда должно прийти судно, специально оборудованное для перевозки эмигрантов. А ещё через пару дней нас на грузовиках доставили на какую-то станцию в Зальцбурге, где мы сели в поезд.

Поезд бежал по Австрии – Тироль, горы, озёра, реки, водопады, леса, посёлки, городки, Инссбрук и вот – Бреннеро – граница Австрии с Италией.

С «нашей» Австрийской стороны порядок. Всё исправлено после войны, почищено, подстрижено. Всё лишнее убрано. Австрийские служащие в новеньких, с иголочки, мундирах. Все здания новые, платформы гладкие, песочком посыпаны. Поезд, на котором мы приехали, блещет лаком и чистыми стёклами. С войны прошло шесть лет – было время управиться и привести всё в порядок.

И тут же рядом Италия – развалины, всё побито, разрушено. Чиновники, полиция в отрепьях. Под самым вокзалом лежит на боку разбитый поезд, из всех окон которого буйно растёт трава, кусты, цветы. Прошло всего шесть лет с конца войны. Когда тут можно было управиться со всеми беспорядками? Здесь мы пересели в итальянский поезд, состоявший из старых побитых вагонов, намного отличавшихся от австрийских. Итальянские солдаты с винтовками смотрели на нас зверскими глазами и со скрежетом зубовным.

Выехали мы из Бреннеро вечером. Ночью я проснулся. Поезд стоял на станции. Кто-то разговаривал за окном. Я выглянул. Большая пустая по ночному платформа. Большие буквы – Верона. Вон я где. В центре Италии. А где я ещё буду? В Австралии! Об Австралии я только и знал, что там есть заливы Ботанический и Карпентария, города Мельбурн и порт Дарвин (насчёт Сиднея я сомневался, кажется, в Южной Африке), река Муррей, кенгуру и австралийский утконос.

Я лёг опять и заснул. Зачем волноваться и портить себе нервы? Потом успеется. В Риме остановились на главном вокзале. Остановка была на десять минут, но простояли час или два. Поехали дальше – вот справа блеснуло Средиземное море. Ещё немного, и мы в Неаполе. Тут пересадка на автобусы или грузовики, я уж и не помню, и мы в транзитном лагере Баньоли – бывшие гвардейские казармы.

Недели через две нам сообщили, что в порт вошло судно «Castel Bianco», на котором мы и отправимся в Австралию. И действительно, вскоре нас погрузили с багажом на грузовики и отправили в порт, где у причала стояло красивое белое судно. На нём уже были эмигранты, плывшие из Гамбурга и занявшие все отдельные каюты. В Италии грузилось людей очень много и были тут ДиПи всех национальностей.

Стали нас распределять по койкам. Передняя часть судна, совсем впереди, принадлежала дамам, средняя часть – мужчинам. Жена моя и сынишка оказались совсем впереди. Впереди них была стена, а за ней якорная цепь. Моя койка была где-то в середине судна. Так мы простояли ещё два дня, ожидая группу немцев, ехавших работать на Snowy River. Наконец появились и немцы – человек сорок молодых здоровых парней. Шли они тесной группой со своими чемоданами. На пристани собралась большая толпа неаполитанцев, размахивавших кулаками и оравших что-то, совсем не музыкальное.

Немцы поднялись на палубу, и их развели по местам. Мы думали, что у них будут недоразумения с итальянской командой судна, но оказалось, что большинство и тех и других во время войны служили в африканском корпусе генерала Роммеля, и недоразумений не было. Тронулись. Поплыли. С моря Неаполь оказался гораздо привлекательнее, чем с берега. Я всё никак не мог найти Везувий. Наконец, мне показали. Я был разочарован. Мне казалось, что Везувий, так это Везувий – высокий конус вулкана, огонь и дым, блеск молний и потоки лавы. А оказалось – что-то вроде горки и над ней струйка дыма. Около меня у борта стояла немолодая уже дама. Ясно было видно, что в лагерях она провела много времени. Мы с ней заговорили, познакомились. За давностью времени я забыл её фамилию. Она рассказывала о Неаполе, о молодости своей. Здесь она бывала с родителями в детстве, потом с мужем, ещё до революции. Неаполь был сказочным городом. Во время революции муж погиб, она оказалась в Югославии. Приезжала в Неаполь. Но Неаполь уже не казался таким сказочным. А теперь она едет в Австралию к родным. И Неаполь придётся забыть. А кто его знает? Ездим же мы теперь по всему свету. Море было как зеркало. «Кастель Бьянко» весело «бежал».

Суэцкий канал. Сколько я о нём читал и слышал от людей, побывавших тут. И вот, наконец, я сам плыву по этому каналу. Кругом пески, дюны всех оттенков от жёлтого до коричневого. Впереди и позади нас мачты судов торчат из песка. Плывём по песку.

И вот, на верху дюн, на фоне синего неба, показался караван верблюдов. Точь в точь как изображается на картинках в книгах о Ближнем Востоке. Путешественники на «Кастель Бьянко» аж примолкли. Картина была чудесная. Сам канал довольно узкий и охраняется английскими войсками.

Сколько дней – один или два мы шли до Порт Сайда – не помню. И вот мы в Порт Сайде. Статуя Лессепса, и всё такое. В Порт-Саиде нас осадила толпа торговцев всякой мелочью за бортом на лодочках, на каких-то плотиках. Шум, галдёж. Всюду странные фигуры, орут, тычут в физиономию шкатулочки и ещё что-то такое. И никуда от них не уйдёшь. Даже в наших «спальнях» и там торгаши.

Простояли день и, избавившись от торговцев, поплыли дальше по каналу и вышли в Красное море, по которому плыли дня два и пришли в Порт Аден. Подтащили к судну большие трубы, и в баки полилось горючее. Плыть нам нужно было месяц, не подходя к берегу. На другой день мы снялись с якоря, и следующая остановка была уже вот в этой самой таинственной Австралии. На «Кастель Бьянко» плыл с нами один из собственников торгового общества, владевшего нашим кораблём. И был он русский. Какое-то титулованное лицо. За давностью времени уже не помню, кто он был. Вечером, когда уже было темно, он показал нам на вспыхивающий время от времени маяк – справа от нас.

– Этот маяк стоит на самом восточном углу Африки – мысе Гвардафуй (помню ещё по гимназической географии). Как только его пройдём – выйдем в Индийский океан – нас начнёт качать.

И действительно. Как только маяк оказался чуть позади нас – нос судна стал подниматься всё выше и выше, а вода за бортом уходить всё ниже и ниже. Вот нос остановился и пошёл вниз. Вода за бортом стала быстро подниматься, грозя нас залить, но остановилась и опять пошла вниз. И это движение, размеренное, когда сильнее, когда слабее, продолжалось все тридцать два дня нашего плавания.

Я спустился к жене. Она сидела на койке, крепко держа сынишку, и чувствовала себя как в лифте. Я убедился, что у них всё в порядке и отправился к себе спать. Больше делать было нечего. И началось наше плавание по Индийскому океану. Погода становилась лучше, теплее. Многие переселились из нутра судна на палубу и спали тут чуть ли не в палатках. На палубе поставили брезентовый бассейн, накачали в него морской воды, можно было купаться.

Г-жа Багенская сидела в каюте, превращённой в канцелярию, и что-то писала и считала и с озабоченным видом вела переговоры с кем-то. Кто-то работал в госпитале, хотя больных там не было. Вообще, кто мог, кто обладал талантом общественного работника, все были заняты. Один я, привязав сынишку на верёвочку, чтобы он не вывалился за борт, ходил с ним по кораблю, очень довольный тем, что на меня сильная качка не действовала. Хотя и аппетита тоже не было.

Верёвочка, на которой я водил сынишку, вызвала потоки возмущения, что я обращаюсь с ребёнком, как с собачонкой. Но то были дамы. А папы вскоре тоже привязали своих потомков верёвочками и были за них спокойны. Можно было сидеть, разговаривать и время от времени, потянув за верёвочку, убедиться, что потомок ещё здесь, жив и здоров.

В одной из маленьких кают жила русская дама, замечательная тем, что морская болезнь свалила её с ног ещё по выходе из Неаполя, и она пролежала почти без сознания всё путешествие. Когда же судно остановилось в Мельбурне и качка прекратилась, через полчаса она была уже причёсана, подмазана и сидела в столовой и ела первый раз за всё путешествие.

Стало холодать. Мы были уже в южном полушарии и нас ждала зима. А я был в трусиках и соколке. Ехал я в тропическую страну, да ещё из Италии в мае месяце. Ну кто мог предполагать, что тут, в тропиках, такая холодина?

И вот нам сообщают, что завтра мы увидим Австралию. Мы подходили к Австралии где- то около Албани. Всё население судна, которое могло стоять, высыпало на палубу и с почтением и даже некоторым страхом взирало на скалы, где на одной вился дым от костра. Какой-то австралиец жёг то, что в Австралии полагается сжигать. Мы обогнули этот берег, и он стал уходить всё дальше и дальше. Мы плыли напрямик на Мельбурн.

2 июня мы отпраздновали второй год рождения нашего сынишки – Никитки. Для него даже был сделан торт. А 13 июня 1951 года «Кастель Бьянко» вошёл в порт Мельбурн. Порт как порт. Сараи, постройки, дома, серые улицы, автомобили, вагоны, запахи. Таких и в Европе сколько угодно. И здесь в Австралии, оказывается, то же самое.

На палубе появились все те, кто болел во время путешествия. Многих из них мы никогда во время путешествия и не видели. С берега нам прислали несколько ящиков апельсинов. На берегу появились люди, галдящие на всех языках. Кого-то зовут, с кем-то переговариваются, радуются, плачут, смеются. Появились и русские. «А где же у вас золото на улицах?» – спрашиваем. «Подождите, ещё попотеете за этим золотом. Если найдёте».

Повсюду валяются апельсины. Сладкие, вкусные, но больше двух не съешь. Весь «Кастель Бьянко» был засыпан апельсинами, но с собой уносить их на берег не позволили. К причалу подкатил поезд. Явно пассажирский. Но вагоны старые, побитые. Как в Италии. Так-то они встречают эмигрантов! Не могли ничего лучшего дать! Как потом выяснилось – лучшего в те времена и не было.

Первый шаг к эвакуации из Китая
Е. Ширинская

Мукден – большой китайский индустриальный город. Русским он стал известен кровопролитными боями во время русско-японской войны 1905 года.

Русская колония была там очень маленькой. British-American Tobacco Со. предоставляла работу большей части этой группы. Было также отделение фирмы Бринер и Ко., где работали русские, приехавшие из Харбина. Какая-то часть русских эмигрантов работала в иностранных и японских учреждениях, и два-три человека имели свои предприятия. Русская православная церковь, построенная в виде шлема, стояла на русском военном кладбище в корейском пригороде города.

В 1945 году пришла Красная армия и «освободила» Мукден: арестовала многих русских эмигрантов, демонтировала заводы и весной 1946 г. ушла из Маньчжурии.

1948 год был трудным для жителей Мукдена. Город был окружён китайскими коммунистическими войсками, и ожидалось, что они займут его в любой момент. Положение русских было незавидным. В городе был введён коммендантский час. Не хватало продуктов. Из Пекина доставляли на аэропланах муку. Всё это беспокоило нас и хотелось уехать из Мукдена в Пекин, чтобы там попробовать получить визу в Америку.

Во время полёта на грузовом аэроплане из Мукдена в Пекин мы везли огромные мешки, набитые совершенно обесцененными деньгами. Инфляция была потрясающая, деньги теряли свою ценность ежеминутно. Перелёт был недолгий. Мы, единственные пассажиры, сидели на запылённых мукой скамейках и были счастливы покинуть Мукден. Нас качало, и мы держались за края скамейки, так как ремней не было. Из Пекина мы уехали в Тяньцзин, где были наши друзья. Там мы и узнали, что русские эмигранты будут эвакуированы в Шанхай.

В Тяньцзине по улицам ходили и просили милостыню голодные раненые китайские солдаты гоминдановской армии, а в рикшах разъезжали шикарно одетые китаянки, жёнь офицеров, а также и сами офицеры в мундирах из дорогого сукна.

Не прошло и месяца, как нас, русских эмигрантов, проживавших в Тяньцзине и Пекине, посадили в трюм американского военного парохода «LST», и повезли в Шанхай. Американские матросы и офицеры были очень добры к нам. Сытно кормили и поили крепким кофе, который был в изобилии.

По приезде в Шанхай мы узнали, что Интернациональная беженская организация (ИРО) принимает участие в судьбе русских. Глава русской эмиграции в Шанхае полковник Григорий Кириллович Бологое сделал много для того, чтобы эвакуировать русскую эмиграцию (шанхайцев и нашу группу) числом в 6000 человек из Шанхая до захвата города коммунистами. Нас разместили в бывших французских военных бараках на улице Фрелюбт. Мы жили в огромных комнатах с нарами и ждали эвакуации из Китая. Жизнь в бараках напоминала ожидание поезда на вокзале. Прожили мы в бараках около трёх месяцев и всё это время были в неизвестности. Куда? Когда? И действительно ли нас эвакуируют?

Задолго до нашего приезда полковник Бологов начал хлопоты об эвакуации русских эмигрантов. Он писал письма в иностранные посольства и консульства, лично встречался с различными видными дипломатическими представителями и просил принять группу русских эмигрантов – антикоммунистов в свои страны. В ответ получал вежливые отказы. Никто не хотел принять людей, которые были первыми жертвами большевистской власти и с 1920 гг. оказались за пределами России, положив начало русскому рассеянию. Пребывание русских антикоммунистов в Китае, Европе и Америке было, фактически, негласной оппозицией могущественному и всесильному СССР.

После долгих хлопот, наконец, полковнику Болотову удалось получить согласие Филиппинского правительства на предоставление временного убежища для русской эмиграции на четыре месяца на одном из маленьких необитаемых Филиппинских островов – Тубабао, расположенном к югу от острова Самар, с которым он был соединён мостом.

Для полковника Болотова это был выход. Только люди, доведённые до безвыходного тупика, могли согласиться на такую рискованную авантюру. А что оставалось делать группе русских людей без страны и без всякой защиты (кроме Господа Бога)? Полковник Бологов после глубоких размышлений и обсуждений с видными представителями русской общественности принял это предложение, и отъезд на Тубабао стал воплощаться в жизнь.

Новый 1949 год и Рождество мы встретили в бараках. В январе началась эвакуация из Шанхая. Первыми выехали люди, которые должны были подготовить место для палаток, и разработать план расселения 6000 человек. В конце января началась эвакуация на пароходах. Таких рейсов было несколько.

Настроение отъезжающих было бодрое. С одной стороны грустно уезжать из страны, которая была гостеприимна и добра к нам. Китай – таинственный и непонятный, был терпеливым, вежливым хозяином, не требовавшим от нас ничего. В Китае русская эмиграция оставляла свои святыни, оставляла свою вторую родину, где жила и трудилась десятилетиями. Оставлять всё, особенно во второй раз, как случилось со старшим поколением, было трудно. Но, с другой стороны, надо было покидать Китай, чтобы начинать новую жизнь в свободной стране.

Фактически Тубабао был нашим спасением в создавшемся положении. ИРО спасла нас, возможно, от гибели в коммунистических застенках, потому что у нас, русской эмиграции в Китае, было определённое лицо: мы были антикоммунистами. После победы над фашизмом СССР был в зените славы, и политические взгляды русской эмиграции были непонятны иностранцам и, как мы выяснили потом, были непонятны многим сотрудникам ИРО, в чём мы очень скоро убедились.

В двадцатых числах января мы были извещены, что летим на аэроплане на Тубабао. Мы простились с нашими соседями по бараку и счастливые поехали на аэродром вместе с другими молодыми людьми из наших бараков. В аэроплане было очень удобно, все были вежливы и заботились о нашем комфорте, и мы почувствовали себя настоящими пассажирами, а не беженцами.

Было семь часов вечера. Мы смотрели в окно и видели, что солнце всё время у нас с левой стороны. Отвлёкшись разговором на несколько минут, мы не смотрели в окно и вдруг видим, что солнце стало у нас справа. Мы разволновались, не знали что думать, и тут голос капитана объяснил нам всё. Оказывается, у пилота не было документа, разрешающего приземление, и поэтому пришлось вернуться в Шанхай. Нас отвезли назад в бараки, а там оказалось, что наши нары уже заняты, и нам пришлось спать на койках, расставленных в проходе, посереди барака. Все нас жалели, достали нам какие-то одеяла и подушки, и мы с грустью вспоминали о потерянных нарах.

Через несколько дней был назначен отъезд парохода «Хуа Льен» на Тубабао, и мы попали на этот рейс. День отъезда вызвал разные ощущения. Радость, что уезжаем к новым берегам, и лёгкое волнение о том, что нас ждёт впереди.

В то время Шанхай кишел китайскими беженцами, и на пристани были толпы народа, с трудом можно было пройти. Это были крестьяне, вынужденные покинуть свои насиженные места. В воздухе чувствовалась предвоенная атмосфера. Иностранцы или уезжали или уже уехали, и мы, стоя на палубе отплывавшего парохода «Хуа Льен», смотрели на исчезавшие из нашего поля зрения солидные здания колониальных времён, грязные китайские джонки. Мы знали, что Шанхай стоит на пороге новой жизни, в которой для нас будущего нет.

Жёлтые воды реки Вампу скоро сменились жёлтыми водами Жёлтого моря. Мы вышли в новый для нас мир – полный неизвестности. Пароход попал в бурные воды, и нас качало так, что многие болели и не могли даже думать о еде. Не помню, как долго мы плыли по Жёлтому морю, но наступил день, когда мы увидели тёмно-синий океан, поверхность которого была зеркальной и спокойной – это и был Великий Тихий океан.

Филиппины – это группа островов – больших и малых, общее число которых около тысячи. Мы плыли между островов, покрытых яркой зеленью и высокими пальмами. Тропические краски очаровывали нас. Мы смотрели на окружающую нас обстановку, и всё казалось нереальным. А нереальнее всего было наше пребывание в этом волшебном царстве.

Пароход причалил в Маниле, а затем гЯы поплыли на Тубабао. Жара была тропическая, воздух обжигал, настроение было тревожным. Гавани на Тубабао не было. Это был необитаемый остров, и на берегу была грязь и слякоть. К моменту нашего приезда была проведена главная дорога, и в железном бараке находилась контора ИРО.

Нам выдали палатки, колышки, койки, москитники и другие хозяйственные принадлежности. Нам показали место, где можно установить палатку. Мы, горожане, понятия не имели как ставить палатку, но после некоторых усилий это нам удалось. В ней установили койки и москитники, без которых спать было нельзя. На острове были крысы, змеи, сколопендры, скорпионы и комары, от укуса которых можно было заболеть тропической лихорадкой. Ночью мы слышали как крысы бегали по верху москитника. Так началась наша жизнь в лагере на острове Тубабао, которая длилась двадцать месяцев до нашего прибытия в Австралию.

Это были 1949-1951 годы. Русские эмигранты на Тубабао жили в старых американских армейских палатках под открытым небом в тропической жаре. У нас не было никаких даже самых примитивных удобств. Воду наши инженеры сами провели в лагерь из речушки, уборные были в ямах с известью. У нас, конечно, не было холодильников, охлаждения, радио и прочего. Невзирая на ужасающие условия, русские женщины не падали духом, и в лагере никогда не было скандалов, голодовок, жалоб, требований, и никто из нас не сходил с ума, не убегал и не стремился к созданию международного скандала. Русская эмиграция в лагере была высоко дисциплинированной и спокойной группой. Мы были идеологически сплочены и рассматривали наше пребывание на Тубабао как часть нашей борьбы за жизнь. Мы были бесподданные, беззащитные люди, но мы с честью несли своё испытание – пребывание в лагере Тубабао. Наши мужчины обслуживали лагерь, стараясь создать терпимые условия жизни. Женщины наладили приготовление ежедневной горячей пищи, и жизнь пошла по определённо установленному руслу.

У нас была церковь, бывали доклады, ставились театральные постановки и оперетты, была частная библиотека писателя Ловича, администрация предоставляла нам прокат кинофильмов (под открытым небом). У нас были курсы кройки и шитья. Был детский сад, и скауты вели свою работу с молодёжью.

Почему мы решили ехать в Австралию?
И. Суворов

В начале 1950 года перед русскими в Китае встал вопрос – куда ехать? В Советский Союз или «за речку», т.е. за границу? Выбор нашей семьи был однозначным – за границу, в Австралию. Выбор этот объясняется положением, в котором мы находились в то время, живя в Маньчжурии.

Мой отец подпоручик Николай Иванович Суворов – выпускник Читинского Военного училища, уехавший с группой харбинцев в 1943 году из Харбина в район Тооген по предложению японских властей осваивать «целину», в конце 1945 года был забран органами СМЕРШ-а вместе с сотнями других мужчин и увезён в СССР.

Моя мать Елена Ивановна Суворова (дочь полковника И.А. Абрамова), по профессии парикмахер, специализировалась по дамским причёскам. Больше она ничего не умела делать, и всё наше домашнее хозяйство вела моя бабушка Александра Алексеевна Абрамова (дочь генерала А.Антонова).

Моя крёстная Маргарита Владимировна Плешивцева (ур. Келлер), уехала в Австралию из Пекина в начале 1950 года. Она довольно часто присылала нам продуктовые посылки, в письмах описывала жизнь в Австралии и звала нас к себе. Мы не имели сведений об отце из Советского Союза и не знали, жив ли он, поэтому мама решила ехать со мной в Австралию и начала хлопотать визу. Мотивировала она своё решение тем, что к работе на «целине» она совершенно непригодна, а там, в Австралии, она сможет устроиться по специальности, как писала моя крёстная.

Было начало 1954 года, я учился в десятом классе 2ПССШ. В конце 1954 года мы получили, наконец, первую весточку от отца – открытку всего в несколько слов. Он жив, как будто почти здоров (после девяти лет каторги!), освобождён по амнистии после смерти «отца народов» и живёт у своего брата на Украине. После короткой переписки, удостоверившись, что это был действительно он, мама написала ему, что собирается приехать со мной к нему на Украину. Он ответил на это, что было бы хорошо, если бы мы сначала поехали к Леониду Петровичу, а потом и он сам, может быть, к нему приедет.

Леонид Петрович Бентхен, шанхайский ювелир, жил в Сан-Франциско! Это был явный намёк – ехать не в Советский Союз, а в США. Мы продолжали добиваться разрешения на въезд в Австралию. В Брисбене нашёлся поручитель – П.И.Стуков, знавший папу ещё по Чите, а оплату проезда взяла на себя организация ИРО, по прошению Епископа Сиднейского и Новозеландского Саввы.

Визу мы получили в конце мая 1956 года и почти год ждали снятия с учёта. В начале марта 1957 года мы были в Советском консульстве сняты с учёта, а второго апреля нас «выпустили из ДОБа». Выезд из Харбина – через четыре дня, шестого апреля. Мы давно уже «сидели на чемоданах», поэтому сборы были недолгими. Шестого утром мы были на перроне вокзала, где уже было много провожающих – уезжало в тот день около 50 человек.

Поезд, на котором мы должны были ехать в Тяньцзин, стоял у перрона. Вещи сдали в багаж, а сами разместились по вагонам на свободных местах среди китайцев-пассажиров. Последние «прощайте» и «до свиданья», последние объятья и поцелуи – и мы в пути в неизвестное.

В Тяньцзин мы прибыли восьмого апреля, где провели неделю «выбивая» последние медицинские справки, а в свободное время знакомились с городом. Пятнадцатого апреля нас привезли в порт и погрузили на голландский пароход «Генри Джессен» для морского путешествия в Гонконг, куда мы приплыли через десять дней. Плыли почти без приключений, разве что большинство наших пассажиров заболело «морской болезнью» как только пароход вышел в Жёлтое море и началась качка. Двадцать первого апреля отпраздновали Пасху. В субботу вечером польский ксёндз, плывший с нами в Гонконг, сначала отслужил свою мессу, а потом предложил нам отслужить Заутреню по православному обряду.

Двадцать пятого апреля утром показались на горизонте верхушки гонконгских островов, и к обеду мы пришвартовались в гонконгском порту. На катерах нас перевезли на берег в район Коулун, материковый пригород Гонконга, и на автобусах отвезли в гостиницу «Родо Хауз» на Нанкин Род.

В Гонконге после официального визита в контору католического пастора «папы» Штумпфа, где нам выдали кое-какую одежду, мы были предоставлены самим себе и могли делать, что хотели и ходить, куда хотели, до нашего отлёта в Австралию.

На перроне харбинского вокзала мой приёмный дед, Михаил Семёнович Жирников, у которого мы жили на квартире в «Воронцовском дворе» в Модягоу вместе с мамой и бабушкой последние двенадцать лет, сунул мне в карман пиджака пачку денег – восемьсот юаней. Эти деньги нам пригодились в Гонконге – мы смогли поездить по городу и сделать кое-какие покупки (я купил себе мои первые часы на руку – Sea Него – которые сломались через месяц!). В Тяньцзине мы купили, по совету «знающих» людей, ящик водки, который продали в Гонконге довольно выгодно.

Наконец нам объявили, что утром в понедельник тринадцатого мая будет посадка на самолёт компании «Катай Пасифик» для полёта в Австралию. Наша группа, с которой мы приехали из Харбина, распалась, так как не все ехали в Австралию, у многих были визы в Аргентину, Америку, Бразилию, Боливию, Турцию. К нам, «будущим австралийцам», присоединились те, кто уже до нас оказался в Гонконге и ждал самолёта в Австралию.

Утром тринадцатого прошли паспортный контроль и в первый раз в жизни вступили на борт самолёта. Летело нас 54 человека. Самолёт был небольшой, поэтому мы три раза приземлялись для заправки. Первая посадка была вечером на красивом острове на юге Филиппин, в городке Замбоанга. На красочных маленьких автобусах нас отвезли на берег бухты в шикарный (для нас – харбинцев) ресторан, где нам был подан ужин и напитки.

Нашей группе прислуживал высокий солидный негр в белоснежном костюме. Мне захотелось пить и я решил попросить его принести мне пива. Но я не имел понятия как к нему обратиться. Вспомнив прочитанные рассказы о путешествиях в Америке, где слуг звали «боями», я нерешительно сказал ему: «Boy, can I have some beer, please!» Последовал ответ: «Yes, sir! In a moment, sir!» Через минуту он принёс мне бутылку пива. Сказав ему «thank you», я с большим удовольствием выпил пиво, очень довольный собой!

Вторая посадка была уже в Австралии, в городе Дарвине, часа в три утра. Там нас угостили чаем, кофе и фруктами, которые лежали целыми горами на столах в фойе аэропорта. Я никогда в жизни не видал такого количества фруктов – яблок, апельсинов, грейп фрутов, бананов, груш – и всё можно было брать свободно!

Третья остановка была в городке Клонкарри, на восток от Маунт Айза, рано утром. На нескольких машинах нас отвезли «с ветерком» – 70 миль в час (и, о, ужас! по левой стороне дороги!) – в местную гостиницу, где нашему голодному вниманию был предложен австралийский завтрак – яичница с бэконом и помидорами и стакан молока, а потом чай с бисквитами.

В Сидней мы прилетели часов в пять вечера. После проверки документов и поверхностного таможенного осмотра багажа все собрались в фойе в ожидании автобуса, на котором мы должны были ехать в гостиницу. Неожиданно ко мне подошёл пожилой австралиец и спросил: «How do you like our bridge?» He зная, о чём он говорит, я удивлённо ответил: «What bridge?» Он указал на большой плакат на стене с изображением моста необычной формы – какая-то горбатая конструкция! Я вежливо ответил: «Oh, it is very nice!» Видимо мой ответ ему понравился, так как он сказал «Thank you!» и пошёл своей дорогой.

В десятом классе школы я усердно занимался английским языком, да и на пароходе мы имели немного практики, разговаривая с командой и пассажирами-иностранцами, так что я говорил немного по-английски, а вот понимать австралийцев научился не сразу!

Нас привезли в гостиницу «Prince Albert Hotel» на улице Кливленд в районе Редферн, напротив парка с таким же названием. Нас разместили по номерам, и когда мы привели себя в надлежащий вид, то все собрались в столовой на ужин. Но тут нам объявили, что администрация гостиницы не ожидала такой большой группы «новоавстралийцев» и для приготовления ужина на всех нас на кухне не оказалось достаточно продуктов! Хорошо, что автобус, на котором мы приехали с аэропорта, ещё не ушёл. Нас опять посадили в автобус и повезли в город. И не нашли ничего лучшего, как привезти нас в китайскую харчёвку, правда, довольно-таки приличную. Мы разместились в большой комнате на втором этаже за двумя круглыми столами, на которых вскоре появились две большие чашки с дымящимся рисом, маленькие чашечки для чая и чайники с ароматным китайским чаем. Затем начали появляться блюда с аппетитно выглядевшими и пахнувшими «цаями», быстро исчезавшими при помощи палочек, которые нам дали вместо вилок и ножей. Я никогда не ел палочками в Харбине, но быстро приспособился и голодным не остался! «Почифанив», мы вернулись в гостиницу делиться впечатлениями и отдыхать.

В комнате на столике стоял телефон необычного вида. Хозяйка гостиницы показала нам как им пользоваться. Нужно было взять четыре монетки в один пенни и положить их в желобок на верхней части телефона, затем набрать нужный номер, и, когда на другом конце ответят «Хелло», то нажать кнопку – все монетки скатятся во внутрь, и после этого можно было говорить. Проблема заключалась в том, что эти четыре пенни не всегда были под рукой, и поэтому надо было бегать по лавочкам и магазинам, чтобы их достать. Самым разумным было копить эти монетки и иметь их при себе на всякий случай. Помимо номеров на циферблате телефона стояли буквы. Потом я даже заучил наизусть шутливую фразу с этими буквами: 1-AII 2-Big 3-Fish 4-Jump 5-Like 6-Mad 7-Under 8-Water 9-eXept 0-Yabbies.

Несколько человек из приехавших не остались в Сиднее, у них было направление в другие города. Мы должны были ехать в Брисбен к нашему поручителю Стукову, и нам уже выдали билеты на поезд.

В среду 15 мая после лёгкого австралийского завтрака – «корнфлейкс» (кукурузные хлопья) с молоком и чай/кофе с тостами – я вышел на улицу, чтобы хоть немного посмотреть на город, который мы должны были покинуть вечером. Через дорогу напротив в парке был цирк, и на зелёной траве паслись такие экзотические животные, как слоны, жирафы и верблюды. Насмотревшись на них, я направился в левую сторону – и тут меня ждал сюрприз! Навстречу мне шла моя крёстная! Она утром позвонила в аэропорт и, узнав когда мы прилетели и куда нас поместили на ночь, шла теперь к нам в гостиницу.

Последовала радостная встреча её с мамой – они были подружками с юности. И тут крёстная решила, что нам не стоит ехать в Брисбен, в деревню (да простят меня брисбенцы!), а остаться в Сиднее, где много харбинцев и жизнь интереснее. Жить она предложила у неё в большом доме в районе Вентвортсвилль, где уже жили семьи родственников и друзей из Пекина. Мы согласились, сдали свои билеты на станции в Редферне и остались в Сиднее, где я живу уже более 46 лет.

Через полтора года мама выписала в Сидней деда с бабушкой, а в 1965 году мы выписали из Советского Союза папу, который прилетел в Сидней 30 декабря, и мы встретились с ним в конце концов после двадцатидвухлетней разлуки.

Итак, почему мы выбрали Австралию? Во-первых, бабушка с дедом не хотели ехать в СССР, а мы не могли их бросить в Харбине. Во-вторых, совет крёстной. В-третьих, поручитель. В-четвёртых, мама была уверена, что на «Целине» она не выдержит, а в Австралии она сможет работать по специальности. В-пятых – бесплатный проезд, который всё же надо было выплачивать в Австралии. В-шестых, много наших знакомых ехало туда же. В-седьмых, про Австралию говорили, что там «зелёненькие» растут прямо на деревьях! И последнее – совет отца.

Из родного Харбина в страну удач
В. Венгеров

Мои родители и я уроженцы Харбина. Мы родились в Маньчжурии. Жизнь в Харбине была интересная, и жаловаться мы не могли.

В 1949 году к власти пришли китайские коммунисты, и русским стало совершенно ясно, что они в Китае не нужны, что надо уезжать. Многие харбинцы уезжали из Харбина заграницу. Отец разыскал свою сестру в Австралии и попросил её быть нашим поручителем. Получив её согласие, мы сразу подали на австралийскую визу, и очень скоро нам пришла виза. Выехать сразу не удалось из-за препятствий, чинимых вначале Советским консульством, а потом китайским ДОБом (Департамент общественной безопасности). На семейном совете решили, что если представится случай уехать, то первым поеду я.

Наконец я получил разрешение на выезд. Сборы на дорогу были недолгие. В день моего отъеза пришли друзья попрощаться и пожелать мне счастливого пути. Проводить меня пришли и соседи китайцы, с которыми я прожил много лет в одном дворе. За мной приехало такси, и мы с родителями поехали на вокзал.

На всю жизнь мне запомнился день 15 марта 1958 года. В этот день я навсегда покидал свой родной город. По дороге на вокзал разные чувства обуревали мою душу – боль разлуки с родителями и одновременнно и радость – осуществляется моя заветная мечта – я еду в Австралию. На вокзале, уже на перроне, мне посчастливилось встретить Алёшу Григоровича, сына ректора ХПИ, и его мать. Я очень обрадовался, когда узнал, что они тоже едут в Австралию: у меня были попутчики. Наш поезд отошёл в семь часов вечера.

На другой день вечером мы приехали в Фынтай, а на следующее утро должны были ехать дальше – в Кантон. В Фынтае нам предложили переночевать в какой-то китайской фанзе. Она почему-то была полна дыма, и мы отказались ночевать там: не хотелось заснуть вечным сном. И, несмотря на все уверения и заверения, предпочли провести всю ночь на улице около калитки. Утром сели в поезд и поехали в Кантон. Путешествие от Фынтая до Кантона длилось три дня и было очень интересным. Проснулись около двух часов ночи, когда ехали через Жёлтую реку по недавно построенному мосту, длинному и красиво освещённому множеством электрических лампочек.

На третий день в шесть часов утра мы прибыли в Кантон и на такси поехали в Международный отель. Там позавтракали и отправились в город за покупками. В незнакомом городе да ещё без знания языка нам было трудно, но, на наше счастье, к нам подошёл молодой китаец и предложил свои услуги. Оказалось, что он из Харбина, наш земляк. «Кулик кулика видит издалека!» Мы провели вместе весь день.

Вернувшись в отель, мы разошлись по своим номерам. Утром должны были ехать в Гонконг. Я очень устал за день, но всё-таки решил написать родителям письмо. Сел за стол, начал писать и… уснул. Проснулся от громкого стука в дверь: стучали мои соседи. Посмотрел на часы. К моему ужасу я увидел, что было уже 8.15 утра, а поезд к границе отходил в 9 часов. У меня оставались считанные минуты, а дел было много. Надо было закончить и отправить письмо родителям, дать телеграму в Коулун нашей бывшей соседке, которая обещала встретить меня на вокзале. Как я успел всё это сделать, право, не знаю!

Поезд шёл до границы три часа. На границе нам очень повезло. Мы попали в одну группу с иностранцами, и нам был оказан особый приём – отвели в гостиницу отдохнуть, угостили хорошим обедом с напитками, и багаж наш не осматривали. После обеда пограничник проводил нас до моста и передал одетым в чёрную форму пограничникам, стоявшим на другой стороне моста. Пройдя мимо приветствовавшего нас английского часового, мы направились в медицинский пункт, где нам сделали прививку оспы, после чего нас проводили к поезду, идущему на Коулун. В вагоне, кроме нас, никого не было. Вскоре нам принесли апельсиновый сок.

Поезд долго стоял, очевидно, поджидал пассажиров, и наконец тронулся. Мы облегчённо вздохнули, и кто-то сказал: «Наконец мы в свободном мире!» Я мысленно поблагодарил Бога за то, что в судьбоносные минуты жизни был не один, а со своими земляками. Поезд шёл по новым для нас территориям. Через два с лишним часа прибыли в Коулун. На небольшом вокзале приехавших встречали русские харбинцы, среди них было много знакомых лиц. Лично меня встречала наша соседка. Несмотря на то, что стоял март, было душно.

Автобусы развозили новоприбывших по отелям. Нас отвезли в гостиницу «Лондон Бетер Хом», недалеко от вокзала. Владельцем гостиницы был индус. У него работали китайские повара, которых русские женщины научили готовить домашние русские блюда. Закончив все отельные формальности и отдохнув, мы по зову звонка пошли в столовую.

На следующий день на пароме нас повезли в город Гонконг на регистрацию в Мировой Совет Церквей, во главе которого стоял г-н Саммерс – это благотворительная организация, занимавшаяся переселением людей из Китая. В ожидании парохода в Австралию я прожил в Гонконге больше месяца. Все дни моего пребывания там я ни одного дня не сидел в номере гостиницы. Гулял по улицам Коулуна, на пароме ездил в Гонконг. Один или в компании своих знакомых ходил в кино, ездил с ними на пляжи. Поднимались мы на пик горы Виктория, откуда любовались чудесным видом ночного Гонконга, побывали на кладбище, расположенном в горах.

20 апреля прибыл большой английский пароход «Восточная королева», на котором мы, сто одиннадцать эмигрантов, отплыли в Австралию. Теперь особенно осознаёшь, как нам повезло, что ехали мы в Австралию на пароходе. Это путешествие сохранилось в моей памяти на долгие годы.

На пароходе мы большую часть времени проводили на палубе. Купались в бассейне, наблюдали за летающими рыбами, которых видели в первый раз, но знали о них из приключенческих книг Майн Рида. Мне надолго запомнились белоснежные альбатросы, сопровождавшие наш пароход.

Часто поднимался на самую верхнюю палубу, где сидел в уединении и любовался сверкающими на ярком солнце пенистыми, переливающимися разными цветами, волнами.

На пароходе работали две очень симпатичные русские переводчицы. Вечерами мы время от времени собирались на палубе небольшими группами, и переводчицы до поздней ночи рассказывали нам интересные случаи из их жизни. А иногда мы уходили на корму парохода и, глядя на залитый луной океан, предавались мечтам о будущем. Поднимались на офицерскую палубу, где устраивались танцы. Там я впервые услышал и навсегда полюбил австралийскую песню «Матильда». Во время пересечения экватора праздновали день Нептуна, но не рискнули искупать в бассейне нашего капитана.

Мы прибыли в Австралию в мае. На неделю останавливались в Южной Австралии. Мэр небольшого городка Валлеру устроил в нашу честь приём, также приветствовали нас ученики одной из школ, которую мы посетили.

Стоял май, последний месяц австралийской осени. Так хотелось походить по австралийской земле! Я погулял по тихим улочкам этого городка, побывал на фермах, где впервые увидел живых кенгуру, а также воспользовался случаем и съездил на один день в Аделаиду, столицу Южной Австралии. На всю жизнь у меня остались самые хорошие воспоминания об этом прекрасном штате.

Из Южной Австралии мы отплыли в Мельбурн – конечный пункт нашего плавания, продолжавшегося три с лишним недели. Из Мельбурна мы ночью выехали в Сидней, куда прибыли 11 мая. На центральном вокзале меня встретила тётя с мужем и дочерью, моей двоюродной сестрой. Мои родственники жили в районе Сиднея Таррамарра, и я не мог дождаться того момента, когда мы на электричке поедем через Сиднейский мост, и я увижу знаменитую гавань, которой я любовался на почтовых открытках ещё в Харбине и Гонконге. Моя тётя с мужем решили по дороге сделать остановку и сойти с поезда и показать мне центр деловой части города. Там они угостили меня булочкой с горячей сосиской – «Hot dog». Меня очень удивило название – «Горячая собака».

Так началась моя жизнь в Австралии! Эти давно минувшие дни так запечатлелись в моей памяти, что иногда мне кажется, что всё это было только вчера. И так хочется повернуть стрелку часов назад, чтобы вчера превратить в сегодня! Эти давно минувшие дни так запечатлелись в моей памяти, что иногда мне кажется, что всё это было только вчера. И так хочется повернуть стрелку часов назад, чтобы вчера превратить в сегодня!

Дорога в Австралию через Бразилию
А. Лобастов

В 180 километрах от Харбина, на западной линии китайской железной дороги, среди бескрайних маньчжурских степей, есть небольшая станция Ламацзянцзы. Там в 9-й год Кандэ – 14.2.1942 – я и появился на свет. На этой захолустной станции проживала довольно большая колония русских, большинство из которых имели молочное хозяйство. Там всё было как в Харбине: церковь, Общество советских граждан, клуб и начальная школа, в которой я начал в 1948 году свой школьный путь. В 4-й класс меня отправили в Харбин, и жил у тётки. Учился во 2-й Советской средней школе.

В 1954 году «грянула целина» – репатриация русских из Китая в СССР – и не стало половины соучеников. До «целины» школы делились на мужские и женские, потом их объединили. В связи со всеми этими пертурбациями почти каждый год я учился в новой школе. В общем, я учился во 2-й, 3-й, 4-й и Неполной (бывший лицей св. Александра Невского) школах, а также в группе П.И. Опарина, когда закрыли школы, и нам, не без содействия советского консульства, пытались указать «верный путь», т.е. заставить нас ехать в СССР.

1958 год. Я получил аттестат зрелости, даже стал медалистом. Отшумел Белый бал. Мало нас оставалось в Харбине. И мало было возможностей примененить свои молодые силы. Разъезжались учителя. Отозваны были советские специалисты, с ними уехали их жёны, преподававшие у нас в школе. В связи с этим некоторых абитуриентов пригласили на преподавательскую работу. Среди них был и я: преподавал математику в 5 и 7 классах.

Славные и и в то же время грустные были те годы. Уезжали друзья, уезжали любимые, расставались навсегда. Время шло, надо было приобретать какую-нибудь специальность, и я ушёл из школы и пошёл работать учеником в автомастерскую «Мак» на 18 юаней в месяц, а мясо в те голодные годы на чёрном рынке стоило 10 юаней за 500 гр.

В мастерской проработал я мои последние два года в Харбине, а под конец даже сумел в компании с Юрой Руцинским открыть «подпольную» мастерскую по ремонту мотоциклов. Дела шли хорошо, пока нами не заинтресовались компетентные органы. Кончался 1962 год. Было арестовано правление Общества советских граждан, закрыто советское консульство. Жизнь ухудшалась с каждым днём, надо было покидать Китай.

25 ноября 1962 года наша семья выехала из Харбина в Бразилию через Гонконг. Помню полтора месяца плавания на голландском корабле «Чичаленко» через два океана и вокруг мыса Доброй Надежды. Помню экзотические острова и страны, и как проплывали Южную Африку времён апартеида. Среди наших спутников было 16 староверов из Китая. Одно время они селились в Бразилии в штате Парана, но потом многие перекочевали в США и затем на Аляску, где до сих пор существует их посёлок Новониколаевка. С нами плыло много японцев. Оказалось, что в Бразилии большие японские колонии, где проживает около 5 миллионов человек. Из пассажиров мне запомнились двое. Один русский мужичок, который часто и подолгу стоял у борта парохода и смотрел на воду. Однажды он спросил у меня: «Ну, а русалки-то где?» И молодой японец, который устроил большой скандал, когда наш пароход прибыл в Рио-де-Жанейро. Во время плавания у его жены родился ребёнок, и по морским законам новорожденный получает подданство той страны, которой принадлежит пароход. Когда молодой отец узнал, что чиновник записал его ребёнка как голландца, он взорвался. Будь у него сабля, японец изрубил бы на куски и мебель, и документы, да и самого чиновника.

Первая встреча с Бразилией незабываема. Колоритный город Рио-де-Жанейро, где добрые мулаты действительно ходят в белых штанах, и все говорят на неведомом для тебя португальском языке. Надо сказать, что в школе мы учили английский язык и что-то знали, а тут ведь ни «бум-бум» – абсолют­ный нуль. Надо было начинать жить сначала, и прежде всего учить язык. Мы обосновались в Сан Пауло, где жили наши родственники Скороходовы и Сухомелы. Сан Пауло – колоссальный город, в котором в то время проживало около 10 миллионов человек. Это центр бразильской индустрии, а также и русской общины, очень разнородной. Харбинцев мало. Большинство русских из Китая прибыли в Бразилию в начале 1950-х годов. Чужая страна, чужие обычаи, непонятные русскому человеку, к тому же незнакомый язык. Многим всё это было не под силу, и к концу 50-х годов прошлого столетия большинство разъехалось по другим странам, а оставшиеся расселились по разным городам. В Бразилии много русских эмигрантов из СССР и Европы, которые попали сюда из Германии после окончания Второй мировой войны. Среди русских объединения мало. Хотя и есть православная церковь и прицерковная школа, но к началу 1960-х годов половина молодёжи говорила уже по-португальски. Многие из молодого поколения смешались с местным населением.

Должен сказать, что Бразилия – замечательная страна с роскошной природой. Народ, причудливая смесь всех наций и рас, очень приветливый, добродушный и гостеприимный, трудолюбием, однако, не отличается. Очень резкое деление на богатых и бедных, причём последних – большая часть насе­ления. Уровень жизни невысок.

Через три недели по приезде я устроился чертёжником на неболь­шой металлургический завод. Мне повезло – моим шефом был русский из Югославии, Дмитрий Николаевич Штаден, потомок Генриха Штадена, опричника царя Ивана Грозного. Я многому научился у Дмитрия Никола­евича, а когда он ушёл из фирмы, я уже самостоятельно вёл конструк­торский отдел. Однако по молодости лет хоте­лось получить опыт в другой сфере, и, оставив спокойную контору, я почти год работал в провинции на бульдо­зере. Фирма, принадлежавшая моему дяде Евгению Сухомелу и его сыно­вьям, занималась земляными работами. Работа была интересная и давала возможность ближе ознакомиться со страной и её народом.

Многие тогда покидали Бразилию, и мы тоже решили переселиться в Австралию, где жило много наших знакомых харбинцев, по которым, правду сказать, мы скучали. В июне 1966 года мы отплыли из Порта-Сантос в Неаполь. Плыли через Атлантический океан, Гибралтар, Средиземное море. В Неаполе была пересадка, и мы 10 дней ожидали корабль «Ачилие Лауро». За это время посетили Рим, Помпею, Капри и много чудесных мест, о которых прежде и мечтать не могли. Порты Средиземноморья и Ближнего Востока, Суэцкий канал, Красное море, Индийский океан – и вот через полтора месяца странствий встреча с Австралией, Сиднеем – таким тогда спокойным и провинциальным. Встреча с родственниками, друзьями.

И опять всё надо начинать заново. Опять начинаю чертёжником в AWA, где проработал 5 лет, затем для получения опыта сменил несколько фирм. В сытой и богатой Австралии довольно быстро обжился и встретил тут девушку из Гондатьевки Наташу Лауберт, в 1970 году оказавшую мне высокую честь стать моей женой.

Мы оба мечтали попутешествовать по белу свету и в апреле 1974 года мы уволились с работы и отправились в большое кругосветное путешествие. На корабле «Леонид Собинов» плыли до Сингапура, затем Гонконг, Япония. Из Иокогамы отплыли в Находку, где впервые ступили на землю нашей исторической Родины и совершили путешествие по Транссибирской железной дороге. Через три месяца отплыли из Одессы, и проплыв через семь морей, высадились в Марселе. Два месяца поездом катались по южной Европе, два с половиной месяца жили в Лондоне, где Наташа устроилась работать в журнале «Экономист». В Австралию возвращались на «Шота Руставели» через Панамский канал, завершив таким образом полный круг вокруг земного шара.

***

Австралия – СССР – Австралия
В обработке Т. Сусловой

В начале 1960-х годов довольно большая группа русских из Австралии уехала в СССР. Позднее некоторые из них вернулись обратно.

Почему они решили уехать из Австралии в СССР? Советская пропаганда? Неприятие чуждого англосаксонского мира? Тоска по чему-то русскому, родному? Непривычная работа? В Австралии устроиться по специальности многим не удавалось из-за незнания языка. Может быть, всё это вместе взятое и побудило некоторых поехать на родину.

Николай Петрович Аполлонов один из тех, кто из Австралии уехал в СССР и вернулся обратно в Австралию. Родился он в 1935 году в Харбине, окончил 3-ю советскую среднюю школу, учился в ХПИ, потом там же преподавал русский язык китайским студентам.

В 1958 году он вместе с матерью Галиной Степановной и братом Алексеем приехал в Мельбурн, затем они переехали в Сидней. Сначала Николай работал фрезеровщиком, потом лаборантом. Многое не нравилось Николаю в Австралии. Его раздражали австралийцы, которые, глядя на его вьющиеся волосы, говорили ему, что у них не принято носить «так много шерсти на голове». Его возмущало то, что австралийцы, услышав русскую речь, кричали: «Говорите по-английски!»

С грустью вспоминал он свой любимый праздник – Рождество. Снег, ёлки, визиты к знакомым на первый день праздника. А здесь, в Австралии, всё было чуждо, скучно, неинтересно.

И вот в 1962 году Николай уезжает в Советский Союз. Тяжело расставаться с мамой и братом, но там, в Красноярске, его ждёт девушка, уехавшая из Австралии в СССР за несколько месяцев до него. Есть там и друзья, уехавшие на целину в 1954-1955 годах из Харбина, и один из них – Юрий Люстрицкий – выписал Николая в Иркутск.

Плыли на итальянском пароходе по маршруту Сидней-Генуя-Венеция, потом на поезде – Вена-Прага-Чоп-Москва-Красноярск. На пароходе было много эмигрантов – итальянцев, греков, югославов, которые возвращались к себе домой.

На протяжении всего пути постоянные проверки документов и багажа. Последняя – в Чопе. Чоп – это закрытый советский городок на границе с Чехословакией. Николай, по совету друзей в Сибири, вёз большой багаж: книги, одежду, домашнюю утварь, инструменты и даже молоток с гвоздями. Была с ним и икона, которой благословила его мать при расставании.

В Иркутск, к другу, Николай не попал. Ему пришлось ехать в совнархоз в Красноярском крае, т.к. ещё в Сиднее ему в консульстве сказали, что он может ехать только в районные центры или колхозы, т.к. в городах нехватка квартир. В совнархозе работал в лаборатории. Его поразило, что все работники лаборатории нанесколькодней выезжали в колхозы копать картошку. Николай учился заочно в Сибирском технологическом институте, который окончил в 1967 году в звании инженера по производству химических волокон и получил работу в Научно-исследовательском институте в Красноярске. Зарплата, как и у всех, была небольшая. Он всегда боялся хватит ли денег до конца месяца, и был вечный страх: смогут ли достать продукты или нужные вещи, если даже будут деньги. К Николаю, как бывшему эмигранту, не было плохого отношения со стороны сослуживцев. Но он случайно узнал, что одному из них было поручено следить за ним. Одним словом, наступило разочарование – всё было не так, как думалось.

В 1973 году через Красноярск проезжали знакомые харбинцы и передали ему письмо от его матери. В письме говорилось, что если он напишет «Бывают в жизни огорчения», то это означает, что он хочет вернуться в Австралию. Переписка с матерью ему разрешалась, но, конечно, все письма проверяла цензура.

В 1976 году в институте, где он работал, объявили о туристической поездке в Индию и на Цейлон. В то время СССР помогал Индии создавать тяжелую индустрию, и много советских специалистов там работало. Николай записался на поездку, но его начальник отказался
подписать путёвку. В знак протеста он перешёл в другую лабораторию, где начальником был бывший харбинец, который подписал путёвку, однако потребовались подписи секретаря райкома и ещё трёх лиц. Короче говоря, Николая в Индию не пустили. Николаю всё это надоело, и он написал матери письмо с заветной фразой «Бывают в жизни огорчения», и в 1976 году мать прислала ему приглашение на приезд в Австралию.

В 1977 году Николай приехал и остался. В Австралию вернулся не только Николай, но и многие другие. Они поняли, что в Австралии в пределах законов этой страны полная свобода слова, мнений и действий. Таким образом, русских эмигрантов, приехавших в Австралию через СССР можно разделить на три группы.

1. Те, кто в 1945 году были арестованы в Маньчжурии и увезены в СССР. Некоторые из них выжили, и родственники выписали их в Австралию.
2. Те, кто в 1954 году уехал из Китая на целину. Некоторые из них, спустя много лет, приехали к родственникам или друзьям в Австралию и остались.
3. И те, кому Австралия сначала не понравилась, и они уехали в СССР, но потом вернулись и обосновались на Пятом материке.

***

Времена не выбирают…
И. Дубровская

Долгие годы из Советского Союза невозможно было уехать: не разрешалось. Советский человек был пленником на своей земле. Даже просто съездить в гости в другую страну или отправиться в заграничное путешествие было трудно: нужно было получить разрешение от разных комиссий, ответить на множество вопросов, доказать, что ты настоящий советский человек и тебя не стыдно показать Западу. Уезжали только те, кого власть изгоняла из страны. Но эти-то люди как раз и не хотели покидать родину.

Начиная с 1970 года разрешили эмигрировать евреям, имевшим родственные или дружеские связи в Израиле. Но и здесь действовало множество ограничений. Так что этот период ещё нельзя считать началом эмиграции из СССР. Пожалуй, только в самом конце восьмидесятых возможность легально уехать открылась для всех граждан (нелегально удавалось и раньше, но это были отдельные случаи).

Почему же россияне стали покидать родную страну, как только она сняла запор со своих ворот? Наверно, если бы не давил груз тоталитарного режима, если бы жизнь была лучезарной и безбедной, многие из уехавших (если не большинство) не сорвались бы с насиженных мест и не устремились в неизвестность. Чтобы понять, почему отъезд из страны стал заметным явлением, надо представить себе, какой в восьмидесятые годы стала наша жизнь.

Всё, что десятилетиями подспудно копилось и разъедало советскую систему, вышло наружу и стало цинично откровенным в брежневские застойные годы. Бесхозяйственность, латание прорех за счёт национальных ресурсов, воровство на всех уровнях, обман, приписки, лживая информация о состоянии дел и фальшивые рапорты об «успехах» в производстве давно уже стали привычным явлением. Всё сильнее давала себя знать нецелесообразная и неестественная организация экономики. Она называлась плановой. На самом же деле Госплан давно уже не мог состыковать и увязать воедино части огромного хозяйства. Экономика стала неэффективной, её измотали дефициты. Не хватало то одного, то другого, то третьего. Невозможно спланировать производство необходимого количества иголок и спичек, тракторов и колготок, детских сосок и станков с цифровым управлением.

Сельское хозяйство давно уже захирело и не могло прокормить страну. Половина выращенного урожая гибла при уборке, перевозке и хранении. Когда-то Россия была крупным сельскохозяйственным экспортёром, теперь же закупали за границей зерно и зернопродукты, мясо и мясные продукты, животное и растительное масло и другое продовольствие. Расплачивались тоннами золота, за рубеж уходили огромные валютные средства, вырученные от продажи газа, нефти, леса и другого сырья. А продуктов питания в стране всё равно не хватало. Только Москва, Ленинград и столицы республик кое-как снабжались, но в магазинах всегда были очереди. Люди ездили за колбасой, мясом, маслом в эти города не только из пригородов, но даже и из соседних областей.

Не лучше было и с промышленными товарами. Автомобили, холодильники, даже одежду и обувь, постельное бельё, посуду купить было невозможно. Бюджет страны трещал по швам. Его обессилили непомерные военные расходы. На оружие денег не жалели. Огромные суммы уходили в военно-промышленный комплекс и на содержание армии.

Коммунистическая партия, которая именовала себя руководящей и направляющей силой советского государства, окончательно обнаружила свою неспособность вывести страну из того экономического и политического тупика, в который загнала её. Наступил кризис системы. Отжившие, морально устаревшие, но всё ещё правящие структуры увидели реальную опасность потерять своё главенствующее положение. Объявленная Михаилом Горбачёвым «перестройка» была на самом деле отчаянной попыткой спасти партию от гибели и сохранить её у власти. Это и было истинной целью «перестройки». Возможно, такая хитрость и удалась бы, если бы «перестраивали» последовательнее и умнее. Но всё утонуло в многословии. Горбачёв безостановочно говорил, Запад восторженно рукоплескал, а людям жилось всё тяжелее.

На науку, которую раньше финансировало государство, денег теперь не хватало. Она оказалась в бедственном положении. Сокращались и закрывались программы научных исследований. Ученым предлагали уйти в бессрочный отпуск (последняя попытка сохранить ценные кадры). Вот тут-то и началась трагичная для России «утечка мозгов» за границу. Уезжали на работу по контрактам или на постоянное жительство. Прежде всего уезжали молодые и наиболее одарённые. Страна теряла людей с высочайшим интеллектуальным потенциалом и большими профессиональными возможностями.

Когда рухнул Советский Союз, положение стало ещё хуже. Экономика огромной страны была единым организмом, а теперь она распалась на части. Разорвались хозяйственные связи. Останавливались предприятия, люди теряли работу. Отъезд продолжался.

Чётко обозначилось несколько мотивировок эмиграции. Конечно, каждый случай индивидуален, но всё же можно выявить и общие моменты. Желание найти работу, уехать от невыносимых жизненных условий, голода и разрухи, спасти детей – естественный стимул основной массы тех, кто решил эмигрировать. А «утечка мозгов» – это уже не просто поиск лучших условий жизни для себя и семьи, но и стремление найти себе наилучшее применение, реализовать свои творческие возможности. «Дедовщина» в армии и начавшаяся чеченская война заставили многих родителей приложить все силы к отъезду, чтобы подальше увезти подрастающих сыновей. Ну и, конечно, какую-то часть среди уехавших составляют романтики, которых во все времена влечёт ветер странствий, ветер перемен, желание попробовать свои силы в новых условиях. Неведомая Австралия всегда занимала воображение таких людей. Тяжёлое положение в стране не только не погасило, но, наоборот, усилило эти романтические порывы. Раньше уехать было нельзя, теперь мечта сбылась, разрешили – и полетели, поехали! Кое-кто уехал, поддавшись уговорам своих зарубежных родственников собрать весь клан воедино. Например, взрослая дочь, вполне благоустроенная, имевшая прекрасную работу, квартиру, дачу и прочие блага, поехала вслед за матерью и увезла свою дочь, только что окончившую школу. А мать потому поехала, что все многочисленные братья-сёстры мужа уже давно собрались в Австралии. Уезжавшие знали, что жизнь за рубежом – не сахар, что впереди неизвестное. Но хуже, чем наша жизнь в этот период, быть уже не могло. Поэтому решались. Все эти группы в совокупности составили заметный поток переселенцев, что позволяет говорить о новой волне эмиграции.

По официальным данным, русская иммиграция в Австралию достигла своего пика в 1994-1995 гг., и бывший СССР вошёл в первую десятку стран по количеству въехавших (5539 человек, или 2,9% от общего количества).

Почему мы уехали из России? Больной вопрос. По той же причине, что и многие другие: жизнь заставила. Почему в Австралию? Так сложилось независимо от нас. Кто-то выбирал страну целенаправленно, зная, где лучше сможет приложить силы и встать на ноги. Кто-то, мало зная о других странах, уезжал, куда потянуло воображение. А кто-то – по стечению обстоятельств. Именно это и случилось с нами. Мы жили как все, не хуже и не лучше других. У нас была интересная и любимая работа. У нас росли талантливые дети, они учились по призванию, там, где им хотелось, в лучших вузах. Мы не планировали никаких перемен, нас не тянуло к другим берегам. Но в стране произошли неизбежные изменениям жизни людей нарушилось равновесие, и мы,как и многие, оказались перед неожиданными проблемами.

После университета наш сын работал в одном из научных институтов Министерства станкостроительной промышленности. Группа инженеров, которой он руководил, получила интересное задание: создать для министерства компьютеризированную систему управления станкостроительной промышленностью всего огромного Советского Союза. О такой увлекательной работе можно только мечтать. Работа уже началась, но вдруг оказалось, что денег у министерства нет (как и у всех организаций в конце восьмидесятых годов). Проект был остановлен, предложено было самим искать себе заказы. Нашли. У одного инженера был родственник в Казахстане – директор крупного совхоза-миллионера (бывали и такие совхозы!). В этом большом хозяйстве тоже нужно было компьютеризировать управление. Получили этот заказ, выполнили его. А что дальше? В министерстве денег нет, у заводов и предприятий (тогда ещё государственных) – тоже нет. Никто не может свести концы с концами, никто не может обеспечить работой свой коллектив, где уж тут вводить новшества или что-то совершенствовать. Чтобы как-то сохранить институт, дирекция стала «уплотнять» отделы и лаборатории, а освободившиеся помещения сдавать в аренду. Кто-то из сотрудников нашёл работу на стороне, кто-то круто поменял профессиональную ориентацию. Остававшиеся в институте тоже задумывались о своём будущем.

Сын решил не менять специальность и искать возможность использовать свои способности и знания в прежнем направлении. Можно было пойти работать в мозговой центр какого- нибудь из возникавших банков. Однако такая работа – не для творческого человека, сына это не устраивало. Одной из немногих возможностей был отъезд за границу. Он стал обдумывать и этот вариант. Однажды по дороге в канадское посольство он увидел очередь возле посольства Австралии, о которой никогда даже и не помышлял. Подошёл, расспросил. Оказалось, что Австралия тоже принимает эмигрантов. На всякий случай записался в очередь, через некоторое время сдал анкету в посольство и прошёл интервью. Вот так внезапно возникла в нашей жизни Австралия.

Вскоре сын узнал, что в этой незнакомой стране уже давно живёт его одноклассница, и это несколько прибавило оптимизма и решимости в выборе. Оформление сын прошёл легко и быстро (по категории «независимая эмиграция»). Баллы набирались сами собой: он молод, умён, имеет учёную степень, печатные труды, высокую квалификацию и знает английский. Уже было закончено оформление и заказаны билеты, и тут пришло приглашение из канадского посольства на первое интервью (сын обратился туда раньше, чем в австралийское). Конечно же, мы решили, что за двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь.

Много было тяжких раздумий и колебаний, прежде чем решились на отъезд. Но я говорила невестке: «Надо спасать детей». Это был тот тяжёлый момент в жизни нашего народа, когда «руководящая и направляющая сила» уже привела страну к катастрофе. Даже в Москве не было продуктов. В новом доме, где жил сын, было много таких же молодых семей с малыми детьми. И бабушки стали приезжать два-три раза в неделю уже не просто повидаться с внучатами, а специально, чтобы отпустить дочерей и невесток на весь день: побегать по магазинам, отыскать хоть какую-нибудь еду. Особенно трудно было найти молочные продукты, которые малышам нужны ежедневно. Когда удавалось что-то купить, я делила на трёх внучек и с работы после бессонной ночи спешила на другой конец Москвы – отвезти не только свежее молоко, но и другое : кефир, ряженка, творог, сырковая масса – пока не прокисло. Потому-то я и говорила без колебаний: «Надо спасать детей».

Летом 1992 года (московским летом) мы провожали в Австралию сына, невестку и двух внучек. В аэропорту «Шереметьево» собрались родные и друзья, желали счастья, дарили конфеты, цветы и книги, открыли шампанское. А сердце стонало: навсегда, навсегда…

Они улетели, а с нами остались наши, ещё советские, проблемы. В крошечной «хрущёвке» (как мы были счастливы, когда её получили!) – 22 м² в двух комнатках – нас было уже пятеро: я, муж и наша дочь с мужем и малюсенькой дочкой. Как известно, 1 января 1992 года началась «шоковая терапия» российской экономики. Отменили государственное регулирование цен, произошёл взрыв инфляции, деньги в один момент обесценились. Люди, имевшие какие-то сбережения, остались без копейки. А мы не успели купить кооперативную квартиру, потому что ещё не подошла очередь. Теперь уже покупать было не на что. И никакой перспективы: мы – пенсионеры, дочь – студентка второго курса, зять зарабатывает гроши. Что было делать?

Сын предложил нам перебраться в Австралию, а квартиру оставить молодой семье. На том и порешили. Оформились быстро: тогда ещё не было очереди на переезд родителей. Нужно было лишь чётко и ясно ответить на вопросы анкеты, грамотно оформить документы -ив путь! Трудно было расставаться со своим прошлым, больно было оставлять дочь и двухлетнюю внучку, старого отца, которого взял к себе брат, но другого выхода мы не видели. Оставалась в Москве и старшая из четырёх внучек. Что поделаешь… Недаром говорят на Востоке: «Не дай нам Бог жить в эпоху перемен». А наш поэт рассудил иначе: «Времена не выбирают – в них живут и умирают».

Мы не рвались уехать с родной земли, нам пришлось уехать, нас вынудили обстоятельства. Для нас это – горе, и для страны тоже горе. Ведь Россия – она же живая, она так же страдает, как и я страдала, провожая сына… Эмиграция – ни для кого не радость, ни для нас, уезжающих, ни для страны.

Как сочувственно смотрела на меня в аэропорту женщина в униформе, когда я, уже по другую сторону барьера, никак не могла двинуться с места и всё стояла с поднятой для прощания рукой, вглядываясь в родные лица провожавших. Сколько ей пришлось таких сцен перевидеть!

***

Сын, программист самого высокого уровня, приехав в Австралию, получил работу неожиданно быстро. Он нашёл в себе мужество пойти на должность чуть ли не оператора (с мизерной оплатой), лишь бы не сидеть без работы. Он считал, что лучше начать с нуля, чем быть безработным и ждать, когда вдруг кто-то на блюдечке преподнесёт то, чего ты достоин. И его карьерный рост пошёл естественным путём: ум, знания, высокий профессионализм и умение работать не покладая рук обеспечили ему необходимое продвижение вперёд. И сын, и невестка преодолели много трудностей – но ведь на сладкую жизнь они и не рассчитывали, уезжая. В результате же – я с радостью пожелала бы каждому родителю такую карьеру для детей.

Наши австралийские внучки остаются русскими. Они свободно говорят на родном языке, читают русские книги, любят наши старые фильмы и наши песни. И при этом получают награды за успехи в английском языке. Старшая заканчивает школу и мечтает стать учительницей. А московские внучки приезжали в гости, самая младшая – дважды. На обычный вопрос взрослых, понравилась ли ей Австралия, она отвечает: «Австралия – самая лучшая страна в мире! Но я хочу жить в Москве».

***

Остерегайтесь своих желаний – они могут исполниться
С. Крючевская

Мне везло. Мне всегда везло. Сначала мне повезло с моими родителями. Мой отец был военный человек и очень преуспевал в своей профессии, по-настоящему любил армию и своё дело. Моя мама была педагогом, закончила два педагогических учебных заведения – училище и университет. Была из учительской династии, уважала своих учеников, школу и всё с этим связанное. А главное – понимала работу учителя и поэтому была любимой учительницей и другом многих своих учеников. О ней всегда помнили. В морозном декабре, в день её рождения, если нас не было дома, под дверью лежал букет хризантем, свежий и чистый, как детская память. Как все военные семьи, мои родители ездили по стране и жили за границей. Поэтому я много повидала!

Мне повезло, что у меня был младший брат. Он был моей второй половиной, и я любила его просто за то, что он есть и он мой. Одна моя бабушка, Александра Петровна, была мать- героиня, потому что она воспитала десятерых детей. У неё был орден матери-героини – настоящая золотая звезда, которая хранится в семье её самой младшей дочери. Я обожала всю свою многочисленную родню и гордилась всеми. Перед моим отъездом ради интереса мы насчитали 58 человек близких родственников по маминой линии.

А ещё мне везло в школе. Везло даже тогда, когда на классном собрании решили обсудить моё поведение, а я стояла у доски, готовая расплакаться, не понимая, в чём моя вина. А всё из-за того, что мальчишки только меня одну из всех девчонок позвали кататься на лыжах. Вовка Васильев за меня заступился, и я заплакала уже от чувства благодарности. Моим любимым чтением была двенадцатитомная «Детская экциклопедия», которую мне подарила мама в четвёртом класе, и в школе я всегда тянула руку и что-нибудь добавляла. А уроки истории и ненавистного обществоведения превращались в дискуссию с учительницей при затихшем и совершенно обалдевшем классе. Просто дома у нас была десятитомная русская история, от Рюрика до наших дней, а я любила историю и у меня была хорошая память на даты. Но скорее всего это была не моя заслуга. Я помню мою первую учительницу истории Евгению Давыдовну. Она поочерёдно вызывала нас к доске и устраивала опрос по датам. Закрывала глаза, скрещивала руки на животе и нежно обращалась к ученику: «Ну, давай, детка, только не спеши, хорошо?» Не только наша учительница, но и мы тоже любили эти знаменитые на всю школу уроки.

Мне по-прежнему везло, и я окончила школу лучшей выпускницей и получила памятный альбом с соответствующей записью в нём. Успешно сдала вступительные экзамены и поступила в университет, чтобы получить инженерное образование. В это время мои родители и брат отдыхали в Крыму, в Ялте и других солнечных городах, так как папин отпуск, первый за два года, как раз совпал с моими муками поступления. Но я освободила родителей от угрызений совести, сказав, что так даже лучше: никто мне не будет мешать. Этот странный довод устроил всех, и они улетели на материк (так на Камчатке мы называли остальную часть страны).

Наконец они вернулись из Крыма. Сквозь слёзы я слушала, как они сокрушались и виновато объясняли, что огромный букет крымских гладиолусов, который везли мне в подарок, пришлось оставить в Магадане. Цветы прихватило морозом, и они пропали. А я слушала и думала: какая же я счастливая…

Окончив университет уже в Киеве, получила одно из самых лучших направлений на работу – на кондитерскую фабрику. В те времена очень важно было работать поближе к хорошим продуктам, и все считали, что мне очень повезло, таких назначений было всего два. Но я добилась в министерстве, чтобы меня послали работать по специальности. За пять лет я стала начальником производственно-технического отдела объединения, в которое входили четыре пивоваренных завода. Вскоре вышла замуж, родила двух сыновей и дочку.

И снова мне повезло. Моего мужа, офицера, направили служить в Афганистан. Но ровно за три дня до назначенного ему срока явки на новое место службы Михаил Горбачёв начал вывод войск из этой страны. А мы, наша молодая семья, вдруг оказались первый раз за границей – в Германии, бывшей ГДР. И пробыли там почти шесть лет. Покидая СССР, мы уезжали из страны, которая вскоре исчезла с политической карты мира, и приехали в другую такую же точно. Нет уже ГДР, и СССР тоже нет.

Примиряются непримиримые; расходятся народы-братья, которых невозможно было раньше представить поодиночке. И всё это происходит у меня на глазах, я очевидец огромных исторических перемен. Разве это нельзя назвать везением? Мы не в силах осмыслить, понять и объективно оценить происходящие перемены. Человеческая жизнь слишком для этого коротка. Но зато – интересно жить в такие времена.

Я с детьми вернулась на Украину. Мои дети отлично учились в единственном в нашем городе специализированном лицее, который (опять же!) был так близко от дома, что на большой перемене можно было прибежать за горячим бабушкиным пирожком. А после школы детей встречала наша собака, чистокровная овчарка, победительница республиканской выставки служебных собак, любимая всеми в доме и уважаемая за его пределами.

Почему я обо всём этом пишу сейчас? Удивятся многие. Оглядываясь на мою жизнь дома, я понимаю теперь и вижу отчётливо, что все наши ежедневные заботы, мелкие и крупные победы и поражения в жизни на самом деле и составляют наше единственное счастье. Полноценное, как мир вокруг нас, ежесекундно меняющееся, но принадлежащее только нам.

Всё хорошо – но мы желаем большего или больше. Подруга показала как-то объявление об оказании помощи в оформлении документов на эмиграцию в Канаду, Австралию, Южно-Африканскую Республику и Новую Зеландию. И мне захотелось, именно захотелось попробовать – может и получится.

«Фирмой» оказалась крохотная комнатка в полуподвальном помещении, а агентом – лысый и грузный член Союза композиторов. Кто бы раньше мог подумать, что такое может быть! Он перечисляет предлагаемые услуги и называет цену. Я сразу плачу половину, оставляю ему необходимые бумаги и уезжаю домой до следующего этапа.

Жду, но во время ожидания размышляю. И вижу, что деньги берутся за «наличие полного отсутствия» информации у желающих выехать из страны. Вот оно что! Приезжаю второй раз – забрать свои документы. И отказываюсь платить этому то ли «композитору», то ли «бизнесмену», называя вещи своими именами. Срывающимся голосом, но очень убедительным тоном лысый агент кричит мне вслед, что, мол, они меня найдут где угодно, даже в Новой Зеландии (у них и детективы-композиторы тоже есть?). Но я ухожу, не оглядываясь, и ловлю себя на ехидной мысли: на этот раз ему повезло, что я не потребовала свои деньги обратно. Ведь откуда ему всякий раз знать, с кем он имеет дело.

Очень холодная зима всё же не мешала нам с сыном посещать популярные вечерние классы английского языка, где домашних заданий не задавали. Обещанного, как говорится, три года ждут (я имею в виду результат методики). Но нам результат нужен был почти мгновенный, поэтому заниматься пришлось ещё и дома.

Приглашение в Москву для сдачи в посольстве экзамена по английскому языку пришло перед самым Новым годом. В отличие от многих моих знакомых я чувствовала себя спокойно и совсем не боялась этого заключительного этапа. Принимала экзамен советник-посланник, миниатюрная рыжеволосая женщина. Когда закончилась официальная часть, мы разговорились. И, конечно же, она меня спросила почти по-дружески, почему я решила эмигрировать и не боюсь ли я ехать в такую даль с тремя детьми. Спокойно и совершенно откровенно я ей ответила, что её страна только выиграет от моего приезда: всё-таки я инженер с немалым опытом работы, да и мои дети вскоре тоже будут работать на её страну. И искренне добавила, что очень хочется увидеть такую экзотическую по нашим представлениям часть мира, которая к тому же так похожа на Камчатку, где прошла моя юность. Она только приветливо улыбнулась. «Вам сообщат о результатах экзамена в течение месяца», – предварила она мой вопрос. Но мне позвонили и поздравили с получением визы сразу же после Нового года! Эта новость была неожиданным и чудесным сюрпризом для всех нас. Повезло, вот так повезло!

Самым сложным и утомительным было правильно выбрать, что с собой взять, а потом поместить это всё в чемоданах. Спустя несколько лет я поняла, что эта задача была совершенно неразрешимой, потому что нельзя увезти с собой в каких-то нелепых чемоданах родную землю и небо, пенье птиц в синеве и запахи родины…

События вдруг стали развиваться с необыкновенной быстротой, заглатывая дни и недели, не давая возможности сосредоточиться или просто расслабиться. Жизнь распродавалась с молотка: за бесценок отдавались квартира, мебель, одежда, книги. Мне же всё это виделось необходимым процессом для накопления денег. Вот придёт же такое в голову…

Перед самым отъездом мы провели прекрасные три недели у моей тёти в деревне под Киевом. Собралось нас человек десять родственников плюс собака. Так и стоит перед глазами это последнее лето в деревне. Пчёлы жужжат, петухи кричат; дивный запах цветущего медоноса, роз и скошенной травы так одуряюще прелестен. Благодать Божья! А вот дорожка, ведущая к пруду и бегущая через юную берёзовую рощицу вниз к кудрявым кустам у воды. Вот на мгновение мелькнул белый собачий хвост, и высокая трава скрыла не только собаку, но и всех нас, обдав жарким травяным духом. Задушевные беседы под тяжёлыми летними звёздами, прислушивающимися к нашим тихим голосам, завершают долгий день. Счастье, какое счастье!

Но вот и пора улетать. На руках билеты на рейс финской авиакомпании. Таможню прошли без проблем и нервотрёпки, но на самолёт нас не посадили: что-то не так было с паспортом. Самолёт улетел без нас, пропали наши финские визы и возможность побывать в Хельсинки. Жаль. Пришлось возвращаться обратно в деревню, ко всем тем, с кем только что распрощались навсегда.

В электричке сидели притихшие и какие-то опустошённые. Глубоко погрузившись в свои невесёлые размышления, я и не заметила, как мы проехали нашу станцию. В темноте, по безлюдному шоссе, с чемоданами в руках, похожие на приведения, мы брели обратно, не замечая времени. Как будто кто-то невидимый давал нам последнюю возможность ещё раз подумать перед отъездом. Изредка перебрасывались одной-двумя короткими фразами, а в основном шли в полном молчании… Мои всегда весёлые и непоседливые дети как будто сразу повзрослели, не мучили меня вопросами, не жаловались, а своим молчанием давали мне гередышку, возможность собраться с силами и не падать духом. Эта молчаливая поддержка и безграничная вера в меня помогли нам потом пережить многие горести и трудности эмигрантской жизни.

Ровно через неделю, в четверг, тем же рейсом через Финляндию мы улетели. Без проблем, всё было улажено. С тихой грустью вспоминаю я наши приключения, в которых этот эпизод был только началом. Нет в сердце горечи, разочарования или обиды. Именно тяга к приключениям и желание увидеть мир побудили меня уехать. Увидеть далёкую землю и показать её детям. Испытать себя, открыть в себе что-то новое, попытаться понять и осмыслить прожитое, попытаться увидеть в прошлом предпосылки будущего. Интересная, замечательная, трудная и полная неожиданных встреч и событий эмигрантская жизнь началась, со всей своей беспощадностью, обнажив всё хорошее и плохое в каждом из нас. Физическая эмиграция завершилась успешно, переместив наши тела из одной точки планеты в другую и оставив нашу душу в той точке, где мы появились на свет.

* * *

И потекла налаженная жизнь – интересная работа в одном из министерств Новой Зеландии, обучение детей в университете, родители под боком и мой любимый брат. Но всё это отошло на второй план после телефоного звонка из Мельбурна: «Приезжай, и ты сама увидишь, как он похож на наши города, пусть хоть и капельку, но всё же похож на Киев!»

Я приезжала в Австралию один раз на отдых. Отпуск как отпуск, ничего особенного. Побывав на Солнечном берегу, я вернулась домой в Веллингтон, не помышляя ни о каком переезде, и жизнь потекла своим чередом.

Телефонный звонок оказался колокольчиком, разбудившим моё любопытство и поманившим меня обещанием увидеть в такой дали что-то очень похожее на наше, родное. Одним ярким февральским днём я вышла из Мельбурнского аэропорта, вздохнула полной грудью, и в моей жизни началась вторичная эмиграция. Вот уже третий год я с удовольствием живу в Австралии.

Мне, конечно же, как всегда, повезло. Я приехала в Мельбурн просто в отпуск, отдохнуть и осмотреться. Полюбив этот город сразу же, с первого взгляда, я захотела здесь остаться навсегда. А для этого надо было найти работу, и я начала поиски. Всё как обычно. Вскоре почти одновременно получила два предложения. Выбрала университет и с тех пор работаю

Но главным в моём везении оказалось другое. Я успела приехать за два дня до изменения иммиграционных правил для новозеландцев, о чём и не ведала. Поэтому мне не пришлось заново оформлять документы на иммиграцию. Я автоматически стала резидентом и получила все, связанные с этим статусом, права.

Везёт же некоторым!

РАЗДЕЛ  V 
В Австралии

Глава 1. Австралия в XX столетии

Формирование и развитие страны

XX столетие явилось веком становления Австралии, превращения её из разобщённых колоний в единое государство. XX столетие было для Австралии временем великих потрясений, поисков и перемен.

Для Австралии XX столетие началось с федерации австралийских колоний в «содружество» со статусом «доминиона Англии». Произошло это в 1901 г. В первый день нового века это событие было отмечено торжественной церемонией в Сиднее в Парке Столетия. Ко времени создания федерации в Австралии было шесть колоний, получивших при федерации статус «штатов»: Новый Южный Уэльс, Виктория, Квинсленд, Тасмания, Южная Австралия и Западная Австралия.

Штаты не были однородными по многим признакам. Наиболее старые колонии – Новый Южный Уэльс и Тасмания – были местами ссылки каторжников из Англии, которые здесь и оседали после отбытия ими срока наказания.

В Южную Австралию каторжников не принимали, и там селились лишь вольные люди – переселенцы из других стран. Эта колония отличалась ещё и тем, что первая дала гражданские права своим жителям, включая женщин и туземных чернокожих.

Западная Австралия, будучи самой отдалённой и малозаселённой, была несколько иной, чем восточные колонии. «Золотой» бум, начавшийся в 1890 г. в связи с обнаружением залежей золота в Кулгарди-Калгурли, изменил абсолютно всё. Колония «проснулась» и начала стремительно развиваться. Главный город Западной Австралии Перт стал в XX столетии разрастаться быстрее, чем другие города Австралии. Западная Австралия подчёркнуто ориентировалась на Англию, менее остальных колоний стремилась к вступлению в федерацию и сопротивлялась ей дольше других.

Этнически колонии тоже не были однородными. В Южной Австралии значительный процент населения составляли переселенцы немецкого происхождения. В Виктории в результате «золотой лихорадки» осело много китайцев. В Квинсленд привезли туземцев с островов Меланезии и Полинезии для работы на сахарных плантациях. Основное же население Австралии составляли выходцы с Британских островов: англичане, шотландцы и ирландцы. Последние покинули свою родину из-за голода и притеснений великобританских властей. Население Австралии сложилось из потомков вольно приехавших, потомков каторжан и потомков английской администрации. Среди них были протестанты и католики.

Всё это не могло не создать некоего расслоения австралийского населения на «мы» и «они». Объединяло же всех европейцев то, что все они считали себя «чадами» Британской империи.

Почему австралийцы решили в 1901 г. объединиться в федерацию? Много факторов повлияло на это решение. Австралия была детищем колониализма и пионерства. Развитие транспорта и коммуникаций привело колонии в тесное соприкосновение друг с другом и также с Англией. Покинули Австралию английские военные соединения, и она стала остро нуждаться в собственной оборонной системе. Федеративное устройство снимало торговые барьеры. Оно обеспечивало быстрое совершенствование почтового дела, решало острые для страны иммиграционные проблемы и вопросы взаимодействия с иностранными государствами, особенно с Германией и Францией, имевшими свои собственные интересы в районе Тихого океана. Вело к объединению и возросшее среди австралийцев национальное чувство, сознание своей особенности и своего собственного пути развития. Поэтому неудивительно, что созданию федерации предшествовали длительные переговоры, завершившиеся содружеством.

В XX столетии Австралия принимала участие во многих военных баталиях. Войны имели огромное влияние на жизнь Австралии. Они объединяли народ, влияли на формирование национальной патриотической психологии, создавали облик австралийца – защитника чести страны.

Ещё до создания федерации военные контингенты из австралийских колоний участвовали в войнах Великобритании в Судане, в Боксёрском восстании в Китае, в Англо-Бурской войне. Образование федерации положило начало объединению колониальных армейских вооружённых формирований в общеавстралийское. Армия создавалась с оборонительной целью, и военные части не отправлялись за пределы Австралии. В 1911 г. был создан Королевский Австралийский флот, подчинённый в оперативном отношении Адмиралтейской коллегии Великобритании.

В 1914 г., когда вспыхнула Первая мировая война, много молодых австралийцев вызвалось защищать «матушку Англию». Так как регулярные войска не могли оставлять территорию Австралии, то для отправки военных сил в Европу из добровольцев были сформированы специальные Австралийские Имперские силы – Australian Imperial Force (AIF), из которых затем вырос знаменитый Австралийско-Новозеландский корпус – Australian & New Zealand Army Corps. – ANZAC. Первые военные успехи Австралии принадлежат её морскому флоту. Австралийская эскадра десантом захватила Рабаул – Новая Британия на Тихом океане. Крейсер «Сидней» вступил в бой в Индийском океане с германским лёгким крейсером «Эмден» и потопил его у Кокосовых островов.

В 1915 г. Австралия направила на Гаплиполийский полуостров 60 тыс. молодых солдат, составивших основной корпус АНЗАКа. Австралийскому правительству удалось сдержать попытки английского командования распылить корпус по другим английским подразделениям, и он участвовал в войне как самостоятельная войсковая единица. Боевым крещением корпуса, а, следовательно, и крещением Австралийской армии, стала высадка десанта на Галлиполийском полуострове. Кампания была плохо проведена английским командованием, но австралийцы показали свои высокие боевые качества.

Так, при попытке турок внезапной атакой сбросить «необстрелянный» АНЗАК в море, турки понесли большие потери. Австралийские парни, выросшие в «буше» и привыкшие с детства бить кенгуру на скаку, почти без потерь для себя за несколько минут перестреляли турок. Австралийские бойцы выигрывали даже и по внешнему виду. Они были выше ростом, загорелые, прямые и статные в отличие от малорослых англичан, выросших в городских условиях и в плохом климате. Австралийцев отличало гордое и независимое поведение, что нередко приводило к тому, что английские солдаты обращались к ним «сэр», т.е. как к офицеру. Австралийцы не переносили царившей в английской армии «палочной» дисциплины. Они заменили её личной инициативой и внесли в армейские ряды дух товарищества. Английский фельдмаршал Бэрвуд рассказывал, как однажды в окопах австралийский рядовой заорал на него: «Спрячь свою глупую голову, Бэрди!». И действительно через секунду защёлкали турецкие пули.

АНЗАК, прославив себя во время Первой мировой войны, определил место Австралии на карте мира. Командовал АНЗАКом в то время австралийский генерал Монаш. Инженер- строитель, сын переселенцев из России, еврей по происхождению, он к концу войны считался одним из наиболее талантливых офицеров Британской армии. Именем Монаша назван университет в Мельбурне.

В мае 2002 г. Австралия похоронила своего последнего участника военной кампании на Галлиполийском полуострове – Алека Кэмпбелла, который пошёл на войну 16-летним, вернулся с войны и прожил 101 год.

Австралия потеряла много молодых солдат на полях Франции и Бельгии. Но результат военных событий можно считать положительным: участие австралийцев в Первой мировой войне породило у народа сознание, что австралийцы – это уже не англичане, а новая нация. Эмоционально Австралия всё ещё продолжала оставаться дочерью Англии, о которой продолжали говорить как о «родине». Австралийские семьи всё ещё продолжали ездить «домой, на родину», но психологически австралийцы начали воспринимать себя уже как национальное целое. Началось движение к национально-психологическому единству, чему способствовало федеративное государственное устройство.

Экономический кризис, постигший в 1920 гг. западный мир, докатился и до Австралии. Не Первая и не Вторая мировые войны, а именно кризис был для целого поколения австралийцев наибольшей травмой. Обесценивались деньги, накопления, рушились мечты, и жителям богатой страны пришлось голодать…

Экономически депрессия привела к гибели многих австралийских предприятий, ещё не успевших развиться. Страна стала зависимой от иностранного, точнее, английского, капитала. До предела обострились и до открытого антагонизма дошли отношения между рабочими и владельцами предприятий. В рабочих профсоюзах главную роль начали играть коммунисты и ирландцы-католики. Депрессия привела к жесточайшей безработице людей и падению уровня жизни.

Произошло ограничение в финансовом обеспечении обороны страны. Было заключено «Имперское соглашение об обороне», по которому Великобритания взяла на себя защиту Австралии, а Австралия обязывалась помогать Англии военными силами.

В 1939 г., когда началась война между Германией и Великобританией, Австралия автоматически вступила в войну. Сразу же был сформирован «Второй AIF» – Australian Imperial Force (первый AIF был ANZAC), из которого две дивизии (7 и 9) были направлены в Египет, а восьмая дивизия – в Малайю. Королевские австралийские военно-воздушные силы начали обучение австралийских лётчиков-добровольцев для Королевских военно- воздушных сил Англии. Австралийские боевые корабли снова поступили в распоряжение Королевского флота Великобритании, но оставались самостоятельной боевой единицей. К счастью, и в Египте австралийские подразделения не были распылены по британским подразделениям. Австралийские войска отличились при обороне Тобрука и в сражении при Эль-Аламейне. Заслужили всеобщее уважение и австралийские корабли: новый крейсер «Сидней», носивший имя своего предшественника, вступил в бой с двумя итальянскими крейсерами и потопил один из них.

Вступление Японии в войну резко изменило всё. Своих военных сил, которые можно было бы бросить на борьбу с Японией, у Австралии не оставалось: все они были задействованы Великобританией. Американский военный флот оказался парализован японцами в Пёрл Харбор, и без его поддержки Филиппины были обречены на захват японцами. Гибель слабой английской эскадры в Южно-Китайском море и проигранная англичанами битва за Малайю привели к скорому падению считавшейся неприступной крепости Сингапур, к гибели Восьмой Австралийской дивизии. 120 тыс. британских военнослужащих, включая австралийцев, попали к японцам в плен. Затем последовали разгром японцами союзной американо-голландско- австралийской эскадры в Явайском море, геройская гибель австралийского крейсера «Перт», захват японцами о. Явы и всех островов Индонезии, разгром британской Восточно-Индийской эскадры у берегов Цейлона, высадка японцев в Новой Гвинее и удар японских авианосцев по городу Дарвину. Предвиделась потеря всей северной Австралии вплоть до Брисбена. Всё это носило характер неудержимого шквала, перед которым Австралия казалась беспомощной» Япония шагала от победы к победе.

В сложившейся обстановке лейбористский министр Кёртин решил порвать традиционные связи с Великобританией, которая считала Австралию необороноспособной, и обратился за поддержкой к США. По счастливому совпадению, в это время герой Первой мировой войны генерал Макартур был отозван правительством США с Филиппин и направлен в Австралию. Его большой заслугой явилось то, что он заставил США обратить внимание на Австралийско- Новозеландский военный регион и на необходимость защитить его от японцев.

Вскоре последовали результаты. Японское наступление было остановлено в морском сражении в Коралловом море силами американской авианосной эскадры, поддержанной небольшой австралийской морской эскадрой, и затем упорными боями в горах, болотах и джунглях Новой Гвинеи. Началось совместное контрнаступление американо-австралийских войск по всей линии военных действий, где австралийцы и американцы сражались плечом к плечу.

Война внесла заметные перемены во внутреннюю жизнь страны. Угроза со стороны Японии и отдалённость Австралии от Америки требовали спешного развития военной промышленности. В этом удалось достигнуть заметных успехов: в Австралии стали производить не только боеприпасы, но развилось кораблестроение и самолётостроение. Австралия начала производить танки собственной конструкции, создавать технику радиосвязи и радиолокации. Интересно заметить, что Австралия стала производить собственные самолёты раньше, чем начала производство автомашин.

Уход на войну большого числа мужчин существенно изменил демографический состав рабочего населения Австралии. Пришлось прибегнуть к применению женского труда как в сельском хозяйстве, так и в промышленности и транспорте. Сильное раздражение у правительства вызывало поведение некоторых рабочих профсоюзов, которые стремились использовать трудное положение страны в своих эгоистических интересах. Это оттолкнуло многих австралийцев от рабочего движения.

С окончанием войны борьба Австралии за самовыживание ещё более усилилась, причём в условиях давления со стороны двух государств: Англии и Америки. Растущий капитал последней стал вытеснять с австралийского рынка английский. Разработка природных богатств страны и гаснущая эмоциональная зависимость австралийцев от Англии помогли австралийской экономике выстоять. С приходом к власти либерального правительства Мензиса в 1950-1960 гг. наступило время экономического расцвета и роста промышленности Австралии.

Конец Второй мировой войны и начало «холодной» войны принесли и другие изменения в австралийскую жизнь. В вопросах внешней политики и обороны Австралия полностью переориентировалась на США. Длительное пребывание американского контингента в Австралии привело к усилению американского влияния в бытовом и культурном отношениях. Образ жизни «нового света» становился для австралийцев более привлекателен, чем консервативные и подчас снобистские английские традиции и привычки.

Такой переориентации способствовали и радикальные демографические перемены, которые произошли в «лице» страны. После войны стало ясно, что Австралии «не выжить», если не будет достаточного и скорого прироста населения. Было очевидно, что уже нельзя полагаться на переселенцев из Англии, а необходимо искать новые источники человеческих ресурсов.

Следуя этой цели, в 1949 г. Австралия открыла двери «перемещённым лицам» из Европы и с Дальнего Востока. Поначалу в Австралию допускались только представители «белой» расы, но потом и это изменилось. Следовательно, стал меняться и изменился и общий демографический характер страны.

В начале иммиграционного процесса австралийское правительство стремилось ассимилировать новоприехавших, что нередко приводило к осложнениям. В 1960 гг. началась политика «интеграции», имевшая целью создать единое многогранное австралийское общество. В 1980 гг. эта политика переросла в «мультикультурализм» (multiculturalism) – содружество разных культур в едином австралийском обществе. Однако, вопреки надеждам, в Австралии нарушился принцип единства общества: в добавление к политическому и социальному расслоению, которое было прежде, стало расти расслоение общества по национальным признакам. Это отразилось на жизни австралийцев. Быт окончательно утратил англосаксонский характер, открыто заявили о себе разные национальные общины, равноправно оформились различные религиозные конгломерации и равноправно заговорили разные «языки». Изменился ассортимент продуктов в магазинах, стали выпускаться продукты европейских и азиатских стран. Изменилась даже «кухня»: сначала появились французские и итальянские блюда, затем греческие, а после индийские, китайские, вьетнамские и много других. Австралия перестала быть «страной пива» и начала производить различные вина прекрасного качества, соперничая в настоящее время с лучшими сортами французских вин.

Необъявленная Вьетнамская война, начавшаяся в 1962 г., в которой Австралия приняла участие, продемонстрировала всю глубину и опасность возникающего в обществе расслоения. Доходило до того, что возвращавшихся с войны солдат (в основном призывников) демонстранты обливали красной краской и обзывали убийцами.

Результатом этой войны и захвата Вьетнама коммунистами был большой приток в Австралию беженцев из Вьетнама. Это окончательно свело на нет расовую политику «белой» Австралии и создало вьетнамские анклавы в крупных австралийских городах.

В 1980 гг. лейбористское правительство Китинга начало проводить политику «эконо­мического рационализма», но делало это без должной осторожности. Такая политика повлекла за собой сворачивание промышленности, закрытие многих предприятий, рост безработицы, экономическую нестабильность и, как результат, падение лейбористского правительства и возвращение к власти либерально-консервативной коалиции.

В политическом плане на повестку дня встал вопрос о самом строе государства. Началась кампания, имевшая цель переобразовать Австралию в республику уже к 2001 г. Но на конституционном съезде, созванном в 1999 г. для выяснения будущего государственного строя, обнаружилось, что даже в рядах сторонников республики имеются значительные расхождения по этому вопросу и выработанный съездом компромиссный вариант мало кого удовлетворил. Вопрос был вынесен на референдум. Проведённый в 1999 г. референдум отверг изменение строя страны, сторонникам республики не удалось получить большинства голосов ни в одном из штатов. Австралия осталась с монархическим строем. Королева Англии является одновременно и королевой Австралии, но от её имени Австралией управляет королевский полноправный наместник. С этим строем Австралия вступила в XXI столетие.

Теперь необходимо сказать несколько слов о характере австралийцев, их привычках и культуре. Все эти качества в течение XX века менялись, и это было неизбежно. Заселение Австралии происходило в основном в XIX столетии. Люди селились на зелёном ободке рыже-бурого материка. И хотя поначалу они жили недалеко от моря, их взоры были обращены в глубь огромного и таинственного континента. Постепенно вслед за землепро­ходцами фермеры начали осваивать «дальнюю землю». У устьев рек выросли большие города и стали связующим звеном провинции с остальным миром.

В начале XIX века вся масса населения жила в провинции, в «буше», с его довольно жёстким климатом, где наводнения сменялись засухой, а засуха – лесными и степными пожарами. Условия такой жизни выработали в людях сочетание большой трудоспособности с беспечностью, физической выносливости и моральной стойкости с азартным инстинктом. Основной чертой австралийского характера стал «оптимистический фатализм», выраженный в любимой поговорке: «She’ll be right, mate!» («Ничего, всё обойдётся, дружище!»)

После Первой мировой войны, особенно после экономической депрессии, характер народа стал меняться. Началась урбанизация населения, и тесная связь с природой, составлявшая типичную и привлекательную особенность австралийцев, многими из них была потеряна. Однако и сейчас можно отличить истинного австралийца по его открытости, дружелюбию и всегдашней готовности разделить с другом кусок хлеба и чашку чая.

В начале XIX столетия говорилось, а потом долго ещё повторялось, что «в экономическом отношении Австралия сидит на спинах овец, а в эмоциональном – на спинах лошадок».

Действительно, если в Древнем Риме толпа требовала «хлеба и зрелищ», то в Австралии она требовала «скачек и пива». Это, конечно, преувеличение, но, как и во всяком преувеличении, здесь есть доля правды. Австралийская жара в самом деле располагает к потреблению пива, и город Дарвин на севере Австралии, самое жаркое место страны, занимал, да, вероятно, и сейчас занимает первое место в мире по количеству потребления пива на голову населения.

Скачки также были массовым развлечением, особенно в провинции. Но и в городах, где постепенно стала образовываться своя элита, они занимали далеко не последнее место. В наши дни ежегодные скачки под названием «Кубок Мельбурна» (по месту их прохождения) по-прежнему одно из главных событий как всего мирового скакового сообщества, так и австралийцев. В Мельбурне и во всём штате Виктория этот день – нерабочий. На время скачек прерывается работа и в других городах и населённых пунктах. Каждый австралиец считает обязательным для себя поставить хоть что-то на какую-нибудь лошадку. Даже в учебных заведениях студенты прерывают занятия и вместе с преподавателями напряжённо по телевизору следят за скачками. Общая сумма ставок на лошадей в этот день скачек исчисляется в миллиардах долларов.

Австралийцы – очень спортивная нация. В течение всей своей истории они увлекались спортом, что продолжают делать до сих пор. После скачек наиболее излюбленный вид спорта футбол, но не европейский футбол, а либо английский регби (в Сиднее и севернее от него), либо свой австралийский, созданный на основе ирландского футбола. Обычный футбол до Мельбурнской олимпиады 1956 г. был мало известен австралийцам и стал завоёвывать себе известность только благодаря иммигрантам из Европы. Кроме футбола, большой популярностью пользуются плавание, крикет, теннис, гольф и лёгкая атлетика.

Почти все мужчины и женщины – австралийцы – прекрасные пловцы и умеют «обращаться» с океанскими волнами и прибоем. Прибой бывает очень опасным, поэтому купальщикам рекомендуется плавать только в специально отведённых участках, где действуют патрули спасателей-добровольцев. Первоначально спасателями были исключительно мужчины, но потом появились и смешанные спасательные команды.

Существует в Австралии и другая уникальная служба обслуживания, в которой занято много добровольцев. Это противопожарные бригады. Во время летних лесных пожаров, столь частых в Австралии, молодые и не очень молодые люди, мужчины и женщины, героически сражаются с огнём, бескорыстно отдают своё время, а часто и жизнь делу спасения лесов, домов, скота и людей от бушующей огненной стихии.

Следует заметить, что «добровольческое начало» составляло и всё ещё составляет исключительное свойство национального характера австралийцев. Инициатива волонтёров родила много замечательных начинаний, получивших потом государственное значение.

В 1928 году в маленьком городке Клонкарри, в глубине штата Квинсленд, пастор Джон Флинн учредил специальную спасательную службу под названием «Летающий доктор». Вначале всё было очень скромно. Но развитие техники и электроники дало дальнейший импульс и послужило основой для дальнейшего совершенствования этого начинания. Сегодня «Летающий доктор» обслуживает большую часть мало заселённой части страны. Где бы ни потребовалась медицинская помощь, санитарный самолёт с доктором на борту всегда готов к вылету. При большинстве крупных фермерских хозяйств (их в Австралии называют «станция») сооружены посадочные площадки для самолёта или вертолёта.

Приблизительно в те же годы городок Клонкарри стал местом рождения авиалинии «Queensland and Northern Territory Air Service», сокращённо «QANTAS», ставшей впоследствии государственной авиалинией Австралии.

Развитие радиосвязи сделало возможным создание ещё одной уникальной службы: радиошколы, предоставляющей возможность детям на отдалённых фермах проходить свой школьный курс обучения, переговариваясь с преподавателями и другими учениками по радио.

В техническом отношении Австралия достигла больших успехов, осуществив крупный строительный проект – строительство энергетического и оросительного комплекса в Снежных горах, благодаря чему были разрешены проблемы снабжения электроэнергией городов и посёлков Австралии, а также орошения земель в среднем течении реки Муррей. Этот проект замечателен ещё и тем, что в нём работали преимущественно иммигранты разных нацио­нальностей. Это был первый и, надо сказать, успешный опыт интеграции людей разных национальностей и культур в австралийскую среду.

Австралия не была пустыней и в культурном отношении. Первый университет был основан в 1850 г. в Сиднее. Двумя годами позже – в Мельбурне. К началу XX столетия университеты существовали уже и в Аделаиде и в Тасмании. В Квинсленде университет был открыт в 1908 г.

На рубеже веков самым богатым городом Австралии стал Мельбурн. Он считался и одним из богатейших городов мира. Своим богатством Мельбурн обязан «золотой лихорадке», охватившей Австралию в середине XIX века. Город украсился многими архитектурными шедеврами. В нём кипела жизнь. Работали театры. Австралия дала миру выдающихся певцов, из которых наиболее известна Нелли Митчел – сопрано – знаменитая Мельба, приезжавшая на гастроли и в Россию. Другая знаменитость – Джоан Сатерленд, тоже сопрано.

Однако тут обнаружился некоторый парадокс: австралийским артистам (как, впрочем, и учёным) нужно было прежде приобрести себе имя за границей, чтобы стать знаменитостью в Австралии. Объяснялось это отчасти отсутствием в стране престижного театра. Только к концу XIX в. были построены театры в Сиднее и Мельбурне. Остряки, однако, язвили: «Наконец- то у нас появился первоклассный оперный театр. Как досадно только, что внешность в Сиднее, а внутреннее устройство в Мельбурне». Данный каламбур хорошо отражает настро­ение этих двух, вечно соперничающих городов.

Балет появился в Австралии в XX в. и был в очень большой степени результатом приезда в Австралию русского балета. Сначала это были в основном частные балетные студии, как, например, балетная студия Борованского, из которой впоследствии вырос Государственный австралийский балет.

Русское влияние вообще было очень сильно в Австралии в области искусства на протяжении XIX и XX столетий. Русские иммигранты внесли свою значительную лепту в культуру Австралии, как, конечно, и другие национальности. Европейские иммигранты, а затем азиатские, принесли с собой в Австралию многоцветный спектр своих бытовых и культурных привычек и навыков. И австралийцы начали это воспринимать. Поэтому о сегодняшней Австралии уже нельзя сказать словами испанского философа «в стране с тёплым средиземноморским климатом люди умудряются культивировать простудные навыки холодной Англии».

Австралия сильно изменилась в течение предыдущего XX века во всех отношениях. За это время изменилось и отношение к тёмнокожему коренному населению страны. При федерации в начале XX столетия Южная Австралия, давшая коренным жителям гражданские права, должна была отказаться от предоставления им этих прав. В течение почти полувека совершался насильственный отрыв темнокожих из их среды, быта и культуры. Во второй половине XX века к коренным тё’мнокожим жителям стали относиться иначе. Стали уважать их племенной быт, стали ценить их культуру. Из их среды выдвинулись самобытные художники, из которых наиболее известен Альберт Наматжира. Белая часть населения начала признавать свою несправедливость по отношению к тёмнокожему коренному населению.

Австралия вступила в XXI век с очень пёстрым и ярким населением, ещё не успевшим сплотиться в единую нацию. Смешанное в национальном отношении население – и благо, и сложность Австралии. С одной стороны, каждая национальность приносит в австралийскую жизнь нечто своё, неповторимое. С другой стороны, возникает множество проблем во взаимодействии и культурно-этнической коммуникации между разными группами населения.

Иммигранты-небританцы, приехавшие в Австралию после Первой мировой войны – греки и итальянцы – долго жили замкнуто, своей обособленной жизнью, мало смешиваясь с коренным белым населением. После Второй мировой войны «перемещённым лицам» из Европы было сказано: «Забудьте откуда вы, кем вы были, на каком языке вы говорили. Вы теперь просто австралийцы». Сегодня Австралия печёт торт «Павлова», названный именем русской балерины, гордится победами русского боксёра Кости Дзю, перемешивает евпропейский классицизм с азиатской экзотикой, говорит на всех языках мира и восхищается искусством аборигенов.

В Австралии уживаются все расы и оттенки кожи и часто можно встретить детей и с широкими носами африканцев, и с голубыми глазами европейцев. Станет ли Австралия единой нацией и чем вообще станет она в XXI столетии – покажет время.

Одно очевидно: Австралия – гигантский уникальный человеческий эксперимент на карте мира.

1. Bach John. A Maritime History of Australia. Pan Books, Sydney and London,
2. Gill G. Hemon.Royal Australian Navy.Volume 1939-1942.Volume 2. 1942-1945.Australian War Memorial. Canberra series, 1957.
3. Moorehead Alan.Arrow Books. London, 1959.
4. Hetherington John.BLAMEY – the Fighting Field-Marchall.Horwitz Publications, London, Melbourne, Sydney,
5. Owen Frank. The Fall of Singapore.Michael Joseph. London, Perkins Kevin.MENZIES – Last of the queen’s Men.Rigby Limited, Adelaide, Sydney, Melbourne, Brisbane, Perth, 1968.
6. Clark Manning. A Short History of Australia. Mead & Beckett Publishing, Sydney,

Некоторые аспекты иммиграционной политики

По инициативе губернатора НЮУ Ричарда Бёрка в британских газетах 1813 г. была опубликована первая иммиграционная программа Австралии с целью привлечь рабочих из Британии, и с их помощью развить овцеводство и таким образом увеличить производство шерсти. По этой поощрительной правительственной программе (Bounty Scheme), существовавшей до начала 1840 гг., 3000 взрослых эмигрантов ежегодно прибывало в Австралию, получая денежную помощь от правительства.

В годы «золотой лихорадки» (1851-1861 гг.) прирост населения страны составил более чем 700000 человек. Нахождение новых месторождений золота привлекло в страну многих иностранцев, главным образом китайцев, что вызвало недовольство австралийцев и вынудило правительство начать проводить политику «белая Австралия».

По данным переписи 1901 г. численность населения Австралии составляла 3773801 человек. До конца Второй мировой войны большинство иммигрантов по-прежнему были англичане, шотландцы и ирландцы, что же касается других национальностей, то к ним применялся принцип ассимиляции, т.е. быстрого слияния с англосаксонским населением.

В 1903 г. в Австралии был принят закон о натурализации: иммигранты небританского происхождения должны были принять британское подданство, за исключением выходцев из Азии, Африки и с островов Тихого океана, которым подданство вообще не давалось.

В 1917 г. лица, желающие получить подданство, должны были уметь читать и писать по- английски, а также опубликовать в газетах своё намерение о натурализации и указать свою национальность.

До 1917 г. въездных виз в Австралию не требовалось, и проверка носила поверхностный характер. Рассказывают, как один русский офицер, сходя с парохода в Брисбене, вместо паспорта показал цветную театральную программу на русском языке, что вполне удовлетворило австралийского чиновника.

В 1917 г. австралийское правительство запретило въезд русским иммигрантам в связи с революцией в России и из-за действий российских революционеров в Австралии. В 1922 г. запрет был снят, но теперь стали требоваться визы Британских консульств. Начиная с 1923 г. на Пятый континент стали прибывать белые русские эмигранты. Так, например, группа казаков во главе с атаманом B.C. Толстовым (66 чел.) получила визу в Австралию в 1923 г. благодаря содействию британского генерального консула в Шанхае, а также упорным хлопотам австралийского торгового комиссара в Китае Эдуарда Литтла (1).

Во время экономического кризиса (1929-1933 гг.) квоты на приём иммигрантов были сокращены, но с середины 1930 гг. число переселенцев возрастает, включая русских переселенцев из Китая, которые не хотели жить под японским режимом. С началом Второй мировой войны эмиграция в Австралию прекратилась. А.И. Кудрин вспоминает о том, как в 1938 г. несколько русских решило уехать из Тяньцзина в Австралию. В то время не требовалось поручителей, но нужно было иметь визу, пройти медицинский осмотр и иметь 300 паундов, большие по тем временам деньги (2).

К концу Второй мировой войны в Австралии проживало 7391000 человек, и австралийское правительство открыло новые иммиграционные программы для лиц разных национальностей. В 1946 г. по программе «Assisted Passage Scheme» правительство разрешило въезд бывшим британским военнослужащим и полякам, служившим в британской армии. Затем в 1947 г. на тех же условиях был разрешён въезд бывшим имперским и американским военнослужащим и борцам Сопротивления из Нидерландов, Бельгии, Франции, Норвегии и Дании. В том же

1947 г. Австралия вошла в соглашение с ИРО и установила ежегодную квоту на 12000 иммигрантов – «перемещённых лиц», с которыми заключался двухгодичный рабочий контракт. С 1947 г. по 1952 г. (когда эта программа была закрыта) в Австралию прибыло 170700 человек, главным образом из Восточной Европы.

Австралия приняла участие в расселении русских беженцев с острова Тубабао Филиппинской республики в 1949 г. Н.В. Моравский в книге «Остров Тубабао» описывает приезд нескольких иммиграционных миссий по набору желавших поселиться в их странах и сравнивает иммиграционную политику США и Австралии. Н.В. Моравский пишет:

«До ноября 1950 года с Тубабао в Соединённые Штаты уехало очень мало людей, получивших американские въездные визы по квотной системе. Эта система вошла в практику на основе иммиграционного закона США от 1924 года, согласно которому ежегодный впуск иммигрантов ограничивался ста шестьюдесятью пятью тысячами человек. Кроме того, квоты распределялись между разными странами неравно, так как предпочтение отдавалось странам белой расы, получавшим больше квотных номеров, чем страны жёлтой расы. А вопрос о том, к какой квоте принадлежал желавший иммигрировать в США индивидуум, зависел от места его рождения. Следовательно, такие люди, как я, то есть русские эмигранты, родившиеся в Китае, относились к китайской квоте. И потому американскую въездную визу им приходилось ждать дольше, чем их соотечественникам, родившимся в России. Вдобавок, чтобы попасть на учёт к американцам, надо было заполнить анкету и подать её в местное консульство США. До моего отъезда из Шанхая я не сделал этого по трём причинам: во-первых, слишком долго нужно было ждать визы, во-вторых, у меня не было денег на проезд из Шанхая в США, и их появления не предвиделось, и, в-третьих, у меня не было родственников в Америке и не было знакомого гражданина США, который был бы готов стать моим гарантом.

Меня, как и большинство тубабаовцев, попавших в конце концов в США, выручила поправка 1947 года к закону США о перемещённых лицах, одобренная Конгрессом США и подписанная президентом Гарри С. Трумэном в апреле 1950 года. Закон 1948 года о перемещённых лицах распространялся на беженцев (перемещённых лиц), оказавшихся после Второй мировой зойны в Западной Европе, главным образом в Западной Германии. Поправка к этому закону касалась и четырёх тысяч беженцев из Китая, то есть преимущественно тубабаовцев. Закон о перемещённых лицах и поправка к нему предъявляли определённые требования к иммигрировавшим перемещённым лицам. Так, в статье 14 этого закона говорилось:

Виза не будет выдана по этому закону лицу, которое является или было членом коммунистической партии, или каким-нибудь путём пропагандировало идеи коммунизма. По закону требуется, чтобы в этом была дана клятва перед выдачей визы и впоследствии перед прибытием в порт въезда в С. Штаты. Если будет обнаружено после въезда иммигранта в С. Штаты, что он проповедовал принципы коммунизма, он будет депортирован» (3).

«Австралийская же миссия, – как указывает Н.В. Моравский, – … состояла из нескольких человек и прибыла в лагерь в конце марта 1949 года. Австралийцев интересовали прежде зсего молодые и здоровые мужчины, которые готовы на любой физический труд. После быстрого оформления подходящих им людей австралийцы на месте выдавали въездные зизы. Я подал прошение на австралийскую визу, но тут же от него отказался, узнав, что должен подписать пустой лист бумаги, обязывавший меня проработать два года на неизвестном мне предприятии. Несмотря на сомнения, которые вызвали не только у меня, но и у многих других, условия получения австралийской визы, более тысячи тубабаовцев записались на иммиграцию в Австралию и выехали туда двумя группами. Первая покинула Тубабао в мае 1949 года, а вторая в сентябре того же года» (4).

Более 1,8 млн человек из Великобритании, её колоний и из Ирландии переселилось в Австралию с конца Второй мировой войны до середины 1950 гг., когда Австралия открыла новые иммиграционные программы. Началась кампания «Bring out a Briton» – жителям Великобритании разрешался въезд в Австралию при наличии поручителя, гарантирующего работу и жильё. Такие же требования предъявлялись и русским беженцам из Китая, проезд которых из Гонконга оплачивался Всемирным Советом Церквей. Этот долг потом выплачивался.

Постепенно политика «белой Австралии» стала ослабевать. В 1950 гг. неевропейцы, прожившие в Австралии не менее 15 лет, получили право на получение подданства. Европейцы же могли подавать на подданство через пять лет проживания в стране.

В 1966 г. правительство Австралии разрешило въезд лицам разной национальности, если они имели профессиональную классификацию, нужную стране. С 1973 г. все иммигранты, независимо от расы и национальности могли подавать на подданство через 5 лет после прибытия в страну. Перепись населения показала, что в 1961 г. в стране проживало 10,5 млн человек, а в 1971 г. – 13 млн.

С 1972 г. началась новая эпоха в австралийской жизни и в иммиграционной политике. Принцип быстрой и полной ассимиляции небританцев сменился приниципом множественности культур в едином австралийском обществе. Все эти годы Австралия откликалась на Международные гуманитарные программы, принимала беженцев из разных стран, например 14 тыс. венгров, после восстания 1958 г., 6 тыс. чехов в 1968 г., 18 тыс. ливанцев после гражданской войны 1974 г., 137 тыс. беженцев из Вьетнама, Лаоса и Камбоджи с 1975 г. За последнеие 10 лет более 122 тыс. беженцев нашли приют в Австралии.

В 1981 г. были открыты следующие новые программы: «семейной иммиграции», «бизнес иммиграции», «независимой иммиграции», «краткосрочной трудовой иммиграции» и «специальная гуманитарная программа для беженцев», имевших родственников в Австралии.

В 1986 г. в Австралии проживало более 16 млн человек. В этом году открылась программа «независимая льготная» для членов семей, если семьи могли стать поручителями, а желающие приехать имели подходящую профессию и возраст. Иммиграция разрешалась также независимым лицам, если они набирали необходимое число баллов (учитывались возраст, образование, профессия, знание английского языка).

В 1989 г. Верховный Совет СССР принял постановление, разрешающее советскому населению выезд в другие страны на постоянное жительство. Многие российские иммигранты, прибывшие сюда в течение последнего десятилетия, обладали всем необходимым для того, чтобы набрать нужное число баллов и приехать по «независимой программе». Другие приезжали по программам «бизнес иммиграции», «беженским», «воссоединения семей» и другие. К концу 2003 г. в Австралии проживало 20 млн человек.

• Дмитровский Н.И. «Русские в Квинсленде». Австралиада №12. Сидней, 1997. С. 18.
• Косицын Г. «Александр Иванович». Австралиада № 4. Сидней, 1995. С. 31.
• Моравский Н.В. Остров Тубабао, 1949-1951. Москва, 2000. С. 91-93.
• Там же. С. 90-91.

• Australia Council of Churches.Immigration Department, Report on Survery, 10 April
• Australian Immigration. A Bibliography and Digest.СPrice(ed). Canberra No4, November,
• The Australian People: An Encyclopedia of the Nation, It’s People and Their Origin. Sydney,
• Australia and Immigration. 1788 to Department of Immigration, Local Government Ethnic Affairs, Commonwealth of Australia, 1988.
• Clyne M. Community Languages: The Australian Experience.Cambridge University Press,
• Jupp J. «Waves of Migration». In Hardy J. (ed).Stories of Australian Migration. Sydney,
• Price Charles. «Russians in Australia». In McNair J. and Poole T. (eds) Russia and the Fifth Continent. Aspects of Russian-Australian Relations.University of Qeensland Press,
• Refugee and Humanitarian Issues. Australia’s Response.Department of Immigration and Multicultural Affairs. October,

Глава 2. Первые дни, первые годы. Воспоминания

Чужой берег
С. Рождественский, 1923 г.

На рассвете пароход «Танго-Мару» бросил якорь у самого северного владения Австралийского Союза – Четверговых островов. На пароход поднялись таможенные чиновники и полиция. Мы были удивлены тем, что чиновники не учинили нам допрос, а, наоборот, поздравили весьма учтиво с благополучным прибытием в новую страну, назвав нас «новыми жителями Австралии». Они забрали наши паспорта с визами и выдали нам расписки.

– Да как же это так, без паспорта, – взмолился наш отец дьякон, – ведь любой квартальный полицейский арестует нас.

И, несмотря на все заверения, что здесь никто паспорта не потребует, дьякон не мог успокоиться. Расписку он бережно завязал в носовой платок и спрятал подальше. Таможенные чиновники тщательно проверили и пересчитали японскую команду парохода. Они долго рассматривали нашего забайкальского казака Иннокентия и интересовались, почему он похож на китайца. У него действительно была бурятская кровь.

Оказывается во избежание конкуренции со стороны «небелых», въезд «цветных» в Австралию строго воспрещён. Местный парламент провозгласил: «Австралия только для белых». В полдень осмотр был закончен. Таможенные и иммиграционные власти сошли с парохода, и «Танго-Мару» снялся с якоря.

Австралийский материк мы увидели, когда наш «Танго-Мару» зашёл на несколько часов в порт и город Таунсвилл в штате Квинсленд. Перед сходнями спокойно и важно вышагивал по берегу гигантского роста полицейский «Бобби». У нас было свободное время, и мы, выбравшись из трюма, решили прогуляться.

Морская пристань была далеко от центра Таунсвилла, куда ходили автобусы. Мы решили пройтись по широкому шоссе. Вдоль шоссе росли пальмы, фруктовые деревья «манго», ничем не огороженные грушевые деревья, громадные «папай». Но никто из проезжающих не срывал плоды и даже не обращал на них внимания. Глотая слюни, мы шли молча.

– Неужели так и не срывает их никто, кроме хозяина? Для порядка хотя бы колючую проволоку протянул бы. А-то соблазн велик! – простонал Кеша.

Но мы стоически выдерживали искушение и не польстились на чужое добро. Приближаясь к городу, мы с любопытством рассматривали типично австралийские деревянные дома. Почти все одноэтажные, с широкой верандой, обычно на довольно высоких столбах (как оказалось, столбы были пропитаны особой жидкостью, предохраняющей дерево от термитов, а, кроме этого, высокая конструкция придавала прохладу), окружены садами и цветниками. У каждого домика свой гараж. В самом городе встречались и каменные здания, в основном – правительственные или же банки.

Город Таунсвилл небольшой, но уютный и красивый. В Австралии в те годы «сухой закон» (как и в США), запрещавший торговлю спиртными напитками, был уже отвергнут всенародным голосованием, а поэтому из открытых баров и пивных доносился галдёж и смех бражничающих посетителей. Мы перемигнулись и направились в более спокойный бар отпраздновать наш приезд в новую страну.

Но как объяснить хозяину, что пива мы не хотим, а предпочли бы чего-нибудь покрепче? Кучкой подошли к стойке и встали как вкопанные перед удивлённым хозяином. Выручил Кеша. Он ткнул пальцем в сторону пустых рюмок и стаканов и на чистейшем лондонском наречии произнёс единственное хорошо ему знакомое слово «дринк» (питьё). Хозяин,быстро определивший по нашему виду, что мы только что прибывшие иммигранты, медленно, стараясь быть понятым, вежливо спросил нас:

– Какой напиток джентльмены желали бы попробовать?

От такого длинного вопроса мы ещё больше растерялись. Долго соображали, как попросить чего-нибудь покрепче, вроде водки, и как это звучало бы по-английски. Выручил опять Кеша. Он взял пустую рюмку, поднёс её к губам, а затем схватился обеими руками за горло, выпучив глаза, и закачал головой. Хозяин, улыбаясь, понял этот жест и налил нам всем джина. Этот крепкий напиток снял робость, боязливость и быстро развязал языки. На все вопросы любознательного хозяина мы бойко отвечали ему, припоминая английские слова и всякий раз дополняя их жестами. Подведя хозяина к карте мира и тыча пальцем по городам и странам, мы пытались поведать ему о нашей печальной одиссее. Понял ли он нас или нет, не знаем, но расстались мы друзьями.

На главной улице уже зажигались фонари, блестели ярко освещённые витрины магазинов и прохаживались чисто одетые и весёлые горожане.

– Смотри, как чисто и богато здесь одеваются: на всех добротные костюмы.

– А где же пролетарий? – не мог успокоиться казак Кеша. Ему не верилось, что большинство прогуливающихся вовсе не буржуи, а самые обыкновенные рабочие и служащие.

– Буржуи в автомобилях катаются, – решил кто-то из нас.

Кеша долго поражался, даже когда убедился, что большая часть автомобилей в Австралии принадлежала рабочим. В городе мы не встретили ни одного нищего. После Азии это нам показалось необычайным. В этой стране вообще не было нищих, когда везде были богатые и бедные. Даже специальный закон карал просящих и подающих милостыню: если у человека не было денег, в полиции выдавали особые талоны (боны) на еду. Нам нужно было спешить на пароход, купить провизию и заказанные отцом дьяконом куриные яйца.

– Надоела японская пища – рисовая диета, – выразил общее мнение дьякон, – надо сварить яичек и попотчевать отца Федота.

Хлеб, сыр, масло и фрукты купить было легко, указав пальцем на лежавшие на виду продукты. Гораздо сложнее обстояло дело с куриными яйцами. Как назло никто не помнил их название по-английски, а на витринах их не было видно. Только позже мы поняли, что яйца были в особых коробках и в холодильнике. Пройдя всю главную улицу, на краю города, недалеко от пристани, мы расхрабрились и вошли в магазин молочных продуктов. Но злополучных яиц опять не было на прилавке, на виду. Магазины уже закрывались и надо было спешить на пароход. Выручил снова казак Кеша. В молочном магазине он вдруг сел на корточки перед растерявшейся продавщицей и жалобно прокричал: «Ку-ка-ре-ку», показывая ей на яблоки. Продавщица громко рассмеялась и принесла из холодильника коробку яиц.

Довольные и весёлые мы возвращались на пароход. По дороге нас обогнал автомобиль и резко остановился. Из машины вышел рослый австралиец и, обращаясь к нам, сказал что- то, конечно, непонятное нам.

– Вот и всё, – мрачно прошептал Кеша и вслух стал соображать, за что нас потянут в полицию. Человек в машине наверняка, казалось ему, был переодетым полицейским или сыщиком.

Однако незнакомец жестами дал нам понять, что он хотел бы подвезти нас к пароходу.

– Ведь пристань-то далеко, а вы, вероятно, находились и устали.

Смущаясь и не особенно доверяя ему, мы всё же влезли в лимузин. Через несколько минут автомобиль остановился у сходней «Танго-Мару». Мы вынули наши кошельки, но незнакомец покачал головой и улыбнулся. Он приложил руку к сердцу и снова закачал головой. Только тогда мы узнали незнакомца. Он был в баре, когда мы объясняли хозяину, кто мы такие и почему нам пришлось покинуть нашу Родину…

* * *

Мы уже в Брисбене. Мистер Помкинс, наш хозяин, согласился быть переводчиком у наших духовных лиц и с ними сходить к местному англиканскому епископу, о котором нам рассказывал на «Танго- Мару» австралийский инженер.

– Пойдём и поговорим, – сказал отец Александр Шабашев, – англикане ближе всего к нашему православию. – Нанесём ему визит, а там видно будет!

Епископ был несказанно удивлён, когда узнал, что духовные лица приехали в Брисбен, в Австралию строить русскую православную церковь, да ещё без копейки денег.

– Заработаем и построим, – ответил ему отец Александр, – а, кроме того, и земляки помогут. Скоро их много будет здесь.

И действительно, уже к концу года отец Александр служил в домовой церкви, а позднее в городе на средства русских эмигрантов был построен прекрасный православный храм. Ссылаясь на послевоенный кризис, англиканский епископ уклонился от помощи, но зато предложил устроить отца Александра и дьякона на мукомольную мельницу у своего друга.

– На мельнице бывает работа, – сказал он, – правда тяжёлая – грузить мешки. Не знаю, выдержите ли вы?

Отец Александр в ответ показал свою мускулатуру, а на дьякона епископ лишь взглянул и заулыбался.

– Никак не пойму вас, – покачал он головой, – вы, вероятно, первые миссионеры, которые без средств и связей едете в новую чужую страну.

После обеда мы все пошли на мельницу с запиской от епископа. Друг его сразу же предложил отцу Александру и дьякону работу грузчиков. Бедный отец Федот пригорюнился. Таскать мешки с мукой ему было не под силу, а плотничать здесь нельзя – рабочий союз плотников не допускал к работе чужаков.

– Ничего, не горюй, – утешал его дьякон, – будешь жить на ферме и разводить кур.

В этот же вечер знакомый Помкинса предложил сдать в аренду (всего за 25 шиллингов в неделю) пустующую ферму под городом, с домиком и инвентарём. Туда переехали наши семейные и отец Федот, а позже и отец дьякон. Нам, оставшимся холостякам, дали совет искать работу на фермах. К счастью, к нам, ищущим работу, присоединился и русский австралиец Колька.

– Я сел на мель, – сказал он нам, – в городе работы не достать, а у меня девочка. Если возьмёте меня в компанию, то я вам пригожусь и как переводчик и как старый австралиец. Но у меня ни копейки денег, так что придётся вам и кормить, и поить меня. Конечно, пока не найду работу.

Но и у нас тоже денег, как кот наплакал, но всё же кое-какие шиллинги оказались. Мы его приняли в нашу компанию.

– Скоро начнётся сезон сахарного тростника, – утешал нас Коля, – тогда наверняка получим работу. Но до первого завода свыше ста миль. Пойдём пешком, а по дороге голодать не будем. В каждом полицейском участке нам дадут бесплатно рацион: хлеб, мясо, консервы, сахар и даже варенье. Не пропадём.

И действительно, Колька повёл нас в полицейский участок города, объяснил чиновнику кто мы и получил продовольственные боны, которые мы тут же обменяли в ближайшем магазине.

– Пройдёте миль тридцать до следующего участка полиции, там получите ещё подкрепление, а по дороге заходите на фермы и спрашивайте нет ли работы, – дали нам совет в полиции.

Всё было для нас непривычно, но наш новый компаньон постепенно объяснял нам положение и знакомил с обычаями новой страны. Мы подсчитали наши финансы и, по совету Кольки, решили полдороги проехать на поезде. Надо было беречь свои силы.

– На станции, куда дотянут наши средства, – командовал Колька, – мы переночуем. Я знаю там хороший сарай, а рано утром двинемся по фермам. Берите только необходимое, складывая всё в вещевой мешок. Не забудьте взять чайник, котелок и чашки с приборами. Будем как «мешочники» или местные «свагмэны» – бродяги. Их здесь много.

Мы, бывшие военные, совершившие Ледяной поход по Сибири, несколько походов в Приморье, а ещё раньше у Волги, быстро уложили свои вещи. Несмотря на улыбки своих новых австралийских знакомых надели портянки и тяжёлые рабочие ботинки.

– В портянках никогда не натрёшь ноги, – заметил наш полковник. – Это старинная солдатская мудрость.

Ни на станции, ни в поезде никто не обращал на нас никакого внимания и не удивлялся. Наш поводырь и переводчик что-то говорил сидевшим в вагоне австралийцам. Те сочувственно качали головами и давали разные советы. На намеченную станцию приехали поздно вечером. Станционное здание не было похоже на европейское. Сарай и крытое помещение от дождя для пассажиров. Вокруг стояли пустые бидоны от молока.

– Это для молока, – пояснял нам Николай, – их заберут фермеры, а рано утром молочный поезд повезёт наполненные молоком бидоны в город.

Кондуктор поезда выгрузил несколько ящиков с товаром с разными адресами и внёс их в открытое помещение станции. Всё это нас удивило.

– Неужели ящики никто не охраняет и их не воруют? – интересовались мы. Николай только засмеялся.

Поезд ушёл, и мы остались одни. Около станции никого, где-то вдали слышался собачий лай, да в лесу кричали какие-то потревоженные птицы. Становилось темно.

– Давайте укладываться, – предложил Николай. Отодвинем ящики и ляжем на пол. Завтра рано в поход, по холодку!

Мы кое-как разместились, подстелив под себя найденные тут же старые газеты, а под голову мешок с вещами, одеялом служил пиджак.

На дворе уже рассветало. Кое-кто разжигал костёр у сарая, приготовляя несложный завтрак. По дороге с ближайшей фермы шёл наш Николай с ведёрком в руке.

– Достал молока, сварим овсянку. Спрашивал о работе – нет ничего. Посылают дальше на север, – отрапортовал наш поводырь.

Наскоро позавтракав и напившись чаю, мы двинулись в поход, убрав за собой сарай и залив водой костёр.

– Никогда не забывайте убрать за собой и тушить костёр, – поучал нас русский австралиец.

Мы шли вдоль полотна железной дороги. Иногда сворачивали в сторону, но недалеко. По сторонам виднелись отдельные фермы. Становилось жарко. В одном месте фермы были довольно близко от дороги. Николай сказал мне:

– Вот записка с фразой по-английски: «Есть ли у вас для меня работа или нет?» Надо её заучить или же просто показать эту записку. Я пойду налево к фермам, а вы остальные – направо. Встретимся на дороге.

Я стал заучивать эту довольно несложную фразу. Мы подошли к ферме. Мои друзья остались на дороге, а я быстро зашагал к забору. Там на поле шёл за плугом пожилой австралиец, покрикивая на лошадь. Набравшись храбрости, я подошёл к нему. Австралиец остановил лошадь и вопросительно посмотрел на меня. Я разом выпалил заученную фразу о работе. Австралиец вынул трубку, молча набил её табаком, закурил и, указывая на дом, сказал:

– Там босс, спроси там, а не у меня.

В это время из дома вышла довольно крупная женщина, в большой соломенной шляпе, одетая в тёмное длинное платье. Я направился к ней и, сняв шляпу, галантно поклонился и быстро спросил.

– Нет ли у вас работы для меня?

Фермерша смерила меня критическим взглядом с ног до головы и, покачав головой, ответила:

– Нет, я не хочу чтобы у меня работал цыплёнок.

Как ни странно, но я понял эту английскую фразу. Для большей убедительности она показала пальцем на бродивших вокруг дома цыплят. Ещё раз покачав головой, она добавила:

– Нет, нет…

Сконфуженный и оскорблённый я побежал прочь к своим друзьям.

– Андрей, иди к ней, – сказал я полковнику, который был и ростом выше меня и в плечах косая сажень.

– Знаешь, она назвала меня цыплёнком.

Полковник выругался.

– А, ну её к лешему, идём дальше.

Наш проводник был более счастливым. Фермер предложил всем нам поколоть дрова и сложить их в поленницу, пообещав за это хороший мясной ужин и ночлег в сарае. Мы с радостью приняли это предложение. Вечером после работы, усталые, ели горячий суп с мясом. В эту ночь я не мог спать. «Цыплёнок» не давал мне покоя. Неужели же для меня здесь не будет работы? И почему я такой щуплый и несчастный? Слёзы сами собой навёртывались на глаза, но я старался побороть себя.

– Будет – что будет, – и с этим утешением я крепко заснул.

Наш поход в поисках работы продолжался несколько дней. Рано утром выходили на дорогу и по холодку шли, затем после полудня в жару старались отсиживаться в тени, а к вечеру снова в поход. Ночевали в сараях. Подкармливали нас фермеры, которым мы что-то делали: кололи дрова, рыли канавы для столбов. Наконец подошли к району сахарного завода Маут Баупль. Здесь сразу получил работу на заводе наш проводник и переводчик Николай. Как выяснилось, он здесь работал почти все сезоны, и его там знали.

– Поработаю сезон, а затем в Брисбен к своей красавице, – мечтал Николай.

Для нас это была большая потеря. Мы не спрашивали его, как он попал в Австралию. От Помкинса знали, что он бежал с корабля во время войны. К нам он относился весьма дружелюбно. На прощанье он повёл нас на ферму своего знакомого австралийца, который и предоставил в наше распоряжение небольшой сарайчик.

– Здесь будете спать, а днём ходить по фермам и спрашивать о работе, – сказал он. Кроме того, надо зарегистрироваться в местном Бюро труда.

В сарайчике оказались походные койки для сезонных рабочих, и мы выспались отлично. Утром направились в Бюро труда. Там уже образовалась большая очередь ищущих работу.

Вскоре дверь в Бюро труда закрылась, и мы поняли, что больше сегодня никого не регистрируют и никаких вакансий на работу нет. Понурив голову, побрели в наш сарай к фермеру. Вечером у костра, когда мы поужинали и стали пить чай, неожиданно для самих себя запели. Русский человек поёт песни и от радости, и от горя, и просто так, от скуки… Пели мы старые российские и солдатские песни.

На пение, или же на костёр, подошли к нам фермеры. Они внимательно слушали наше пение и переговаривались между собой. Один из них сразу же предложил работу нашим двум полковникам, а второй взял капитана. Что делать и на какие условия – никто из нас не мог понять, но всё равно предложение работы было с радостью принято.

Ко мне подошёл хозяин и потянул меня к себе. Я понял, что и он берёт меня на работу. Слава Богу! Работа, работа… Это магическое слово зазвучало как радостная симфония. Фермер долго и упорно объяснял мне про работу. Сообща мы все поняли, что он не может мне платить полного жалованья.

– Тридцать шиллингов в неделю, ночлег и еда, – предложил мне мистер Вате, – а потом будет видно. Работа лёгкая: доить коров, корчевать кустарник, кормить и поить животных и готовить иногда нам завтрак.

Я с радостью слушал его, соглашаясь на всё. Рано утром вся наша компания, довольная и радостная, стала расходиться по фермам. Хорошо и то, что все мы устроились на работу в одном и том же районе. Все мы больше всего боялись одиночества, да ещё в новой стране и без знания языка.

Русская габба или Вуллунгабба (1920-1930 гг.)
Г. Закржевская

Вуллунгабба – один из старейших районов Брисбена – находится близко к центру города. Район Вуллунгабба начинается на углу Аннерлей роад и Станлей стрит и кончается на «Перекрёстке пяти дорог», оттуда дороги расходятся на север, восток и юг. Главная улица района – Станлей, протяжённостью в 3,5 мили, – одна из первых улиц города. Станлей стрит с ранних времён была центром торговли и промышленности.

Первыми жителями района были аборигены, а когда в 1842 году земля на Вуллунгаббе была отдана европейцам для добровольного поселения, аборигены ушли в лес. С 1850 года в Австралию начали прибывать иммигранты из Англии, Ирландии, Шотландии, Германии и Греции и селиться в Вуллунгаббе. В начале XX века стали приезжать и русские (большинство из них революционеры). К концу 1911 года число русских возросло, и они стали четвёртой этнической группой, но в 1917 году многие революционеры вернулись в Советскую Россию, и число русских поселенцев уменьшилось.

В начале 1920 гг. в Австралию стали прибывать русские беженцы (монархисты и антикоммунисты), которые после революции в России приехали в Китай, а оттуда эмигрировали в Австралию, где селились в Вуллунгаббе, и к середине 1920 гг. «русское присутствие» стало очень заметным. В 1926 году на улице Валчур была основана первая русская православная церковь в честь Св. Николая Чудотворца. Эта церковь, в одном квартале от торгового центра, была местом встреч русских поселенцев, большинство из которых жило недалеко от главной улицы. В Вуллунгаббе уже в то время было всё необходимое для населения: банк, почта, полиция, больница, основанная в 1910 году, аптеки, фруктовые лавки, мясные, рыбные и кондитерские. Был также небольшой магазин самообслуживания, где покупатели сами брали с полок нужные им продукты и платили в кассе при выходе. Магазин этот назывался «Brisbane cash and carry», а сокращённо BCC.

Русские работали в железнодорожном депо (которое находилось в центре Вуллун- габбы), другие – на мебельных фабриках и в столярных мастерских. Женщины работали в маленьких домашних мастерских по изготовлению искусственных цветов и машинной вышивки, а некоторые шили дома. Девушки, владевшие английским языком, служили в конторах и банках.

Жизнь на Вуллунгаббе с первого дня её существования шла медленным темпом в течение недели. Но этот район был центром оживлённой торговли и транспортного дви­жения. В воскресенье жизнь на улицах замирала. Все торговые предприятия в Брисбене, как и в других городах Австралии, были закрыты, включая кино, кафе и танцевальные залы. Вуллунгабба выглядела вымершим городком. Утром в воскресенье можно было видеть только русских, идущих в церковь. Иногда вечерами в воскресенье Вуллунгабба оживала- русская молодёжь устраивала танцевальные вечера в Русском клубе, который в те годы находился в арендованном помещении – Imperial Hall (Имперский зал). Танцы были, как тогда называли «60-40», т.е. 60% – русских классических и 40%- модных американских. Танцевали под виктролу, музыка гремела на «Перекрёстке пяти дорог» и на короткое время нарушала воскресную тишину. Барышни на эти вечерах были в бальных или вечерних платьях. Танцы, по закону того времени, заканчивались в одиннадцать часов вечера. Домой все шли гурьбой, так как жили недалеко друг от друга. И в этот час группа русской моло­дёжи оживляла сонный район. В понедельник Вуллунгабба опять становилась деловым и оживлённым районом.

В 1884 году здесь появился железнодорожный транспорт. В конце 1891 года пассажирские поезда исчезли, железная дорога стала перевозить грузы, главным образом уголь. По железнодорожным правилам все поезда и локомотивы, пересекающие улицу Станлей, сопровождал одетый в форму железнодорожник с красным флагом и колоколом, которым предупреждал о приближении поезда. Эта достопримечательная процедура привле­кала внимание приезжих и туристов и нравилась пешеходам и водителям, живущим в этом районе. Рассказывали, как однажды железнодорожник бросил колокол в водителя, который не остановился на «Перекрёстке пяти дорог».

На этом перекрёстке стояла сигнальная башня, против которой на середине улицы стоял полицейский, регулирующий уличное движение. На этом посту иногда стоял сержант Дик Даниелс. Его называли «танцующий полицейский». Он регулировал движение необык-

новенными приёмами: свистел, махал руками, вертелся на одной ноге и выделывал всякие пируэты. Всё это придавало особый колорит Вуллунгаббе.

Необычно проходила в Вуллунгаббе и похоронная процессия. Постовой останавливал всё движение и давал сигнал процессии проезжать, сам же, стоя на вытяжку, отдавал честь, приложив руку к козырьку фуражки. Пешеходы останавливались, мужчины снимали шляпы. Этот благородный и трогательный обычай существовал только в Вуллунгаббе.

С ранних времён на «Перекрёстке пяти дорог» часто проходили официальные и неофициальные мероприятия. В 1897 году, когда в Вуллунгаббе начали ходить трамваи, на «Перекрёстке пяти дорог» водители и кондукторы трамваев начинали и ждали своей смены. Их легко было узнать по фуражкам «иностранного легиона», как их тогда называли.

В первой половине 1920 гг. русская эмиграция продолжала прибывать из Китая, но из-за начавшегося экономического кризиса приток русских эмигрантов в Австралию спал. В те годы в Австралию разрешали въезд лицам, имеющим «предъявительские» в размере 500 австралийских паундов, которые служили гарантией, что приехавшие на протяжении пяти лет не будут обращаться за помощью к австралийскому правительству.

Во время экономического кризиса большая часть населения страны была без работы, и многие получали помощь от благотворительных организаций. В течение этого тяжёлого времени русские, приехавшие в 1930 гг., жили на свои «предъявительские», а приехавшие ранее, перебивались как могли. В то время мужчинам давали работу «relief work» – один день в неделю – ремонтировать дороги и платили шесть шиллингов. Конечно, этих денег не хватало на жизнь. В те годы платили в зависимости от возраста. Служащий, которому исполнился 21 год, получал полное жалование. Чтобы удержаться на работе, уменьшали свой возраст. Каждый до 14 лет обязательно должен был получать образование – scholar­ship standard. В 14 лет могли устраиваться на работу или продолжать учиться. Во время экономического кризиса большинство предпочитало работать.

В Брисбене было трудно с работой, поэтому многие уезжали в провинцию, где можно было найти подённую или сезонную работу. Одни так и оставались жить в провинции, другие, заработав достаточно денег, возвращались в Брисбен и покупали дома. Так как в то время существовал закон, по которому лицам, не имеющим британского подданства, запрещалось приобретать недвижимое имущество, необходимо было назначить попечителя – Trustee – британского подданного. После оформления всех документов русские становились домовладельцами на Вуллунгаббе.

В конце 1920 гг. и в течение 1930 гг. прошлого столетия в Вуллунгаббе было заметно «русское присутствие» и чувствовалось русское влияние во многих сферах жизни. Англо­саксы, проживавшие в этом районе, считали, что всю Вуллунгаббу заселили русские. Действительно, русские чувствовали себя здесь «как дома» и «среди своих». Они были везде: и на главной улице, и на боковых улицах Вуллунгаббы, и всюду слышалась русская речь. Район выглядел как русский посёлок, и через некоторое время он получил неофици­альное, но очень подходящее название – «Русская Габба».

***

Маскарад
И. Давиденкова

В 1933 году, когда мой муж Юрий Алексеевич Давиденков был выбран председателем Русского дома в Сиднее, мне пришлось много времени проводить там. Моя роль заключалась в том, чтобы привлекать и объединять всех русских беженцев из разных стран. В это время в Австралии были экономический кризис и безработица. Русский дом был убежищем для приезжих. Там люди могли встречаться, обмениваться впечатлениями и узнавать об условиях жизни в новой стране. Кроме того, в Русском доме была русская пища и русские книги. Русская библиотека под руководством 3. Петровой и Т. Пичугина существовала и раньше, когда Русский дом находился на 700 George street, но после пожара перешла на новое место.

Русский дом состоял из одной большой комнаты на втором этаже по адресу 800 George Street. Работы в новом помещении было много. Пришлось покрасить стены, отполировать полы, отделить часть комнаты для кухни, где А. Морозов каждый день варил борщ. Дамы лепили пельмени, жарили пирожки, а на масленицу – пекли блины. Пришла и моя очередь печь блины, что было очень сложно в тех условиях. Плиты не было, приходилось пользоваться примусом, в который надо было подливать керосин и спирт. Один раз я по неосторожности налила спирт в ещё горячий примус, и спирт загорелся в бутылке, которую я держала. Все с ужасом ждали что я сделаю. Я просто закрыла горлышко ладонью, и огонь потух. Один из присутствующих сказал мне, что я удивительная женщина и что большинство женщин бросили бы бутылку на пол, чтобы от неё избавиться, что вызвало бы пожар, так как масло и горящий спирт были бы пролиты на деревянный пол.

В работе клуба помогали все, кто мог, и жертвовали всё, что могли. Были приобретены столы и стулья, и буфет заработал. Г-жа О. Дьякова с двумя приветливыми дочерьми Ниной и Кирой разносили по столикам заказы. Достали разрешение на спиртные напитки. Австралийцы стали часто посещать клуб, и среди них был полицейский г-н Longbottom. По субботам начали устраивать танцы и брали за вход всего один шиллинг, так что денег собирали немного.

В сороковом году решили снять зал Эстонского клуба в Surry Hills и устроить бал- маскарад. Денег ни у кого не было, и все старались смастерить маскарадные костюмы из старых платьев. Все были полны энтузиазма и с интересом готовились к предстоящему балу. Все артисты выступали бесплатно, но оркестру надо было платить. Я решила принять участие в параде костюмированных масок. Нашла своё старое чёрное тафтовое платье, и мы с мамой наклеили на юбку золотые звёзды, сделали из серебряной бумаги месяц и комету, а мой брат Ярослав каким-то образом прикрепил на юбку и мне на голову малюсенькие лампочки, завёрнутые в чёрный тюль. Они всё время мерцали. Никто не знал про этот костюм, кроме мамы и брата. Я незаметно пронесла его в артистическую уборную и вошла в зал в вечернем платье. Села со своими друзьями за столик около сцены. Муж со сцены объявлял артистические номера, благодарил артистов и преподносил певицам букеты цветов.

Костюмов было много, причём самых разнообразных – пьеро, коломбины, русские костюмы, военные формы. Был даже скелет в чёрном одеянии с маской в виде черепа.

К нашему столику подошла прелестная цыганка и попросила разрешения сесть за наш столик. Она была в маске и я её не узнала, но, конечно, пригласила её сесть с нами. И только когда она сказала: «Я не хочу, чтобы Володя меня узнал», – я догадалась, что это моя приятельница Клава.

Мы с интересом рассматривали публику, стараясь узнать знакомых. Потом я извинилась и пошла переодеться. Надела чёрную маску с кружевом, взяла в руки чёрный веер, вышла на улицу и вошла с парадного входа, мерцая своими лампочками. Тут я подумала, что неудобно одной идти через весь зал. Я оглянулась и увидела знакомого, сидящего в одиночестве за столиком. Я смело подошла к нему и попросила сопровождать меня, на что он галантно согласился. Послышались аплодисменты, люди стали спрашивать друг друга, кто же эта дама в маске.

Заиграла музыка, и я пошла танцевать со своим партнёром, как вдруг мой муж заявил во всеуслышание: «Это не замаскированная дама, это просто Ирина Александровна!» Так моя тайна раскрылась, и я сняла маску, но зато получила первый приз за свой необыкновенный костюм.

Весёлый вечер продолжался, мы начали продавать лотерейные билеты – разыгрывалось жемчужное ожерелье. Стоимость билетов была один шиллинг. Многие знакомые покупали билеты и дарили мне. Я выиграла, но мой муж отказался от приза, так как считал, что приз не должен доставаться жене председателя. Стали снова тянуть билет, и выиграл совсем незнакомый мне господин. Взяв футляр, он вынул колье, подошёл ко мне и надел его мне на шею со словами: «По праву это принадлежит вам, и я очень счастлив, что могу преподнести его вам!» Муж пригласил его за наш стол и предложил выпить за моё здоровье. Я была смущена, но очень счастлива, потому что в то время у меня вообще не было ни одного ожерелья.

Как легко стать счастливой в молодости!

***

Моё первое Рождество в Австралии (1937 г.)
А. Токмакова

Раз в Крещенский вечерок девушки гадали,
За ворота башмачок, сняв с ноги, бросали.

В.Л. Жуковский

В годы ранней молодости на Святках в морозные Крещенские вечера и мы забавлялись гаданием. Больше гадали о «суженых», причём в наш век гаданиям едва ли кто и верит, но веселье заключалось в интересных истолкованиях всего «виденного и слышанного» или, может быть, в уверениях друг друга в том, что предсказывалось именно желанное имя.

Так или иначе, а на Святках 1936 года в Харбине и толкователь даже с самой богатой фантазией не смог бы предсказать моё будущее на год вперёд, как и того, где я окажусь на следующее Рождество.

Вдруг в Харбине появились казаки из Австралии. И я встретила своего «суженого». Обвенчавшись в Соборе, мы отправились в Австралию, где до этого мой муж прожил уже десять лет. У него была ферма в Северной территории.

Морское путешествие в те времена тянулось пять недель, правда, с довольно продолжительными остановками в Японии и в других интересных местах. На счастье, компания подобралась весёлая: ещё две пары молодожёнов и один холостяк. Мы везли с собой граммофон и много пластинок Вертинского, Лещенко и модных фокстротов, так что в течение пути казалось, что ещё не вполне оторвались от увлекательной харбинской жизни 1920-х и 1930-х годов.

Мы высадились с парохода в Дарвине. Городок выглядел невзрачно, пострадав незадолго перед тем от очередного циклона. Осматривая город, мы заметили на одной из улиц примитивный китайский храм, и откуда-то доносилась китайская музыка. Мы решили, что у китайцев похороны. Поговорить с ними мы не смогли, так как они оказались привезёнными на постройку железной дороги кантонцами из Южного Китая, а у нас в Северном Китае употреблялось пекинское наречие. Одинаковым оказался только счёт, т.е. цифры.

Каково же было наше удивление, когда из-за угла показалась группа мужчин в юбках (в шотландских костюмах), марширующих на свой пароход и играющих на своих национальных инструментах, а никаких китайских похорон в тот день не происходило. Это было нашей первой ошибкой (но не последней) в новой стране. На следующий день, отправившись за покупками без мужей, мы купили банку солёных огурчиков, которые оказались сладкими.

Дальше нам нужно было ехать поездом 420 миль на юг до станции Катэрайн (Катерина), от которой наши владения находились в одиннадцати милях, мягко выражаясь, по «просёлочным» дорогам. Фермы, называемые некоторыми здесь более высокопарно плантациями, раскинулись вдоль реки того же названия.

Путешествие на поезде было очень оригинальным. Поезд выглядел игрушечным: маленький паровоз и лёгкие вагончики. Пассажиров было мало, но зато много груза. Снабжение всякого рода на всю Северную территорию совершалось тогда в Дарвин пароходами из всех штатов Австралии.

Выехали мы утром, а время прибытия к месту назначения никто не знал. Говорили, что это зависит от количества груза, почты и посылок для доставки, но, как выяснилось потом, зависело также и от числа знакомых, встречаемых машинистом по дороге.

В промежутках между железнодорожными станциями время от времени рядом с поездом появлялись всадники. Поезд замедлял ход, астралийский ковбой гарцевал у паровоза, обмениваясь с машинистом посылками, письмами, а иногда и просто новостями, и после двигались дальше. Эти «стокманы», т.е. пастухи рогатого скота, выезжали встречать поезд где угодно, поблизости от своих пастбищ. Кругом виднелись огромные стада.

Несмотря на все задержки всё же успевали попадать на станции к утреннему чаю, к обеду и к послеобеденной чашке чая. Прибыли к вечеру в Катэрайн, где мы были шумно и бурно встречены земляками. Так как большинство из них были казачьими офицерами и кавалеристами, то, кроме приехавших за нами на машинах, многие красовались на прекрасных лошадях и до нашего отъезда на фермы даже продемонстрировали джигитовку. Этим своим искусством они совершенно покорили сердца австралийских ковбоев, тоже хороших наездников. Рассказывали, что учат местного шорника делать казачьи сёдла. Он пробует, но ещё не усовершенствовался. Наблюдая потом тихий и скучноватый образ жизни местного населения, была понятна популярность небольшой русской колонии, сильно оживлявший этот спящий край.

Все русские, эмигрировав в Австралию в 1920 годах, попали в период экономического кризиса. В Квинсланде они занялись рубкой сахарного тростника и хорошо зарабатывали, так как их артели били все рекорды – пригодилась военная тренировка и умение рубить шашками. Заработав этим тяжёлым трудом, некоторые отправились в Северную территорию на постройку железной дороги (той самой, по которой мы ехали), но вскоре постройка прекратилась, дорогу дальше не повели. Тогда некоторые из них, не желая возвращаться в города, приобрели себе очень дёшево большие земли по берегам реки, где и поселились все по соседству, хотя и не очень близкому. Выращивали разные культуры и тропические фрукты, но к моему приезду все уже занялись земляными орехами. На сезонные работы нанимали аборигенов.

Приехав в июне месяце, я писала домой в Харбин, что тут климат очень приятный и «стоит прохладное лето», не учитывая того, что описываю австралийскую зиму.

Река была великолепна с тропическими зарослями и с экзотическими птицами, но… и с крокодилами. Аллигаторы водились только в самых глубоких местах; они орудовали ночами, утаскивая в воду скот. Крокодилов же можно было видеть и днём, греющихся на солнышке по островкам. Несмотря на это туземцы купались, а за ними и белые, принимая меры предосторожности. Аборигены, прежде чем купаться, устраивали на берегу неимоверный шум: кричали и били палками по пустым керосиновым банкам. И действительно тогда все крокодилы удирали в воду и якобы прятались в глубокие ямы, так как были очень боязливы. Такая гарантия не казалась мне убедительной (а что если найдётся «крок» похрабрее?), тем более, что я замечала отсутствие пальцев рук и ног и какие-то шрамы на теле наших рабочих – чёрных. (В те непросвещённые времена аборигенов принято было называть просто «чёрными»). Во всяком случае я предпочитала купаться у берега, на мелком перекате.

Аборигены, не искушённые цивилизацией, были доверчивыми и жизнерадостными людьми. На кухне мне помогал глава их племени король Бани. По старшинству лет ему была положена эта лёгкая должность, да и здесь он не особенно утруждал себя, имея несколько молоденьких жён на побегушках. Бани очень любил детей. Позднее он облюбовал мою новорожденную дочку и стал её надёжной няней.

Так прошло несколько месяцев и наступило Рождество. Впоследствии, поездив по городам Австралии, я увидела, как широко празднуется здесь рождественский период, начинающийся по крайней мере на месяц раньше.

Хотя людям Северного полушария и трудно привыкнуть к жаркому Рождеству, но в городох всё же создаётся праздничное настроение: толпы людей, идущих в церкви или спешащих за покупками; витрины магазинов, залитые светом, с разукрашенными ёлками; Деды Морозы в красных костюмах, правда, изнывающие в 100-градусную жару (по Фарренгейту).

У нас же на фермах всё было иначе. На английское Рождество мы были приглашены к австралийцам,которые в жару подавали традиционный горячий обед: жареная индюшка с овощами, тяжёлый горячий пудинг и такой же тяжёлый кекс. В те времена австралийцы ещё точно соблюдали традиции, вывезенные старшим поколением из Англии.

В наш православный Сочельник чувствовалась тоска по родным и дому. Принимая во внимание, что Харбин находится на одной географической долготе с Дарвином, – время совпадало. Как хотелось бы мне в одно время с родными дождаться Первой звезды! Но где же её отыскать? Здесь нет сумерек, тропическая ночь наступает моментально. Небо Южного полушария совсем другое, хотя и прекрасное: густого синего цвета, звёзды особенно яркие и кажется, что висят очень низко и можно до них дотянуться.

В Харбине уже, наверное, повсюду зазвонили ко всенощной и гудит большой соборный колокол. Закутавшись, наши идут в церковь по хрустящему снегу. В доме всё приготовлено к празднику, пахнет ёлкой.

Однако и мы с мужем собираемся и едем на соседнюю ферму к старшей из нас хозяйке, где отпразднуем Рождество. Мне хотелось, но не удалось блеснуть кулинарией, так как для привезённых рецептов не было нужной провизии, а для имеющихся продуктов не нашлось рецептов.

В этот дождливый период года, когда тропические ливни не прекращаются по неделям, мы на фермах бывали подолгу отрезаны от железнодорожной станции, потому что все сухие овраги превращались в стремительные потоки, через которые не всегда можно переправиться и верхом. Страдало снабжение фруктами и овощами, мы ели только консервы, хотя было любое количество свежего мяса, уток и кур, живущих на подножном корму. Стреляли диких индюшек и гусей, и река была богата рыбой.

Приехав к соседям, мы стали помогать им в подготовке к празднику. За неимением поблизости хвойных деревьев, мы украсили какое-то тропическое дерево привезёнными с собой украшениями.

Оказалось, что у собравшихся за проведённое здесь время уже установились некоторые традиции. Например, руководил молитвой всегда Фотий Петрович – старший по возрасту и чину и хорошо знающий богослужение. На мой вопрос, не из духовного ли он звания, мне ответили, что он – человек загадочный и не говорит о своём прошлом. Добавили, что он также каким-то образом знает Царскую семью и их близких родственников, иногда в деталях описывает их наружность и рассказывает про жизнь при Дворе.

Много лет спустя перед своей смертью он удовлетворил наше любопытство, открыв нам, что он был сыном священника Дворцовой церкви, с детства прислуживал там в алтаре, а после служил в Гвардии.

Рождественскими песнопениями руководил он умело. Собралось двадцать с лишним человек, у нескольких казаков были очень хорошие голоса. Абсолютно все знали молитвы наизусть.

После молитвы и взаимных поздравлений празднество пошло своим порядком. Исполнялось много русских песен – хором и солистами, появилась и гитара. «Бойцы вспоминали минувшие дни и битвы, где вместе рубились они»…

Называли друг друга по чинам, вспоминали победы и горькие поражения. Велись разговоры и о текущих хозяйственных делах, но на пребывание в Австралии смотрели как на временное. «Возвращение в Россию» – служило припевом ко всему, а пока… разливалась широкая русская песня по чужой реке, по зарослям, заглушая странные звуки тропической ночи, и на удивление постоянным обитателям этого края. Хотелось взглянуть, где ещё, в каких странных и необыкновенных уголках земного шара в этот день пришельцы из разных концов необъятной России собрались вместе, чтобы отметить Православное русское Рождество и пропеть: «С нами Бог!»

***

Я хочу жить в этом городе
О. Горячёв

Суббота. 18 ноября 1950 года. Эта дата запомнилась на всю жизнь. В этот день красавец «S.S.Brazil», который 37 дней был для нас пловучим домом, вошёл в Сиднейскую бухту.

В климатических условиях Южного полушария 18 ноября это почти конец весны, но жара уже давала себя чувствовать. Это не помешало новоприбывшим провести почти целый день на палубе парохода, разглядывая на берегу всё, что привлекало их внимание. Переходили с одной стороны парохода на другую, с носа на корму, чтобы лучше увидеть всё, что происходит вокруг.

Сиднейский залив чрезвычайно красив и живописен. Берега утопают в зелени, видны разбросанные тут и там дома, и только в самом Сиднее можно увидеть довольно большое количество пяти-шестиэтажных зданий, выглядевших как какие-то учреждения.

Голубая вода залива блестела и переливалась яркими красками, отражая в себе солнце. Множество чаек летало вокруг или просто держалось на воде, иногда пронизывая общий шум резкими криками.

Изящные парусные яхты скользили по воде, грациозно склоняя надутые ветром паруса. Иногда тёплый ветер доносил какие-то незнакомые запахи. Это, наверно, были запахи цветущих деревьев и кустов, украшавших зелень берегов разноцветными пятнами.

Над всей этой красотой с одного берега на другой, перекидывался громадный ажурный мост настолько высоко над водой, что под ним свободно проходили океанские пароходы.

Порт кипел своей особенной, ни с чем не сравнимой, жизнью. Громадные краны поднимали грузы из трюмов пароходов, аккуратно перенося их на пристань, где грузчики устанавливали порядок. Шум, лязг цепей, крики портовых рабочих сливались в какофонию звуков, в котором непривычному уху невозможно было разобраться. Изредка доносившиеся отдельные слова нельзя было понять из-за того, что язык был совершенно чужой, незнакомый, ничего общего не имеющий с тем английским языком, которому пытались учить нас на пароходе.

У меня слегка заныло сердце от сознания, что всё закончено, дальше плыть некуда, назад никто не возьмёт, а если бы даже и взяли, то кто может поручиться, какое из двух зол будет меньше.

– Назвался груздём, полезай в кузов, – вслух подумал я.

– Ты это о чём? – поинтересовалась моя жена Катя.

– Да так! Ничего! Просто пришла в голову мысль, что нелегко будет начинать новую жизнь в чужой, неизвестной стране.

– Если будет тяжело, то вини себя. Вспомни как ты наотрез отказался от визы в Америку, где всё было приготовлено для нас, включая работу, дом и даже мебель и посуду в доме.

– Что ты всё со своей Америкой! Как будто на Америке свет клином сошёлся. Скажи спасибо, что мы избежали сомнительного счастья попасть в Парагвай, Уругвай, Боливию или Венесуэлу. Тут английский, а там был бы испанский язык. Какой из них тяжелее выучить – я не знаю. Но выбор сделан, и мы должны будем приложить все усилия, чтобы наш выбор не оказался напрасным. В Америке тоже не говорят по-русски.

После обеда было отдано распоряжение, что надо всё уложить и быть готовым к дороге, так как очень скоро пароход подведут к пристани и начнётся выгрузка.

Было почти семь часов вечера, когда стали сходить с парохода по трапам, соединявшим пароход с пристанью, делая первые шаги по новой, неизвестной земле. Слегка грустно было расставаться с красавцем «S.S.Brazil».

Длиннющий поезд ожидал пассажиров. Нам повезло: мы получили отдельное купе с мягкими сиденьями и устроились поудобнее, ожидая отхода поезда. Вся процедура посадки на поезд заняла около трёх часов и было уже совершенно темно, когда раздался гудок паровоза, и поезд медленно тронулся в путь, постепенно набирая скорость.

Дети, утомлённые долгим днём, заснули на мягких сиденьях, а мы стояли у окна, глядя на пролетающий мимо город. Мелькали названия станций, неуловимые, непонятные, ничего не говорящие. Витрины магазинов, иногда проскакивающие в окне поезда, привлекали внимание разноцветными огнями и, хотя на улицах не было много людей, впечатление оставалось от большого светлого города, полного жизни, несмотря на поздний час.

Катя зачарованно смотрела на всё это разнообразие света и реклам и, неожиданно повернувшись ко мне, твёрдо сказала:

– Я хочу жить в этом городе.

– Да? Хочешь остановим поезд и слезем? – не удержался я от шутки.

– Я тебе серьёзно говорю, – улыбнулась Катя. – Рано или поздно, но мы будем жить в этом городе.

– А я разве спорю? Если говоришь «будем», значит будем. Город вроде неплохой, – согласился я.

Постепенно огней становилось всё меньше, и за окном была чернота ночи. Иногда кое- где мелькали отдельные огоньки, но они были далеко и можно было только догадываться, что это, наверно, были жилые дома. Остановились на большой станции – Parramatta. Такое название легко было прочесть, но ничего интересного, на что можно было бы обратить внимание, не было. Стояли довольно долго. Через некоторое время после Парраматты поезд как будто бы замедлил ход. Чувствовалось, что он идёт с напряжением, осиливая что-то на своём пути. Только потом узнали, что поднимались в Голубые горы, потому-то так медленно и тяжело шёл поезд.

Всё проходит. Прошла и эта ночь, первая ночь на чужой земле, полная шума, толчков, постукивания колёс на стыках рельс и на переходах с одной линии на другую. За окном начало светать, и теперь уже поезд шёл по равнине, кое-где прерываемой лесом или небольшой рощей. Снова остановка, хотя вокруг чистое поле. Постояли и тронулись опять и остановились на станции на запасном пути. Вскоре выяснилось – почему. К поезду подходили большие военные грузовики. Люди пересаживались с поезда на них и куда-то уезжали. Пришёл и наш черёд. Перебрались на грузовики, в которых вдоль бортов были скамейки, и тронулись в путь. Минут через двадцать оказались внутри большущего лагеря.

– Господи, и тут лагеря, – тоскливо подумал я. Как узнали потом, город, в который прибыли, назывался Bathurst, а лагерь (бывший военный) был расположен в нескольких милях от города, в местечке Kelso.

Всё воскресенье, 19 ноября, ушло на регистрацию и на размещение по баракам. Бараки были очень большие, кое-какие обыкновенные, но много было и похожих на громадную гофрированную бочку, разрезанную вдоль пополам, с вырезами для окон и дверей. В каждом бараке размещали по несколько семей, которые отделялись друг от друга одеялами, натянутыми на верёвках. Нечего и говорить о том, что всё, что делалось в одном конце барака, ясно слышалось в другом. Шум, окрики взрослых, крики или плач детей создавали непрерывную волну звуков, среди которой иногда можно было уловить отдельные слова большей частью ругань на всех языках. Каждого прикрепили к определённому бараку, где были кухня и столовая и куда надо было ходить, чтобы поесть. Почти сразу познакомились с большими мухами-»бомбардировщиками», так называемыми «Blowfly». Эти мухи, если не уследишь, ухитрялись садиться на пищу и оставляли в ней яички, превращавшиеся в червячков. К такой еде аппетит, конечно, пропадал.

И ещё одну особенность открыли беженцы из Европы. Все разговоры о демократии, равенстве и тому подобное, оказались только разговорами. Население лагеря делилось на три категории.

Англичане – приехавшие с помощью английского правительства (десять фунтов). Они приходили на завтрак или обед как в гостиницу. На завтрак для них готовили жареное мясо или яичницу с бэконом, на обед что-нибудь мясное с разными овощами. Ужин мало чем отличался от обеда. Им не нужно было мыть после себя посуду (судомойки вымоют) и держали они себя как хозяева, как будто Австралия принадлежала им.

Хотя с 1901 года Австралия перестала считаться колонией, вновь прибывшие эмигранты- англичане относились свысока или даже с презрением к австралийцам, потомкам тех же англичан, но привезённых в прошлом в Австралию как преступников в наказание за сплошь и рядом мелкие преступления.

Голландцы, французы, бельгийцы и тому подобные часть своего пути в Австралию оплатили сами. Кормили их почти так же, как и англичан, но посуду после себя они должны были мыть сами, и им выдавались посудные полотенца.

Русские, украинцы, югославы, поляки и прочая братия – ДиПи, привезённые по контракту в Австралию. На завтрак для них варилась каша (овсянка или манная), на обед жареная или тушёная баранина с овощами. Посуду надо было мыть самим, а вытирать чем хочешь. Два года они должны были отработать по контракту и выбора у них не было.

Одним словом – ДиПи! С понедельника началась регистрация для посылки на работу. Кто какой специальности – роли не играло. Мужчин отсылали за десятки миль от лагеря на прокладку железнодорожных путей, шоссейных дорог и других работ, в которых не надо было быть специалистами. Австралии нужны были рабочие руки, и неисчерпаемым источником таковой были прибывшие по контракту ДиПи. Мужчины не сопротивлялись, уверенные в том, что их жёны и дети остаются в лагере с крышей над головой и обеспеченным питанием в столовых. По субботам, под вечер, мужей обычно привозили назад в лагерь, чтобы они могли провести с семьёй часть времени. Эти ночи, как правило, были наполнены плачем, жалобами, разговорами, счастливыми вздохами и ласковыми словами людей, не видевших друг друга целую неделю.

Перепуганные совсем недавней долгой разлукой в Югославии и Германии, мы стали искать выхода из угрожающего положения. В одном из официальных бараков, куда решила пойти Катюша, было несколько человек, сидевших за столами, заваленными бумагами. Английского языка Катюша, конечно, не знала, но, помня сербскую поговорку:

– Говори србски да те цущ свет разуме (Говори по-сербски, и весь мир тебя поймёт) – наобум спросила:

– Да ли неко говори србски овде? (Кто-нибудь здесь говорит по-сербски?) Наступило молчание, а потом один мужчина средних лет, по Катюшиным соображениям, ответил:

– Да, я говорим србски. У чему е ствар господ]а? – прибавил он, заметив обручальное кольцо на руке Кати. (Да. Я говорю по-сербски. В чём дело, мадам?)

Торопясь и волнуясь, Катя вкратце рассказала нашу историю, упирая на то, что мы уже достаточно перенесли в своё время и что теперь расставаться друг с другом для нас это хуже смерти.

– Хорошо. Останетесь здесь в лагере. Единственную работу могу вам дать – это на кухне. Вы на одной, а муж на другой. Муж и жена не могут работать в одном и том же месте. Вас это устраивает? – сказал старший.

Ответив на все вопросы, счастливая Катюша как на крыльях прилетела в барак и закружила меня, смеясь и рассказывая о своей удаче.

– Ты доволен? Правда, как хорошо всё вышло! У меня будто гора свалилась с плеч.

– Конечно я доволен. Ведь это значит, что мы будем вместе, а это самое главное. Новая, чужая страна. Первая необычная работа: я – кухонный мужик, жена – судомойка. И вдруг ярко встала в памяти незабываемая картина: грязные, ободранные, вшивые и голодные русские пленные , стараясь остаться в живых, на опросах объявляли себя поварами. А здесь, по иронии судьбы, без опасности умереть от голода, первая работа оказалась на кухне. Но с чего-то надо было начинать новую жизнь.

Казаки в Австралии
Атаман Е. Юревич (представитель Д.В. атамана и Тройственного союза в Австралии и Новой Зеландии)

В 1949 году началась массовая эмиграция ДиПи из Германии и Австрии в заокеанские страны. Благодаря международной организации, известной как УНРА, а впоследствии как ИРО, буквально миллионы перемещённых лиц различных национальностей стали покидать разрушенную войной Европу в поисках лучшего, спокойного и обеспеченного существования далеко от родины.

Австралия была одной из многих стран, которая готова была принять обездоленных людей, предоставив им работу и возможность на лучшее будущее. Благодаря ИРО бесплатный билет был обеспечен, но Австралия, по соглашению, требовала, чтобы каждый трудоспособный эмигрант отработал два года на работах, предложенных местной биржей труда, иначе говоря, двухлетний контракт с государством.

Уже с самого начала 1950 г. в больших городах Австралии национальные группы стали создавать свои общины. Наши русские в первую очередь создавали церковные приходы, где могли бы молиться и после богослужения общаться. Люди находили себе друзей, единомышленников – образовалась русская колония.

Казаки не отставали, стали создавать хутора и станицы, помня дедовские заветы: «Гордитесь честью казака, заветы помните родные, вы – внуки Деда Ермака». Нужно сказать, что в Мельбурне оказалось много казаков с семьями и маленькими детьми.

В 1951 году Донцы, Кубанцы и Терцы объединились и создали Общеказачью станицу. Насколько я помню, первым атаманом был выбран донской казак есаул Анатолий Михайлович Гусев. На частых встречах правления и всех членов станицы мы вспоминали далёкую родину, Дон, Кубань и Терек, а также события последних лет, в особенности трагедию Лиенца, когда союзники по договору Ялтинской конференции выдали в угоду Сталину на верную смерть десятки тысяч лучших сынов России, мужчин, женщин, детей и стариков. Немногим удалось спастись, сбежать и скрыться в горах, а затем уехать в заокеанскую страну.

Сборы и пересылка денег на постройку памятника-обелиска в Лиенце были первым большим начинанием станицы. На протяжении многих лет деньги пересылались в кассу Австрийского Чёрного Креста, который поддерживал и по сей день поддерживает порядок на кладбище и следит за сохранностью памятника.

На постройку памятника-обелиска, по образцу Лиенцевского, одновременно собирали деньги у нас, в Мельбурне, и уже в 1952 г. на кладбище Фоукнер (Мельбурн) памятник был воздвигнут. С тех пор и по сегодня в день Фомы наше духовенство служит траурную панихиду у этого памятника.

В 1954 году станичным атаманом был выбран Олег Александрович Балабин. Во время его атаманства произошло одно большое событие, которое радостно взволновало не только русских во всей Австралии, но и всё австралийское общество. А именно: 28 мая 1956 г. на гастроли в Австралию прилетели «Жаровцы». Сергей Александрович Жаров со своим прославленным Донским казачьим хором дал ряд концертов в Мельбурне, Сиднее и других главных городах Австралии. Казаки Мельбурна дружно встретили любимый хор, известный во всём мире.

Банкеты и тёплые приёмы в казачьих семьях радовали хористов и местных жителей. Но всему бывает конец, и знаменитый хор отправился на следующее турне, мы попрощались до встречи в 1972 году.

В этот период времени в Мельбурне кубанцы организовали несколько станиц под атаманством А.П. Бондаренко, М.П. Борисенко, С.С. Сиротко и А. Чернявского. Так как в эти годы казаков было ещё много, то все станицы могли дружелюбно существовать, активно работать и творить. Казачий танцевальный ансамбль под руководством Карасёва многие годы выступал и радовал нашу колонию.

В 1963 году после внезапно скончавшегося О.А. Балабина атаманом был выбран Александр Ефимович Кунаков – солист казачьего хора им Платова. Этот хор под управлением Н.Ф. Кострюкова гастролировал по Австралии в 1937 году. В 1938 году А.Е. Кунаков вернулся в Австралию, женился на Г.А. Турчинской и остался здесь на постоянное местожительство. Донская объединённая станица под руководством А.Е. Кунакова расширила свою деятельность в различных направлениях как, например, было решено приступить к изданию периодического журнала «Станичник» под лозунгом «Казак казаку – брат». Журнал пользовался большим успехом. Мы получали материалы в журнал со всех концов Австралии, а затем распространяли «Станичник» повсюду, где были казаки.

Мы помогали создавать станицы вне Мельбурна, как например, в Сиднее, куда мы поехали всем правлением. В 1965 году в Кабраматте была создана многочисленная станица имени ген. П.Н. Краснова под руководством сотника Д.А. Дувакина.

В этом же году правление снова помчалось в город Аделаиду. Мы не ошиблись в нашем начинании, и казаки всех войск откликнулись на зов, и многолюдно собрались на дому у генерал-майора М.А. Моисеева. Генерал-майор A.M. Моисеев был выбран атаманом станицы.

Почти одновременно казаки были организованы в хутора и станицы в Брисбене, Перте и в Сиднее. Всюду наблюдался патриотический подъём, читались доклады, старшие казаки старались передать дедовские традиции младшему поколению.

В 1966 году в Сиднее С.А. Камарапи создал мужской Донской казачий хор. Савва Антонович, бывший певец жаровского хора, давно об этом мечтал. Мечта его сбылась. Молодые талантливые казаки собрались и с энтузиазмом начали готовить программу для предстоящих концертов. И вот 21 октября 1966 г. состоялся концерт в Мельбурне. Наша Донская объединённая станица поселила хористов у себя в домах, дабы они имели все удобства и семейный уют. Концерты состоялись 21 октября в «Ормонд холл», 22 октября в городе Джилонге, а затем 27 октября в прицерковном зале Св.Покровского собора. Успех превзошёл все ожидания. Газета «Единение» (№43, 28 октября 1966 г.) писала:

«После концерта состоялась дружеская встреча со станичниками Мельбурнской объединённой станицы и представителями мельбурнской общественности. Наш пастырь владыка Антоний благословил эту встречу и тепло беседовал с членами хора и их регентом С.А. Камарапи. Встреча с хором вылилась и в станичное торжество. Войсковой атаман проф. Н.В. Фёдоров поздравил станицу с хорошими достижениями в плодотворной и действенной работе. Были также вручены грамоты Войскового атамана г-же О.Н. Берне, г-же 3. П. Юревич, гг. М.П. Борисенко, Т.П. Дьякову, М.А. Протопопову, Е.Г. Юревичу.

Нужно особенно отметить большую работу и старания станичников Объединённой Донской казачьей станицы г. Мельбурна в деле успешной организации проведения этих трёх концертов в штате Виктория. Большую и кропотливую работу проделали администратор и организатор турне Е.Г. Юревич и его супруга З.П. Юревич. В наши дни и в чужой стране – дело это нелёгкое».

Донская объединённая станица усердно занималась печатанием и распространением стихов, поэм, книг, таких как: П.Е. Назаренко «В гостях у Сталина», И. Ершова «Стихи и поэмы», «Горизонт бесконечности» и И. Минина «Россия – Дон и казаки».

Специально для Донской объединённой станицы игуменьей в Иерусалиме была написана икона Донской пресвятой Богородицы. В процессе работы над иконой игуменья каждую ночь оставляла икону на Гробе Господнем.

Г.С. Жеромский совместно с М.А. Протопоповым и А.Н. Вырубовым построили киот, куда поместили эту икону. По сей день киот с иконой украшает наш Св. Покровский собор в Коллингвуде и радует прихожан. В киот заложена урночка с завещанием правления Д.О. станицы, в котором говорится, что икона Донской пресвятой Богородицы должна быть передана в Ново-Черкасский собор на Дону после того, как там прекратятся гонения на нашу святую православную Церковь.

Нужно заметить, что Донская объединённая станица имела свои печатные машинки и вела большую переписку с казаками, проживающими в Австралии и в других зарубежных странах. Но годы летели, ряды активных казаков заметно редели.

20 августа 1973 года после тяжёлой болезни скончался А.Е. Кунаков. В нашей станице, в нашем ядре, не стало двигателя. Нужно было перегруппироваться и продолжать идти дальше намеченным путём. Диакон М. Протопопов был временно выбран атаманом Донской объединённой станицы. Он, будучи священнослужителем, обратился ко мне – Е.Г. Юревичу – представителю Д.В. атамана в Австралии и Новой Зеландии – с просьбой освободить его от этой должности. После этого атаманом Донской объединённой станицы был избран я, Е.Г. Юревич.

19 июня 1989 года я был уполномочен быть председателем Тройственного Союза казаков Дона, Кубани и Терека в Австралии со всеми правами и обязанностями такового представителя. Это – ответственная и почётная обязанность, требующая больших усилий и напряжённой работы.

Я уже раньше упоминал, что в 1952 года на кладбище Фоукнер был воздвигнут памятник казакам и всем воинам, павшим в борьбе с большевизмом 1917-1945 гг. К пятидесятой траурной годовщине было решено произвести чистку и полную реставрацию этого памятника. Благодаря жертвенности благотворительного общества св. Иоана Кронштадского, Русского этнического представительства и всех россиян, пожертвоваших на реставрацию памятника, собрано было 510 долларов. Стоимость реставрации выразилась в сумме 473 доллара.

В мае 1995 года, в пятидесятую годовщину трагедии Лиенца, группа казаков из Мельбурна в составе семи человек полетела в Лиенц, чтобы принять участие в траурной панихиде по жертвам преступления в Лиенце, содеянного полвека тому назад союзниками.

Таков мой краткий обзор казачьей деятельности в Австралии за прошедшие 50 лет. Фамилии я многих не упомянул, так как это физически невозможно. Всем казакам и казачкам приношу своё глубокое признание за их бескорыстную, жертвенную работу на пользу казачеству и России. Годы идут, времена меняются и, к моему глубокому сожалению, я должен признать, что несмотря на огромные наши усилия на протяжении десятилетий, молодое поколение так и не усвоило дедовские обычаи и зачастую не знает или плохо владеет родным языком.

***

Моя первая работа в Австралии
Ю. Понькин

Утром 12 июня 1949 года пароход с первой группой тубабаовцев прибыл в Сидней. Среди них была и наша семья. Почти весь день прошёл в оформлении документов, получении багажа и в выполнении других формальностей. Только к вечеру всех нас, прибывших, отправили в Бахурст (штат НЮУ). Туда мы приехали поздно ночью, и только утром на автобусах доставили нас в лагерь, где всех распределили по баракам.

Мы быстро привыкли к лагерной рутине. В лагере мы не работали. Знали только одну «работу» – ходить три раза в день из нашего барака в другой на завтрак, обед и ужин. Кормили, главным образом, бараниной с овощами. Сахар, молоко и сыр давали в неограниченном количестве, за исключением сливочного масла, которое выдавалось по норме, так как оно шло в Англию.

Через две недели по прибытии в лагерь группу молодых мужчин, в том числе и меня, отправили в военный лагерь Вольграф, находившийся в одной миле от станции Рути Хилл. Там мы пробыли около месяца, затем нас вернули обратно в Бахурст. Я предполагаю, что нас перевозили в другой лагерь, чтобы освободить место в лагере в Бахурсте для приезжающих из Европы.

Мне, как и другим живущим в лагере, хотелось как можно скорее начать работать. Поэтому, когда молодым мужчинам предложили ехать в Квинсленд на рубку тростника, то многие согласились, в том числе и я. На работу на плантациях сахарного тростника брали только молодых сильных мужчин – не старше сорока лет.

В Австралии тогда была выработана система – разбивка рубщиков на «ганги», т.е. группы. В группу входило от шести до десяти человек, из них выбирался старший – «гангер». Обязанность повара в «ганге» несли все по очереди, включая и «гангера». Оплата определялась с веса вырубленного тростника и распределялась поровну между всеми рубщиками.

В начале сентября нашу группу из восьми здоровых молодых мужчин отправили самолётом в Брисбен, а оттуда на север Квинсленда в Тапли. Там нас поместили в железный барак. Окон не было, а были только оконные проёмы, которые на ночь закрывались железными ставнями. В бараке было четыре комнаты, в каждой стояло по две кровати с матрасами и москитной сеткой, постельное бельё было своё. При бараке была кухня, служившая одновременно и столовой, где стоял длинный стол с грубыми скамьями. В кухне с одной стороны стояла чугунная печь с духовкой. Печь топилась дровами, которые должен был заготовлять дежурный по кухне.

Со мной в комнате жил татарин по имени Алик Назиров, над ним все смеялись и называли Сулейманом. Когда же на него сердились, то называли его Сулейман Назир Рваная Ноздря, а когда были в хорошем настроении, то ласкательно – Суля. Многим давали разные прозвища. Одного кудрявого прозвали «папуа», другого – «кривоносым» за его пыхтение.

Денег у нас не было, и первую неделю мы все продукты заказывали через управляющего фермой. Из первой же получки он удержал наши долги, а потом мы уже всё покупали за наличные. Хлеб доставляли на двуколке и стоил два пенса буханка. Привозили мясо и овощи. Стол обходился дёшево. Готовили – кто как умел. В основном варили суп, готовили тушёнку с овощами. Кто умел, тот делал пирог или торт. Чай, молоко и сахар – всё это было в изобилии.

Иногда по воскресеньям мы ходили в кино в городок Талли. Из всех виденных кинофильмов мне запомнилась «Анна Каренина» с участием Греты Гарбо. Ходили туда пешком, так как нам казалось, что автобусный билет стоит очень дорого. Попутные частные машины нас не брали. Защищая интересы автобусной компании, профсоюз водителей запрещал частным водителям подвозить нас.

До ноября мы работали с б утра до полудня, а с наступлением сильной жары – с 6 утра до 9 часов утра и с 3 до б вечера. Работа на сахарных плантациях – это не только рубка тростника, но и прокладка узкоколейки и подготовка участка к вырубке. Из них самой физически тяжёлой работой, на которой можно было легко надорваться, была прокладка узкоколейки.

Из лагеря на рубку тростника уехали 28 молодых мужчин, среди них случайно оказался один сорокалетний мужчина по фамилии Папаборщ, известный шанхайский гуляка. Говорили, что перед отъездом на Тубабао он уволился из фирмы, в которой прослужил много лет и получил хорошее выходное пособие. Через несколько дней он пригласил своих друзей в известный в Шанхае ресторан «Яр», «закрыл» его, и в одну ночь прокутил все выходные.

Первые дни сразу же показали, что он физически слаб и не может работать тростникорубом. В Шанхае он служил в иностранных фирмах и в совершенстве владел английским языком. Начальство, узнав, что он хорошо знает английский язык, отправило его в Брисбен на переназначение. С этого времени моя связь с ним прервалась. Позднее, когда я попал в Сидней, то узнал, что он работает по своей специальности.

Из всех работавших на тростниках мне ещё запомнились харбинский певец Маркочев, обладатель красивого баритона, и инженер Березовский. Последний по окончании сезона уехал в Брисбен, где, вероятно, встретил своих друзей, которые помогли ему устроиться по специальности.

Ежедневно по вечерам по окончании работы, если не было дождя, нам надо было обжигать тростник на участке, который на следующий день подлежал вырубке. У тростника, готового к рубке, нижние листья сухие и они очень мешают при рубке, поэтому тростник обжигают. К тому же тончайшие иглы, сплошь покрывающие листья тростника, при малейшем прикосновении к ним вкалываются в кожу, на которой остаётся как бы «щётка», и от неё трудно избавиться. Обычно их вынимают лезвием ножа или чем-нибудь острым, но всё же обломанные иглы остаются в коже, которая воспаляется и, чтобы избежать воспаления, протирают её спиртом. Эти иглы австралийцы называют «Хэйри Мэри». Перед тем, как поджечь сухие листья, необходимо тростник наклонить в сторону от близлежащего участка. Это делается для того, чтобы огонь не перебросился на соседний участок.

Во время обжигания тростника погибают ядовитые змеи и пауки. Раньше, когда ещё не применялся этот метод, много тростникорубов погибало от укусов ядовитых змей.

Многие из нас поехали на рубку тростника, соблазнившись высокой оплатой. Нам говорили, что можно выработать пять-шесть паундов в день, но на деле это оказалось не так. На этой работе нужна сноровка, а также сила, выносливость и быстрота, но главным образом – опыт. У нас, новичков, его не было. И только к концу сезона мы стали вырабатывать по три паунда в день и только тогда, когда попадался участок с густым тяжёлым тростником. Закончился сезон, и мы разъехались на новые работы.

***

Страницы нашей жизни
Е. Конашенко

Наши друзья как-то сказали мне, что их сыну Лео дали в школе задание написать о том, как жили и какие трудности испытывали беженцы и иммигранты, приехавшие в Австралию в 50-х годах XX столетия. Желая помочь Лео, а также и русским детям, родившимся в Австралии, понять что волновало и заботило их родителей, бабушек и дедушек в первые годы приезда в Австралию, я решил написать историю моей жизни потому, что судьба многих иммигрантов схожа с моей.

Мы с женой иммигрировали в Австралию из Китая. И она и я – русские по происхождению. У нас были русские родители. Мой отец, офицер царской армии, участвовал в Первой мировой войне, и когда в России в 1917 году произошёл октябрьский переворот, он должен был бежать. В теплушке он проехал через всю Сибирь, и оказался в Маньчжурии. Такой же путь в теплушке проделала и моя мама. В романе Б.Пастернака «Доктор Живаго» и фильме, поставленном по этой книге, образно рассказывается о таком «путешествии» тысяч русских людей в годы революции.

Мои родители встретились в Харбине, в 1918 году поженились, и девятого июля 1920 года родился я. В 1931 г. японцы заняли Маньчжурию. Мои родители перебрались из Харбина в Мукден, но, когда жизнь под японцами стала невыносимой, то переехали в Шанхай, где прожили до 1948 года. В 1948 г. почти накануне оккупации Шанхая китайскими коммунистическими войсками, ООН приступила к эвакуации из Китая иностранцев, в том числе и русских. Незадолго до этого в октябре того же года я женился на Юлии Вертопраховой. А в декабре 1948 года Дуглас МакАртур, с согласия ООН, предложил перебросить 150 человек из Китая в Японию. По договорённости с ООН и генералом Мак Артуром Филиппинское правительство выделило отдельный остров для лагеря на семь тысяч беженцев двенадцати национальностей.

Тубабао – название этого острова теперь хорошо известно. Во время Второй мировой войны на этом острове располагалась американская авиабаза. Беженский лагерь на Тубабао был устроен Международной беженской организацией. Пароходы и самолёты с беженцами стали прибывать на остров Тубабао.

Мы прилетели туда из Японии в марте 1949 года. Лагерь был в джунглях. Жили мы в военных палатках. Сами соорудили для всех душ, конечно же, с холодной водой, и обустроили общие кухни. Лагерь разделили на четырнадцать зон, где были больница, полицейский участок и арбитражный суд. Меня назначили помощником по гражданским делам в арбитражный суд, так как я окончил французский университет в Шанхае и имел диплом юриста и экономиста. Лагерь был назван «Объединённый национальный эвакуационный центр». Нашим родителям и родственникам пришлось дважды спасаться от коммунистов: сначала от русских, а потом от китайских.

Главой австралийской группы по отбору иммигрантов, прибывшей на Тубабао, в то время являлся г-н Б.К. Лоури. С ним и его коллегами я был в хороших отношениях и нередко мы вместе распивали одну, другую бутылочку пива. Австралийцы убеждали меня, что Австралия лучшее место для меня и моих родных, но перед тем, как туда попасть, необходимо пройти медицинскую комиссию и выполнить некоторые формальности.

Мы с Юлей первые из нашей семьи покинули остров Тубабао на американском транспортном пароходе. 9 октября 1949 года мы пришвартовались к причалу Пирмонт в Сиднее. Интересно отметить, что на так называемой «Стене приветствий», что расположена на задней стене Сиднейского морского музея есть наша фамилия – Конашенко. Она на двенадцатой панели во второй колонке 97-я строчка.

Сразу же по прибытии в Сидней мы пересели в поезд, который стоял тут же у верфи. Всю ночь мы ехали в Бахурст, городок в штате Новый Южный Уэльс. В Бахурсте находился регистрационный и тренировочный центр австралийского Департамента иммиграции.

Утром мы просыпались под звуки песни Advance Australia Fair, ставшей в 1984 году национальным гимном Австралии. В лагере мы жили в сборных американских домиках из гофрированного железа приблизительно по двадцать супружеских пар в каждом. Мы должны были совершать далёкую «прогулку» в туалет и душ, есть в общей столовой, устроенной в одном из бараков. И несмотря на всё были счастливы, что, наконец, мы живём в спокойной обстановке.

Из Бахурста нас перевели в Уолгров – иммиграционный центр в Сиднее, где иммиграционные власти определили нас на работу, на которой нам следовало отработать по контракту два года. Дав нам работу, правительство оказало и финансовую поддержку, выдав каждому по десять шиллингов – на проезд на поезде или автобусе на первую неделю. И это была единственная «субсидия», полученная нами от правительства. Таких слов, как «пенсия», «пособие по безработице», «дешёвый проездной билет», «бесплатное лекарство» мы тогда не знали. Таких государственных субсидий тогда не существовало. И не существовало долгие годы.

В то время, чтобы получить австралийское подданство, надо было прожить в Австралии пять лет. Через четыре года нашего пребывания в Австралии мы получили от правительства письмо с запросом, хотим ли мы по истечении пяти лет стать австралийскими поддаными. Мы ответили согласием.

В то время Австралия сильно нуждалась в рабочих. Нужно было прокладывать дороги, строить железнодорожные пути, мосты, трамвайные линии, дамбы. Требовались рабочие на плантации сахарного трострника, так как в то время уборка производилась вручную.

В 1950 году Юлины родители и дядя с тётей прилетели в Австралию через Филиппины, в 1951 году приехали мои родители из Шанхая. Мы были их поручителями, и им не пришлось жить в лагере, т.к. мы гарантировали им жильё и работу.

Юлю направили на шелкопрядильную фабрику «Silknit», где, благодаря её хорошему знанию английского языка и опыта секретарской работы, её определили в контору. Я работал в Silverwater на фабрике по производству отравы для кроликов. Представитель управления по найму рабочих выбрал нас, четырёх шанхайцев, потому что мы хорошо знали английский язык, знание которого было необходимо для понимания терминологии и процесса производства отравы. Мы также должны были разбираться в разных кислотах и химикатах. Это была тяжёлая и опасная работа. Начальство давало нам сверхурочную работу и нередко случалось, что я приходил домой за полночь. Недельное жалование в то время составляло шесть паундов, но я, благодаря сверхурочной работе, бывало, приносил домой больше двадцати паундов. Позднее я работал кладовщиком в Department of Works and Housing.

Я всегда интересовался военным делом и, когда началась война в Корее, я хотел воевать от Австралии, но у меня в то время не было австралийского подданства. И только в 1955 году после получения австралийского подданства, я поступил на работу в Австралийский военно-воздушный флот. Туда я попал совершенно случайно: в конце апреля 1955 года жена нашла в кармане моих садовых штанов, которым надлежало «идти» в химическую чистку, газетное объявление о наборе офицеров-снабженцев в АВВС (Австралийские военно- воздушные силы). Юля стала настаивать, чтобы я немедленно подал заявление. Я колебался, так как считал, что у меня недостаточно опыта и знаний для такой ответственной работы. Юля убеждала, что моя квалификация отвечает полностью всем требованиям. И только 29 апреля 1955 года в последний день приёма заявлений я сделал решительный шаг. От Сиднея было шестьдесят претендентов. Приняли лишь двоих, одним из них был я.

Во время Вьетнамской войны я двенадцать месяцев проходил службу в качестве офицера- снабженца в вертолётном эскадроне Девятой Королевской австралийской военно-воздушной армии на военно-воздушной базе VVNG в Тао. Во Вьетнаме я получил повышение по службе – чин Squadron Leader. Я прослужил в АВВС до 1976 года, т.е. двадцать лет, и ушёл в отставку, получив хорошие рекомендации. Я был горд тем, что своей безупречной службой мог выразить признательность стране, меня приютившей.

Вице-маршал АВВС И.С. Джордан прислал мне по случаю моего ухода на пенсию письмо, в котором написал: «Мы благодарим Вас за службу в АВВС. Сейчас в конце Вашей 20-летней военной карьеры Вы должны чувствовать удовлетворение от своей военной карьеры и законно гордиться тем, что Вы дали австралийской армии. Во всём, что Вы делали в период службы явно видны Ваше усердие, профессиональные знания и прекрасные человеческие качества. Вы представляете собой великолепный пример офицера и завоевали уважение всех тех, с кем служили. Я желаю Вам счастья и успеха в будущем».

Как я заметил ранее, иммигранты всегда были желательны в Австралии. И иммигранты, приехав в эту страну, врастали в условия жизни её и строили здесь своё будущее. Однако была и тёмная сторона в жизни иммигрантов. «Прекрасные» австралийцы были ксенофобами и не любили иностранцев, считая их «вторым сортом».

Конечно, перед каждым вновь прибывшим иммигрантом вставало множество проблем, и у каждого они были свои, особенные. Но главной проблемой многих являлось и является, как я полагаю, незнание языка, особенно у старшего поколения. Многие из них имели лишь элементарное знание английского языка. Министр иммиграции в то время мистер А.А. Колвел сказал: «Каждый вновь прибывший должен научиться говорить по-австралийски», но, к сожалению, никто не придал его словам большого значения.

Что же касается молодёжи, приехавшей из Шанхая или Тянцзина, то она знала английский язык ещё там. Конечно, молодёжь тоже встретилась с некоторыми трудностями в понимании австралийского произношения. Со временем молодёжь освоила не только австралийский говор, но и все австралийские выражения, присущие только этой нации.

Теперь у нас, иммигрантов, проживших в Австралии 40-50 лет, появились новые проблемы. Одна из них – не потерять русский язык. Я чувствую, что мой русский язык оставляет желать лучшего и поэтому два года назад вступил в Русское историческое общество.

Мы с женой всё ещё поддерживаем связь с Ассоциацией ветеранов войны и часто посещаем разные её мероприятия. Нам нравится австралийский стиль жизни. Австралия приняла нас, и мы теперь Dinky Dye Aussies, её приёмные дети. Австралия действительно оказалась «местом для нас», как когда-то на Филиппинах говорил нам мистер Лоури.

Бонегилла
П. Химии

Памятный 1949 год. Пустеют лагеря в Германии и Австрии. Без каких либо затруднений я попал в список отъезжающих в Австралию, правительство которой заключило с «дипистами» контракт на два года – работать там, где будет необходимо.

Тридцать пять дней страданий позади. Корабль «Skaugum» пришвартовался в мельбурнском порту, и тысячи усталых от морской качки людей ступают, наконец, на обетованную землю пятого континента – Terra Australis. Старенький скрипящий поезд довёз нас до городка Олбури на реке Муррей, отделяющей штат Виктория от Нового Южного Уэльса. Из Олбури на автобусах нас доставили в иммиграционный центр Бонегилла. Это громадный барачный лагерь, построенный для японских военнопленных, которые когда-то здесь подняли бунт. После Второй мировой войны Бонегилла стал одним из главных центров в Австралии по приёму иммигрантов-беженцев в основном из Европы. Начиная с 1947 по 1971 год через этот лагерь прошли сотни тысяч перемещённых лиц.

Бонегилла был городок с многотысячным австралийским населением, где царили порядок и дисциплина. В нём был госпиталь, столовые, магазин с необходимыми предметами, баня и многое другое, а главное – огромное здание театра.

Первые несколько дней ушли на размещение прибывших беженцев в бараки, деревянные, солидно построенные, с железной крышей. Внутри помещение было без перегородок, и, если в барак помещали две-три семьи, то отгораживались военными серыми одеялами.

Разговоры, споры, крики детей, галдёж на разных языках создавали «сказочную» атмосферу, и, конечно, все знали, где что происходит. Я попал в центр №3 (так назывался участок лагеря), где директором являлся полковник H.R. Byrne, ходивший всегда с трубкой во рту, похожий на Уинстона Чэрчиля. Познакомившись с жизнью лагеря, я убедился, что моя работа нужна: украсить театр, написать номера, вывески, названия разных учреждений и многое другое. Обратился к директору, он одобрил мою идею и разрешил начать работать.

Через пять дней у входа в главную контору на земле красовалась мозаика – герб Австралии размером четыре на три метра, которую я составил из песка и кусочков чёрного блестящего угля. Это была моя первая работа в Австралии. Эмблема – герб всем понравилась, и директор вежливо спросил меня, не хочу ли я остаться работать в «центре» на весь срок двухгодичного контракта. Я с радостью выпалил: «Thank you very much».

Меня устроили в бараке №15 и туда же поместили столяра венгра с супругой. В скором времени на двери моей половины барака уже красовалась вывеска – Paint Shop. В воскресенье я посетил театр. Около 200 человек ожидали поднятия занавеса. Вышел на сцену молодой человек в яркой рубашке и виртуозно исполнил на аккордеоне «Уолсинг Матилда» и «Чардаш», заслужив бурные аплодисменты. Красивая блондинка спела два романса. Вышел представитель лагерного начальства, поздравил присутствующих с началом новой жизни в Австралии и пожелал счастья.

Вспоминается первое впечатление от столовой в лагере: на столах вазы с цветами, корзины свежего нарезанного белого хлеба, блюдечки с маргарином, сахар и ваза с австралийскими фруктами. Сначала не могли этому поверить. Многие и во сне не видели такую роскошь. Однажды я обратил внимание на пожилую женщину, положившую в карман несколько ломтиков хлеба. «Очевидно на чёрный день», – подумал я. К счастью, этих чёрных дней на протяжении долгой жизни в Австралии не оказалось!!!

Для знакомства с австралийской природой устраивались экскурсии. В двух я принял участие и сделал много рисунков и фотографий. В здании театра устраивались выставки рисунков, фотографий. Раздавали награды за лучшие работы, а потом награды помещались в журнале «Centre 3», в редакции которого я состоял.

Почти ежемесячно в лагерь прибывали новые переселенцы, среди которых были талантливые музыканты, певцы, театральные деятели. Некоторые из них привезли с собой свои инструменты, костюмы и разные украшения, так что в лагерном театре недостатка в культурной жизни не было. Я продолжал украшать театр и сцену, знакомиться с приезжающими талантами.

В течение двух лет удалось встретить одарённых русских деятелей искусства, хорошо известных теперь среди русских в Австралии. Встретил чету Барановичей: Валентина – пианистка и её супруг – приятный баритон. Они устроили свою жизнь в Мельбурне.

Людмила Хассель – сопрано, исполнявшая арии известных композиторов, устроила свою жизнь с супругом в Сиднее и Зоя Складнева – певица, пианистка и преподаватель музыки в Ньюкасле. В театре устраивались танцы и даже был костюмированный бал, на котором директор представлял арабского шейха, а я был «Котом в сапогах» с орденами на груди в виде мышей с длинными хвостами. Всё это вспоминается как сказка, но сохранившиеся пожелтевшие фотографии говорят, что это было в действительности.

Двухгодичный контракт подходил к концу, и я начал подыскивать работу в Мельбурне, продолжая работать в лагере и заочно выполняя задания Мельбурнского художественного института. Это и помогло мне начать работу по профессии.

Большую часть своей жизни до выхода на пенсию я проработал в Сиднее в Департаменте австралийской почты. Своим творчеством помогал многим общественным организациям. Более двадцати лет помогал единственной в то время русской газете «Единение», освещавшей нашу русскую деятельность в Австралии, а также Русскому клубу – центру русской культуры в Сиднее. И теперь, находясь в «бессрочном» отпуске, продолжаю заниматься полезным делом. Душа ещё молода, а тело приходится подкреплять разными витаминами. Иногда под крики чаек и шум прибоя удаётся окунуться в солёные, освежающие волны океана на прекрасном пляже Bronte.

Бонегиллу часто вспоминаю как светлую точку, от которой началась моя долгая жизнь в Австралии со всеми её радостями.

***

Навстречу «дикому Западу»
Ю. Иванов

Европа. 1949 год. В лагерях для перемещённых лиц начался набор рабочей силы в страны свободного мира. Мы подавали заявления в лагерное правление, и, если не попадали в одну из западных стран, сразу же подавали в другую. Сначала брали одиноких, потом и женатых. Называть себя русским не рекомендовалось. У бесподданных (белых эмигрантов) был какой-то выход, а у нас, советских граждан, не было. В лагере все в один голос вопили: «Мы – политические, мы – против коммунизма!»

В конце концов нам с женой удалось попасть в группу набранных в Австралию. Не скажу, что мы были очень рады, но уезжать было надо и всё равно куда. На душе было тяжело: мы оставляли всё, что всю жизнь было родным, прощались с надеждой освободить Россию. Стараясь ни о чём не думать, занялись сборами в дорогу. С нетерпением ожидали плавание на большом пассажирском пароходе. В порту Бремен Хафен нас собралось около семисот человек. Каково было наше разочарование, когда перед нами предстала «лодчонка» – бывший японский миноносец «Генерал Того», потопленный во время Второй мировой войны. Он был поднят на поверхность и переделан в грузовое судно для перевоза дипистов и грузов. Поверх старого названия было написано новое, норвежское – «Свальбард». Набили нас туда как сельдей в бочку.

Через двадцать восемь дней наша «лодчонка» вошла в порт Мельбурн. Все пассажиры высыпали на палубу посмотреть на «обетованную» землю. Портовые грузчики, наблюдая за нами, наверное, думали :»Что же это происходит? Недавно эти же пароходы увозили отсюда овец, а теперь они привозят стада совсем другого вида, блеющих какими-то странными, незнакомыми звуками».

Мы не знали, есть ли русские в Австралии. В голову даже не приходило, что здесь до нас, с 1920-х годов живут русские, которые в 1924 году создали в Сиднее монархический клуб, а в Брисбене построили русский православный собор. Не знали, что в Австралиии уже в то время выходили русские журналы. Обо всём этом мы узнали позже.

Привезли нас в лагерь Бонегилла, где распределяли на работы. Бобылей – на юг собирать овощи и фрукты или на север рубить тростник. Мы с женой и некоторыми другими получили направление в Западную Австралию.

По дороге три раза меняли поезд, ибо во всех австралийских штатах в то время была разная колея. На многие километры простиралась пустыня Напабор. Паровоз гудел, свистел, пыхтел, обдавая гарью вагоны, которые так шатались, что ходить без помощи рук было невозможно. От границы Южной Австралии до Западной было всего две остановки: паровоз брал воду. На одной остановке к поезду подошли рабочие – сербы и украинцы, приехавшие до нас из Германии. Они ремонтировали железнодорожные полотна и хотели узнать у нас последние новости. Кучками приблизились аборигенки, обвешанные детьми и облепленные мухами. Пришли посмотреть на нас из любопытства.

Вскоре добрались до первого города «дикого Запада» – Калгурли. Позволено было выйти, пройтись по широким улицам, осмотреть достопримечательности этого, одного из самых крупных золотопромышленных центров Австралии. Снова пересев в другой поезд, мы направились в главный город западного штата – Перт.

Перед нами предстал город XIX столетия: старинные здания, деревянные мосты, трамваи, магазинчики. Прохожие на улицах были странно одеты, совсем не так как мы. На нас были шляпы, костюмы и галстуки. Они нам показались дикарями, а мы им, наверное, тоже странной группой каких-то «премьер-министров».

В то время в Перте проживало около 400 тыс. человек, а всего в Западной Австрали было около миллиона жителей. В субботу магазины закрывались в полдень, после чего столичный люд отправлялся в бары, которые были открыты до десяти вечера. Некоторые после ужина гуляли по улицам, рассматривали витрины закрытых магазинов. На углу улиц мальчишки торговали газетами, о чём сообщали прохожим звонкими выкриками. По воскресеньям всё было закрыто, утром многие ходили в церковь, а потом вся жизнь в городе замирала. Светофоров в Перте тогда ещё не было. На перекрёстках полицейские в белых халатах и белых перчатках регулировали уличное движение. Водители машин, высовывая из окна правую руку, показывали, в какую сторону поворачивает машина. В магазинах было много всего, но, по сравнению с европейскими, магазины были неинтересные. Австралийская кухня однообразна и безвкусна. Колбаса и квадратный хлеб были невкусные. Позднее новоавстралийцы привили австралийцам европейские вкусы.

Поместили нас в лагерь Грейландс. По соседству находился дом для умалишённых. К несчастью, два наших земляка, не сумевшие приспособиться к местным условиям, угодили в этот дом. Нам дали передохнуть от путешествия на четырёх поездах, на которых качало не меньше, чем на море. И начали рассылать на работы, опять разлучали с жёнами, как уже было в лагере Бонегилла и на пароходе. Но там храбрецы-мужья ухитрялись проскальзывать к своим жёнам, и иногда происходили забавные случаи, когда пара падала с узкой койки на пол, и при этом очень смущалась.

В лагерях нас усиленно обучали английскому языку, но не так легко выучить австралийский говор. Австралийцы обычно не обращали на нас внимания, лишь «косо» поглядывали, когда мы говорили по-русски. В провинции же просто ругались и кричали: «Говори по-английски!» Даже со своей женой?! Такого даже в Германии не было. Приходилось на публике просто молчать.

Постепенно иммигранты стали перебираться в города, и русские перестали бояться называть себя русскими. В Перте была создана организация СВОД – Союз воинов освободительного движения из бывших участников Освободительного движения. Диписты, небольшая группа русских из Советского Союза, сняла в конце одной из главных улиц Перта дом, в котором в отдельных комнатах разместились семейные, но с общей ванной и кухней. В пристройке дома, вроде гаража, жил С. Ткаченко бывший лейтенант из РОКа и РОА (Русский охранный корпус и Русская освободительная армия). Он в этом гараже устроил первую в Перте русскую библиотеку. Новые книги выписывал из «Посева» в Германии.

Организация СВОД существовала почти во всех крупных городах Австралии. В Перте в Союзе насчитывалось двадцать активных членов – почти все воины РОА или РОКа. Среди них было несколько белых эмигрантов из Югославии и Болгарии, и бывшие майоры, лейтенанты и бойцы Красной армии и двое – из Донского казачьего полка. Было много помощников и сочувствующих этой организации. Собрания сначала проводились раз в месяц по очереди на дому у членов Союза, на которых составляли планы будущей деятельности. На одном из собраний было решено проводить еженедельные доклады и устраивать вечера, пикники и балы. Доход от этих мероприятий распределяли так: одна часть шла в помощь пожилым русским воинам и семьям, пострадавшим во время Второй мировой войны, другая – на местные нужды. Нашли помещение для проведения собраний и танцев. Сами соорудили сцену, на которой ставили спектакли, тут же проходили уроки игры на балалайке и устраивались концерты. Здесь же проводились первые сборы русских скаутов. И, конечно, почти все участвовали в постройке русской православной церкви, около которой постепенно объединились русские жители Перта.

Когда СВОД стал проводить разные мероприятия, встал вопрос о регистрации Союза как официальной организации. На поданное нами заявление о регистрации организации из Канберры ответили, что название организации вызывает некоторое сомнение, поэтому предложили прибавить букву «X» («экс», что означает – «бывшие»). Получилось «X Fighters of Russia Liberation Army» – «Бывшие воины Российской Освободительной Армии». Это «X» разрешило проблему, а мы заказали официальную печать со знаком РОА, Андреевским флагом и с буквами СВОД внизу. После регистрации стало легче получать разрешение на проведение мероприятий. Скауты-разведчики стали бесплатно пользоваться спортивным залом, киноаппаратурой, а также получать палатки и оборудование для летних лагерей, и всё для походов. Сшить флаги и форму для скаутов очень помогли матушка Путилина, семья Александровых и г-жа Кузьмина. Скаутмастерами стали А. Сомов и я. В первом отряде были мальчики и девочки всего шестнадцать человек, с которыми, помимо скаутских занятий, проводились уроки по истории России. Мы старались внушить детям любовь и уважение к России и русскому языку.

Вот так начиналась общественная жизнь в одной из самых маленьких русских колоний на Пятом континенте – Западной Австралии.

Вот и Австралия… А как к ней привыкнуть?!
Н. Мельникова

Когда мы получили визу в Австралию, мне было 14 лет. Когда нас выпустили из Китая, мне исполнилось 18. Я лично благодарю Бога за то, что Он дал мне возможность прожить эти четыре года в Харбине и вырасти русской. «Мариновали» нас под разными «соусами», т.е. не давали разрешения на выезд из-за моего папы Анатолия Евгеньевича Грачёва. У него был немецкий диплом горного инженера, и он как хороший специалист нужен был и советским и китайцам.

Надо объяснить, что в 1920-1930 гг. многие русские железнодорожники в Маньчжурии посылали своих детей получать высшее образование в Европе или в США. Мой дед Евгений Павлович Грачёв (в Харбине с 1905 года) отправил папу в Германию, где, работая в шахтах и изучая немецкий язык, папа смог за шесть лет окончить университет. Вернувшись в Маньчжурию, папа стал работать старшим горным инженером на Мулинских копях владельца Скидельского.

В 1945 году на Мулине, как и на других железнодорожных станциях, СМЕРШ арестовал всех русских мужчин в возрасте с восемнадцати до пятидесяти лет. Арестовали и моего папу. Закрыли его отдельно от других в какой-то кладовке. Мой дед, который в то время гостил у папы, избежал ареста. Он спрятался, захватив ружья, в стоге сена, куда папин повар- китаец ночами приносил ему еду. У деда – старого и опытного охотника – был план: напасть на охранников, «отбить» папу и скрыться в сопках. Зная маньчжурских охотников, можно предположить, что план бы удался.

Но папу, слава Богу, через три дня выпустили из кладовки и приказали наладить работу шахт пока не приедут советские специалисты. Оказалось, что один из папиных подчинённых, горный техник С., был советским шпионом. Он подтвердил, что папа не интересовался политикой и не работал с японцами. Возможно, он спас папе жизнь.

В 1954-1955 гг. русские харбинцы ехали в СССР на поднятие целинных земель. Советское консульство и под его нажимом китайские власти оказывали давление на тех, кто отказался ехать на целину: уговаривали ехать в СССР, запугивали «ужасами» западного мира, увольняли с работы.

Дошла очередь и до моего папы. Он в то время участвовал в разработке грандиозного проекта: постройка высотных зданий на песчаном берегу реки Сунгари. Папа занимался геологическим исследованием почвы и грунтов. И вдруг у него потребовали подписку о том, что он с семьёй по окончании проекта поедет в Советский Союз. Папа отказался, его уволили. Как потом выяснилось, китайская администрация по «совету» консульства согласилась отстранить его от работы на короткое время. Ничего не зная об этом, папа вместе с моим дедом уехал на охоту. Оба они хорошо знали Мулин и посёлки, как на восточной, так и на западной линии, где прежде жили много лет. Папа потом рассказывал, что за несколько месяцев охоты он заработал гораздо больше, чем за год службы в государственном учреждении.

Когда папа появился в Харбине, ему предложили вернуться на работу, которая затянулась почти на два года, и только в 1957 году мы выехали в Австралию через Кантон и Гонконг. Эмигранты сами оплачивали проезд от Харбина до Гонконга. У многих средств на дорогу не было, и они занимали их у состоятельных людей, обещая выплатить долг в Австралии. Так евреи и другие перебрасывали свои деньги из одной страны в другую.

В Гонконге об эмигрантах заботились, как их шутливо называли, «тётя» ИРА и «дядя» Штумф. Они же брали на себя все расходы по проезду русских в Австралию и другие страны. Позднее эмигранты выплачивали и этот долг.

В Австралию нас выписала мамина старшая сестра. В 1936 году из Дарвина в Харбин приезжали за невестами русские фермеры-казаки, не желавшие жениться на австралийках. После венчания в Св. Николаевском соборе довольные женихи увозили своих русских невест в Дарвин. Так увезли и мамину сестру Люсю.

Тётя Люся нашла нам богатого поручителя в Аделаиде – свою приятельницу Екатерину Игнатьевну Рубашкину, и они прислали нам вызов. Насколько мне помнится, возобновлять или пролонгировать двухгодичную визу в Австралию можно было только три раза, и мы, на наше счастье, успели приехать в Австралию раньше, чем истёк срок нашей третьей визы.

В Гонконге мы прожили два с половиной месяца в гостинице Люк Квок, куда поместили многих знакомых нам харбинцев. Гонконг того времени – был город контрастов. С одной стороны – блеск европейской жизни, яркость реклам, изобилие товаров в магазинах, в которых, к нашему удивлению, надо было торговаться чуть ли не до упаду. С другой стороны – страшная нищета «рикшачей», грузчиц, рыбаков.

О том, как мы, в частности, харбинская молодёжь, «изучали» Гонконг, можно написать много страниц. Скажу только, что у моего папы в Гонконге были новые «политические» переживания. Неожиданно его вызвали в «специальный отдел» (названия не знаю, он не сказал), где ему зачитали список харбинцев, подавших на визу в Австралию. Папу попросили подробно рассказать о тех в списке, кого он знает. Папа, человек исключительной храбрости, который даже ходил к хунхузам выкупать управляющего копей, растерялся и испугался – доносчиком он быть не хотел. Выбрав из списка три-четыре фамилии знакомых ему инженеров, он стал подробно и дотошно описывать их профессиональную характеристику, подчёркивая, что в Австралии они смогут работать в определённых сферах индустрии и строительства. Его из вежливости выслушали, но при прощании сказали: «Всё же, если вспомните что-нибудь, пожалуйста, сообщите!» Надо думать, что многих харбинцев в Гонконге вызывали в этот «отдел», но почему-то никто никогда об этом не рассказывал.

В октябре 1957 года на полугрузовом пароходе «Восточная королева» из Гонконга мы отправились в Австралию. Для «королевы» она была слишком бедна, мала, стара, но не сдавалась и «царила» в океане ещё несколько следующих лет. Капитан и офицеры были англичане, матросы – китайцы, два полицейских – русские, а пассажиры – харбинцы. Опять же много интересного можно вспомнить про это путешествие, но ограничимся только тем, что особенно запомнилось.

Когда мы проплывали австралийский материк, русские полицейские на пароходе закричали, что проплываем Сидней. Уже тогда над Сиднеем стояло серо-бурое облако – загрязнение среды от индустриальных выхлопов. Кстати, у русских полицейских мы пытались узнать об астралийских городах, о жизни в них, об австралийцах, но ничего не узнали, кроме точных расценок на пиво и другие напитки в разных портах.

С одним из этих полицейских мы позднее встречались в Сиднее у Цениных. Он был женат на православной китаянке, говорившей по-русски и работавшей в сестричестве церкви в Кройдоне. У Цениных, проживших лет 35 в Гонконге и переехавших в Сидней, каждое Рождество и Пасху бывал приём гостей – оригинальная разношёрстная публика – бывшие жители Гонконга русского происхождения и иностранцы. Среди них был и знакомый нам полицейский.

Наша «Восточная королева», оказалось, шла не в Австралию, а в Тасманию. Не успели мы войти в Тасманское море, как поднялась буря. Как нам сказали – нормальное явление в октябре-ноябре в этих местах. Временами волны перекатывались через «Восточную королеву», и нам становилось страшно.

В последний вечер китайская команда приготовила прощальный «чифан» для всех пассажиров. Однако в столовую никто из пассажиров не пришёл, кроме бабушки Павловой и меня, а все остальные страдали от морской болезни. Бортики на круглых столах были подняты, и блюда с китайскими закусками летали с одного края на другой. Мы с бабушкой Павловой смеялись, ловили их и ели. Но весь шикарный прощальный банкет в итоге съела китайская команда. Буря постепенно утихла, и мы приблизились к Хобарту – к сказочному городку с красными и зелёными крышами. Тут произошло что-то невероятное: наш любимый стюард, китаец, встал перед мамой на
колени, стал совать ей в руки какой-то свёрток, с чем неизвестно, и просил положить свёрток в наш чемодан. Мама, глядя на его чуть ли не плачущее лицо, согласилась. Мы не знали, что в Хобарте багаж эмигрантов не проверяют, а китайскую команду трясли до последней нитки.

В Хобарте среди встречающих пароход были и русские. Им разрешили подняться к нам на палубу. «Боже мой!» – закричала мама и бросилась обнимать свою харбинскую подругу, уехавшую из Харбина на два года раньше нас. Вскоре все заметили, что происходит что-то странное. Забегала австралийская администрация порта. Мамина подруга, уже объяснявшаяся немного по-английски, узнала, что забастовали портовые грузчики, и мы задержимся в Тасмании на неопределённое время. Она была довольна, сказала, что возьмёт отпуск и покажет нам Тасманию. Работала она на шоколадной фабрике Кадбури (Cadbury) и угощала всех нас плитками шоколада. Многие харбинцы очень удивились, услышав про забастовку и узнав, что забастовки бывают в Австралии довольно часто.

В течение четырёх дней мы «колесили» по Тасмании, поражаясь красотой этого, почти нетронутого европейцами, острова. Наконец, по радио передали, что забастовка кончилась, и всё разрешилось, кажется, в пользу всемогущих портовых грузчиков. Вскоре гудки с нашего парохода возвестили об отплытии.

Без всяких приключений мы доплыли до Мельбурна, а оттуда на поезде одни поехали в Перт, другие – в Аделаиду. В Аделаиде на перроне сёстры – моя мама и тётя Люся – едва узнали друг друга.

У тёти Люси было четверо детей. По возрасту они были мне близки, но ничего общего у нас не нашлось. Они понимали русскую речь и кое-как говорили по-русски, что в общем- то было удивительно: они выросли и жили на ферме около Дарвина среди австралийцев. Моя младшая кузина, пришедшая встречать нас, с ужасом смотрела на мою цветастую юбку и длинные косы. Потом она показала мне свой чемоданчик с косметикой: какие-то мази и краски для бровей, ресниц, губ и щёк. Причём сначала лицо смазывается какой-то замазкой, на которую, когда она высохнет, накладываются разные краски. Слепить такую маску (на собственной физиономии) – целое искусство.

Поместили нас во флигель около дома ныне покойных Рубашкиных. До сих пор помню адрес: 20 Byron Place. Дом находился в центре Аделаиды, и именно в нём в 1930 гг. совершались первые православные службы. В начале 1950 гг. русская колония Аделаиды значительно увеличилась, купили участок земли и построили Св. Николаевскую церковь.

Меня прежде всего интересовало: где встречается русская молодёжь и есть ли у них женская волейбольная команда? В Харбине я играла в сборной города. Мои новые знакомые сказали, что молодёжь встречается после церковной службы по воскресеньям и, кажется, играет в волейбол в парке напротив церкви. В первое же воскресенье я записалась в кружок Св. Владимирской молодёжи, председателем которого в то время был Володя Мандрик. Но в волейбол тренировалась только мужская команда «Волга». Женские команды были у украинцев, латышей и литовцев. Австралийцы в то время ни в волейбол, ни в баскетбол, ни в нормальный футбол не играли. «Ну, значит к украинцам!» – решила я, но мои знакомые в один голос стали меня отговаривать, объясняя, что между русской и украинской, как и другими, общинами, нет дружбы. «Это странно, у нас в Харбине было иначе», – думала я и в следующее воскресенье отправилась в украинскую православную церковь. После службы, остановив в церковной ограде двух девушек, я сказала: «Здравствуйте! Скажите, пожалуйста, у вас есть женская волейбольная команда?» Девушки меня не совсем поняли, но пожилая женщина, оказавшаяся матерью одной из них, подошла ближе и спросила: «Ты русская?» Она сразу пригласила меня на обед к себе в дом, где ничего не напоминало об Австралии: иконы, вышитые крестом дорожки, салфетки, подушки, деревянный стол, борщ. Хозяйка расспрашивала меня о жизни русских в Китае и про Харбин, о котором она никогда даже не слышала. Потом она подошла к моему стулу, погладила меня по голове и посоветовала не поступать в украинскую команду.

Но молодость глупа и самонадеянна. Обе девушки, обе Наталки, сказали, что в их команде есть ещё одна Наталка, а я буду четвёртой. Однако мужская команда, все галичане, встретила меня в штыки. Каждый раз, когда я хорошо принимала мяч, они молчали, а когда «мазала», шипели : «кацапка!» После финала, который мы выиграли, я подошла к ним, таким красивым мускулистым парням, голубоглазым и белокурым, и сказала: «Как вам не стыдно?! Я играла за вас, за ваш клуб! Больше не буду! Буду играть против вас!» Один из галичан погнался за мной, потом стал появляться перед нашим домом и даже сделал предложение руки и сердца, но у меня сердце от них отпало.

Следующий сезон я играла в латышской команде, а ещё через год, переманив к себе тренера-латыша, мы организовали русскую женскую команду и в первый же год вышли на второе место в соревнованиях по волейболу. Вот вам и кацапы!

Конечно, у меня были более насущные проблемы, чем волейбол. Когда мы приехали в Аделаиду, у нас не было ни копейки денег, и, чтобы хоть что-нибудь заработать, мой папа и наш спутник архитектор М. Павлов поехали на сборку винограда в окрестностях Аделаиды. С помощью тёти Люси мы с мамой выписали из газет названия фабрик и адреса и сходили на огромный рынок по соседству с Рубашкиными в надежде найти работу. И вдруг случилось невероятное: работа сама «приехала» к нам. Оказывается, в австралийских газетах появились заметки о приезде русских иммигрантов из Китая, и к нам явились французы-ресторанщики. Они решили переделать свой не очень популярный французский ресторан в русский и назвать его «Тройка» или «Балалайка», но потом они раздобыли где-то старый самовар, поставили его в витрину, и ресторан получил название «Русский самовар». Моя мама стала шефом- кулинаром, а меня нарядили в сарафан и сделали подавальщицей. В меню все блюда носили такие замысловатые названия, что мы ничего понять не могли. К счастью, пожилая сестра хозяйки, кассирша, знала несколько слов по-русски и с пятого на десятое объяснила маме, что кроется под каждым названием: рыба или мясо и какое мясо. Одних омлетов было несколько разновидностей: с устрицами, со шпинатом и сыром, с разными овощами и т.д. Супы так и остались для нас загадкой, потому что мама взяла у Рубашкиных огромную кастрюлю, сварила борщ, и какой бы суп не заказывали, я подавала тарелку борща. Посетители- австралийцы были довольны – они сами не понимали названий закусок и горячих блюд. Но когда приходили французы, начинались неприятности. «Что это?» – восклицала какая-нибудь дамочка по-английски, указывая пальчиком на картошку с селёдкой, и с пафосом повторяла свой заказ по-французски. «А что это? – восклицала я, бежала к витрине и волочила самовар к столику недовольных заказчиков. – Теперь это русский ресторан!» Французы смеялись и больше не скандалили.

В будни народу было мало, но в субботу мы с мамой сбивались с ног, да ещё хозяева попросили меня надевать в этот день кокошник (это к моему сарафану!), который временами сползал с головы. Мама торопилась: то не прожаривала что-то, то у неё что-то подгорало. Хозяйка, не раньше, не позже, а именно в субботу появлялась на кухне и говорила, что надо экономить продукты, например, недоеденный свежий салат надо мыть под краном и класть на тарелку следующего заказчика. Потом нам говорили, что это практикуется во многих ресторанах.

Всё счастье закончилось через три недели: в субботу мама положила шесть бутылок шампанского в морозилку для охлаждения и забыла про них. Бутылки замёрзли, взорвались и даже повредили морозилку. В понедельник нас выгнали с работы.

После этого каких работ только не было: и в пекарне, и в магазине, и на вышивальной фабрике, и в чертёжной! Потом я решила, что надо учиться и поступила в Сиднейский университет.

А папе повезло сразу: его немецкий диплом признало Общество австралийских инженеров, и он уехал работать в угольный Ясс, а затем в Брокен Хилл на разработку залежей цветных металлов, где, кроме того, нашёл несколько скважин пресной воды в пустыне.

Австралия конца 1950 гг. оказалась для нас совершенно чуждой, скучной и отсталой в культурном отношении страной. Мнение австралийцев о русских как о «страшных белых медведях» потерпело крах, когда русскую красавицу Татьяну Верстак выбрали «королевой Австралии», а потом «королевой мира». Ни до, ни после австралийкам такого и не снилось.

В 1960 гг. в Голубых горах насадили хвойные леса, и «безумные» славяне стали ездить туда собирать грибы и, к ужасу австралийцев, есть эту «отраву»! Да ещё жарили грибы, заправляя их сметаной, а сметана тоже считалась отравой. Сейчас пресная и однообразная австралийская кухня обогатилась рецептами иммигрантов из всех стран мира.

С приездом иммигрантов изменилась здесь флора и фауна. Сейчас на рынке можно купить и гвоздики, и фиалки, и напоминающие мне о Мулине ирисы и саранки, даже иногда – ландыши. Только подснежников нет. Всех этих цветов в Австралии раньше не было. А теперь всё так развилось, что даже открылось «Австралийское общество африканских фиалок»!

Привезли с европейского и азиатского континентов в Австралию и разные деревья, но им труднее приспособиться к «сезонам наоборот». Клён, например, справился и роняет золотисто- красную листву австралийской зимой – в июне, июле, августе. А фруктовые деревья ведут себя странно: некоторые вообще не сбрасывают листву, другие – сбрасывают, но австралийской весной вдруг покрываются цветами, а уже потом выпускают маленькие зелёные листики.

Русских иммигрантов, как, наверное, и других, можно сравнить с этими континентальными деревьями: некоторые приспособились, как клён, другие «цветут» невпопад, всё ещё грустя по ландышам и подснежникам.

Когда-то в Сиднее режиссёр театра Л.Г. Наталенко поставила замечательную пьесу «Деревья умирают стоя». Про русских в Австралии можно сказать, что они «привыкали стоя», не падали, не сдавались, не сидели без дела, добивались личного благополучия и создавали свою Россию в этой стране, неизменно следуя своей вере, своим идеалам и обычаям. Многие за эти полвека ушли от нас, но именно про них можно тоже сказать: «они умирали стоя».

***

«Добро пожаловать!»
В. Нагель

Мне вспоминается 1958 год. Год, когда мы ступили на австралийскую землю. Май месяц. Наш пароход приближался к берегам Австралии. Более 130 русских людей из Харбина, включая детей, ехали сюда, чтобы начать новую жизнь. Стоял изумительный солнечный день. Над водами необозримого океана простиралось синее небо. Пассажиры с палубы, затаив дыхание от волнения, наблюдали как пароход медленно входил в бухту небольшого городка Wallaroo (Южная Австралия). Уже можно было видеть людей на берегу. Вероятно, всё население городка пришло сюда, чтобы посмотреть на пароход.

Но вот пароход причалил к берегу, якорь брошен, и среди пассажиров началось небывалое оживление, слышались радостные возгласы, смех, а у некоторых на глазах блестели слёзы. Словом, царила приятная неразбериха.

Неожиданно на палубе стали появляться новые лица – мужчины, женщины, дети. Они что- то говорили по-английски, обнимали наших женщин, пожимали руки мужчинам, обнимали и целовали детишек и раздавали из корзинок коробки с конфетами, печеньем домашнего приготовления, свежими фруктами. Всё это они принесли для новоприбывших.

Никто из русских пассажиров не ожидал такой встречи! Но каково же было изумление новоприбывших, когда, сойдя с парохода, они увидели на земле выложенное из морских камушков приветствие по-русски: «Добро пожаловать!»

Эти слова навсегда запечатлелись в моём сердце. Невозможно описать вихрь разнообразных чувств, потрясших душу! Откуда жители отдалённого городка узнали, что сюда плывут русские беженцы? Кто «написал» это приветствие? Вот так Австралия приняла нас! Приняла не просто так, а приняла нас именно такими, какими мы были, то есть русскими.

Все годы, прожитые мною здесь, в этой солнечной гостеприимной стране, я с благодарностью вспоминаю тех, кто так тепло нас встретил. Я никогда не чувствовала себя чужой в Австралии и в то же время всегда оставалась русской. И мне кажется, что быть русским в Австралии это значит не потерять свою русскость, не забыть свой родной язык, свою веру, свою культуру. Живя в Австралии, мы познакомились с культурой австралийцев, они же познакомились с нашими обычаями и культурой. Какой богатый обмен!

***

РАЗДЕЛ VI
Духовная жизнь русских в Австралии

Глава 1. Русская Православная Церковь Заграницей (РПЦЗ)

О разделении Русской Православной Церкви

В первых числах ноября 1917 года опьянённые революцией солдаты обратили своё оружие не против врага, а против вековой святыни России – Кремля, и обстреляли его соборы: Архангельский, Благовещенский и Успенский, разорили историческую патри­аршую ризницу, в которой были редкие и дорогие облачения и другие реликвии. Тогда же замолчала колокольня Ивана Великого, величественный и неповторимый звон которой веками раздавался в первопрестольной Москве.

Так большевистская власть начала своё правление, задачей которого было уничтожение Святой Руси и полное искоренение Православия – оплота Российской Империи.

Момент захвата власти большевиками почти совпадает с другой датой – датой избрания Патриарха всея Руси – святейшего Патриарха Тихона.

Патриаршество на Руси впервые было установлено в царствование царя Феодора, сына Иоанна Грозного. Патриаршество и Церковь играли огромную роль в жизни народа и в трудные моменты её истории. В смутное время Патриарх Гермоген выступил как вдо­хновитель народа и защитник Православия при происках поляков в их стремлении обратить Россию в латинскую веру, то есть в католичество.

Патриаршество было огромной поддержкой в царствование первого Царя Дома Романо­вых Михаила. Пётр I упразднил Патриаршество и учредил Святейший Синод, просущество­вавший до 1917 года. После вынужденного отречения последнего Царя Дома Романовых Николая II страна осталась без монарха и главы государства, и среди высшей церковной иерархии встал вопрос о восстановлении патриаршества, что и было выполнено в ноябре 1917 года. Всем казалось, что восстановленная Патриархия сможет спасти Россию от об­рушившихся на неё бед.

5 ноября 1917 года в храме Христа Спасителя прошли выборы Патриарха, и жребий пал на Московского Митрополита Тихона (Булавина). Митрополит Тихон принял известие о своём избрании смиренно. В его слове после принятия сана чувствовалось, что он как бы предвидел будущее, в котором будет «плач, и стон, и горе». Действительно, судьба пос­леднего законно избранного Патриарха России была многотрудной и многострадальной.

Настолование Патриарха Тихона вызвало огромный духовный и религиозный подъём в русских православных людях. На улицах были огромные толпы народа, сквозь которые дви­гались крестные ходы из всех церквей Москвы, стремившиеся в собор, где проходило тор­жество. Всё это показывало, что Россия радовалась избранию Патриарха.

Избрание глубоко верующего и скромного Митрополита Тихона в Патриархи совпало с началом глубоких потрясений Церкви.

В 1918 г. вышел декрет об отделении Церкви от государства и школы от Церкви. Свя­тейший Патриарх Тихон понял, что большевистская власть встала на богоборческий путь и будет стремиться лишить Церковь какого-либо влияния на жизнь страны. Он решительно встал на защиту Церкви и отстаивал её права и самую возможность её существования. Патриарх Тихон был свидетелем жестоких страданий ар­хипастырей, пастырей и верующих.

19 января 1918 г. Святейший Патриарх Тихон обра­тился с посланием ко всем пастырям и всем верным ча­дам Православной Церкви Российской. Этот документ по­казывает неустрашимость Святейшего Патриарха перед большевистской властью. В этом послании он определяет сущность богоборческой власти и анафематствует её. Во­прос об анафеме был принят постановлением Все­российского Поместного Собора. Анафема (отлучение от Церкви) никогда снята не была. Приводим часть текста этого глубоко трагического до­кумента:

«Смиренный Тихон, Божией Милостию патриарх Мос­ковский и всея России. Возлюбленным о Господе архи­пастырям, пастырям и всем верным чадам Православной Церкви Российской.

Тяжкое время переживает ныне Святая православная Церковь Христова в Русской земле: гонение воздвигли на Истину Христову явные и тайные враги сей истины, и стре­мятся к тому, чтобы погубить дело Христово и вместо любви христианской всюду сеют семена злобы, нена­висти и братоубийственной брани.

[…] Гонение жесточайшее воздвигнуто и на Святую Церковь Христову: благодатные таинства, освящающие рождение на свет человека, или благословляющие супружеский союз семьи христианской, открыто объявляются ненужными, излишними; святые храмы подвергаются или разрушению […], или ограблению и кощунственному оскорблению, чти­мые верующим народом обители святые […] захватываются безбожными властелинами тьмы века сего […]; школы, содержавшиеся на средства Церкви православной и под­готовлявшие пастырей Церкви и учителей веры, признаются излишними […] Имущества монастырей и церквей православных отбираются […].

Где же пределы этим издевательствам над Церковью Христовой? Как и чем можно остановить это наступление на неё врагов неистовых?

<…>Властью, данною нам от Бога, запрещаем вам приступать к Тайнам Христовым, анафематствуем вас, если только вы носите ещё имена христианские и хотя по рождению своему принадлежите Церкви православной.

Заклинаем и всех вас верных чад православной Церкви Христовой, не вступать с таковыми извергами рода человеческого в какое-либо общение: «изымите злаго от вас самех» (I Кор. V, 13).

<…>

Тихон, Патриарх Московский и всея России (1)
Января 19 дня 1918 года. №7.

Начиная с января 1918 г. Святейший Патриарх Тихон, целый сонм архипастырей, пас­тырей, монашествующих и верные чада Церкви встали на путь исповедничества и мучени­чества. Все эти люди проявили силу духа в борьбе с богоборческой властью и 1 ноября 1981 г. были прославлены Русской Православной Церковью Заграницей как Новомученики Российские.

Россия переживала первую волну богоборческихъ гонений, которые не прекращались во все времена советской власти, принимая ту или иную форму.

Святейший Патриарх олицетворял собой Россию. По его благословению устраивались народные моления и крестные ходы по всей России. Патриаршество Святейшего Тихона вписано в историю Церкви кровью его и его ближайших помощников, а так-же страдани­ями верующих и общими гонениями на Церковь.

Одним из первых новомучеников был Епископ Гермоген Тобольский, который постра­дал за проведение крестного хода. После пыток и мучений его тело было брошено в реку Туру.

В январе 1918 г. в Киеве началась гражданская война. Храмы и колокольни обстрелива­лись большевиками. Пострадала Киево-Печерская Лавра, шли издевательства над монаха­ми, которых раздевали, разували, выводили на мороз и били нагайками. 25 января был звер­ски замучен Киевский Митрополит Владимир, глубоко верующий, жертвенный архипастырь.

25 августа 1920 г. Народный комиссариат юстиции объявил кампанию по вскрытию и полной ликвидации мощей. Были вскрыты и осквернены мощи многих дорогих народу святых, как например, преп. Сергия Радонежского, преп. Серафима Саровского. Были закрыты Троице-Сергиева Лавра, Киево-Печерская Лавра, монастыри, соборы, храмы.

В начале 1921 г. в России было ликвидировано 40 монастырей, а к концу 1921 г. их было закрыто 573. Предвидя возможность лишения свободы высшей Церковной власти Русской Церкви и невозможность сношения для отдельных частей Русской Церкви, Патриарх Тихон отдал распоряжение, чтобы в местах, отдалённых от Церковного Управления, создавались вре­менные Церковные управления, возглавляемые старейшим из архиереев.

Это постановление в условиях, созданных богоборческой властью, помогло спасти разноместные епархии и сделать каноническим учреждение Архиерейского Синода Рус­ской Православной Церкви Заграницей.

Когда произошёл Великий Исход русских из Крыма после поражения Добровольчес­кой армии, боровшейся против коммунистической власти, Высшее церковное управление Юга России, возглавленное Митрополитом Антонием (Храпрвицким), тоже оказалось в Кон­стантинополе. В начале 1921 г. по приглашению Сербского Патриарха Димитрия Митро­полит Антоний переехал в Сербию, и туда же переехало Высшее управление Русской Церкви Заграницей.

Все русские архиереи и все части Русской Церкви вне границ России объединились тогда вокруг Митрополита Антония.

Временное Высшее Церковное управление передало Архиепископу Евлогию церкви, находившиеся в ведении викария Петроградского митрополита, что было подтверждено Патриархом Тихоном.

Духовные Миссии в Китае и Японии, а также епископы, переселившиеся в Маньчжу­рию, подчинились образовавшемуся Церковному управлению заграницей. Согласно пред­ложению Патриарха Тихона Церковное Управление назначило Митрополита Платона (прибывшего с юга России в Константинополь) в Америку. Наша Духовная Миссия в Иерусалиме и протопресвитер в Аргентине тоже попали в подчинение к Митрополиту Платону.

Возникшая в то время в Советской России группа «Живой Церкви» крепла, ей явно помогала большевистская власть. «Живая Церковь» ставила себе целью захватить церков­ную власть, провести ряд реформ и устранить Патриарха. Она призывала полностью со­трудничать с большевистской властью.

В мае 1922 г. группа «Живой Церкви» обманом захватила власть в церковном управле­нии и устранила Святейшего Патриарха Тихона.

Эти новости из Москвы в Петроград привёз священник Введенский (от «Живой Цер­кви»). Он заявил Митрополиту Вениамину, что Патриарх Тихон смещён. В ответ на это Митрополит Вениамин сказал, что этому поверить не может. Митрополит знал, что это бунт против Церкви. Нежелание Митрополита Вениамина идти на компромисс с «Живой Церковью» вскоре вылилось в судебный процесс над ним и его ближайшими сотрудни­ками якобы в связи с изъятием церковных ценностей. Всего к суду было привлечено 86 человек. В августе 1922 г. Митрополит Вениамин и четверо его сотрудников были расстреляны. Ещё в мае этого же 1922 г. Патриарх Тихон был арестован. Сначала был заточён в монастырь, а потом в московское отделение ГПУ. Патриарха обвиняли в том, что он препятствовал изъятию церковных ценностей для спасения голодающих и в том, что он якобы поддерживал деятельность русских заграничных иерархов и «Карловацкий Собор» 1921 года.

Ввиду того, что началось расселение русских беженцев по разным странам, созвать в Константинополе собрание для урегулирования церковной жизни на чужбине не удалось. Высшее Русское Церковное Управление созвало такое собрание в ноябре (8/21) 1921 г. в Югославии в Сремских Карловцах по идее Митрополита Антония (Храповицкого), который занимал в России одну из старейших кафедр – Киевскую и Галицкую. Он также был вто­рым кандидатом на патриарший престол при восстановлении патриаршества на Все­российском Соборе в 1917-1918 гг.

Собрание в Югославии получило название Собора и по месту своего пребывания стало известным как Карловацкий Собор. Всего на Соборе присутствовало лично или заочно 24 епископа (по другим данным было 34 епископа), 22 священника и миряне. Почётным председателем был приглашён сербский Патриарх Димитрий. На этом пер­вом зарубежном Соборе Русской Православной Церкви Заграницей присутствовал глав­нокомандующий Русской армии генерал Врангель.

Собор призывал все правительства западных стран обратить внимание на то,что происходит в России, указы­вая, что русский народ страдает как физически, так и мо­рально. В этом послании Митрополит Антоний (Храповиц­кий) просил европейские страны и Америку не признавать законной преступную большевистскую власть.

Русский Зарубежный Собор разослал правительствам разных стран и русским беженцам по местам их рассеяния воззвания о помощи голодающим в России.

Другим вопросом обсуждения Собора было возрож­дение Святой Руси, и в связи с этим – восстановление монархии и династии Дома Романовых. Последний воп­рос вызвал большие прения и были высказаны разные соображения по этому поводу. Небольшая группа деле­гатов во главе с Архиепископом Евлогием выступила про­тив предложения Митрополита Антония восстановить мо­нархию, считая, что этот вопрос – политический и не под­лежит обсуждению на церковном собрании.

В защиту своего предложения о восстановлении ди­настии Романовых Митрополит Антоний опирался на гра- мату Собора в 1613 году, где было указано, что на цар­ство призывается царь Михаил Феодорович Романов со зсем своми потомством. Митрополит Антоний напомнил о совсем недавнем юбилее 300-летия царствования Дома Романовых в 1913 г. Это царствование было в 1917 г. вероломно прервано сатанинской властью безбожников. Послание Митрополита Антония с предложением восстановить монархию Дома Романовых было утверждено и принято Собором.

Этого было достаточно, чтобы сделать участников Зарубежного Собора в Карловцах заклятыми врагами большевиков. Большевики стали обвинять Святейшего Патриарха Тихона и всё духовенство в контрреволюции и в сношениях с Высшим Церковным Управ­лением Русской Православной Церкви Заграницей.

Большевики почувствовали угрозу в деяниях Собора в Карловцах и решили начать влиять на русских, находившихся заграницей, через Церковную власть. Советское пра­вительство заставило Патриарха Тихона подписать указ о ликвидации Высшего Церков­ного Управления. Большевистская власть также поручила Митрополиту Евлогию орга­низовать новое управление.

В ответ на это 31 августа 1922 г. заграничные архиереи вновь собрались на Собор и постановили вместо Высшего Церковного Управления избрать Архиерейский Синод Русской Православной Церкви Заграницей. Председателем был избран Митрополит Ан­тоний, старейший по сану и единственный, который, кроме Патриарха, являлся членом Российского Синода. Этот Архиерейский Синод РПЦЗ до сего дня является русским сво­бодным церковным управлением. Все годы коммунистической власти (1917-1991гг.) Ар­хиерейский Синод по мере своих сил и возможностей боролся за чистоту веры и защи­щал святое Православие.

Все русские заграничные церкви подчинились Архиерейскому Синоду, как раньше Высшему Церковному Управлению, и избранный Синод стал признанной церковной вла­стью заграницей. Архиерейский Синод и Собор, и все подведомственные им церкви продолжали считать себя неразрывной частью Русской Церкви. Разница была только в непризнании ими коммунистической богоборческой власти. Во время богослужений во всех русских церквах заграницей возносилось имя Святейшего Патриарха Тихона, а после – Первоиерарха Русской Православной Церкви Заграницей Митрополита Антония.

После ареста Патриарха Тихона председатель Заграничного Архиерейского Синода Митрополит Антоний, как старший русский иерарх на свободе, встал на защиту гонимой Церкви. Он обращался к святейшим патриархам и к инославным правителям с послани­ями, где объяснял церковные преследования и притеснения, которые проводили боль­шевики. Его послание к Архиепископу Кантерберийскому вызвало вмешательство анг­лийского правительства, и большевики, готовившие суд над Патриархом Тихоном, были остановлены в их попытках составить обвинительный акт и приговорить Святейшего к смертной казни. Действия «Живой Церкви» привели к тяжёлым последствиям для Пат­риарха Тихона. Святейший Тихон не принял постановления лжесобора о снятии с него сана.

Опасаясь движения «обновленчества» или «Живой Церкви», находясь в заточении, Патриарх написал послание ко всему духовенству и чадам Русской Православной Церкви, полностью осуждая действия «Живой Церкви», и анафематствовал её. Святейший Патри­арх Тихон боялся того, что пока он в заточении, то «Живая Церковь» будет угрожать су­ществованию Православной Церкви своими реформами и соглашательством с больше­вистской властью.

Принимая во внимание весь ужас создавшегося положения Русской Православной Церкви, Патриарх Тихон был вынужден пойти на некоторые уступки большевистской власти и подписал послание, в котором осуждал всякое посягательство на большевист­скую власть и ограждал себя от всякой контрреволюционной деятельности.

23 июня 1923 г. Святейший Патриарх Тихон был освобождён из тюрьмы. 27 июня вы­шло его послание-покаяние. Народ душой угадал, что Патриарх пошёл на крайний шаг только в силу жестокой необходимости, потому что иначе «Живая Церковь» поглотила бы Православную Церковь. С освобождением Патриарха Тихона «Живая Церковь» рас­сыпалась, и кончились «реформы живоцерковников». Патриарх объявил все их реформы недействительными. Все таинства, совершённые «живоцерковниками» были объявлены не имеющими Благодати.

Всему духовенству, отошедшему в ересь, было предоставлено право покаяния и воз­вращения в лоно Православной Церкви, и многие вернулись. Среди покаявшихся был Митрополит Нижегородский Сергий (Старогородский). Позднее он оказался предате­лем Церкви и отдал её духовную свободу большевикам, подписав навязанную ему боль­шевиками пресловутую декларацию о лояльности Русской Православной Церкви боль­шевистскому правительству.

Святейший Патриарх Тихон скончался в ночь на 26 марта (по старому стилю) 1925 г. Он умер, не имея покоя от большевиков до последней минуты. Его праху пришли покло­ниться сотни тысяч людей.

После смерти Патриарха Тихона большевики опубликовали документ, который зовётся «завещанием» Патриарха Тихона. Документ этот неправдоподобен, и не соответствует верованиям и чаяниям Патриарха. После его смерти встал вопрос о его преемнике.

В своём завещании от 25 декабря 1924 г. Патриарх Тихон назначил трёх преемни­ков: Митрополита Кирилла, Митрополита Агафангела и Митрополита Петра Крутицкого. Это была предосторожность, чтобы хотя бы один из них был бы на свободе и мог бы взять управление в свои руки. Митрополиты Агафангел и Кирилл были в ссылке и не могли приехать. Оставался только Митрополит Пётр, который стал местоблюстителем патриаршего престола и управлял Церковью в течение нескольких месяцев.

1 октября 1925 года большевистская власть созвала Второй «Живоцерковный Собор». Цель его была – окончательно упразднить патриаршество. Митрополит Пётр Крутицкий, как до него Патриарх Тихон, оказался неприемлемым для богоборческой власти.

Митрополит Пётр проявил себя непреклонным проповедником. В своём послании он полностью осудил движение «Живой Церкви», дал точные разъяснения о незаконности реформ «Живой Церкви» и о нарушении святых канонов.

Началась травля Митрополита Петра. Его обвиняли в контрреволюционной деятель­ности и сношениях с заграницей. Большевики всё время настаивали на «легализации» Церкви. Одним из условий было то, что назначение епископов будет происходить только с разрешения власти. Митрополит Пётр категорически отказался подписать такую декла­рацию. Советская власть поняла, что Митрополит Пётр на уступки не пойдёт. В ноябре 1925 г. его арестовали, и остальную часть своей жизни – одиннадцать лет – он провёл в заточении: то в тюрьме, то в ссылке. Он умер в 1936 г., испив до конца горькую чашу моральных и физических страданий за веру.

После ареста Митрополита Петра вступил в исполнение своих обязанностей замести­тель местоблюстителя патриаршего престола Митрополит Сергий (Старогородский), ко­торый был выпущен из тюрьмы в марте 1926 г., а в июле он выпустил декларацию, кото­рую требовала от него большевистская власть.

Декларация, вошедшая в историю Церкви как «Декларация митрополита Сергия» – очень страшный документ, который лишал Православную Церковь свободы и ставил её в полную зависимость от богоборческой атеистической власти. «Мы с нашим народом и нашим правительством, – говорится в декларации, – вознесём же наши благодарственные молитвы ко Господу, так благоволившему о Святой нашей Церкви. Выразим всена­родную благодарность и советскому правительству за такое внимание к духовным нуждам православного населения, а вместе с тем заверим правительство, что мы не употребим во зло оказанного нам доверия…» (2).

В ответ на это кощунственное заявление в декларации за его подписью Митрополит Сергий получил огромное количество протестов со всех концов России. Эта лояльность советской власти и слова благодарности в её адрес, как и слова «мы хотим быть право­славными и в то же время признавать Советский Союз нашей гражданской родиной, ра­дости и успехи которой – наши радости и успехи, а неудачи – наши неудачи…» вызвали вполне понятное негодование видных иерархов, священнослужителей и просто верую­щих русских людей.(3). Этот документ лишал Православную Церковь свободы, призна­ние богоборческой власти делало Церковь пленённой.

Все годы гонений, мучений и страданий возвысили Церковь и придали Ей ореол свя­тости. Церковь стала сильной страданиями своих новомучеников и их восприятие смерти было полным веры и непоколебимости. Высшие иерархи и верующие не могли принять декларацию, и начался «Сергианский раскол».

Предательство Митрополита Сергия показало, что он ради своей выгоды изменил Церкви, которая до того времени так жертвенно боролась с богоборческой властью. Де­кларация Митрополита Сергия не принесла пользы Русской Православной Церкви. Гоне­ния не только не прекратились, но ещё более усилились. Одновременно по всей России прокатилась волна закрытия храмов.

Советская власть, кроме ранее предъявленных обвинений духовенству и мирянам, прибавила ещё одно – непризнание декларации. Митрополит Сергий объявил, что несо­гласные с декларацией являются «контрреволюционерами и врагами советской власти». В течение нескольких лет были уничтожены или захвачены для различных целей почти все храмы. Целые области остались без единого храма. Концлагеря и места принудительных работ со­держали тысячи священнослужителей, значительное число которых никогда уже не вышло на свободу. Они были или казнены или умерли от непосильных трудов и лишений. Преследованиям подвергались даже дети свя­щенников и все верующие миряне. В России все, не при­знавшие декларацию, прекратили всякое каноническое общение с Митрополитом Сергием. Многие из них, если не все, погибли в застенках ГПУ, лагерях и ссылках.

Митрополит Антоний (Храповицкий) был глубоко огор­чён, когда узнал, что Митрополит Сергий подписал декла­рацию о «лояльности» богоборческой большевистской власти.

С этого мометна Русская Православная Церковь За­границей, отказавшаяся подписать декларацию Митропо­лита Сергия, осталась свободной частью Русской Право­славной Церкви. Она стала как бы маяком среди мрака ночи большевистских гонений на Русскую Православную Церковь.

——–

1. Церковное Слово №6-7. Сидней, 1988. С. 12 -13.
2. Церковное Слово №16. Сидней, 1988. С. 11.
3. Там же. С.11.

Основные источники:

• Андреев И.М. Краткий обзор истории Русской Церкви от революции до наших дней. Джорданвиль, Нью-Йорк, 1952.
• Польский И. Новые мученики российские. Джорданвиль, Нью-Йорк, 1960.
• Регельсон Л. Трагедия Русской Православной Церкви, 1917-1945 гг. Париж, 1977.
• Слова. Сборник проповедей святителя Иоанна Шанхайского. Сан-Франциско, 1994. Хомяков Д.А. Православие, самодержавие и народность. Монреаль, 1983.
  ——-

Русские Православные Церкви в Австралии

Тысячелетняя история Русской Православной Церкви свидетельствует о её великом значении. О значении же Русской Православной Церкви Заграницей говорит само суще­ствование эмиграции – её четыре поколения вне России. Без Православной Церкви не было бы и русской эмиграции, она давно растворилась бы среди других народов.

В 1954 г. И.П. Рождественский писал: «У нас нет теперь царского правительства, ко­торое стояло на страже наших храмов, а часто и содержало их (в России и за рубежом – Ред.). Теперь мы сами должны подумать об этом»(1). «Церковь содействует тому, чтобы русские люди и на чужбине развивали те качества русской души, те особые дарования, которые являются славой русского народа и сияют в образах русских святых подвижни­ков, героев и выдающихся государственных и общественных деятелей»(2). «Вместе с про­поведью Православия и христианского совершенствования Русская Зарубежная Церковь продолжала неустанно вести борьбу с богоборческим коммунизмом, убеждая русских эмигрантов хранить русскую православную культуру и никогда не уставать разоблачать ложь и зло коммунизма перед иными народами, среди которых нам суждено жить» (3).

Повсюду в мире, куда бы ни привёл Господь русских эмигрантов, будь то блистатель­ный Париж, дикое побережье Африки, жаркие тропики Австралии, русские начинали объ­единяться в православные общины.

Для малочисленной русской иммиграции, разбросанной по обширной территории Австралии, объединяющая роль Русской Православной Церкви была исключительно важ­ной. Перед духовенством стояла задача помочь своей пастве не только выжить, но и со­хранить тот уровень духовности, который позволил бы иммигрантам остаться русскими православными людьми и сберечь свои традиции и обычаи.

В Австралии церковные службы вначале совершались в частных домах или в чужих церквах. Потом стали строить свои церкви-бараки, которые постепенно заменялись кир­пичными строениями с куполами и звонницей. Никаких дотаций от правительства рус­ская иммиграция в Австралии не получала: храмы строились на добровольные пожерт­вования и часто руками самих священников и прихожан. Во многих австралийских горо­дах выросли красивые храмы в русском стиле, которые поражали своей архитектурой местных жителей, привлекали и привлекают внимание туристов.

Над внутренним убранством храмов трудились русские умельцы и иконописцы. Не покладая рук, работало и работает сестричество. При храмах образовывались хоры, от­крывались русские «субботние» школы, создавались молодёжные организации (витязи, скауты, Владимирские кружки), благотворительные общества, строились дома для пре­старелых. При храмах строились прицерковные залы, открывались библиотеки, читаль­ни, книжные киоски. При женском монастыре в Кентлине (40 км к югу от Сиднея) рабо­тали типография и свечной завод. Под руководством духовенства много лет проводятся «Съезды русской православной молодёжи» и «Певческие съезды».

1920-1930 гг. – это период, когда Церковь объединила русские колонии Квинсленда, и к 1936 г. в Брисбене был построен первый русский каменный храм – Св.-Николаевский Собор. В Сиднее маленькая русская колония в 20-х годах прошлого столетия проводила первые церковные богослужения в Русском Доме. В 30-х годах была создана православ­ная община, которая со временем приобрела помещение, которое было переоборудо­вано под храм – так была образована первая церковь в Сиднее, Св.-Владимирская домо­вая церковь. Русские общины в Брисбене и Сиднее существуют 80 лет.

После Второй мировой войны подвижническая деятельность русских пастырей спло­тила русские общины в Перте, Аделаиде, Мельбурне и Ньюкасле. Эти общины отмети­ли в 1998-2000 гг. пятидесятилетие своего существования.

В 1948 г. образовалась Австралийская епархия, в которую вскоре вошла Новая Зе­ландия, и епархия стала называться Австралийско-Новозеландской. В неё вошло боль­шинство русских церквей в обеих странах. 5 ноября 1948 г. в Австралию приехал из Гер­мании Епископ Феодор (Рафальский), возглавивший А.-Н.З. епархию. Вначале Владыка Феодор обосновался со своим Епархиальным Управлением в Брисбене, т.к. там был уже каменный храм. Но с увеличением числа русских православных людей, селившихся в бо­лее южных штатах страны: Новом Южном Уэльсе и Виктории, Епархиальное Управление было перенесено в Сидней и разместилось в помещении при Св.-Владимирской церкви. Вскоре по инициативе Владыки Феодора была начата постройка большого храма в Страт- фильде, в 11 км к западу от центральной части г.Сиднея. Постройка храма была закон­чена в конце 1953 г., храм был освящён Большим Освящением и стал называться Св.-Пе­тропавловским Кафедральным Собором.

В настоящее время в Австралии и Новой Зеландии 21 церковь, 2 мужских монасты­ря, 1 женская обитель, 6 православных общин, 1 часовня, 3 часовни на кладбищах (2 в Сиднее, одна в Аделаиде и одна – незаконченная – в Брисбене).

В штате Н.Ю.У. существуют: Св.-Петропавловский Кафедральный Собор (Стратфильд), Св.-Владимирская церковь (Сентенниал Парк), Св.-Покровский храм (Кабраматта), Св.-Ни­колаевская церковь (Фейрфилд), Св.-Георгиевская церковь (Карлтон), Св.-Архангело-Ми- хайловский храм (Блэктаун), Архиерейская Крестовая церковь во имя всех святых в зем­ле Российской просиявших (Кройдон. Рядом резиденция правящего владыки), Св.-Нико­лаевская церковь (пригород Ньюкасла Валлсэнд), Успенская община (Воллонгонг, около 75 км на юг от Сиднея), Св.-Пантелеймоновская община (Госфорд, на север от Сиднея), Церковь Казанской Божией Матери при женском монастыре (Кентлин, 40 км на юг от Сиднея), Спасо-Преображенский мужской монастырь (Бомбала, на юг от Канберры, 40 км от границы с Викторией), St.John the Baptist Skete (там же), Введенская женская мо­нашеская община (Бунгарби, южнее монастыря в Бомбале).

В штате Виктория в Епархию РПЗЦ входят: Св.-Покровский кафедральный собор (Мель­бурн), Успенский храм (Данденонг), часовня Св.праведного Иоанна Кронштадтского при Доме для престарелых (Данденонг) и Храм в честь иконы Божией Матери «Всех скорбя­щих радосте» (Джилонг).

В штате Квинсленд РПЦЗ принадлежат: Св.-Николаевский собор (Брисбен), Св.-Серафимовский храм (Брисбен), Св.-Богородице-Владимирский храм (Рокли) и Кирилло- Мефодиевская община (Золотое побережье).

В столице Австралии Канберре находится Св.-Иоанно-Предтеченский храм-Памятник.

В Южной Австралии – Св.-Николаевский храм (Аделаида).

В Западной Австралии – Св.-Петропавловский храм (Перт).

В Тасмании – Крестовоздвиженский храм (Хобарт) и St.Petroc House (Южный Хобарт).

В Новой Зеландии – Храм Христа Спасителя (Веллингтон), Св.-Воскресенский храм (Окланд), Св.-Николаевский храм (Крайстчёрч) и Архангело-Михайловская община (Сев. Палмерстон).

Австралийско-Новозеландская Епархия считается одной из самых больших епархий в РПЦЗ. В течение 55 лет Епархию возглавляли:

1948-1955 – Архиепископ Феодор (Рафальский);

1955-1969 – Архиепископ Савва (Раевский);

1970-1980 – Архиепископ Феодосий (Путилин);

1980-1991 – Архиепископ Павел (Павлов).

Короткое время Епархией управляли Вл. Даниил, Вл. Алипий и Вл. Варнава.

С 1996 года Епархией управляет Преосвященный Архиепископ Иларион (Капрал).

Первоиерарх РПЦЗ митрополит Виталий дал следующее определение русской эми­грации: «Наша эмиграция не политическая, а сугубо духовная. Первое время думали сохра­нить армию для дальнейшей борьбы, но битва земная уступила место более духовной, небесной. Битва за веру увенчалась победой. Где есть православный храм, там есть и Россия. Русские эмигранты по всему миру разнесли семена благодатной православной жизни. Да, на самом деле, велико значение русской белой эмиграции в роли хранитель­ницы и продолжительницы великой России. Рассеявшись по всему свету русские белые эмигранты везде несли с собой элементы старой русской культуры. В мире возникла как бы вторая Россия, несравненно меньшая, но сохранившая в себе не только благого­вейную память о ней, но и все проявления её культуры, мысли, традиции духа, а наи­паче чистоту православной веры и Церковь, одним словом, всё то, что беспощадно по­давлялось, видоизменялось, извращалось и искоренялось большевиками в России. До сего времени подвиг этот несётся в надежде, или вернее, в глубоком убеждении, что когда-нибудь всё это понадобится нашей истерзанной Родине, что всё это стояние не пропадёт зря». (Юбилейный сборник. Митрополит Виталий. С. 166. Издание 2002 г.)

• Рождественский И.П. «Церковь и мы». Русский в Австралии. Сидней. 1954. С.14.
• Там же. С.10.
• Там же. С.11.

***

Церковные праздники и любимые русские традиции

В Австралии русские люди живут по двум календарям. Один – это австралийский ка­лендарь на английском языке, где указаны государственные праздники, школьные кани­кулы, дни недели и месяцы. В некоторых календарях также указаны религиозные празд­ники других деноминаций, статистические данные о погоде, приливах и отливах, о фазах солнца и луны, дни выплаты пенсий и пособий. По этому календарю течёт ежедневная трудовая жизнь русских и остальных новоавстралийцев.

Второй календарь – православный, где указаны все церковные праздники (Двунаде­сятые и Богородичные), однодневные и многодневные посты и дни святых, имена которых даются детям при крещении. Жизнь православных людей в Русском Зарубежьи немыслима без Церкви – она освя­щена церковными праздниками, которые отмечаются неукоснительно. Рождение, креще­ние, брак, погребение – все эти моменты в жизни православного русского человека связаны с церковью. Благодаря этой связи с Церковью русские православные люди в Австралии сохрани­ли также и множество традиций, так или иначе связанных с религией.

Новый Год. Церковный Новый Год начинается 14 января, гражданский же Новый Год начинается, как и во всём мире, 1 января. В клубах и частным образом устраиваются «Ве­сёлые встречи Нового Года» в ночь с 31 декабря на 1 января. Церковь же отмечает наступление гражданского Нового года «новогодним молебном» вечером 31 декабря.

Рождество Христово. В Австралии Рождественские праздники начинаются 25 декабря. Русские празднуют пра­вославное Рождество 7 января, соблюдая перед этим, по ме­ре возможности, Филипповский пост (28 ноября – 6 января). В Сочельник в большинстве домов ставятся и украшаются «ёлки». Нужно заметить, что в Австралии нет естественных хвойных лесов, поэтому вместо ёлок используются сосны. К середине XX века во многих районах страны появились искусственно насаженные сосновые леса. Древесина, полу­чаемая после рубки леса, идёт на различные нужды промы­шленности. Молодые сосенки, до 2-3 метров высоты, про­даются частникам, которые, в свою очередь, продают их населению Австралии на базарах и в лавках, обычно с сере­дины декабря до Нового года. Для русского населения ёлки обычно доставляются в церковные дворы, или привозятся на-дом 4-5 января. Теперь появились в продаже пластиковые ёлки, которые можно собирать и разбирать каждый год. Есть даже ёлки белого цвета.

В Сочельник вечером, когда кончается пред-Рождественская служба – Навечерие Рождества Христова, и прихожане возвращаются домой, начинает свою деятельность тра­диционный Дед-Мороз. Поскольку Сочельник – постный день, то, опять по традиции, не полагается есть до первой звезды, а вечером едят кутью (зёрна вареного риса, подсла­щённые мёдом или сахаром, с изюмом и другими сладостями, выложенными в виде креста).

Церкви на Рождество украшаются ветками хвои. После торжественной Рождествен­ской литургии народ возвращается домой, и тогда начинается развёртывание подарков от Деда Мороза. Потом всей семьёй приступают к Рождественской трапезе, затем поя­вляются и вскоре исчезают гости – знакомых много, надо успеть посетить всех. Посколь­ку большинство визитёров ездят на автомашинах, то пьют очень умеренно: пьяный за рулём – лакомая приманка для полицейских с «трубками для дыхания»! Обычно приезжают «славильщики». В Аделаиде, например, эта традиция ездить по домам и «славить» рождество Иисуса Христа перешла от Св. Влади ми рекой молодёжи к хористам церковного хора. В Сиднее это группа молодёжи из организации «Витязей». Сначала они посещают старческие дома и госпитали, потом свои семьи, затем и частные дома. У священников тоже задача – посетить с крестом дома своих прихожан.

Святки. 13 января – Отдание Рождества Христова, канун Русского Нового Года. Опять вечером служба, и после – встреча Старого Нового года, большею частью частным образом. В этот первый период Святок, от 8 до 14 января, Русские клубы и прицерков­ные школы устраивают детские Рождес­твенские «Ёлки» с традиционными Дедом Морозом и Снегурочкой. Малыши всех возрастов читают под ёлкой стихи, поют детские песенки, водят хороводы, игра­ют в игры типа «В хороводе были мы», «Сиди, Дрёма!» или «Как на Машины име­нины испекли мы каравай» и, конечно, получают от Деда Мороза мешочки со сластями и заказанные у Деда Мороза игрушки (иногда!). Младшие ученики школы разыгрывают на сцене маленькие сценки или поют песни.

Крещение Господне. Святки про­должаются до 19 января – до праздника Богоявления, Крещения Господня. В конце Божественной литургии священники, дьякона, прислужники, прихожане с иконами и с хоругвями и остальные молящиеся идут крестным ходом во двор, где стоят наполненные водой для освящения большие чаши. Во время Водосвятного молебна освящается вода, во время пения «И Дух в виде голубине…» выпускаются из клеток голуби, которые, сделав круг над церковным двором, улетают.

Верующие пьют освящённую воду, наливают её в бутылки и несут домой, где она может храниться, не портясь, до следующего года.

В Харбине ко дню Крещения на реке Сунгари сооружали, как это делалось раньше на Руси, большой ледяной крест, аналой для Евангелия и вырезали во льду «купальню», заполнявшуюся ледяной сунгарийской водой, в которую после освящения погружались (не купались!) желающие, среди них иногда были больные, желавшие получить избавле­ние от своей болезни. Маленькие Иордани сооружались также и во дворах при церкви Дома Милосердия, в Алексеевской церкви и в Соборе.

В Австралии январь – летний месяц, жара доходит до +30°С и выше. Однако в кон­це 50-х – начале 60-х годов прошлого века в ограде Св.-Петропавловского собора в Сид­нее во дворе устанавливался большой ледяной крест. Потом эта традиция прекратилась.

Крещение Иисуса Христа на реке Иордан положило начало церковному таинству крещения новорожденных. Таинство крещения состоит из нескольких обрядов, имеющих символическое духовное значение. Так-же приглашаются крёстный и крёстная; крестиль­ный крестик, которым священник благословляет новокрещённого, надевается на мла­денца и носится им всю жизнь. Большинство русских родителей крестят своих детей, исклю­чение иногда составляют семьи смешанных браков, когда один из родителей – ино­странец или иностранка, но и они обычно дают разрешение на крещение своего ребёнка. Рождественская ёлка обычно убирается

Татьянин день. Некоторые традиции и обычаи забылись в России, а в эмиграции они сохраняются. К примеру – Татьянин день. Как известно, императрица Елизавета Петровна подписала 25 января (в день свя­той мученицы Татьяны) 1755 года указ о со­здании Московского университета, и с тех пор этот день – день Татьяны – стал празд­ником русских студентов. В былые време­на празднование Татьяниного дня было для Москвы настоящим событием. После молебна, доклада и выступления ректора все присутствовавшие вставали и пели на­циональный гимн, а затем отправлялись в московские рестораны или на улицы, где начинался карнавал и народное гулянье, в котором принимали участие почти все жители столицы.

В русских университетах, открытых эмигрантами заграницей после революции, традиционный Татьянин день продолжали отмечать до средины XX века. В австралийских университетах, где училось и учится много русской молодёжи, совсем другие традиции, но русская общественность не забывает эту дату, и Татьянинские балы проводятся ежегодно во многих городах Австралии.

15 февраля – Сретение Господне. В этот день освящается виноград, т.к. созревание винограда происходит в этот период австралийского лета.

Масленица. Приближается период Великого поста. Предпоследнее воскре­сенье перед постом называется Мясопуст – заговенье на мясо. Понедельник – начало Масленицы. Масленица -древний славян­ский праздник в честь бога солнца – Ярилы, когда народ провожал зиму и встречал весну. После принятия христианства на Руси этот праздник сохранился и отме­чался в феврале-марте, в последнюю не­делю перед Великим постом. В дорево­люционной России Масленица была са­мым весёлым и самым шумным праздни­ком: народные гулянья на улицах, ряженые карнавалы, катанье на каруселях, на санках с ледяных гор, на извозчиках и на тройках. На Масленицу веселились все, и бедные и богатые – по пословице: «Хоть с себя всё заложить, а масленицу проводить!» Главным блюдом Масленицы были блины (блин – как символ солнца) – с топлёным маслом, со сметаной, с икрой, с сёмгой или кетой, с вареньем…

В Австралии, конечно, нет троек с бубенцами и ледяных горок, но русские не забыли этот праздник и отмечают его также радостно и весело. В Русских клубах устраиваются балы и вечера «Широкой Масленицы», в прицерковных залах каждый год сестричества православных храмов устраивают «блины».

Жаворонки. Испокон веков в России существовал обычай 22 марта выпекать 40 ма­леньких «жаворонков» по случаю прихода весны и в память 40 мучеников Севастийских (на Московии в память о 40 мучениках было воздвигнуто сорок церквей). В эмиграции русские сохранили этот обычай: во многих домах хозяйки выпекают булочки в форме птичек-жаворонков.

Ниже помещаются воспоминания Е.Н.Казанской-Каменской.

***

Русские традиции и обычаи – часть жизни русской эмиграции. На них держится общество, семья, они объединяют людей и создают общность интересов. Каждый из нас, выросших в эмиграции, знает это. В Харбине праздники Рождества и Пасхи проходили всегда торжественно, сохраняя всё то ценное, что накапливалось го­дами как часть русской культуры. Для старых людей в этих традициях есть сладость вос­поминаний, а для молодых – это радость новизны.

Письмо из Польши всколыхнуло во мне массу воспоминаний. Сестра моя, которую я не видела много лет, пишет мне: «Как получились у тебя в этом году «жаворонки»? И рассказывает, как однажды решила она не делать больше «жаворонков», и как в тот год съехались вечером к ней взрослые дочери с мужьями и детьми и спросили:»Ну, как вы­шли «жаворонки»? Мы приехали чай пить». «А я, – пишет сестра, – «жаворонков» и не ис­пекла. Ты не представляешь себе, как все были разочарованы. Не говорю о детях, но даже мужья моих дочерей были огорчены. «Как ты могла забыть? – говорили дочери и внуки. – «Ведь мы всегда в этот день ели «жаворонков».

Жаворонки в небе и те, о которых писала мне сестра, имеют много общего. И те и другие – птички, предвестники весны, но одни в парят в небе и заливаются звонкой песней, а другие – булочки из теста, выпеченные заботливой материнской рукой как благая весть о приходе весны. В России жаворонки всегда «прилетали» в марте и появлялись в пекарнях и кондитерских и в домах всех тех , кто любил традиции и уют русского быта.

У нас в семье всегда пеклись жаворонки. Бабушка хлопотливо «колдовала» в кухне, «заводила» тесто и потом звала нас, детей, смотреть как из кусочка теста таинственно появлялась головка с клювиком, круглое птичье тельце и хвостик кисточкой; нам поручалось вставлять гвоздички туда, где глаз­ки и клювик – и птичка была готова. Через полчаса из духовки доставались противни с душистыми румяными «жаворонками», которые ставили на стол в столовой, и начина­лось весёлое чаепитие.

Эта милая традиция соблюдалась в нашей семье годами. Когда бабушка уехала в Поль­шу, то мама пекла их все годы, даже в самые трудные трагические моменты нашей жизни.

Помню, отец умер в первых числах марта, и в доме была какая-то звенящая пустота, что-то исчезло из дома, выпало дно из нашей жизни и казалось всё так безнадёжно, так страшно. Мне было одиннадцать лет, а сестре восемь. И вдруг слышим – мама орудует в кухне. Побежали туда, а мама «творит» тесто. Сели мы с сестрёнкой на скамеечку и стали внимательно следить, как мама готовит. Тишина в доме, ловкие движения маминых рук, таких привычных и проворных, из которых вдруг появлялись «жаворонки», которые «садились» на противни, намазанные маслом, успокоили наши взволнованные потерей отца детские души. А мама – вся нежность и ласка – подала нам кусок теста и сказала: «Попробуйте и вы сделать жаворонка». И мы с сестрёнкой, утешенные, забыли обо всём на свете и старательно вытягивали «головки» птичек и делали «клювики».

В жизни не хватает ласки, того света, который согревает душу и даёт импульс к до­бру и любви…

«Жаворонки прилетели», и в нашем доме они прилетают всегда, румяные, вкусные и такие русские, как те, которые парят в небе над просторами нашей необъятной родины, заливаясь звонкой весенней песней, радуясь солнцу, теплу, весне и всему тому в жизни, что несёт им всё нужное для птичьего счастья.

Помню, когда приехала уже взрослой, двадцатилетней, в чужой для меня Шанхай и сняла комнату в русской семье, то, придя как-то домой с работы, увидала на своём сто­ле тарелку с жаворонками, которую хозяйка оставила мне. Я сразу побежала к ней, и этот её ласковый жест сделал нас друзьями. А я чуть было не прошла мимо неё: она казалась мне холодной и несимпатичной.

Прошло много лет, и я, храня традиции, и в Австралии пеку их каждый год в марте.

Дети подрастали и были в «трудном возрасте» – тринадцать-пятнадцать лет. Да к то­му же и потихонечку «обангличанивались», а мои жаворонки неизменно возвращали их ко мне, в лоно русской семьи.

Однажды дети собирались ехать в скаутский поход, и там должно было собраться много народу. Ехали и некоторые родители. Всё обещало быть очень интересным. Надо было сделать что-нибудь в общий котёл, и дочь вдруг попросила: «Мама, спеки нам жа­воронки’. Забыла сказать, что был март месяц. Я пекла их весь день допоздна, а потом утром запаковала в коробку, и уехали мои жаворонки в скаутский поход. Я поехать не смогла, у меня были в тот день другие неотложные дела. Из похода дети приехали позд­но, усталые, но весёлые. «Ну, как было?» – спросила я. «Было чудно, мама, а вечером у костра пили чай и ели «жаворонков». Было очень хорошо!»

Утром телефон не переставал звонить. Звонили разные люди: старшие скауты, ма­мы, инструкторы. Все благодарили за «жаворонков», которых некоторые русские дети никогда не видели раньше, а взрослые почти забыли, что есть такие. Русская душа, неж­ная и добрая, в каждом из нас. Только у некоторых она спрятана для «безопасности», а у других – нараспашку.

***

Великий пост. Масленица кончается в последнее воскресенье перед Великим пос­том. В этот день, который называется Прощённое Воскресенье, вечером совершает­ся особая служба с коленопреклонением, содержащая чин покаяния и прощения. В конце службы прихожане коленопреклонённо просят прощения у духовенства и друг у друга.

Следующий понедельник – Чистый понедельник, начало Великого поста. Церковь уже с воскресенья убрана во всё чёрное, цветов нет, всё строго и тихо. Время покаяния, очищения от грехов.

Следующее воскресенье – Торжество Православия. Во время молебна после ли­тургии протодиакон возглашает «Анафему» – отлучение от Церкви – всем богоотступни­кам и еретикам.

Во время Великого поста многие православные говеют и причащаются. Русские уче­ники церковно-приходских и родительских школ в определённые дни говеют вместе с родителями и учителями. Сестричество приходов готовится к Вербной, или Лазаревой субботе – приготавливает пучки веточек вербы с искусственными цветами для прихожан. Вечером во время всенощной в субботу эти пучки верб, которые держат в руках все мо­лящиеся, освящаются святой водой священником или архиереем. Освящённая верба хранится в домах на иконах весь год, затем заменяется новой. Обычно покупаются нес­колько пучков, по одному в каждую комнату, иногда ещё один пучок несут на кладбище и кладут на могилу родных или знакомых.

Вербное Воскресенье – праздник Входа Господня в Иерусалим. Церковь в этот день украшается пальмовыми ветвями.

Следующая неделя – Страстная или Великая. Богослужения совершаются каждый день утром и вечером.

Великий Четверг (или четверток) – вечером служба со чтением Двенадцати Еванге­лий. После каждого прочтённого Евангелия звонит колокол – число ударов соответствует номеру прочитанного Евангелия. В этих Евангелиях изложены страдания Иисуса Христа в последний день перед Его распятием, и радостное известие о Его Воскресении. Во вре­мя чтения Евангелий молящиеся стоят с зажжёнными свечами, которые потом приносят домой, чтобы зажечь от них лампаду. Сначала по обычаю делают свечкой чёрный крестик на притолке входных дверей. Чтобы ветер не задувал свечки, их несут в китайских фона­риках или баночках, сделанных из фольги или бумаги.

Великая Пятница – вынос Святой Плащаницы. Св. Плащаница выносится из алтаря во время специальной службы (последования вечерни св. и Великого пятка), которая обыч­но начинается в 2 ч. дня. Св. Плащаница обносится вокруг храма, затем ставится посреди храма и украшается свежими цветами. Верующие прикладываются к Св. Плащанице. Ве­чером служится по уставу утреня.

В Великую Субботу служится Литургия Св. Василия Великого. Перед началом обыч­но облачают престол, жертвенник, аналои и прочее в светлые одежды, а поверх светлых покрывают чёрными, чтобы удобно было во время переоблачения позднее, во время служ­бы. Читаются 15 паримий, поётся посреди церкви Трипеснец, в алтаре заканчивается переоблачение престола и жертвенника в светлые одежды, священники и прислужники переоблачаются, в храме с аналоев снимается всё чёрное. В конце службы раздаётся антидор и благословлённые хлебы и вино.

В 8 часов вечера начинается чтение Книги Деяний апостольских. В 11.30 ночи начи­нается Полунощница, во время которой Св. Плащаница уносится обратно в алтарь под погребальный благовест и кладётся на престол, где находится до Вознесения.

В 12 часов ночи начинается Пасхальная Утреня (Заутреня). Духовенство и молящиеся с зажжёнными свечами в руках под трезвон во все колокола обходят храм один раз, или трижды – по местному обычаю, и останавливаются перед закрытыми дверями храма.

Внутри храма никого нет, кроме прислужников, которые зажигают все лампады, паника­дила и свечи в подсвечниках.

Во всех православных храмах к началу Заутрени собирается много народа, заполня­ются не только церкви, но и дворы вокруг храма, иногда даже молящиеся стоят на троту­аре. У всех в руках зажжённые свечи, все ждут начала Заутрени.

На Руси весь русский народ, все сословия встречали Пасху всегда особенно торжест­венно. В эмиграции русские не менее торжественно готовятся к Святому дню. Во время Страстной недели хозяйки красят яички, делают сырные пасхи, приготовляют «горку» – садят в горшочках зёрна пшеницы, чтобы на Пасху украшать пасхальный стол: в пророс­шую зелень кладут крашеные яички. Но самое главное занятие – это выпечка куличей. О том, как это происходило в недалёком прошлом в городе Брисбене, рассказывает Алла Мазюк.

***

Печём куличи в русской печи

…У русских много разных традиций. Одни забылись, а другие всё ещё соблюдаются. Приехав в Австралию, русские люди и не думали менять свой образ жизни и обычаи.

Мне вспомнилось первое празднование Святой Пасхи в Австралии и первая выпеч­ка куличей в русской печи. Там, где мы жили, когда приехали в Брисбен, по соседству жило несколько русских семей. А в трёх кварталах от нас был дом священника о.Григо­рия Малышева. Отец Григорий у себя на дворе сложил русскую печь. Для соседей-австра­лийцев это было необычайным явлением, а русские женщины были довольны. Я никогда не пекла куличи в русской печке, а тут такой сюрприз: русская печка и где – в Австралии!

Все хозяйки, жившие на нашей улице, решили печь куличи в новой печке. Так как днём многие из них работали, то этим делом занялись ночью. Началась суматоха! Не хватало куличных форм! Бегали друг к другу занимать то одно, то другое. Двери домов были открыты всю ночь. Не спорили! Работали дружно! Разработали план, кто и когда будет печь, но из этого ничего не вышло. У всех хозяек были разные рецепты и трудно было предугадать, у кого тесто поднимется раньше. Так хозяйки бегали от дома к дому всю ночь. Но к утру куличи испекли! И все были довольны, что в Австралии они выпекли куличи в русской печке. А изумлённые австралийцы тоже в ту ночь не спали! (Хорошо, что не вызвали полицию или карету скорой помощи! – Ред.).

На первый день Пасхи священник по русскому обычаю посетил нас и, к моему удив­лению, пришли славильщики – даже этот обычай привезли с собой в Австралию! Другой обычай – поздравление с праздником – христосование соблюдается до сих пор. Я очень удивила соседей-австралийцев тем, что «целовалась» с каждым визитёром. А визитёров было много!

Иммигрантам, приехавшим до нас, не повезло. Они жили в лагерях и чтобы к Пасхе сделать творог, так как творога в Австралии в то время не было, заранее собирали молоко.

В администрации началась паника – они подумали, что русские иммигранты решили отравить себя испорченным молоком!…

Прошло много лет, но я всё ещё помню, как мы пекли куличи в ту ночь.

***

Ближе к концу Великого поста в прицерковных залах сестричества и разные общества устраивают выставки пасхальных яиц и открыток, базары вербочек и писанок, куличей, в киосках продаются пасхальные открытки. Вообще у русских в Австралии принято во время разных торжеств устраивать выставки русского прикладного искусства, русских нарядов – сарафанов, самоваров и деревянной посуды, иногда – макетов православных церквей и икон. Такие выставки вызывают огромный интерес не только у русских людей, но и у австралийцев, и привлекают много посетителей.

В Великую Субботу с 4 часов дня в прицерковных залах проводится освящение куличей. Для этой цели куличи украшаются глазурью, усыпанной маковыми зёрнышками, а на боку кулича глазурью пишется ХВ. Вокруг кулича на блюде обычно кладутся крашеные яички, а в кулич вставляется свечка, которая зажигается перед освящением.

Заутреня. После пропетого трижды Архиереем или отцом настоятелем «Христос Во- скресе» и троекратного возгласа «Христос Воскресе!» – «Воистину Воскресе!» входные двери открываются и духовенство, а за ними хор и молящиеся проходят в храм под трезвон во все колокола. Служба на Заутреню обычно продолжается час-полтора. В положенное время из ал­таря выходит сначала Архиерей (или отец настоятель), приветствуя народ возгласом «Хрис­тос Воскресе!», на что народ громко отвечает «Воистину Воскресе!» – трижды. Затем народ приветствуют таким же образом остальные священнослужители, протодьяконы и дьякона.

Пасхальная Заутреня всегда оставляет незабываемое впечатление: церковь ярко освеще­на, хор торжественно поёт канон Пасхи, ирмосы, тропарь, священнослужители в белых обла­чениях радостно приветствуют народ. Это ночь, когда верующие сознают, что быть русским – значит быть православным, потому что Воскресение Христово – это торжество веры и надежды на вечную жизнь, на воскресение из мертвых.

По окончании Заутрени многие молящиеся после крестоцелования и христосования с ду­ховенством и друг с другом разъезжаются по домам и приступают к разговлению. Но много народа остаётся на Пасхальную литургию, которая начинается вскоре после окончания Заутрени.

Оглядываясь в «глубь веков», интересно отметить, что самая первая православная Пасха в Австралии праздновалась в начале XIX века.

* * *

…1820 год. Январь. Всё дальше на юг продвигаются русские парусники «Восток» и «Мирный», туда, где ещё никогда не бывал человек. Всё теснее сжимается кольцо окруживших их гигантских айсбергов. Но отважные командоры Беллингсгаузен и Лазарев, несмотря на смертельную опасность, идут к своей цели. Впереди появляется неподвижный бесконечный ледяной барьер с высокими отвесными скалами – это и есть Антарктида, к берегам которой впервые в истории три раза вплотную подходят русские моряки. Только в феврале русские парусники поворачивают назад и идут на зимовку в Австралию.

Приближается полоса сильнейших штормов. Снег, туман, вокруг льды, а волны по­дымаются как горы, ветер рвёт паруса, корабли почти теряют управление. Даже мужест­венный Беллингсгаузен говорил, что бывали моменты, когда «бояться было стыдно, но и самый твёрдый человек внутренне повторял: Боже, спаси!» Молитва русских героев была услышана.

В марте среди клубящихся туч показалось чистое небо, моряки увидели созвездие Ориона, зажглись четыре звезды Южного Креста. Когда появились берега Австралии, мо­ряки «Востока» высыпали на палубу, покрытую всевозможными обломками и обрывками парусов. Было 27 марта – канун Пасхи.

Из дневника Ф.Ф.Беллингсгаузена:
«27 марта. В 7 часов утра увидели к западу берег Новой Голландии. Находились тогда в широте 35° 17′ южной. Склонение компаса было 8°34′ восточное. Настало маловетрие. В следующий день служители занимались мытьём и чищением, чтобы встретить празд­ник Пасхи. Приятная погода оживила всех, на лице каждого изображалась радость. После столь долговременной мокроты от снега, дождей, изморозья, тумана и прочего всего с осо­бенным удовольствием просушивали свои вещи.

В первый день праздника Пасхи все оделись в летнее чистое праздничное платье, по обыкновению соотечественников наших отслушали заутреню и все молитвы. Служи­тели разговлялись куличами. С утра тихий ветер от юга дал шлюпу покойное положение. Мы шли в виду высоких гор Нового Южного Валиса и уже мечтали назавтра быть в Порт- Жаксоне, иметь разные удовольствия, но ветер стих и потом задул от севера противный.

29 марта. Мы лавировали ввиду берега. Все наслаждались прекрасною погодою, шутили, играли и забавлялись, выносили наверх платье, книги, карты и прочее; приго­товляли секстанты, вытирали стёкла в зрительных трубах, дабы яснее видеть примет­ное на берегу; одним словом все находились в приятной деятельности.

Вечером этого дня «Восток» вошёл в залив Порт-Джексон».

(Впервые описание этой Пасхи у берегов Австралии на русском языке было напеча­тано в журнале «Австралиада» №11, в апреле 1997 года).

В статье «Русская Пасха в Австралии», помещённой в журнале «Австралиада» №15 (апрель 1998 г.), Елена Говор так описывает мысли и чувства Софии Витковской, оказавшейся в Австралии в 1896 году: «Сто лет назад по шумным предпасхальным улицам Сиднея шла русская девушка с задумчивыми глазами и длинной светлой косой – София Витковская. С грустью она писала об этих днях: «Я стараюсь хорошенько оценить необычность того, что, вот, я буду жить в Австралии, в Сиднее, что я, Бог знает где, что теперь дома начинается весна, а здесь осень, что дома Страстная неделя и вдоль утихнувших улиц несётся торжественно-пе­чальный колокольный звон, а здесь… здесь шумно и весело пестрят афиши, ничего не напоминает о Святых Днях, никто, кажется, и не готовится к ясному торжественному весеннему празднику. Между тем в нынешнем 1896 году – день Святой Пасхи совпадает в обоих календарях – 24 марта (5 апреля), что случается довольно редко.

Была Страстная Суббота, и живо представлялась нам торжественно тихая Святая Ночь на родине, а здесь, где не было ничего похожего на пост, не было ничего похожего и на праздник. Театры были открыты, и пёстрые афиши приглашали в весело освещённые двери. Открыты были и некоторые магазины. На Джордж-стрит – обычное оживление, на других улицах – обычная пустота. Никакого религиозного чувства; над всем одно только тяготение к земному; и тяжело было у меня на душе, когда я в своей комнате вспоминала праздники дома, со всей торжественно весёлой обстановкой. Да, грустно быть в праздники на чужбине».

Прошло сто лет и тысячи русских, для которых Австралия стала домом, принесли сюда с собой и своё самое сокровенное – духовность русской Пасхи. Она будет с нами и в десятках церквей, затихнувших в печали у Плащаницы, и в трепетных огоньках свечей под Южным Крестом, и в радостном всепобеждающем «Христос Воскресе!», вознёсшемся к небесам над уснувшей Австралией.

* * *

Пасха. Пасхальная литургия начинается чтением Пасхальных часов. Затем служит­ся Литургия Св. Иоанна Златоуста. В конце литургии Архиерей или настоятель христосу­ются с молящимися и дают каждому красное яичко. Верующие люди приветствуют друг друга словами «Христос Воскресе!» В ответ звучит «Воистину Воскресе!», после чего трижды целуются (христосуются), потому что Пасха – праздник всеобщего равенства, любви и милосердия. Существовал обычай на приветствие «Христос Воскресе» отвечать: «Воистину Воскресе – всмятку!», т.е. отвечающий не прочь христосоваться. Если отвеча­ющий не желал по какой-либо причине христосоваться, то отвечал: «Воистину Воскресе – вкрутую (или «в сухую»)!»

По окончании службы священник освящает в церковном зале куличи. Сестричество устраивает разговенье в зале для желающих. Остальные прихожане разъезжаются по до­мам и разговляются в семейном кругу.

Первый день Пасхи – день визитов. Хозяйки остаются дома, а мужчины отправляются наносить визиты своим знакомым или родственникам. Молодёжь собирается группами и ездит по своим знакомым «славить». Священники посещают с крестом дома своих при­хожан. После короткой вечерней службы празднование продолжается – либо в семейной обстановке, либо у кого-нибудь из знакомых собираются друзья и не торопясь отдают должное кулинарному искусству хозяек. Русский пасхальный стол – вкусный, обильный, полон традиционных блюд и дорог каждому русскому сердцу.

О том, как праздновалась Пасха в австралийском университете, рассказывает А. Кокшарова.

* * *

Я часто вспоминаю празднование Пасхи на Русской кафедре университета в штате Квинсленд и мне кажется, что нигде так не соблюдались пасхальные традиции, как там.

Уже за несколько месяцев до Пасхи начинали готовиться к празднику – составляли программу концерта, вырабатывали меню праздничного стола, проводили спевки, шили костюмы для девушек и юношей. Много студентов принимало участие в подготовке к празднеству. Всё делалось самими студентами. Даже куличи и пасхи делали студентки- австралийки, и по вкусу они иногда не уступали изделиям опытных русских хозяек.

На первый день Пасхи профессор русской кафедры приглашал студентов в своё по­местье, которое предоставлял для проведения празднества. Народу приходило видимо- невидимо. Студенты приводили родителей, друзей, а часто и просто знакомых, чтобы показать, как русские празднуют Пасху. Профессор встречал гостей и по русскому обы­чаю христосовался с каждым пришедшим.

Каждый из гостей должен был принести крашеное или разрисованное яичко для кон­курса.

Концерт, который длился полтора-два часа, начинал праздничное торжество. Боль­шой оркестр с участием любителей открывал концерт. В программу включали произведения русских композиторов. Выступления были как серьёзные, так и юмористические, но все номера проходили с большим успехом. Студенческий хор исполнял знакомые всем русские песни, присутствовавшие их подхватывали и пели вместе с хором. Создавалась приятная обстановка. Студенты играли на рояле, на скрипке. Читали стихи. Заключитель­ным номером концерта были русские танцы и пляски, на подготовку которых уделялось много времени. Танцевали с подъёмом, задором под громкие аплодисменты всех присут­ствовавших.

После концерта всех приглашали к богато накрытому столу. Закуски на столе выгля­дели так аппетитно и привлекательно, что хотелось непременно отведать каждое блюдо, особенно австралийцам, которых всегда поражало обилие блюд.

Пока гости были заняты едой, из присутствовавших выбиралось жюри, которое при­суждало призы за красиво и оригинально разрисованные пасхальные яички. На некото­рых из них были нарисованы храм Василия Блаженного, портрет Пушкина, памятник Пе­тру Великому, букеты цветов, были и писанки. Были и такие – на яйце было нарисовано лицо, а борода и волосы на голове – наклеенная вата. Выдавали призы за очень красивое, оригинальное, комически исполненное яйцо, а также и за усердие. Все призы были тоже в русском стиле: русские пластинки и кассеты, матрёшки, расписные ложки.

Расписные пасхальные яйца, получившие высшую оценку жюри, хранились на Русской кафедре, и их можно было увидеть на выставках, организованных на тему о русском быте.

Поражало то, что австралийские студенты приносили яйца с нарисованным храмом Василия Блаженного или памятником Петру Великому, а русские студенты – простые кра­шеные яйца.

Эти празднования Пасхи на всю жизнь остались в памяти тех, кто хотя бы раз при­сутствовал на них.

* * *

Празднование Пасхи длится целую неделю. Царские и боковые врата остаются откры­тыми до субботы. В субботу утром раздаётся артос («пасхальный хлеб» на подобие кули­ча, с изображением Воскресения Христова). Первое воскресенье после Пасхи – Антипасха или Фомино Воскресенье. В этот день обычно «играют» свадьбы, т.к. в период от Мясопуста до Фомина Воскресенья венчания не совершаются.

Радоница. Вторник на Фоминой неделе – Радоница, поминовение усопших. После литургии на кладбище, где похоронены русские православные люди, назначается Все­ленская панихида, совершаемая обычно Архиереем в сослужении всех православных свя­щенников города. В этот день православные люди молятся о тех, кто был им дорог, кого они любили и кто ушёл от них навсегда, но не были ими забыты. В этот день кажется, что все ушедшие как бы невидимо присутствуют тут и разделяют праздник с живыми. После панихиды священники расходятся по кладбищу служить литии на могилах по же­ланию родственников.

Вознесение. В среду вечером совершается последняя служба по Пасхальному чину. Эта служба называется Отдание Пасхи и Предпразднество Вознесения. В конце службы Св. Плащаница снимается с престола и ставится на своё место в алтаре.

Четверг – 40-й день по Воскресении Иисуса Христа, праздник Вознесения.

Троица. В пятницу перед праздником Св. Троицы – отдание Вознесения. Суббота – Троицкая родительская суббота, поминовение усопших. Воскресенье – День Святой Трои­цы – Пятидесятница, Сошествие Святого Духа на апостолов. Церковь украшается зелёны­ми ветками деревьев. Обычай устилать полы домов травой в Австралии не практикуется из-за неимения достаточно высокой травы, а также из-за наличия ковров во многих домах.

Проходят Петровский и Успенский посты.

Особо празднуются Престольные праздники в каждой церкви. 12 июля – день Свв. первоверховных апостолов Петра и Павла – Престольный праздник в Св. Петропавловском Соборе в Сиднее.

Преображение Господне. Преображение Господне (Второй или яблочный Спас -19 августа).

В России в августе – время урожая, конец лета; в храмах освящались яблоки и другие плоды земли, а русские хозяйки запекали яблоки, пекли пироги с яблоками, грибами, ягодами – всем, чем одаривала природа.

В Австралии в августе – зима, но в мягких климатических условиях некоторые фрукты и овощи зреют здесь круглый год. Вот почему русские в Австралии тоже освящают в храмах яблоки и другие плоды, соблюдая праздник Преображения.

Богородичные праздники. Затем отмечаются Успение Пресвятой Богородицы, Рождество Пресвятыя Богородицы и Воздвижение Креста Господня.

29 и 30 сентября – память священно-мученицы Людмилы и мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии. В честь именинниц устраиваются балы или вечера с подарками всем девушкам и женщинам, носящим эти имена.

Торжественно празднуется праздник Покрова Пресвятыя Богородицы, затем Введение во храм Пресвятыя Богородицы.

И вот цикл праздников опять подходит к самому главному – Празднику Рождества Христова. Но перед этим – Филипповский, или Рождественский, пост. В Австралии, как и во всём западном мире, Рождество празднуется 25 декабря. Неко­торые русские семьи, где есть родственники-иностранцы, тоже празднуют эту дату – это, как бы, светская сторона празднования. Духовная же сторона празднования приурочи­вается к дате, принятой в старостильном христианском мире – 7 января.

То же самое происходит и со встречей Нового Года. Многие русские встречают Новый Год дважды: 31 декабря и 13 января. Ещё популярна среди руских эмигрантов из Китая встреча Китайского Нового Года со всей китайской атрибутикой.

В доме каждого верующего хри­стианина есть святые иконы. В каждой комнате в переднем углу стоит на спе­циальной полочке икона с пучком вербы наверху, иногда и с лампадкой. В неко­торых домах в одной из комнат устра­ивается как бы молельня: в углу на сте­нах и на столике расположены иконы с изображениями Иисуса Христа, Божией Матери и святых угодников Божиих.

У русских в Австралии принято освящать купленный новый дом или начало его строительства, освящаются новые автомашины, катера, яхты, у русских предпринимателей – здания ношение хлеба и соли представителями Русского Клуба Фабрик, магазинов. Принято служить молебен о даровании выздоровления от болезни и по выздоровлении, перед путешествием, после благополучного приезда родственников. Иконой благословляют путешественников в дальнюю дорогу. Гостей, приехавших издалека, иногда встречают хлебом-солью.

Перед венчанием родители жениха и невесты благословляют дома своих детей ико­нами, которые находятся потом в церкви во время венчания. Нововенчанных родители за­тем благословляют этими же иконами, теперь уже обоих вместе, и предлагают им хлеб- соль. Эти иконы, «венчальные», либо заказываются у иконописца, либо жертвуются родителями.

Во время свадебного обеда молодым кричат «Горько!», родителям и свахам подносят с пением «чарочка моя, серебряная» стопку водки на блюдечке. Молодые потом танцуют первый вальс под аплодисменты гостей, затем разрезают свадебный торт и раздают ку­сочки торта всем желающим. Уставши от танцев, гости отдыхают за столами, кто-то на­чинает петь какую-нибудь знакомую песню – и вот поёт уже половина зала. В конце сва­дебного приёма невеста бросает свой букет – считается, что кто из девушек поймает букет, у той будет следующая свадьба.

О. Михаил Протопопов в книге «Архиепископ Савва Раевский» приводит слова Вла­дыки Саввы о жизни русских эмигрантов в зарубежьи:

«Находясь на чужбине, в инославной среде и в совершенно новых условиях, мы, естественно, подвергаемся новым влияниям и меняем некоторые формы нашей жизни. Это естественный закон бытия. Новые ветви плодоносящего дерева в новом климате нередко принимают новую окраску, другую форму, а иногда дают другого вкуса плоды. Но они всё же вырастают на старом корне, получая от него жизнь и сохраняя родство. Так бывает и с людьми, оторвавшимися от своего корня. Усваивая новые формы жизни, новый язык, новые способы существования, мы не смеем отрываться от родного корня и пренебрегать теми идеалами, которые связаны с нашим происхождением. Только сохраняя веру отцов и верность русским народным идеалам, мы сохраним наше лицо, нашу честь, наше национальное достоинство». (1)

Глава 2. Празднование 1000-летия Крещения Руси в Австралии

Обращение к православным русским людям

На одном из отдалённых морских пляжей штата Нью-Джерси в дни празднования аме­риканского Labor Day, с 3 по 5 сентября 1977 года, состоялся Съезд, созванный по благо­словению Архиерейского Синода Русской Православной Церкви Заграницей (РПЦЗ).

Присутствовало на Съезде 120 православных русских людей, среди которых было 5 священников, трое из них – молодые люди. Собрались они в связи с наступающим через 10 лет великим событием – 1000-летием Крещения Руси. Задачей Съезда было обдумать то, что нужно сделать на протяжении этих десяти лет в нашей общей церковной и обще­ственной жизни, чтобы достойно встретить это великое событие. Председателем Съезда был выбран протоиерей Александр Киселёв.

На Съезде было прочитано 12 докладов, с обменом мнений после их прочтения. Для подготовки празднования 1000-летия Крещения Руси была создана Комиссия под пред­седательством прот. Александра Киселёва. В конце Съезда было выработано «Обращение к православным русским людям»:

«Мы, члены съезда, созванного, по благословению Архиерейского Синода Православ­ной Русской Церкви за рубежом, Комиссией по подготовке предстоящего празднования 1000-летия Крещения русского народа (988-1988), сочли своим долгом обратиться к тем русским людям, как в Зарубежьи, так и на родине находящимся, для которых событие крещения нашего народа является священным.

Близкие и далёкие, братья и сестры по вере и крови! Будем помнить о значении для нас принятия христианства как силы возрождающей и хранящей нас на протяжении всей нашей истории. От всех бедствий и грехопадений Россия спасалась силою помощи Божией. Так и теперь, в наше неизмеримо страшное лихолетье, призовём имя Божие и спасёмся!

Всеспасающее имя Божие призывается не только молитвой, но и каждым поступком, совершаемым в духе Божией правды.

Пусть же будет десятилетие, отделяющее нас от тысячелетия крещения нашего наро­да, десятилетием нашего духовного очищения, оздоровления и полного восстановления. Пусть же каждый из нас будет максимально содействовать и работать для этого святого дела, как в своём собственном внутреннем мире, молясь и живя по правде, так и в обще­ственной, государственной и церковной жизни.

Закончим наше обращение словами из специального богослужения, принятого на по­следнем Всероссийском Церковном Соборе в 1917 году: «Яко плод красный Твоего спаси- тельнаго сеяния земля Русская приносит Ти, Господи, вся святыя, в той просиявшия. Тех молитвами в мире глубоце Церковь и страну нашу Богородицею соблюди, Многомилостиве».

Прот. Александр Киселёв председатель, проф. В.И. Алексеев и проф. О.М. Родзянко – вице-председатели,  «Православная Русь», №19, 1977 г.

Празднование 1000-летия Крещения Руси в Австралии

В Австралии по инициативе Владыки Феодосия, Архиепископа Сиднейского и Новозе­ландского, в городе Сиднее был создан в конце 70-х годов Комитет по подготовке празд­нования 1000-летия Крещения Руси. Председателем Комитета стал сам Владыка Феодо- сий, членами – о.Николай Ган, Ю.К. Амосов, А.И. Закрочимский и Е.Н. Казанская. Редактор епархиального журнала «Церковное Слово» М.А. Серебряков был назначен вице-предсе- дателем и исполняющим секретарские обязанности. Однако со смертью Владыки Фео­досия (13.8.1980 г.) и М.А. Серебрякова (1.6.1983 г.), Комитет прекратил своё существо­вание.

В апреле 1980 года в Сиднее был созван 1-й Съезд православной русской общест­венности, организованный Сиднейским Комитетом. По инициативе этого Комитета на съезд был приглашён из США протопресвитер о.Александр Киселёв, как главный доклад­чик. Владыка Феодосий обратился также к отцам настоятелям, духовенству, церковным и общественным деятелям с письмом, в котором просил всех, кто имеет возможность, тоже подготовить доклады и выступить на этом съезде. О.Александр, приехавший со сво­ей матушкой как делегат от американской Комиссии по подготовке к празднованию 1000- летия Крещения Руси, прочитал за время пребывания в Сиднее несколько докладов.

26 апреля о.Александр выступил в прицерковном зале Св.-Петропавловского Собора с докладом «О русском духовном возрождении». Доклад охватывал очень большую тему, главной идеей которой была уверенность, что спасение России лежит в возвращении её к историческим путям. Деятельность же Комиссии сводится в основном к утверждению русской зарубежной эмиграции в вере в Святую Русь. А этой русской эмиграции, находя­щейся за рубежом родины, надо «воцерковить своё сознание» и пробудить в себе потреб­ность делать вместе это общее дело (подготовку к празднованию юбилея Крещения Руси) – в этом и есть цель и задача устраиваемых Комиссией съездов в Америке и Европе. С этой же целью Комиссия приступила к изданию независимого русского православного журнала «Русское Возрождение». (Церковное Слово,№5-80г.).

30 апреля о.Александр выступил в прицерковном зале Св.-Покровского храма в Каб- раматте с докладом «Чудотворные иконы Божией Матери в истории России», иллюстри­ровав его диапозитивами с икон.

1-й Съезд Русской православной общественности начался в субботу 3 мая в прицер­ковном зале Св.-Петропавловского Собора в Стратфилде. Прот. о.Александр открыл съезд докладом «О духовных процессах в русском народе по материалам современной русской литературы». Н.Б. Карыпов (рукоположен в иерейский сан 7 апреля 1981 г.) про­чёл доклад «О значении монашества и монастырей в русской истории».

На второй день съезда, 4 мая, о. Александр прочёл ещё один доклад – «Поле Кулико­во», по случаю 600-летия Куликовской битвы, 1380-1980 гг. А.И. Закрочимский предложил слушателям доклад о.Льва Конина «В ожидании весны православия», прочитанный в мар­те этого года на съезде православной общественности в Париже. А. И. закончил своё вы­ступление сообщением о положении верующих в СССР. М.А. Серебряков прочитал доклад «Церковь и государство».

В конце собрания была принята следующая резолюция:

1. Послать приветствие в адрес премьер-министра Австралии г-на Мальком Фрейзе­ра от 1-го Австралийского Съезда русской православной общественности. Просить обра­тить внимание на положение верующих в СССР, в частности недавно арестованных свя­щенников: о. Дмитрия Дудко и о. Глеба Якунина, Льва Регельсона и многие годы томящих­ся в лагерях и тюрьмах Игоря Огурцова, Владимира Осипова и других.
2. .Просить Преосвященнейшего Архиепископа Феодосия о том, чтобы в наших хра­мах за литургией возносились молитвы о здравии и спасении заключённых за веру Хри­стову в СССР: священников о. Дмитрия Дудко, о. Глеба Якунина, Владимира Осипова и Игоря Огурцова и всех гонимых православных христиан.
3. .Просить Комитет продолжать работу по подготовке ко дню празднования 1000-ле- тия Крещения Руси.
4. .Просить Его Преосвященство Архиепископа Феодосия, чтобы наша Епархия вклю­чилась в число организаций, оказывающих материальную помощь изданию журнала « Рус­ское Возрождение».
5. Выразить благодарность протопресвитеру о. Александру Киселёву за его деятель­ность и выступления в Австралии.

Преосвященный Павел, Архиепископ Сиднейский и Австралийско-Новозеландский, назначенный на Сиднейскую кафедру вместо отошедшего ко Господу Владыки Феодосия, решил возобновить заглохшую было работу Комитета по подготовке празднования 1000- летия Крещения Руси. С этой целью 2 ноября 1984 года им было созвано первое органи­зационное собрание Комитета, состоявшееся в прицерковном зале Архиерейской Крес­товой Церкви в Кройдоне. На собрании присутствовало более 20 человек, четверть из которых была моложе 25 лет. Было решено провести в 1985 году несколько духовных концертов – не только для русской, но и для австралийской общественности. В начале декабря было назначено второе организационное собрание Комитета. По предложению Владыки Павла было решено увеличить число членов Комитета, а также включить в эту работу и все центры русского рассеяния в Австралии и Новой Зеландии.

На этом заседании Комитета были созданы комиссии: издательская, по устройству дня празднования, по организации периодических докладов-концертов и выставок, со­провождающих эти доклады. Было намечено провести цикл докладов о положении рус­ской Церкви, начиная с 1917 года.

В январе 1985 года Конгресс Русских Американцев оповестил все зарубежные прихо­ды РПЦЗ о начале подписки на памятную настольную медаль, выпускаемую Конгрессом в ознаменование 1000-летия Крещения Руси. В начале 1985 года в Сиднее была переиз­дана редкостная книга «Благовестник» – Толкование на святые Евангелия блаженного Феофилакта, Архиепископа Болгарского. Эта книга, изданная Австралийско-Новозеланд­ской Епархией по благословению Архиепископа Павла, посвящена 1000-летию Крещения Руси.

Началом Предпразднования стал первый Доклад-концерт, устроенный Комитетом 26 мая 1985 года в Русском Клубе в Стратфилде. Владыка Павел, председатель Комитета, открыл собрание, обратившись к собравшимся с кратким сообщением о предстоящем юбилее -1000-летии Крещения Руси. Объяснив деятельность Комитета, Владыка Павел далее подчеркнул значение этой даты, указав, что православие было «началом всех начал» для становления русской нации.

Затем выступил хор учащихся прицерковной школы им. Св. благоверного князя Алек­сандра Невского, исполнивший под управлением Л.А. Ярошевич «Гимн свв. равноапо­стольным Кириллу и Мефодию» и «День Воскресения». Абитуриент этой школы А. Суво­ров выступил с докладом «Православие и русская культура». Андрей Олсон прочитал стихотворение А.А. Навроцкого «Князь Михаил Черниговский».

Второе отделение концерта было полностью посвящено духовному наследию рус­ской православной церкви. Объединённый хор русской православной молодёжи, в числе 29 человек, под управлением двух молодых регентов исполнил много песнопений, как старинных, так и более поздних периодов. В первой части хором, под управлением К.Л. Быханьковой, были исполнены песнопения знаменного, болгарского, валаамского, мос­ковского, сербского распевов и распева Киево-Печерской лавры. Во второй части хор, под управлением Н.А. Кожевникова, исполнил песнопения отдельных композиторов более позднего периода, XVII – XX вв., таких, как Г. Ломакин, П. Чесноков, П. Распопов и другие. Концерт, администратором которого была К.А.Дмитриева, прошёл с большим успехом.

Второй Доклад-концерт, в плане предпразднования 1000-летия Крещения Руси, назначенный на 24 ноября 1985 года, был отменён за три дня до концерта, т.к. 21 ноября, в день архистратига Божия Михаила, в Синодаль­ном доме в городе Нью-Йорке скончался на 83 году жиз­ни Первоиерарх Русской Зарубежной Церкви Высоко- преосвященнейший Митрополит Филарет.

Митрополит Филарет (в миру Георгий Николаевич Вознесенский) посвятил служению Богу и людям 55 лет, из них 22 года в сане Митрополита, много потрудив­шись для славы Божией и Церкви Христовой. Во время его святительства благодаря его трудам были прослав­лены святый праведник о. Иоанн Кронштадский (1964г.), св.  блаженная Ксения Петербургская (1971г.), препо­добный Герман Аляскинский (1978г.) и многомиллион­ный лик новомучеников и исповедников российских (1981г.).

Ниже приведён текст «Духовного завещания» влады­ки Митрополита Филарета, напечатанный лично им на пишущей машинке за несколько дней до своей кончины:

Держи что имеешь! (Апок. 3 гл., 11 ст.)

Эти слова, взятые из священной книги Апокалипсис (Откровение), в наше вре­мя, в наши много-скорбные, лукавые, соблазнами исполненные дни, имеют особо важное значение. Они напоминают нам о том драгоценном духовном богатстве, ко­торым обладаем мы, чада Православной Церкви.

Да, мы богаты. И это духовное богатство есть то, что имеет Святая Церковь, и которое принадлежит всем верным чадам Ея. Учение веры – нашей чудесной, спасающей православной веры; многочисленные живые примеры жизни людей, жив­ших по вере, по тем высоким началам и правилам, которые предлагает нам Церковь и достигших той духовной чистоты и высоты, которая именуется святостию; красота и великолепие нашего православного богослужения, и живое соучастие в нём через веру и молитву; полнота благодатной духовной жизни, открытой всем и каждому и как венец всего, единение чад Церкви в той любви, о которой сказал Спаситель: «потому узнают люди, что вы – Мои ученики, если будете иметь любовь между собою».

По случаю траура 2-й Доклад-концерт был перенесён на 29 июня и проведён в зале Русского Клуба в Стратфилде. Архиепископ Павел открыл собрание и прочитал первый доклад:»Что дало православие России», посвящённый отцу нашей нации св. равноапо­стольному великому князю Владимиру. Владыка Павел представил св. князя Владимира как «яркий жизненный пример, достойный подражания и глубокой любви».

После доклада хор прицерковной школы им. св. Александра Невского исполнил под управлением Л.А. Ярошевич гимны св.  первопрестольному вел. князю Владимиру и свв. равноапостольным Кириллу и Мефодию. После этого хор исполнил «Молитву» (муз. М. Ви- децкого) и романс «Горные вершины» (муз. А. Рубинштейна).

Хор учащихся Прицерковной школы им.св. Александра Невского при РПЦЗ исполняет под управлением Л.А.Ярошевич «Горные вершины» А.Рубинштейна.

Абитуриентка этой школы Л.А. Светлова прочитала доклад о Преподобном Сергии Ра­донежском, при котором начался расцвет иноческой жизни в России.

Абитуриентка этой же школы А.С. Шорникова продекламировала стихотворение «Сер­гий Радонежский».

Во втором отделении была поставлена сцена в келии из драмы А.С. Пушкина «Борис Годунов» с участием абитуриентов прицерковных школ Н. Цытовича и А. Демидова.

Затем выступили певица Ольга О’Коннор-Казина, виолончелистка Л.А. Ярошевич и оперная певица В.М. Троицкая. Обеим вокалисткам аккомпанировала пианистка Р.Доб- ринская. Л.А. Светлова конферировала концерт. (Единение №29,18.7.86).

В 1983 году в Мельбурне было создано Русское Этническое Представительство (РЭП) с целью охраны интересов русской общественности в штате Виктория. Оно включило в себя большинство русских организаций штата, а также и отдельных лиц. В рамках празд­нования 1000-летия Крещения Руси в Мельбурне в конце 1985 года был организован культурно-просветительный Комитет под председательством о.Михаила Протопопова. РЭП вошло в этот Комитет, и объединённая организация развернула интенсивную дея­тельность; регулярно проводились заседания Комитета, на которых намечались планы будущих мероприятий и назначались лица для их выполнения, а также проводилась про­верка сделанного. Была начата подготовка к устройству специальной юбилейной выста­вки русской иконописи и экспонатов народного искусства. Комитет также наметил про­читать ряд докладов, освещающих события, предшествовавшие крещению Руси. Первый доклад был прочитан приехавшим из Зап. Германии известным историком и церковным деятелем Г.А. Раром. 9 марта археолог Л.Н. Храмцова прочитала первый из серии своих докладов, «Физиография Восточной Европы»- о происхождении славянских племён, об их культуре и их дальнейшем развитии. Комитетом, по инициативе председателя Русского Дома в Мельбурне М.И. Климецкого, был организован цикл докладов архитек­тора Валентина Семёновича Терехова на тему «Русское искусство», о культурном раз­витии Руси, её зодчестве, живописи, иконописи и народных промыслах. Первый из де­сяти намеченных докладов на общую тему «Русское православное искусство и крещение Руси» состоялся 23 марта. Тема – «Введение: Киевская Русь». В нём были обрисованы общие проблемы и положение русского изобразительного искусства и искусства Киев­ской Руси. (Ед.15,11.4.86).

20 апреля состоялся второй доклад B.C. Терехова, в котором докладчик расска­зал о деревянном зодчестве древней Руси. По словам докладчика: «…деревянное стро­ительство не является исторической былью, от нас отошедшей, а живо и сейчас, а так-же имеет своё будущее». (Ед.5,20.6.86).

25 мая состоялся третий доклад на тему «Московская Русь». (Ед.27,4.7.86).

17 августа 1986 года в Мельбурне в прицерковном зале Св.-Покровского собора со­стоялось годичное собрание, на котором была принята резолюция, уполномочивавшая Приходской Совет и строительный комитет разработать планы для постройки нового храма. Разработка проекта была поручена специалисту по русской архитектуре о. прот. Дмитрию Александрову. Было намечено подыскать и купить до середины 1987 года под­ходящий участок земли в районе, где проживала большая часть прихожан, и совершить закладку нового храма в 1988 году, приурочив её к празднованию 1000-летия Крещения Руси.

29 августа 1986 года, в пятницу, Владыка Архиепископ Павел прибыл в Перт, где находится самый отдалённый от центра церковной жизни Епархии приход. В субботу Владыка Павел провёл собрание приходского совета, на котором обсуждался вопрос построения нового храма, взамен построенного в начале 50-х годов. Был выбран Стро­ительный комитет в составе: о.Пётр Радош (почётный председатель) и члены: д-р Ю.Г. Ануров, инж. Н.А. Гальфтер, А.Г. де Моллер, В.Н. Казачков и инж. А.Б. Сомов (секретарь). Комитету было поручено разработать проект новой церкви, сообразуясь с материаль­ными возможностями прихода. (Ц.С.,9.9.1986 г.).

Св.-Иоанно-Предтеченский Храм-Памятник в Канберре, выстроенный в строго выдер­жанном новгородском стиле, является наиболее красочным и ярким выражением рус­ской православной культуры и как бы представительствует Русскую Православную Зару­бежную Церковь перед австралийским правительством, а также и иностранными пред­ставительствами. Принимая это во внимание, Первоиерарх РПЦЗ Митрополит Виталий благословил Архиепископа Павла на проведение торжественного празднования 1000- летия Крещения Руси в этом только-что построенном Храме-Памятнике, о чём Владыка Павел сообщил всем молящимся после совершения литургии в воскресенье, 7 сентября 1986 года. Было также решено совместить это празднование с Великим освящением этого храма. Владыка Павел обратился к присутствующим с призывом: «Юбилейный год уже близок, и поэтому надо теперь начать готовиться к освящению. Первое, что нужно сделать, – это соорудить иконостас. Обращаюсь ко всем вам с призывом жертвовать на это святое дело, не забывайте слов молитвы о том, что Господь благословляет любящих благолепие Его Дома». Тут же в храме был проведён первый сбор на иконостас. (Ц.С.,9.9.1986 г.).

На очередном собрании «Живой газеты», как называют в Аделаиде серии докладов на исторические и литературные темы, регулярно происходящие в Русском Общественном Центре, Иван Евгеньевич Строковский, в плане статей, посвящённых 1000-летию Кре­щения Руси, рассказал о длительном процессе, происходившем в России и подго­товлявшем её к принятию христианства задолго до официального крещения Руси князем Владимиром. (Ед.44,31.10.86).

В Мельбурне в течение 1986 года Л.Н. Храмцова прочитала несколько исторических докладов. В.С.Терехов продолжил свой цикл докладов о русском искустве, сопровож­давшихся показом диапозитивов, рисунками и т.п.

Управление храмостроительством Храма-Памятника в Канберре известило через га­зету «Единение» (№3,16.1.87) о том, что проект иконостаса уже выбран и разработан «с любовью и глубоким знанием церковного зодчества иеромонахом о.Алексеем Розен- тулом в сотрудничестве с иконописицей А.В.Ганиной». Из-за исполненной ранее росписи алтарной апсиды, иконостас, имеющий элементы псковско-новгородского зодчества, будет сравнительно невысоким, имея только три ряда икон, однако он будет вмещать большое количество икон со святыми угодниками. (Ц.С.,1 -2, январь-февраль 1987).

13 февраля 1987г. поступил в продажу «Сборник Избранных Стихотворений» лауреата 1-го и 11-го фестивалей русских поэтов в Австралии Игоря Смолянинова. Это подарочное издание, богато иллюстрированное В. С.Тереховым, выпущено в память 1000-летнего Юбилея Креще­ния Руси. Все средства от продажи 1-го издания предназначались «Фонду Комитета по про­ведению 1000-летнего юбилея Крещения Руси при Архиерейском Синоде РПЦЗ».

По благословению Владыки Павла в Аделаиде был организован Комитет по подготовке к проведению в 1988 году празднования 1000-летия Крещения Руси. В этот Комитет вошли представители от всех русских организаций города. Михаил Николаевич Чуркин, многолет­ний руководитель РОЦ в Южной Австралии, был избран председателем этого Комитета. Было намечено провести в 1987 году несколько актов Предпразднования этого юбилея, а также были разработаны планы самого празднования в 1988 г.

В апреле 1987 года в Русском Доме (РОЦ) в Аделаиде был проведён первый в этом го­роде акт Предпразднования 1000-летия Крещения Руси. Общественность города под руковод­ством М.Н.Чуркина провела большую работу по подготовке к этому акту. Собрание открыл М.Н.Чуркин и прочитал доклад об историческом значении принятия православия для русско­го народа. Гость из Мельбурна, B.C. Терехов, выступил с лекцией «Возрождение русского национального и православного искусства в XIX веке». Супруги Тереховы также устроили выс­тавку своих художественных работ: икон, написанных в православном стиле, рисунков ста­ринных храмов, дворцов и знаменитых зданий.

Поэт и координатор русского радиовещания в Мельбурне И.М. Смолянинов провёл вто­рую часть этого собрания, отметив в своём слове благотворное влияние православной рели­гии на развитие русской культуры. В заключение И. М. Смолянинов прочитал свои патриоти­ческие и лирические стихотворения.

В мае 1987 года в Аделаиде, в здании Русского Дома, прошло 2-ое открытое собрание Предпразднования. И. Е. Строковский, регент церковного и руководитель светского хора, был главным организатором и докладчиком. В обширном докладе он осветил многочисленные исторические факты развития православия не только в России, но и во всём мире.

Во второй части акта выступил соединённый церковный и светский хор г. Аделаиды. Бы­ли исполнены произведения известных композиторов русского песнопения, таких, как Архан­гельский и Чесноков. (Ед.25,19.6.87).

Сиднейским Комитетом празднования 1000-летия Крещения Руси была предложена про­грамма работы на 1988 год. По этой программе намечено издание альбома, где в фотогра­фиях будет представлена деятельность приходов и общин Австралийско-Новозеландской Епархии, предполагается издание серии почтовых открыток с видами храмов Епархии, изда­ние памятки-брошюры с историческими сведениями о крещении Руси, с юбилейными датами крещения Руси – 900, 950 лет – и как пройдёт празднование 1000-летия. В память этого исторического события было решено отчеканить памятные медали. Намечается устройство художественной выставки картин и прикладного искусства, а также и специальной фотогра­фической выставки. 8 октября 1988 года намечается торжественный концерт смешанного хора с певцами из разных штатов и известными артистами-солистами. Координатором Юби­лейного Комитета был назначен А.И. Закрочимский.

Издательство «Посев» подготовило к 1988 году специально оформленный большой еже­месячный иконный календарь с 13 многокрасочными репродукциями русских православных икон, с полными святцами, Евангелием и Апостолом на каждый день, на четырёх языках (кро­ме святцев). Оформление художника А.В. Русака. (Ед.42,16.10.87).

В августе 1987 года Владыка Павел опять посетил Перт. За прошедший год дело о пос­тройке нового храма сдвинулось с мёртвой точки, для храма был выбран псковский стиль и был изготовлен эскиз постройки. Владыка Павел ознакомился с планом и сметой и дал своё благословение на постройку. На вопрос Владыки Павла о том, что прихожане сделают, чтобы отметить 1000-летие Крещения Руси, они ответили: «Мы, Владыка, построим русский право­славный храм!» (Ед.46,13.11.87).

Мельбурнский Комитет по организации празднования 1000-летия Крещения Руси сооб­щил о проведении в 1988 году выставки русского искусства. На выставке будет представлена живопись, скульптура, прикладное искусство – модели церквей, интерьеры и т.п., а также будет проведён конкурс на лучшую картину на тему Крещения Руси (с призом). Будут орга­низованы два конкурса для детей школьного возраста – сочинения на русском языке: на тему, связанную с 1000-летием Крещения Руси и на тему об истории православного русского хра­ма (или храмов) в Австралии (с призами от Мельбурнского университета). В 1987 году B.C. Терехов и Л.Н. Храмцова провели серию докладов с целью ознакомить жителей Мельбурна с историей Руси до и после её Крещения. (Ед.26,26.6.87).

В местечке Нуджи, в 150 км к востоку от Мельбурна, с 20 декабря до 4 января 1988 года проходил очередной, 34-й, лагерь австралийского Отдела ОРЮР – «Русь Св. Владимира». Ду­ховник скаутов протоиерей о. Михаил Протопопов предложил провести в лагере службу в ночь с 31 декабря на 1 января 1988 года, года празднования 1000-летнего юбилея Крещения Руси. Получив на это благословение от Владыки Павла, о. Михаил пригласил священников и дьяконов приходов штата Виктория принять участие в этой службе и сообщил об этом ру­ководителям лагеря, охотно подхватившим эту идею. 30 и 31декабря были посвящены под­готовке лагеря к предстоящей службе. Были сделаны из столов престол и жертвенник, а боль­шая палатка была поднята на высоких шестах, и под ней была устроена часовня.

Большой складень дружиньГ’Севастополь» был помещён в центре, а по бокам – складни отрядов 16-го, имени Суворова, и 24-го, имени Св. кн. Александра Невского. Находившаяся в это время в Австралии чудотворная икона Знамения Божией Матери Курской-Коренной с благословения Архиепископа Павла была привезена о.Михаилом в лагерь. В 6 часов вечера началась вечерня. В конце вечерни о. Михаил сказал проповедь, познакомив ребят с историей этой чудотворной иконы.

«Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков!» Этот возглас, ровно в полночь, в далёкой Австралии – на ма- терике, обращённом к Южному полюсу, под созвездием Южного Креста – возвестил, что начат юбилейный год наступившего Ты- сячелетия Крещения Руси – Торжества Православия во всём мире!.. (Ед. 10,4.3.88).

Рождественское послание Преосвященного Архиепископа Павла к Австралийской и Новозеландской пастве Русской Православной Церкви заграницей начинается словами: «Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума…»

«…Тысячу лет тому назад русский народ воспринял этот свет и в нём преобразился. В душе его, как некогда в пещере Вифлеемской, родился Христос и он принёс Ему в дар своё сердце. Он добровольно «пленил себя в послушание Христу» (2 Кор.Х,5). Христос заполнил его мысли, чувства, желания. В нём «Божья сила, животворящая струя, живую душу про­будила во всех изгибах бытия» (стихи А. С. Хомякова)». «…Подвигом молитвы и поста, пока­яния и смирения должны очищать мы себя, тем самым подвигом, которым на протяжении тысячи лет подвизалась вся Россия и плодом которого являются все святые земли нашей, начиная с князя Владимира и кончая сонмом новомучеников. Мы принадлежим им, а они – нам. Иначе невозможно быть русским, быть участником жизни России». (Ед. 1 -2,8.1.88).

В воскресенье 31 января в зале Русского Дома в Аделаиде состоялся первый торже­ственный банкет в ознаменование вступления в тысячный год христианства на Руси. Субботнее всенощное бдение и воскресную Божественную литургию совершил приехавший 29- го января в Аделаиду Преосвященный Архиепископ Павел в сослужении местного и приезжего духовенства. На богослужениях присутствовала привезённая прот. о. Михаилом Протопоповым из Перта чудотворная икона Божией Матери Курская-Коренная. Богослу­жение закончилось торжественным молебном перед этой иконой.

После молебна Архиепископ Павел, духовенство и молящиеся были приглашены в Русский Дом. На парадном обеде присутствовало около 200 человек. По окончании банкета Владыка Павел прочитал доклад «Русская Православная Церковь Заграницей». Свой обзор истории Русской Зарубежной Православной Церкви Владыка Павел закончил словами: «…Врата адовы не одолеют ея. Непоколебима вера в глубинах русской души, и пройдут годы тяжёлого лихолетья, и ещё не одно тысячелетие своего крещения отпразднует русский народ». (Ед.10,4.3.88, Ц.С.,1-2, январь-февраль 1988 г.).

В конце 1987 года «Общество заботы о русском кладбище на Руквуде» (председатель К.Н. Якунина-Муценко) для увековечения исторической даты Крещения Руси решило построить часовню над крестом-памятником на 2-ом русском секторе кладбища. С благосло­вения Владыки Павла был представлен администрации кладбища эскиз часовни. Купол и крыша часовни были скопированы с главного купола Св.-Николаевского Кафедрального Собора в г.Харбине, разрушенного в 1966 году во время «культурной революции» (Ед. 10, 4.3.88).

В среду 3 февраля 1988 года Владыка Архиепископ Павел совершил в Св. Петро­павловском Кафедральном Соборе в Стратфильде молебен перед началом празднования юби­лейного года 1000-летия Крещения Руси, чтобы все могли помолиться перед подготовкой к юбилейным торжествам. Перед молебном Владыка Павел обратился к молящимся с поучением, в котором сказал, что «…русский народ, приняв православие, стал видеть святость своим идеалом и с умилением называл Россию – Святая Русь». (Ц.С., 1 -2,янв.- февр.88).

В марте 1988 года русский художик и иконописец Сергей Анатольевич Зезин, прожи­вавший в Мельбурне, закончил писать икону собственной композиции, которую он посвятил теме 1000-летия Крещения Руси. В верхней части этой иконы центральное место занимает изображение Пресвятой Богоматери «Знамение», композиция которой как бы молит Все­вышнего о спасении Руси. На иконе изображены многочисленные святые, с левой стороны – русские князья, с правой – духовенство и монашество. Внизу под изображением Богоматери иконописец поместил огромный собор с мирянами и крестным ходом духовенства у входа. С.А. Зезин написал ещё и вторую икону, посвящённую подвижникам катакомбной Церкви в СССР. Центральное место занимает изображение Господа Иисуса Христа – «Моление о Чаше», а по краям – изображения деятелей этой тайной Церкви в Советском Союзе, взятые из журнала «Русское Возрождение» (№18,19,20,21, Ед.24,10.6.88).

Председатель Правления Комитета по устройству торжеств 1000-летия Крещения Руси в Сиднее А. И. Закрочимский во время интервью с г-жой Е. Ширинской сообщил об изго­товляемой юбилейной медали, которая с благословения Владыки Павла будет выпущена в продажу в недалёком будущем. Эта медаль была создана в ознаменование двух совершенно разных событий, в разные периоды истории и на разных материках. На лицевой стороне медали изображён лик св. равноапостольного великого князя Владимира с русским пра­вославным крестом в руках и надписью 988-1988 -1000-летие Крещения Руси, расположенной вокруг лика, и надпись по-английски – Millenium of Christianity in Russia. На оборотной стороне медали на контуре карты Австралии изображено парусное судно – корабль 1-го флота, а вокруг надпись: по-русски – 200-летие Австралии 1788-1988, и по-английски – Australian Bicentenary. Было решено объединить на медали два события – Юбилей Крещения Руси и 200-летие Австралии. Корабль символизировал первый транспорт прибывающих в Австралию, а также Корабль нашей православной Церкви, причаливший к новому месту пребывания. Будет выпущен также юбилейный значок в виде эмалевого Владимирского креста с изображением лика св. равноапостольного великого князя Владимира. (Ед.16,10.4.88, Ц.С.,6-7, 1988г.)

В апреле 1988 года в Русском Доме в Аделаиде прошла выставка произведений русских художников, мастеров прикладного искусства и национальной кулинарии, посвящённая 1000- летию Крещения Руси и 200-летию Австралии. В выставке приняли участие лучшие художественные силы русской колонии города. Председатель РОЦ М.Н. Чуркин сказал ко­роткое вступительное слово, отметив значение культурного общения русской колонии с местным населением. Затем он представил присутствовавшим почётных гостей. Штатный министр просвещения Г. Крафтер открыл выставку и в своём слове признал значительный вклад этнических групп вообще и русской в особенности в культурное развитие Австралии. (Ед.17, 22.4.88).

В четверг 5 мая 1988 г. в Сидней прибыл из США Высо- копреосвященнейший Митрополит Виталий для участия в празд­новании 1000-летия Крещения Руси в Австралии. (Ц.С., 6-7).

В воскресенье 8 мая 1988 года в Сиднее состоялось тор­жественное празднование исключительной даты – 1000-летия Кре­щения Руси. Празднование началось в 8 часов утра в Св.-Петро­павловском Кафедральном Соборе в Стратфильде. Божественная Литургия совершалась в этот день только в Соборе. Возглавили богослужение первосвятитель РПЦЗ Высокопреосвященнейший Владыка Виталий и Преосвященный Владыка Павел в сослужении более, чем двадцати священнослужителей г. Сиднея и из других штатов. По случаю празднования юбилея всё духовенство было награждено особым юбилейным Владимирским крестом.

Торжественная трапеза была устроена в пригороде Сиднея Бэнкстауне в специально нанятом зале на 800 мест. В переднем углу зала был установлен киот с большой иконой св. равноапостольного князя Владимира работы А.Б. Ганиной. Хор в 100 человек приветствовал прибывших Митрополита Виталия, Архиепископа Павла и духовенство пением пасхальных песнопений, закончив приветствие здравицей «исполла эти деспота». После молитвы началась трапеза, во время которой про­тодиакон о.Борис Евстигнеев читал житие св. равноапостольного князя Владимира.. Преосвя­щенный Архиепископ Павел, почётный председатель Комитета по устройству празднования 1000-летия Крещения Руси в Сиднее, открыл официальную часть празднества, прочитав те­леграмму, полученную им от великого князя Владимира Кирилловича. Приветствие Митро­политу Виталию прочитал А.И. Закрочимский. Владыка Виталий выразил благодарность королеве Елизавете и властям этой страны, давшим проживающим в Австралии русским свободу жить и верить в Бога.

После краткого слова Владыки Митрополита Виталия и доклада Владыки Павла им обоим были преподнесены подарки. После провозглашённого им «Многая лета» Владыка Митрополит Виталий наградил мать-игумению Евпраксию юбилейым крестом, сказав, что монастырь очень важен в жизни епархии: там молятся о спасении всего мира. По окончании официальной части все присутствовавшие покинули зал и направились в галерею, где состоялось открытие выставки картин русских художников. Представленные картины, числом более сорока, были разделены на три категории: на религиозно-историческую тему, на тему о православной жизни в Австралии (оригинальные композиции) и копии с картин известных художников. Двум лучшим картинам в каждой категории были присуждены награды, и ещё была награда за прекрасную работу по дереву.

Во втором отделении было выступление юбилейного хора, выглядевшего стильно в белом и чёрном. Концерт был разделён на три части. Первой и третьей частью руководил регент А.А. Ко­робко, второй частью руководил второй регент, Н.А. Кожевников. Все песнопения были исполнены с подъёмом и воодуше­влением, которое передалось публике. В перерыве поэтесса О.С. Коренева-Кулинич прочитала специально написанное ею к этому торжеству стихотворение «Россия». По окончании концер­та Владыка Митрополит Виталий поблагодарил всех участников, организаторов и тружеников за прекрасно проведённое тор­жество. «Здесь была часть России», – сказал в заключение Владыка Мирополит.

12 мая в Сидней прибыла из США чудотворная икона Божией Матери Иверская Мироточивая. 13 мая начались посещения Митрополита Виталия приходов Австралийско- Новозеландской Епархии. Вместе с Владыкой Митрополитом в сопровождении Архиепископа Павла следовала и Мироточивая икона Иверской Божией Матери.

15 мая 1988 года в Руском Доме г. Мельбурна состоялся очередной доклад B.C. Терехова «Русская сказка в иллюстрациях» из серии, приуроченной к юбилею 1000-летия Крещения Руси. После доклада была короткая художественная часть: выступили поэтесса М.М. Петунина, чтец Любовь Неизвестная и певица Мария Шелкуна. Программу продолжил высту­плением экспромтом под аккомпанемент В.В. Барановича присутствовавший на докладе известный руский певец-бас А.В. Шахматов. Вместо пения «на бис» А. Шахматов сказал ко­роткое слово, в котором подчеркнул колоссальное значение русского национального и право­славного возрождения в канун празднования 1000-летнего юбилея Крещения Руси.

В Брисбене несколько русских общественных деятелей образовали инициативную группу, объединённую идеей соорудить первый в Австралии памятник св. князю Владимиру. После прохождения регистрации эта группа получила название «Св.-Владимирский Фонд Памятника Тысячелетию «. Разработка проекта памятника была поручена известному скульп­тору Юрию Михайловичу Вирину. Получив благословение Владыки Павла, Фонд начал сбор средств на постройку. Первым начинанием Фонда была устроенная 22 мая в музыкальном зале на «Викхам Террас» «чашка чая». Находившийся в Брисбене по случаю «Всемирной Выс- тавки-88» А.В. Шахматов предложил выступить с небольшой программой с целью помочь в этом начинании. Несколько его грампластинок, изданных в Канаде и пожертвованных им для продажи, сразу были распроданы, дав начало «Фонду памятника». (Ед.27,1.7.88 и Ед.34, 19.8.88).

24 мая 1988 года Митрополит Виталий в сопровождении Архиепископа Павла посетил в Канберре в его резиденции генерал-губернатора Австралии сэра Ниниана Стивенса. После вручения сэру Ниниану памятной медали, выпущенной австралийским Комитетом по орга­низации празднования 1000-летия Крещения Руси и 200-летия Австралии, Владыка Митро­полит сказал: «Русская Православная Церковь за границей нуждается только в свободе. Наши верующие получили необходимую свободу в вашей стране, за что мы приносим Австралии в вашем лице и её правителям глубокую благодарность». Сэр Ниниан сказал, что поместит эту медаль на почётное место среди прочих имеющихся у него медалей, а в следующем рапорте королеве Елизавете упомянет об этом посещении и разговоре с иерархами РПЦЗ. (Ед.23, 3.6.88, Ц.С., 6-7, июнь-июль 1988 г.).

В Аделаиде празднование 1000-летия Крещения Руси было совершено в воскресенье 5 июня 1988 года. Приехавший 3 июня в Аделаиду вместе с Мироточивой иконой Владыка Ми­трополит Виталий совершил в Свято-Николаевском храме воскресное богослужение при большом стечении народа, пришедшего помолиться вместе с Владыкой перед чудотворной иконой. После окончания литургии Владыка Митрополит вместе с клиром посетил Дом Рос­сийского Общественного Центра, где после краткого приветственного слова председателя Центра перед гостями выступил соединённый духовный и светский хор под управлением ре­гента и организатора И.Е. Строковского. Хор исполнил несколько произведений известных композиторов хорового церковного песнопения. (Ед.26,23.6.88).

6 июля 1988 года Архиепископ Павел в сопровождении прот.о.Михаила Протопопова нанёс визит губернатору штата Виктория доктору богословских наук г-ну Макэйки в его рези­денции. Во время радушного приёма Владыка Павел сказал, что он, как глава русской ко­лонии в штате Виктория, давно имел намерение посетить губернатора и в его лице в частности выразить благодарность всех русских за гостеприимство этой страны, которая стала для них всех новым отечеством. Затем Владыка вручил губернатору серебряную юбилейную медаль, выпущенную Комитетом по случаю двух юбилеев – 1000-летия Крещения Руси и 200-летия Австралии. Г-н губернатор , в свою очередь, подарил Владыке свои богословские статьи.

В тот же день, 6 июля 1988 года в галерее Мельбурнского университета открылась вы­ставка икон Русской Православной Церкви, организованная кафедрой искусства Мельбурн­ского университета совместно с Комитетом по организации празднования в штате Виктория 1000-летия Крещения Руси. Координатором от Комитета был A.M. Карель. Университет пре­доставил в своём здании прекрасное помещение и устроил витрины. Заведующий кафедрой искусств проф. Р. Мартинсон после короткого приветствия предоставил слово Владыке Павлу, который сказал на английском языке небольшое слово о русской культуре и значении иконописи. В заключение Владыка призвал посетителей отнестись к выставленным иконам не как к экспонатам искусства, а как к духовной ценности: «Иконы – как бы окна в небесное обиталище Бога». Организаторы выставки преследовали двоякую цель: празднование 1000-летия Крещения Руси и ознакомление студентов и сотрудников университета, а также широкой общественности, с редкими и весьма ценными образцами русской иконописи.

Помимо икон на выставке были представлены предметы церковной утвари; иконы и прочие экспонаты были предоставлены для выставки приходами РПЦЗ, а также и отдельными членами приходов в штате Виктория. Большой интерес вызвал художественно исполненный Николаем Черепановым макет церкви Преображения на Онежском озере. Был издан богато иллюстрированный каталог с предисловием, написанным прот. о.Михаилом Протопоповым .

Свою лепту в юбилейные торжества по поводу 1000-летия Крещения Руси внёс Женский Ансамбль Св.-Владимирского хора. 24 июля 1988 года в зале Русского Клуба в Стратфильде с большим успехом прошёл очередной концерт этого Ансамбля. Перед началом концерта конферансье П.С. Татаринов прочёл стихотворение «Крещение Руси», написанное М.Ф. Бело ноговым:

Перун поплыл, оттолкнутый ногою, От берега чуть отдаляясь по Днепру. Вращаясь медленно, ныряя головою, Глазными впадинами черпая волну…

Перун – бог Грома, жертвоприношенья, В фольклор ушли тысячелетие назад. А православие легло в основу просвещенья, Науки, зодчества, и городов , и хат. К воде теснясь, на берегу толпились русы. Звучал славянский текст учения Христа. На греческий напев летели гласы, И освящённая текла вода Днепра…

Крещенья дух сроднился с духом русским, И «Иордань» в Руси светила солнцу льдом С Кутузовым, Суворовым и Невским Победно русский воин в битвы шёл с крестом. Прошли века… Вдруг жертвоприношенья Взорвали, вздыбили и разорвали Русь… Но это лишь истории мгновенья… Я верю, жду, и за Россию не боюсь.

В это же воскресенье, 24 июля 1988 года, рус­ская колония Мельбурна собралась в Русском доме, чтобы отпраздновать два юбилея – 1000-летие Крещения Руси и 25-летие Русского дома. Это празднование было устроено правлением Русского дома и литературным кружком «Калейдоскоп». В двух комнатах нижнего зала с 11 часов начала ра­ботать выставка икон и рисунков с изображениями храмов – работы художницы Л.М. Тереховой и ар­хитектора B.C. Терехова. Эта выставка привлекла Макет церкви Преображения на Онежском много посетителей. Помимо русских там были озере, исполненный Н.Черепановым австралийцы, югославы, греки и лица других на­циональностей. В 2 часа в верхнем зале начался торжественный концерт. Председатель Русского дома М.И. Климецкий выступил с коротким приветственным словом и представил духовенству и зрителям нового руководителя литературного кружка «Калейдоскоп» В.И. Шевцова, который открыл концерт. В первом отделении выступили Н.В. Веретельник и Любовь Неизвестная, молодая скрипачка Мариамна Карельская (аккомпаниатор В.В. Баранович), М.М. Петунина, поэты И.П. Богут и Игорь Смолянинов. Группа детей Русского театрального кружка выступила в национальных костюмах, исполнив кадриль и «Боярский танец». Молодая австралийская певица Патриша Стюарт, выступавшая в первый раз в Русском доме, пела под аккомпанемент В.В. Баранович и её выступление понравилось публике. Первое отделение закончилось стихами – конферансье В.И. Шевцов прочитал два сти­хотворения Н. Беклавиной.

Во втором отделении выступили молодой аккордеонист Сема Кичаков, четыре танцов­щицы из группы Любови Бакшеевой, певица Мария Шелкуна (вместе с дочерью и двумя племянницами – аккомпанемент музыканта Дмитрия Мошняги), Игорь Смолянинов, Мариамна Карельская, певица Соня Бантос (аккомпанемент на фортепиано дочери Светланы), М.М.

Петунина, скрипач Пётр Девлишев. В заключение известный певец Владимир Бржозовский спел несколько русских популярных песен под аккомпанемент виртуоза-баяниста Давида Брейтмана. (Ед.36,2.9.88).

31 июля 1988 года Св.-Николаевская школа русского языка в г.Сиднее провела в зале Русского клуба большой концерт, посвящённый 1000-летию Крещения Руси. В первом отделении была инсценировка пьесы «Крещение Руси», написанной Н.А. Мельниковой и Н.Н. Прокопович. Второе действие называлось «Выбор веры». Великий князь Владимир со своими боярами слушали представителей от мусульман, иудеев и греческого посла со слугой. Режиссёром пьесы была Е.А. Якупова, музыкальное оформление провела О. Велстед, костюмы были работы П.Ф. Григор.

Во втором отделении выступили два школьных хора – младшие и старшие ученики, с обширным репертуаром. Управляла хорами 3. Другакова. Затем ученики выступали с декла­мацией, и школьный танцевальный ансамбль под руководствои В, Патрина исполнил нес­колько танцев. Также были показаны инсценировки отрывка из «Сказки о царе Салтане» А.С. Пушкина и «Мужичёк с ноготок». (Ед.36,2.9.88).

Торжественное празднование 1000-летия Крещения Руси в штате Виктория было со­вершено на берегу залива Порт-Филип в Джилонге в воскресенье 31 июля. В этот день ни в одном храме штата Виктория богослужений не совершалось. Всё духовенство собралось в парке на берегу залива, где всё было приготовлено к предстоящему торжеству: была по­ставлена большая вместительная палатка со всем необходимым для совершения литургии. Рядом стояло 5 больших чанов с водой для освящения. Возглавил богослужение настоятель храма в Данденонге прот. о.Михаил Протопопов со священниками из Мельбурна, Джилонга и Данденонга. Парк был заполнен богомольцами, прибывшими со всех концов штата. Пел уси­ленный хор певчих из Данденонга с регентом Л.Г. Алексеевой. Вся окружающая обстановка и проникновенное служение духовенства действовали на присутствующих умиротворяюще. В конце литургии о.Николай Карыпов прочитал глубокое по смыслу «Слово о законе и бла­годати», написанное Митрополитом Иларионом Киевским в середине XI века (между 1037 и 1050 годом) и произнесённое им над могилой князя Владимира через полвека после Крещения Руси. После этого о. Михаил прочитал для многочисленных гостей-иностранцев короткий доклад на английском языке о значении празднования тысячелетия принятия христианства на Руси.

После доклада Крестный ход прошёл к чанам с водой и там было совершено освящение воды. Всё утро была пасмурная погода, и даже во время водосвятного молебна упало несколько капель дождя. Но вдруг, при пении «Спаси, Господи люди Твоя», выглянуло из-за разорвавшихся туч солнце и засияло на Кресте! После освящения воды Крестный ход напра­вился к берегу залива. Впереди шёл окружённый многочисленными богомольцами о. Миха­ил, неся на голове Святой Крест с мощами Св. князя Владимира. По деревянному настилу Крестный ход прошёл на мол. Под пение «Спаси, Господи люди Твоя» о. Михаил трижды сделал Святым Крестом знамение Креста, опуская каждый раз Крест в морские воды. При последнем погружении Креста псаломщица мельбурнского собора С. Кычакова окунулась в освящённую морскую воду. Так же благолепно Крестный ход вернулся на поляну к месту, где стояли чаны с освящённой водой; здесь были произнесены речи и приветствия.

О. Михаил Протопопов сказал приветственное слово, закончив его словами, которые все­гда повторял преподобный Серафим Саровский приходящим к нему людям – «Христос Вос­кресе!», на что молящиеся дружно и с радостным чувством ответили : «Воистину Воскресе!»

О. Гавриил представил присутствующим представителя от местного муниципалитета, который на английском языке приветствовал собравшихся с Великим Юбилеем 1000-летия принятия православия и преподнёс картину, на которой было изображено место на берегу залива, где происходило это торжество. О. Михаил преподнёс ему в память об этом тор­жестве юбилейную медаль. A.M. Карель, много потрудившийся во время подготовки к тор­жеству, был награждён знаком отличия, выпущенным Комитетом по устройству празднования этого Юбилея. Всего присутствовало на праздновании около тысячи человек.

Как это бывало в старые времена на Руси, после такого празднества всегда устраивались народные гулянья. Так было и на этот раз. На полянке были поставлены небольшие палатки, вроде ларьков, где продавалась горячая пища. Были также столики с горячим чаем, кофе, сладкими пирогами, тортами и прохладительными напитками, и всё это было организовано и обслуживалось православной молодёжью Джилонга. Некоторые богомольцы привезли еду с собою и, расположившись на траве, устраивали пикники. Настроение у всех было припод­нятое и радостное, и казалось, что в этот день все молящиеся услышали голос самого пре­подобного Серафима Саровского: «Христос Воскресе, радость моя!» (Ед.42,14.10.88 и Ц.С., 10/88).

Сиднейский комитет Дня Русской Культуры устроил 7 августа 1988 года в зале Русского клуба в Стратфильде концерт, посвящённый 1000-летию Крещения Руси. Женский Ансамбль Св. Владимирского хора исполнил под управлением А.А. Коробко гимн св. Владимиру, затем «Тропарь св. Владимиру» и «Величание». Актриса Татьяна Бугаева прочитала свои рифмованные мысли «Слово о крещении Руси». После неё Женский Ансамбль продолжил своё выступление. Доклад «Тысячелетие Крещения Руси» прочла Е.Н. Казанская.

Сиднейская певица Вера Троицкая открыла второе отделение, спев под аккомпанемент пианистки Р. Добринской несколько русских романсов и песен. Затем выступило «Трио» в составе Л.А. Ярошевич (виолончель), В. Дейрт (скрипка) и К. Мак-Карси (рояль). Выступили также бас-баритолн Константин Мавридис (младший) с братом Юрием как аккомпаниатором, оперная певица Мария Валевская и актриса Л.Г. Наталенко. (Ед.37,9.9.88)

Празднование Дня Русской Культуры в Мельбурне состоялось 7 августа 1988 года в прицерковном зале Св.-Покровского собора и тоже было посвящено 1000-летию Крещения Руси. Открыл программу концерта о. Николай Карыпов. Молодёжный хор под управлением Инны Смите исполнил «Стихиры на подобны»: О, дивное чудо, Радуйся, ЖИВОТВОРНЫЙ КРЕСТЕ, Тридневен, Небесных чинов радование. Затем о. Николай Карыпов прочитал доклад «Значение для нас 1000-летия Крещения Руси».

После доклада о. Николая началось художественное чтение при участии Т. Смирновой, Л. Богдановой, О. Кекс, И. Смолянинова и А. Кареля. Постановка Л.Ф. Богдановой «Сватовство» имела большой успех. Молодые танцоры из «Русского театрального общества» испол­нили «Боярский танец», закончив этим первое отделение.

В программе второго отделения приняли участие певец и музыкант Н. Стоянов, скрипач­ка М. Карельская, поэтеса М. Петунина. Второе отделение закончилось выступлением певицы М. Вейсброд. Аккомпанировали выступавшим на рояле В. Баранович, Ф. Гайдн и Н. Стоянов. Конферансье 3. Кузминская уверенно провела весь концерт. От имени приходского совета В. Карельский поблагодарил устроительницу концерта «Дня Русской Культуры» Л.Ф. Богданову и преподнёс ей цветы. А. Карель прочитал своё стихотворение «Ода в честь Л.Ф. Богдановой», а все присутствовавшие встали и пропели ей «Многая лета». (Ед.38,16.9.88).

Празднование Дня Русской Культуры в Брисбене состоялось также 7 августа 1988 года.

Организация празднования была поручена, по благословению Владыки Павла, протоиерею о.Петру Семовских. В общий комитет от трёх церковных общин вошли, помимо о.Петра, бла­гочинный протоиерей о. Михаил Клебанский и иерей о.Руф Тоболов. Был снят зал на 300 мест, но записалось к дате концерта около 500 человек. Красиво украшенный зал был переполнен.

В субботу 6 августа в Брисбене, в старейшем храме Австралии – Свято-Николаевском Соборе – было совершено соборне всенощное бдение. Пел объединённый хор под управ­лением регента Константина Петровича Семовских. В день торжества Божественная Литургия была также совершена соборне в Св. Николаевском соборе. Вначале хор пел под руковод­ством регента Софьи Семёновны Троицкой, но затем хором стал снова управлять К.П. Семовских. Богослужение закончилось крестным ходом с окроплением святой водой и молебном.

Концерт начался в 4 часа дня. Благочинный о. Михаил открыл собрание, после чего организатор торжества о. Пётр Семовских прочитал доклад «Значение православия в истории русского народа». Доклад о развитии православия и о роли св. равноапостольного великого князя Владимира прочитал чтец Василий Николаевич Лапин. (Ц.С.,10/88).

Затем выступил объединённый хор трёх церквей, стройно и молитвенно исполнивший 9 церковных песнопений. Хор регулярно собирался на спевки, отшлифовывая каждое песнопение. Управляли хором попеременно три регента – С.С. Троицкая, Борис Андреевич Волков и К.П. Семовских. После декламации Зоей Аркадьевной Мохначёвой стихотворения «Искание веры» хор исполнил ещё 8 песнопений, и на этом закончилась официальная часть.

Сестричество всех трёх церквей потрудилось перед торжеством и труд их увенчался ус­пехом: зал был полон народа, столы буквально ломились от изобилия разнообразных вкусных кушаний. Среди присутствовавших было приятно видеть много молодёжи! (Ед.40,30.9.88).

В пятницу 12 и субботу 13 августа 1988 года в Мельбурнском университете прошла Кон­ференция, посвящённая Тысячелетию Крещения Руси. Конференция была организована и проведена русским отделением Мельбурнского университета, возглавляемым профессором Роландом Сассексом. Инициатором этой конференции была Нина Михайловна Кристесен, основательница русского отделения и долгие годы его возглавлявшая. Губернатор штата Виктория Н.Е. the Rev. John Davis McCaughney открыл конференцию. После его вступительного слова начались доклады, прочитанные о.Николаеем Карыпововым («Тысячелетие Крещения Руси – смысл юбилея») и русскими и австралийскими университетскими преподавателями. По окончании конференции Н.М. Кристесен были поднесены цветы. (Ед.45,4.11.88; Ц.С.,10/88).

В эти же дни в зале «Мельба» Мельбурнской консерватории состоялся концерт духовных песнопений и русской музыки. В концерте приняли участие русские и австралийские хоры и солисты. (Ед.45,4.11.88).

19, 20 и 21 августа 1988 года в здании Council of Education Centre на Флиндерс-стрит в Мельбурне состоялась выставка произведений русского искусства. Ряд комнат и залов был заполнен экспонатами: картинами местных русских художников, изделиями из фарфора, созданными русскими умельцами, редкой коллекцией орденов и медалей Российской империи – прошлой славы России, уникальной коллекцией русских денег, ювелирных изделий, всевозможного рукоделия и ценных вышивок, некоторые из которых были 200-летней давности, разных прекрасно сделанных кукол. Особенно интересной была серия нацио­нальных костюмов разных областей России – от боярских одеяний и костюмов Рязанской области до формы донских и кубанских казаков. Были даже выставлены облигации Российского государственного банка, выпущенные до и во время первой мировой войны. Церковные экспонаты были выставлены в отдельной комнате. Там было облачение для священника, пре­красно сшитое сестричеством при храме в Джилонге, а также и живопись на религиозные темы, включая и конкурсные работы. На время выставки сюда был перенесён из здания Мельбурнского университета макет церкви Преображения на Онежском озере работы Николая Черепанова. На выставке были экспонаты не только из штата Виктория, но и из Аделаиды и Сиднея. Вся работа по организации и созданию этой выставки была проведена Лидией Анд­реевной Плетухиной и её мужем Александром Яковлевичем Плетухиным. Большую помощь также оказали члены Комитета РЭП штата Виктория. Председатель РЭП-а В.А. Шпис представил собравшимся протоиерея о. Михаила Протопопова, выступившего с кратким словом о зна­чении русской культуры и о том, что она вытекает из русского православия. Затем о. Михаил предложил министру по этническим делам штата Виктория Питеру Спайкеру открыть выставку, после чего преподнёс ему юбилейную медаль Австралийско-Новозеландской епархии.

26 августа 1988 года закончилась выставка икон в галерее Мельбурнского универси­тета. Выставка была открыта в течение более чем полутора месяцев, и за это время её по­сетило большое число посетителей. Всем лицам, давшим свои иконы на выставку, была выражена благодарность. (Ед.43,21.10.88).

2 сентября 1988 года Архиепископ Павел возвратился в Сидней с Архиерейского Собора в США. В Св. Петропавловском Кафедральном Соборе был отслужен молебен, а затем всё духовенство и миряне прошли в прицерковный зал. За чашкой чая Владыка Павел кратко по­делился своими впечатлениями от юбилейных торжеств, на которых он присутствовал, а так­же рассказал о деяниях Архиерейского Собора. (Ц.С.,9,9,1988 г.).

4 сентября 1988 года прицерковная школа им. св. Александра Невского (РПЦЗ) устроила большой торжественный концерт, посвящённый 1000-летию Крещения Руси. На концерте присутствовал Владыка Павел, директор школы. Школьный хор исполнил гимн св. равноапостольному князю Владимиру. Даниил Кисляков прочёл стихотворение «Св. князь Владимир». Доклад о значении Крещения Руси в деле создания русской культуры прочитала Ларисса Швец. Затем хоры детей детского сада и приготовительных классов исполнили под управ­лением одного из учеников несколько детских песенок, и затем была разыграна «Сказка об утятах» в исполнении детей младших классов.

Во втором отделении была показана инсценировка стихотворения Искры «Искание веры». «Искание веры» было представлено как картина во дворце князя, который советуется со своими дружинниками о выборе веры. Живая картина «Молитва» по стих. М.Ю. Лермонтова была последним номером второго отделения.

Третье отделение было полностью занято сценами из «Слова о полку Игореве». Пре­красные декорации и костюмы той эпохи, плюс хорошая игра участников-учеников школы, помогли создать у зрителей соответствующее настроение, унеся их далеко в прошлое России.

В последнем отделении была представлена сцена из сказки Островского «Снегурочка». Концерт закончился гимном святым Кириллу и Мефодию, исполненным хором учащихся школы. (Ед. 44, 28.10.88).

В воскресенье 18 сентября 1988 года в Аделаидском Оперном Театре состоялся гран­диозный «Юбилейный Концерт», посвящённый 1000-летию Крещения Руси и 200-летию Австралии. На концерт пришли не только члены русской общественности, но и большое число представителей всех народностей города. Перед слушателями выступил объединённый хор Российского центра, исполнивший несколько традиционных церковных песнопений композиторов Архангельского, Дубенского и других в аранжировке регента И.Е. Строковского. Затем симфонический оркестр «Бэрнсайд» исполнил ряд характерных русских народных мелодии композитора А. Лядова. Оркестр также исполнил «Славянский марш» П.И. Чайковского. Аделаидская оперная певица-сопрано Белинда Матонти спела в сопровождении оркестра арию Татьяны из оперы Чайковского «Евгений Онегин», а музыкант из Мельбурна Давид Брэйт- ман исполнил на баяне произведения Чайковского и Хачатуряна.

Во втором отделении, посвящённом 200-летнему юбилею Австралии, выступили певцы В.Бржозовский и Б.Олтман. Затем выступили детская танцевальная группа Н. Фей и аделаидская танцевальная группа под управлением Б. Балина и под руководством А. Губченко. Недавно вернувшийся из успешного посещения Америки оркестр «Садко» исполнил музыкальную аранжировку «Русская фантазия».

Хореографическая инсценировка «Старая Россия» ярко и красочно представила обста­новку, костюмы, быт и обычаи старой Руси. Созданная хореографом А. Ильиным вместе с Б. Балиным, художником и гримёром Л. Дудкевичем с помощниками Ниной и Олегом Козиными, костюмером Р. Зиверт и многими другими, эта инсценировка отразила всю со­циальную структуру и колорит старой Руси. По окончании концерта русская общественность Аделаиды выразила благодарность главному организатору и неутомимому руководителю, председателю РОЦ-а и председателю Комитета по празднованию 1000-летия Крещения Руси М.Н. Чуркину, а также и всем труженикам этого концерта. (Ед. 42,14.10.88).

В воскресенье 16 октября 1988 года в концертном зале Сиднейской оперы состоялся торжественный концерт, посвящённый юбилею 1000-летия Крещения Руси. Организаторы концерта, члены Комитета празднования 1000-летия Крещения Руси во главе с А.И. За крочимским, провели большую работу по организации и проведению этого мероприятия. Концертный зал Сиднейской оперы, вмещающий свыше 2360 человек, был заполнен до отказа. Перед органом в задней части сцены как бы парила в воздухе большая картина – эмблема юбилейного празднования в Сиднее: золотые купола с православными крестами.

Владыка Павел, священнослужители и почётные гости разместились в «королевской ложе». В 3 часа дня концерт открыл конферансье П.С. Татаринов, сказавший небольшое привет­ственное слово на русском и на английском языках, разъяснив историческое значение тор­жества. Представитель премьер-министра Р. Хоука депутат федерального парламента Р. Гор- ман приветствовал Правящего Владыку Павла, духовенство и присутствующих.

Концерт состоял из двух отделений. В первом отделении выступил юбилейный хор в составе 125 человек, под управлением сиднейского хормейстера А.А. Коробко. Помимо сиднейских хористов, была небольшая группа хористов из Брисбена, Мельбурна и Данденонга, Аделаиды и Канберры. Юбилейный хор подготовлял свой репертуар в течение нес­кольких месяцев.

Исполненные хором гимн Австралии и гимн св. равноапостольному великому князю Владимиру были прослушаны стоя. Юбилейный хор выглядел стильно в белом с чёрным. Затем был исполнен тропарь св. Владимиру (муз. А.А. Коробко). Последующие песнопения знакомили публику с развитием церковного пения в России, начиная со старинного знаменного распева и кончая современными композициями. Догматик, глас 2 «Прейде сень законная…» знаменного распева 11-12 веков был исполнен на мужских голосах. Всем хором был исполнен Догматик, глас 5, «В Чермном море Неискусобрачныя Невесты…» из собрания Соловецкого монастыря 17 века. Затем – «Блажен муж…», антифоны 1-й кафизмы, распева Киево- Печерской лавры, исполненые поочерёдно мужской частью хора, затем – женской, катавасия на 8 глас с канонархом И.Н. Суворовым. Здесь впервые были исполнены стихи из службы Воздвижения Честнаго Креста Господня – «Кресту Твоему». В двух последующих песнопениях – «Ныне отпущаеши» (молитва св.  Симеона Богоприимца, муз. Н. Соколова) и «Благослови, душе моя Господа» (избранные стихи из 103 псалма, муз. Ф. Мясникова) солировал В. Сидоров. Затем были исполнены тропарь св. Герману Аляскинскому, русскому миссионеру 19 века в Северной Америке (муз. М. Троицкого), «Преславная Днесь» (стихира, глас 4, службы Пятидесятницы, муз. С. Дегтярёва) и «Тебе Бога хвалим» – гимн св. Амвросия Медиолантского (4 век), муз. Д. Бортнянского. По окончании первого отделения публика наградила исполнителей долгими восторженными аплодисментами, часть зала аплодировала стоя.

Во время антракта вниманию публики была предложена в южном фойе здания выставка картин нескольких русских художников, организованная Е.Е. Груздевой. Помогал ей А. Лучич, дежуривший у выставки во время всего концерта. В выставке приняли участие А.А. Азовцева, Т. Вербич, Е.Е. Груздева, монахиня Елизавета, В.Л. Казанский, Т. Кудрина, А. Лучич, Н.Г. Никол, Е. Петров. Была также выставлена картина работы вел. княгини Ольги Александровны, сестры последнего русского императора.

Во втором отделении была представлена классическая музыка русских композиторов. Оркестр «Вестерн Синфони» (из сиднейского пригорода Параматта) исполнил под управ­лением Б. Бэрна «Пасхальную увертюру» Н.А. Римского-Корсакова. Сопрано Вера Троицкая исполнила с оркестром арию Марфы из оперы «Царская невеста» и арию Снегурочки из одноимённой оперы Н.А. Римского-Корсакова. Арию Ленского из оперы «Евгений Онегин» исполнил солист Сиднейской оперы Г. Томлинсон. После этого над сценой был потушен свет и юбилейный хор занял в темноте свои места. Когда был включён свет, то зал дрогнул от аплодисментов: хористы были в красивых русских национальных костюмах, разнообразие красок сарафанов и кокошников поразило всех в зале!

Юбилейный хор исполнил в сопровождении оркестра и под управлением Б. Бэрна финал из оперы «Жизнь за царя» М.И. Глинки. Хор звучал мощно и победоносно! Последним номером была Увертюра «1812 год» П.И. Чайковского в аранжировке Игоря Букетова, из США, также исполненная хором в сопровождении оркестра. Эта вещь прозвучала в хоровом исполнении в Австралии впервые. Концерт прошёл блестяще, с большим патриотическим подъёмом.

Заслуга в этом принадлежит координатору К.Д. Татариновой, конферансье П.С. Татаринову, Т.В. Чернышовой, администратору Л.М. Разумовской, Д.А. Закрочимскому, В.Я. Стаценко, М.К. Шевченко, вице-председательнице Комитета К.А. Дмитриевой, B.C. Стаценко, Е.Н. Казанской. И, в главную очередь, правящему Архиепископу Павлу, доверившему такое небывалое по масштабу начинание Юбилейному Комитету, и умело направлявшему его работу в течение нескольких лет. (Ед. 47,18.11.88).

В воскресенье 23 октября 1988 года в Национальном Театре г.Мельбурна с большим успехом прошёл Юбилейный Концерт, устроенный Комитетом по проведению празднования 1000- летия Крещения Руси. Архиепископ Павел присутствовал на концерте в качестве почётного гостя. Зал, вмещающий более 800 человек, был переполнен. Прот. о. Михаил Протопопов от­крыл концерт. Большинство исполнителей в первом отделении были иностранцы, поэтому профессиональная актриса Татьяна Симонова вела конферанс на английском языке.

Первым выступил хор Св. Успенского хама в Данденонге под управлением Л.Г.Алексеевой. Затем – оркестр Колледжа Искусств штата Виктория в составе 72 человек, под управлением дирижёра Гордо на Вэбба исполнивший Фестивальную увертюру Шостаковича и восемь русских народных песен Лядова. Молодёжный хор Св. Покровского собора в Мельбурне исполнил под управлением И.М. Смит несколько духовных песнопений. Затем выступил секстет Музыкальной Консерватории Мельбурнского университета под руководством Сони Чуа, исполнивший духовные песнопения композиторов Фиссо, Львова и Рахманинова. Группа из трёх танцоров Австралийской Балетной Школы исполнила фрагменты из балета «Спящая красавица» П.И. Чайковского. Первое отделение закончилось выступлением пианиста Александра Семецкого.

Второе отделение конферировал на русском языке О.Козин. Первыми выступила группа танцовщиц Колледжа Искусств штата Виктория, в русских национальных костюмах исполнившая «Девичий хоровод». Затем И. Смолянинов прочитал свои патриотические стихотворения. Группа танцоров Русского Театрального Кружка исполнила народный танец «Полянку» и «Словацкую польку «. Сопрано Вера Александрова спела три романса под аккомпанемент Давида Брайтмана .

У микрофона поэт-юморист Олег Козин с рассказом о поездке в Америку балалаечного оркестра «Садко». Заключительный номер программы: выступление этого самого оркестра «Садко». Сначала оркестр исполнил Преображенский марш. Затем солист оркестра Билл Альтман спел «Песнь индийского гостя» из оперы «Садко» Н. Римского-Корсакова. Под звуки «Русской фантазии» солист оркестра Владимир Бржозовский исполнил русскую народную песню «Эй, ухнем!..» Молодые танцоры Катя и Марк Острил исполнили русский народный танец (хореограф М.Г. Березовская). Под крики «браво!», «бис!», «ещё!», под гром аплодисментов оркестр встаёт и кланяется – концерт окончен. От имени русской общест­венности О. Козин поблагодарил всех артистов и организаторов концерта, среди них двух членов правления Русского Дома и Комитета – Александра Ильина и Валентину Бржозовскую, секретаря Русского Дома. (Ед.48,25.11.88).

Завершительным актом празднования 1000-летия Крещения Руси был юбилейный обще­ственный обед в Русском Доме в Аделаиде. На банкете присутствовали прот. о. Михаил Протопопов, настоятель аделаидского прихода о. Фёдор Мартыненко и дьякон о. Алексей Карпович с матушкой. Перед началом официальной части выступил объединённый хор, исполнивший несколько духовных песнопений.

В официальной части председатель РОЦ М.Н. Чуркин подвёл краткий итог двухлетнего празднования русской колонией Аделаиды 1000-летия Крещения Руси. Всем участникам праздничных актов – организаторам и руководителям – была выражена сердечная благодарность и были вручены благодарственные граматы. О. Михаил преподнёс М.Н. Чуркину благодарственную грамату от Архиерейского Синода РПЦЗ и Митрополита Виталия. Благодарная русская колония Аделаиды также поднесла ему грамоту и скромные подарки. О. Фёдор передал М.Н. юбилейную медаль от церковного прихода.

Посетившая банкет поэтесса Ирина Рябушинская прочла свои стихотворения, за которые она была арестована в СССР. Затем в «Русском танце» выступили солисты танцевальной группы. Закончился банкет выступлением объединённого хора, исполнившего несколько русских народных песен. Во время банкета была проведена Е. Губиной лотерея. Банкет посетило большое число гостей. (Ед. 50, 9.12.88).

В субботу 12 ноября 1988 года в г. Канберре состоялось Великое Освящение нового Свято-Иоанно-Предтеченского храма, освящение закладки которого со вложением святых мощей было совершено ещё Владыкой Феодосием 23 августа 1975 года .

Под наблюдением ответственного руководителя работ инженера А.П. Дукина строительство продолжалось 14 лет. Средства на постройку собирались постоянно различными способами, включая лотереи и подписные листы. Было много пожертвований от частных лиц, церковных приходов и общественных организаций. К августу 1988 года храм-памятник был готов к совершению Великого Освящения. На месте был и новый иконостас с двумя нижними рядами уже написанных икон. В верхнем ряду из четырнадцати предполагаемых икон были готовы шесть и главная надвратная икона Бога Саваофа. Все приходы Австралии готовились по мере возможности участвовать в этом общем празднике.

Владыка Павел прибыл в Канберру накануне праздника, 11 ноября, и возглавил все­нощное бдение. Храм был уже с вечера приготовлен к чину освящения на следующее утро. В субботу к 8 часам утра в ограде храма и вокруг него собралось к встрече Владыки Архиепископа Павла много людей, как прихожан, так и приехавших на праздник из разных городов и штатов. Владыка Павел был встречен старостой прихода А.П. Дукиным традиционным хлебом-солью, после чего Владыка проследовал в храм. Начался чин освящения Св.  Иоанно-Предтеченского храма. Владыке Павлу сослужили девять священнослужителей – протоиерей о. Михаил Протопопов, иереи о. Николай Грант, о. Никита Чемодаков, о. Николай Карыпов, о. Владимир Дедюхин, о. Гавриил Макаров, о. Александр Морозов, о. Пётр Шеко и иеромонах Иоанн при протодиаконе о. Борисе Евстигнееве и диаконах о. Пётре Метленко, о. Василии Хадарине и о. Василии Якимове.

Храм был переполнен молящимися; пел хор, усиленный певцами, прибывшими из других городов. В храме не было ни одной зажжённой свечи, хотя все подсвечники были уставлены свечами, все лампады были потушены тоже. Царские врата были закрыты. Всё духовенство находилось в алтаре. Священники были облачены в особые белые передники, «срачицы» и «запони». Стол с вещами, приготовленными для освящения, был внесён в алтарь и установлен у задней стены. Начался чин освящения престола.

После освящения престола передники снимаются. О. Михаил выходит из алтаря и под пение хора кисточкой на длинном шесте наносит святым mvpom кресты на внутренних стенах. После этого Владыка Павел зажигает от разожжённого кадила свечу и выходит на амвон. Богомольцы зажигают от его свечи свои свечки, затем свечи на подсвечниках и лампады. В церкви становится светло и празднично.

Всё духовенство выходит из алтаря и направляется к выходу – начинается крестный ход. Впереди идут богомольцы с иконами и хоругвями, затем хор; Владыка Павел идёт впереди духовенства, неся на главе дискос со святыми мощами, за духовенством идёт громадная толпа молящихся с зажжёнными свечами. Крестный ход обходит вокруг храма три раза, стены храма окропляются святой водой. Чин Великого Освящения заканчивается короткой литией перед закрытыми дверями храма. Затем все входят в новоосвящённый храм и Владыка Павел начинает служить Божественную литургию.

Во время литургии Владыка Павел наградил иеромонаха Иоанна и священника Влади­мира Дедюхина набедренником, о. Александра Морозова и о. Петра Шеко – камилавками, иерея Николая Карыпова – золотым синодальным крестом, о. Николая Гранта и о. Никиту Чемодакова – саном протоиерея. В конце литургии Владыка Павел сказал поучение, указав на великое событие, современниками которого являются все русские люди – 1000-летие Крещения Руси – и приуроченное к этому великому юбилею освящение нового великолепного русского православного храма. По обе стороны входных дверей снаружи были прикреплены две мемориальные доски.

Наступил торжественный момент – открытие этих мемориальных досок. Одна доска была открыта Владыкой Павлом, другая – представительницей федерального правительства г-жой Р. Келли, сказавшей прекрасное приветственное слово. Наступил другой торжественный момент – награждение синодальными грамотами всех потрудившихся на строительстве Св. Иоанно-Предтеченского храма. Первым был награждён грамотой за жертвенные и самоотверженные труды А.П. Дукин, на него был также возложен юбилейный Свято-Владимирский синодальный крест. Архиерейские граматы были выданы П.П. Нелипа, Т.Н. Макеевой, О.И. Мазановой, К.К. Матвееву, Н.Г. Садильникову, Л.Г. Дукиной, Г.Н. Пожидаевой, И.В. Головешко и общая грамата всему Сестричеству за труды по изыс­канию средств на создание храма-памятника. Прот. о. Михаил Протопопов преподнёс Канбер ровскому приходу от Данденонгского икону Святителя Иннокентия Иркутского.

Торжественная трапеза была устроена в пригороде Эйнзли в Австралийском футбольном клубе. Большой зал был украшен национальными бело-сине-красными лентами, с правой стороны сцены висела большая картина с храмами Кремля, Джорданвиля и Канберры. Слева от картины висели большой макет юбилейного значка, рамка с Российским гербом и русский трёхцветный флаг. Слева от сцены стояла на подставке доска с надписью AUSTRALIA’S BICENTENA­RY и австралийский флаг. Посредине сцены перед занавесом на аналое была установлена икона Божией Матери. Столы с бело-сине-красными цветами были хорошо сервированы.

Владыка Павел поздравил всех присутствующих с великим юбилеем и напомнил, что историческая роль Русской Православной Церкви неизмерима. Объединение русской нации возможно было только благодаря Церкви. В русском Зарубежье объединение русских людей возможно было тоже только благодаря Церкви. Вне Церкви для русского человека нет и не может быть жизни национально организованной.

Настоятель Св. Успенского храма в Данденонге о. Михаил Протопопов также поздравил всех с великим юбилеем и окончанием строительства храма-памятника и преподнёс от своего прихода чек на 1000 долларов на нужды Канберрского прихода. Ответственный ру­ководитель строительства и староста прихода А.П. Дукин в своём приветственном слове поблагодарил Владыку Павла за его неизменную материальную и моральную поддержку. А.П. также вспомнил и тех людей, которые возгорелись идеей воздвигнуть храм в Канберре – ныне почившего Архиепископа Феодосия, бывшего настоятеля прихода о. Антония Дудкина, г-жу Кристи и других. Протодиакон о.Борис Евстигнеев провозгласил им «Вечную память». Настоятель Св. Скорбященского храма в Джилонге о. Гавриил Макаров поздравил канберцев и всех присутствующих и преподнёс от прихода икону Новомучеников Российских. На юбилейные торжества были получены денежные пожертвования от Св. Петропавловского Кафедрального Собора в Стратфильде и от Русского Благотворительного Общества в Сиднее.

Настоятель Канберрского прихода о.Александр Морозов поздравил всех и поблагодарил за поддержку в свершении этого важного события в жизни русских в Канберре. Особую благодарность о. Александр вынес Владыке Павлу за его помощь в строительстве храма-па­мятника. Это строительство Канберрского храма лишний раз подтверждает, что верные сыны России не забыли ревности к Церкви и храмостроительству. Храм-памятник всем погибшим русским православным людям, которые принесли высшую жертву – отдали свои жизни на защиту Родины, украшает теперь столицу Австралии Канберру. (Ц.С.,12, дек. 88 г.).

22 октября 1988 года в Русском Доме в Мельбурне были вторично отпразднованы два юбилея: великая годовщина Крещения Руси и 25 лет со дня основания Русского Дома. На это торжество был приглашён Архиепископ Павел. В Русский Дом Владыка Павел прибыл в сопровождении прот. о. Михаила Протопопова и диакона о.Петра Метленко. Председатель Рус­ского Дома М.И. Климецкий встретил Владыку Павла по русскому обычаю – с хлебом и солью. Приглашая Владыку на это торжество, председатель и правление Русского Дома выразили надежду, что Владыка прочтёт доклад на тему юбилейного года – 1000-летия Крещения Руси. Владыка Павел любезно согласился и после молитвы и приветственного слова М.И. Климецкого прочитал доклад, в котором главное внимание уделил анализу личности великого князя Владимира, просветителя Руси.

М.И. Климецкий поблагодарил Владыку за интересный и содержательный доклад и поздравил присутствующих с Юбилейным годом. Затем В.И. Шевцовым вниманию присут­ствовавших была предложена небольшая программа с вокальными номерами и деклама­цией. Во время трапезы Владыка Павел расказал о том, как происходило в России празд­нование 1000-летия Крещения Руси.

О. Михаил Протопопов сообщил о том, что в конце года предполагается моление в Св. Покровском соборе, в ночь с 31 декабря 1988 года на 1 января 1989 года, которым будут завершены юбилейные торжества. (Ед.52,23.12.88).

В пятницу 18 ноября 1988 года в зале Русского Клуба в Стратфильде с большим успехом прошёл «Китайский вечер», устроенный Обществом Заботы о Русском Кладбище во главе с Клавдией Николаевной Муценко-Якуниной. Весь чистый доход с вечера поступил в Фонд пос­тройки часовни-памятника в память 1000-летия Крещения Руси на русской секции кладбища «Индепендент» на Руквуде. (Ед.7,17.2.89).

4 декабря 1988 года в Св. Петропавловском Кафедральном Соборе в Стратфильде был совершён Благодарственный Молебен по случаю успешного выступления хористов юбилейного хора на концерте в Оперном Театре 16 октября 1988 года. Молебен начался в 1 час дня. Служил молебен Архиепископ Павел в сослужении о. Михаила Константинова при протодиаконе о. Борисе Евстигнееве. После молебна Владыка Павел поздравил участников концерта и организаторов Юбилейных Торжеств с успехом, затем подвёл итоги празднования 1000-летия Крещения Руси в Австралии. После этого началась раздача Владимирских Юбилейных Грамот всем хористам и тем, кто потрудился для устройства Юбилейных Торжеств. Регенту хора А.А. Коробко и председателю Юбилейного Комитета А.И. Закрочимскому были также вручены Владыкой Павлом синодальные кресты. После награждений в прицерковном зале Сестричеством Собора для хористов и духовенства была устроена «чашка чая».

18 декабря 1988 года Мельбурнский отдел Братства «Православное дело» в Австралии, по благословению своего духовника о.Николая Карыпова, устроил для прихожан, собравшихся в прицерковном зале Св. Покровского собора, прослушивание записей бесед с соотечественниками в России во время празднования Тысячелетия Крещения Руси.

После молитвы и вступительного слова о. Николая, подчеркнувшего происходящее в то время в России оживление веры как подтверждение предсказаний многих святых Земли Рос­сийской, была прослушана запись беседы о. Виктора Потапова с З.А. Крахмальниковой, составительницей широко известного в России сборника христианского чтения «Надежда». Затем одним из членов Братства была дана краткая информация об о. диаконе Владимире Русаке. О. Виктор Потапов опрашивал верующих у стен Данилова монастыря и в ограде Св. Владимир­ского собора в Киеве, и эти записи были тоже прослушаны. Члены Братства получали мно­жество писем из России с выражением благодарности за присланную духовную литературу и с просьбами о снабжении их «хлебом жизни» – библиями, молитвословами и другими книгами духовного содержания. Часть этих писем была прочитана в конце собрания. Эти беседы и письма были прослушаны присутствующими с большим интересом и сердечным сочувствием. К тому же выяснилось, что многие православные верующие заграницей очень мало знают о работе Братства «Православное дело».(Ц.С.4, апрель 1989 г.).

С 24 по 27 декабря 1988 года в Христианском Центре Мерру, в районе Голубых Гор Карайёнге, прошёл 24-й Съезд русской Православной молодёжи. В четырёхдневную программу съезда входили богослужения, доклады, дискуссии, беседы, просмотры видеофильмов, спортивные игры и развлечения. Доклады, прочитанные на съезде, были посвящены 1000-летию Крещения Руси.

28, 29 и 30 декабря в прицерковном зале Св. Петропавловского Кафедрального Собора в Стратфильде состоялся 9-й Епархиальный Съезд. Каждые 3 года Австралийско-Новозеландская Епархия Русской Православной Церкви Заграницей устраивает Епархиальные Съезды, на которые съезжаются духовенство и миряне из всех приходов Австралии. Перед началом съезда была отслужена Божественная литургия, которую возглавил Владыка Архиепископ Павел.

После того, как Владыка Павел открыл съезд, диакон о.Герман Иванов-Тринадцатый, прибывший из Лиона (Франция), прочитал содержательный доклад на сложную и вполне злободневную тему «Ватикан и Россия». Злободневную потому, что Ватикан до сих пор не теряет надежды на распространение католичества на всю Россию.

В съезде приняло участие около 60 человек. Тема 1000-летия Крещения Руси была от­ражена во многих докладах. Владыка Павел, после приветствия духовенству и делегатам съезда, сделал доклад о своём посещении Архиерейского Собора и всезарубежных торжеств по случаю Юбилея Крещения Руси. После принятия резолюции о посылке от съезда приветственной телеграммы митрополиту Виталию, Владыка Павел сделал отчёт о жизни Епархии. После этого были доклады с мест отцов настоятелей, приехавших на съезд из большинства штатов Австралии, причём каждый священник сообщал также, как в его приходе или штате отмечалось 1000-летие Крещения Руси. Всего было 17 отчётов от приходов.

Были также доклад о строительстве мужского монастыря, доклады епархиальной школьной комиссии, о строительстве храма-памятника в Канберре, о деятельности Братства Св. Креста, Женского Комитета Помощи Епархии и Русского Благотворительного Общества, Брат­ства «Православное Дело» и других организаций. Владыка Павел сообщил, что Архиерейский Синод готовится в недалёком будущем к прославлению Оптинских Старцев. Съезд закончился благодарственным молебном. (Ц.С.,1-2, январь-февраль 1989 г.).

В ночь с 31 декабря 1988 года на 1 января 1989 года в Св. Покровском соборе в Мельбурне было совершено ночное моление, которое возглавил прибывший из Сиднея Владыка Архиепископ Павел в сослужении благочинного штата Виктория настоятеля Св. Успенского храма в Данденонге прот. о. Михаила Протопопова, настоятеля Св. Покровского собора о. Николая Карыпова, настоятеля Св. Скорбященского храма в Джилонге о. Гавриила Макарова и о. Владимира Дедюхина при диаконах Петре Метленко, Симеоне Кичакове, Василии Якимове и Германе Иванове-Тринадцатом. Вечерня была совершена во всех церквах в 6 часов вечера. Поэтому сразу после встречи Владыки Павла в 10.30 ч. вечера началась утреня, и после окончания утрени сразу, без расхода – литургия. Пел усиленный хор Св. Успенского храма из Данденонга, было много иподиаконов и мальчиков-прислужников. Богослужение прошло торжественно, молитвенно и спо­койно, было много причастников; закончилось богослужение в 4 часа утра.

Владыка Павел в своём слове подчеркнул, что это моление совершено перед праздником Рождества Христова как напоминание, что время покаяния и поста приближается к концу. В конце Владыка Павел сказал, что все здесь собрались не для того, чтобы отпраздновать наступле­ние «Нового Года», что имеет чисто гражданский характер, а для того, чтобы в эти последние дни помолиться о достойной встрече грядущего Богомладенца. «Молитвенно встретив 1000-летие Крещения Руси, молитвенно и заканчиваем этот юбилейный год».

Владыка Павел прочитал Грамоту, данную Синодом РПЦЗ и подписанную Митрополитом Виталием Комитету по проведению празднования и передал её председателю Комитета прот. о. Михаилу Протопопову. Хор исполнил гимн великому князю Владимиру. На этом закончились торжества юбилейного года. Свет христианства, зажжённый на Руси 1000 лет тому назад, ярко сияет и в наши дни. (Ед.15,14.4.89).

Стихотворение, посвящённое 1000 летнему юбилею Крещения Руси

Стоит Владимир над Днепром
И смотрит в даль веков,
Оберегая Русь крестом
От всех её врагов.

Не думал князь, когда творил,
Что тыщу лет спустя
Та Русь, которую крестил,
Вновь будет без креста.

Сердито Днепр у княжих ног
Рокочет на камнях,
Он многое сказать бы мог
О старых славных днях:

Он для Руси купелью был,
В седых своих волнах
Он древних идолов топил
Кудесникам на страх.

И Чудо – Киев за спиной,
Престольный княжий град,
Всё дышет той же стариной
Как много лет назад.

И грустно князю над Днепром,
Пред ним встают цари,
Что создавали день за днём
Величие Руси.

И хочет князь через века
Завет свой повторить:
«Без Бога в сердце никогда
Руси не может быть!»

Олег Козин «Церковное Слово», №8, август, 1988 г.

Раздел  VII
Лицом к России

Глава 1. Русская благотворительность

На благо ближнего

… Мы услышим ангелов, мы увидим всё небо в алмазах, мы увидим, как всё зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир…

А.П. Чехов «Дядя Ваня»

Русская церковная и общественная жизнь в Австралии создавалась трудами самих иммигрантов – безвозмездных и жертвенных тружеников. Поразительно то, что даже в то время, когда частная и общественная жизнь русских в Австралии ещё не наладилась, они откликались на нужды соотечественников, живущих в русском рассеянии. Так, например, маленькие русские общины Сиднея и Брисбена в 1920- 1930 гг. даже во время экономического кризиса собирали и регулярно посылали материальную помощь «Союзу военных инвалидов» в Париже.

После Второй мировой войны в Сиднее был организован «Комитет помощи русским в Европе и Азии», который помогал русским детям-сиротам, больным и престарелым, а также обителям на Афоне и женским монастырям в Иерусалиме. Позднее другие благотворительные организации в Австралии помогали Детскому приюту в Чили и Дому для престарелых в Аргентине. А оказание помощи православным монастырям на Святой Земле взяла на себя Любовь Петровна Миллер, писательница и общественный деятель, которая в 1974 г. основала в Мельбурне «Благотворительный фонд имени великой княгини Елизаветы Феодоровны». В течение почти 30 лет Л.П. Миллер изыскивает средства, устраивая концерты с докладами и буфетами и принимая денежные пожертвования, которые она посылает на Святую Землю.

В «Комитете помощи русским в Европе и Азии» с 1948 г. деятельное участие принимала Агапия Иосифовна Бежалова. После переименования Комитета в 1957 году в «Русское благотворительное общество имени Преподобного Сергия Радонежского» (РБО), она продолжала быть его бессменной председательницей ещё в течение 21 года. В 1956 г. РБО купило дом с большим участком, прилегающим к Св. Покровской церкви в Кабраматте, что и послужило началом создания не только русского Дома для престарелых, но и строительства квартир для пенсионеров, Дома для хроников и Дома для людей, страдающих деменцией.

За год до этого в Мельбурне было основано «Русское благотворительное общество Св. Иоанна Кронштадтского», которое построило Дом для русских престарелых в Данденонге.

В 1964 г. было основано «Русское благотворительное общество» в Брисбене. На организационном собрании было решено построить вблизи русской церкви, в районе Рокли, Дом для престарелых русских людей. В 1969 году постройка Дома была закончена.

В этих домах пожилые больные, одинокие люди находят приют, живут в комфорте, окружены заботой служащих и медицинского персонала.

В 1950 гг. в Мельбурне было создано «Братство Православное дело». Целью этой организации была помощь русским православным людям в СССР, выражавшаяся в посылке духовной литературы, запрещённой там в то время, маленьких икон, крестильных крестиков, Евангелий, ладана и многого другого. Братство получало благодарственные письма из СССР и часть этих писем печаталась в епархиальном журнале «Церковное Слово». «Братство» существует до сего дня и оказывает материальную помощь русским православным людям в России.

В 1956 г. Владыка Савва, Архиепископ Австралийский и Новозеландский, организовал в Сиднее «Епархиальный беженский комитет» с целью помочь русским выехать из Китая в Австралию. Отделения Комитета были открыты в Мельбурне, Брисбене, Аделаиде и Перте. Австралийское правительство и Мировой совет церквей оказали содействие Комитету, которому удалось выписать несколько тысяч русских из Китая.

К 1965 г. отъезд русских из Харбина закончился, но там по разным причинам оставались ещё около 100 русских пожилых людей. Из-за «культурной революции»в Китае связь с ними была прервана. В начале 1970 гг. появилась возможность переписки с ними, русские харбинцы в Австралии сразу же организовали помощь им.

В 1961 г. Архиепископ Савва основал в Сиднее «Братство Св. Креста». Цель организации – забота о престарелых, больных и неимущих, а также содействие русским благотворительным организациям. «Братство Святого Креста» выстроило с помощью австралийского правительства Дом для престарелых, который находится на земле епархии в отдалённом районе Кентлин (58 км на юг от Сиднея). Эта земля была подарена Архиепископу Савве протодиаконом Петром Гришаевым для монастыря, который и был там впоследствии построен. Кроме Дома для престарелых, «Братство», с помощью австралийского правительства, основало посёлок с квартирами для русских пенсионеров.

В начале 1970 гг. был основан «Дамский комитет помощи епархии», который существует до сих пор. Он оказывает помощь неимущим, больным, духовенству, а также материально поддерживает русский Дом для престарелых в Аргентине и Приют в Чили.

При каждой церкви нашей епархии безвозмездно работают сестричества. Сёстры прибирают храмы, шьют облачения для духовенства и для храма, устраивают праздничные трапезы. Они изыскивают средства, организовывая поминки, базары, лотереи и продавая пирожки. При храмах почти везде есть церковные киоски и библиотеки, которые обслуживаются прихожанами безвозмездно.

В 1990 г. в Мельбурне был организован «Благотворительный фонд помощи жертвам Чернобыльской катастрофы», который в течение 13 лет оказывает помощь нуждающимся после взрыва на атомной электростанции детям в России.

В 1992 г. был основан Комитет «Австралийская помощь Чернобылю» в Сиднее.

В 1998 г. в Мельбурне с благословения и по указу Владыки Илариона, Архиепископа Австралийского и Новозеландского, был создан «Благотворительный фонд Святителя Николая». Цель работы Фонда – сбор средств на медикаменты для детей государственной Областной Детской клинической больницы (ОДКБ) г. Омска. Председателем Фонда стал о. Николай Карыпов, секретарём – Наталья Николаевна Шрейдер.

В 2001 году с благословения главы Епархии Архиепископа Илариона было основано «Православное дело – Сидней». Цель организации помогать больным детям, сиротам и бедным семьям в России. «Православное дело – Сидней» посылает денежную помощь в детдомы, в приюты в ответ на письма, получаемые из России, с просьбами о помощи.

По страницам журналов и газет

Благотворительная деятельность русских австралийцев на протяжении многих лет освещалась на страницах газеты «Единение», позже в журналах «Австралиада», газете «Слово», в церковных изданиях, в газетах и журналах России.

Начиная с 1990 г. почти все усилия русских благотворительных организаций и частных лиц в Австралии были направлены на оказание помощи нуждающимся соотечественникам в России.

«Подвижник благотворительности»

В 1990 г. по инициативе Николая Николаевича Григоровича и при участии активных работников Русского дома в Мельбурне был организован «Благотворительный фонд помощи жертвам Чернобыльской катастрофы». Председателем был выбран Н. Григорович.

Н.Н. Григорович родился в 1946 г. в русской семье в Вене. Учился в Греции. По приезде в Австралию он продолжил своё учение и впоследствии преподавал греческий язык в школах. Изучал богословие. Получив высшее образование, стал юристом. Он участвовал в работе «Организации православной молодёжи» Русского дома в Мельбурне и правления Этнического Представительства штата Виктория и организовал первый многонациональный концерт в помощь пожилым и малоимущим гражданам штата Виктория.

Н. Григорович сумел убедить австралийских фабрикантов в том, что их помощь жертвам Чернобыля спишется с дохода, и это уменьшит их годовой налог. Кроме того, это повысит их престиж путём обширной бесплатной рекламы в прессе, на радио и телевидении. Товары для посылки в Россию потекли рекой.

За 12 лет Фонд переслал в Россию 200 контейнеров гуманитарной помощи и принял на оздоровительный отдых более тысячи больных детей, пострадавших от экологических катастроф.

Н.Н. Григорович награждён серебряной медалью Фонда мира в 1992 г., золотой медалью – в 1995 г., а также орденом общества «Родина» – в 1996 г.

«Чужой беды не бывает»

В 1992 г. в Сиднее был организован Комитет «Австралийская помощь Чернобылю», который является официальной общественной благотворительной организацией и работает под эгидой ООН.

Уже в 1993 году Комитет отправил первые посылки в российские города, где особенно нуждались в помощи. Газета «Вечерний Челябинск» писала так: «В Челябинск прибыл контейнер с посылками из Австралии. Это дар детям-сиротам и больным детям нашей области от Ассоциации «Австралийская помощь Чернобылю».

Быстро разлетелась добрая слава о работе австралийского комитета. К нему стали обращаться за помощью больницы, в которых не хватает медицинских препаратов, хирургических инструментов и столов, приспособлений и аппаратов. Вызов больных детей в Австралию на оздоровление за счёт собранных Комитетом средств также стал одной из главных его задач.

В то время почти в каждом номере газеты «Единения» печаталось объявление: Комитет «Австралийская помощь Чернобылю»ищет добровольцев, желающих принять участие в работе организации.

В данное время членами комитета являются: председатель Н. Перхорович, вице- председатель Д. Портелли, казначей И. Майер, секретарь Н. Никобадзе и члены Н. Шеина, О. Кайн, Н. Солодчина, С. Бианкина и Л. Ивачёва.

Душой Комитета стал врач Джорж Портелли, грек по национальности. Вместе с женой Татьяной, украинкой, он ведёт большую административную и организационную работу. Это и загрузка контейнеров, и сбор тёплой одежды, и изыскание средств. Среди своих пациентов, например, в 1997 г. он распространил лотерейных билетов на три тысячи долларов.

Людмила Васильевна Ивачёва была первой, поехавшей в Россию из Австралии для выполнения задач Комитета. Российские газеты начала 1990 гг. писали, что эта женщина проложила «Мост милосердия». Первый контейнер был доставлен в Санкт-Петербург, и задачей Л.В. Ивачёвой было доставить груз стоимостью 870 тысяч долларов до Челябинска. Немало волнений пришлось ей тогда испытать. Грузовое судно, на котором находился контейнер, не могло зайти в гавань Санкт-Петербурга и долго стояло на рейде, так как был морозный январь. Когда же корабль вошёл в гавань, начались поиски транспорта, который доставил бы груз в Челябинск. О «битвах» Л.В. Ивачёвой с бюрократией и безразличием властей к нуждающимся людям в то время писали многие российские газеты. Одна из статей в газете «Вечерний Челябинск» вышла под заголовком: «Австралийский контейнер с гуманитарной помощью для челябинских детей застрял в пути. И тогда вмешалась жена Ельцина». Благодаря настойчивости Л. Ивачёвой груз благополучно был доставлен в Челябинск. Со слезами на глазах её благодарили руководители Челябинского дома ребёнка №5, руководители детского отделения ожогового центра, детского гематологического отделения областной больницы, главврач Кунашакской районной больницы, директора детских домов Екатеринбурга, Сатки и Златоуста. Людмила Васильевна выполняла не только задание Комитета, но и работала по зову своего сердца. Она знакомилась всё больше и больше с нуждами и запросами детских домов и больниц, встречалась с малообеспеченными и многодетными семьями. «Часто нервы не выдерживали и вечером просто хотелось не плакать, а выть от всего увиденного», – рассказывает она, и тяжёлые капли слёз текут по её щекам.

– Я видела страдание от боли, я видела нищету, я видела глаза больных детей, молящие о помощи. Разве это может не вызвать чувство сострадания?

В 1994 г. Л.В. Ивачёва была награждена Почётным знаком Международной Ассоциации «Родина» по связям с соотечественниками за рубежом за большой личный вклад в дело укрепления связи между народами России и Австралии.

Начиная с 1992 г. Комитет ежегодно стал привозить детей из России в Сидней для оздоровления. Затраты на это нужны немалые. В первый приезд на одиннадцать человек Комитет истратил почти тринадцать тысяч долларов. Заработать их не так просто. Вот и приходится проводить различные мероприятия. Благотворительные концерты – это одна из статей дохода.

Женский ансамбль «Русская песня», организованный в Сиднее в 1990 году, в течение 12 лет, устраивая концерты, жертвовал на оказание помощи детям России.

«Тепло русских сердец»

На страницах газеты «Единение» неоднократно освещались усилия русских, живущих в Австралии, по сбору для России денежных средств, медикаментов и вещей для больных и нуждающихся из-за катастроф.Так была проведена акция помощи в связи с землетрясением в Нефтегорске на острове Сахалин в 1995 г. В Сиднее был организован сбор денег, вещей, медицинского оборудования, продуктов питания.

Одним из организаторов этой акции была Наталья Григорьевна Четверикова, которая за свой счёт приехала с гуманитарной помощью в район бедствия, нашла пострадавших детей в больницах и передала им вещи.

Через некоторое время от главного врача Дорожной больницы на ст. Хабаровск в адрес Н. Четвериковой пришло письмо следующего содержания:

«Благодарим Вас за участие в судьбе маленьких нефтегорцев, пострадавших при землетрясении в мае 1995 года. Страшное бедствие унесло сотни жизней сахалинцев, многие дети остались сиротами, многие стали инвалидами. В этот трудный период их жизни поддержка, внимание и забота, участие других людей так необходимы им. Ваша поддержка это особый жест милосердия. Вы протягиваете руку помощи несчастным. Спасибо Вам! Спасибо от детей, родственников пострадавших, спасибо от сирот-инвалидов.

Вы привезли для наших малышей бесценный груз. Спасибо вам всем за то, что вы собрали необходимые средства, привезли инвалидные коляски, медикаменты, одежду и игрушки. Приехала дама из далёкой Австралии и привезла детям тепло сердец, материнскую заботу и ласку. Мы счастливы, что вы помните о России, откликаетесь на трагические события в нашей жизни, стараетесь нам помочь. Спасибо!

С уважением и признательностью – главный врач Дорожной больницы на ст. Хабаровск Борис Анатольевич Мерекешкин.»

«Олимпийские игры – мост дружбы»

Задолго до начала Олимпийских игр русская общественность готовилась к прибытию русских спортсменов для участия в Олимпийских и Парапимпийских играх. Заранее прибыла в Аделаиду для тренировок большая группа спортсменов – членов олимпийской команды России. Русская общественность, во главе с председателем Русского Общественного Центра М.Н. Чуркиным, организовала им встречу в аэропорту по русской традиции с хлебом и солью. На следующий день в Русском Доме состоялся официальный приём олимпийской группы. Для гостей был организован концерт. Гости были немало удивлены большому числу русских в Австралии и чисто русскому гостеприимству на другом конце света.

Сиднейцы тоже приняли горячее участие в проведении Олимпийских игр. Было очень много русских волонтёров, работавших переводчиками, координаторами, водителями. Одних только переводчиков было 65 человек.

30 сентября 2000 года в Сиднее в Русском клубе в Стратфилде состоялся Олимпийский бал, прошедший с успехом. Был создан комитет «Русские австралийцы – паралимпийцам», который устроил «Паралимпийский вечер встреч». Собралось около 300 человек. За каждым столом среди хозяев разместились по одному или по два паралимпийца, и чувствовалась теплота общения. Паралимпийцы были расстроганы добротой людей и благодарили за щедрые подарки, которыми награждали их гостеприимные хозяева.

«Российские гастролёры»

Австралийский Комитет по сбору средств на воссоздание храма Христа Спасителя был организован по инициативе Русского этнического представительства в штате Виктория. Председателем Комитета был М. Чуркин (Аделаида), секретарём – А. Ильин (Мельбурн), казначеем – К. Муценко-Якунина (Сидней), помощником казначея – В. Адамсон (Мельбурн), представителем от Епархии – о. Михаил Протопопов (Мельбурн). Первый сбор в кассу Фонда поступил после концерта Московского хора русского духовного песнопения, гастролировавшего по Австралии.

Большим событием 1995 г. была серия концертов под названием «Тур доброй воли», во главе с Надеждой Бабкиной, организованных по инициативе М.Н. Чуркина. Концерты проводились во всех больших городах Австралии. Весь чистый сбор с этих концертов поступил в пользу постройки храма Христа Спасителя.

Все собранные средства были употреблены на приобретение для Тихвинского придела храма Христа Спасителя следующих предметов: дарохранительницы, напрестольного Евангелия и напрестольного креста (все изделия ювелирной работы с эмалью). Для средней части иконостаса Тихвинского придела были приобретены следующие иконы: центральная икона деисусного ряда, иконы деисусного ряда, иконы сени Царских врат, иконы Царских врат, икона Спасителя, икона Божией Матери «Тихвинская», икона «Тихвинская» храмовая, икона диаконской двери.

«Небо в алмазах…»

Протоиерей Михаил Протопопов известен в русской диаспоре Мельбурна как человек, который, несмотря на преграды, всегда добивается своей цели, а цель эта – творить добро. Об одном из путешествий с благотворительной целью – доставка гуманитарного груза в Россию – с 23 февраля по 27 марта 1994 г. он рассказал так:

Моя четвёртая поездка в Россию не обошлась без приключений. После десятичасового перелета из Токио в Москву нам не суждено было приземлиться в аэропорту Шереметьево из-за сильной метели. Самолёт сделал посадку во Франкфурте, в Германии. Разбушевавшаяся в Москве метель утихла, и, кажется, нет ничего прекраснее в мире, когда тишина, искрящийся, пушистый снег сверкает на солнце. Всего -10⁰. А за неделю до этого были лютые морозы под -40⁰, которые унесли жизни нуждающихся и бездомных людей. Два дня мне понадобилось для того, чтобы собрать необходимые документы от Австралийского посольства и Государственной думы… В Санкт-Петербурге начались мои «хождения по мукам». Нелюбезность чиновников, неслыханные требования, оформление документов для нашего гуманитарного груза, таможенный контроль, специальные разрешения мэрии, специальные сертификаты качества на ввозимый товар… Казалось, этому не будет конца. На мой вопрос: «Откуда такие новые требования?» – в таможне ответили: «У нас каждый день меняются законы».

Русское благотворительное общество им. Святого и праведного Иоанна Крон­штадтского в Мельбурне взяло на себя большой труд одеть и накормить обитателей Свято-Иоанновского монастыря, оказывая им тем самым помощь и поддержку хоть на какое-то время. Помощь включала одежду для монахинь, продукты питания, канцелярские принадлежности, одеяла и духовную литературу. 54 места заняло медицинское оборудование, так как монастырь решил открыть клинику для бедного населения, а привезённой одежды, по словам одной монахини, хватит на целый год, чтобы одеть нищих всей Петроградской стороны.

Клуб русских пенсионеров в районе Боксхилл (Мельбурн) пожертвовал для приходской школы при монастыре пять швейных машин, большое количество школьных предметов для обучения, и шестнадцать коробок детской одежды, что и было принято с радостью протоиереем Николаем Беляевым. Он также просил выразить большую благодарность Ларисе Васильевне Морозовой и всем её «юным» пенсионерам.

25 марта я отбыл в Австралию. На вопрос: «Нужно ли возить гуманитарную помощь в Россию?» – я хочу ответить: «Да!»

«Дорогая Лариса Васильевна…»

Огромное количество писем благодарности получила Л.В. Морозова за один только 1994 год. Вот выдержки из них:

…Дорогая Лариса Васильевна! Выражаю сердечную благодарность за оказанную помощь детям-сиротам и инвалидам – дар в размере 300 долларов. Большое спасибо за любовь к детям, за отзывчивое и доброе сердце… С уважением главный врач Дома ребёнка для детей-сироток и инвалидов Ольга Константинова, Воронеж 1994 г.

…Сотрудники Дома ребёнка №5 города Москвы выражают Вам искреннюю признательность за Ваш милосердный вклад в дело воспитания детей, живущих в детском доме и не имеющих родительского тепла и заботы… Ваши деньги в сумме 220 американских долларов будут использованы на покупку игрушек и одежды для детей. Ещё раз благодарим Вас, а также наших соотечественников, которых волнует будущее наших детей. Главный врач Дома ребёнка Г.С. Лучанинова, Санкт-Петербург. 1994 г.

…Уважаемая Лариса Васильевна! Несказанно рад был получить Ваше письмо. Мы все очень тепло вспоминаем о Вашем визите к нам и часто рассказываем своим друзьям о том, что в такой далёкой и малоизвестной нам Австралии живут русские люди, иногда более русские, чем наши сограждане…

… Дорогая Лариса Васильевна! Дорогие члены клуба «Молодых пенсионеров». Сердечно благодарим вас за заботу и за реальную помощь нашему приходу и воскресной школе при монастыре… Община наша состоит из преподавателей-батюшек и 130 учащихся от 5 до 16 лет. Благодаря родителям учащихся, неприспособленные помещения превращены в образцовые светлые классы для занятий… Сердечно благодарны вам и признательны за отзывчивость и желание помочь делу возрождения старинного национального рукоделия… Низкий поклон от всех членов нашего прихода, желаем вам всех благ и многая лета во славу Божию.

Прихожане Свято-Иоанновского монастыря, работники школы.
Санкт-Петербург, 1994 г.

Проект «Надежда»

По приглашению организации Проект «Надежда» 16 апреля 1999 г. в Брисбен прибыла делегация от министерства Здравоохранения Российской Федерации для переговоров с Mater Misericordiae Children’s Hospital, результатом которых было подписание 21 апреля договора о сотрудничестве. Договор закрепил начало совместной работы австралийской организации Проект «Надежда» и российской Ассоциации «Надежда», направленной на оказание помощи детям с нервно-мышечными заболеваниями.

В течение пяти лет Проект «Надежда» собирал деньги и устраивал приезды русских детей на лечение в австралийских больницах, устраивал поездки русских врачей в Австралию и австралийских врачей в Россию.

Проект «Надежда» своему появлению во многом обязан первому ребёнку из России – Алине Чугуновой, прооперированной в 1994 г. и получившей специализированное лечение в Австралии. Девочку привезли еле живую, она задыхалась, передвигалась с трудом, у неё были постоянные боли в мышцах, позвоночник имел большой изгиб. Хирургическая операция дала блестящие результаты. Алина научилась ездить на велосипеде, прыгать, плавать. Её одноклассники в России не могли поверить чудесному преображению девочки. Вскоре результаты лечения Алины стали широко известны. Спустя три месяца после отъезда Алины, председательница Проекта Вера Деревцова боялась подходить к своему почтовому ящику – ежедневно там лежало 30-40 писем с душераздирающими историями и неизменными «Спасите!», «Помогите!». Собрав эти письма, она пошла в брисбенский Матер госпиталь, чтобы показать, что есть ещё страны, где существует нужда и умирают дети. Сёстры-монахини согласились помогать, но при условии, что местная русская община возьмёт на себя часть работы. Вот тогда-то и возникла в Брисбене организация с названием Проект «Надежда». Две русские женщины, рождённые в Китае – Вера Деревцова и Галина Бородина, приехавшие в Австралию в начале 1960 гг., организовали работу этой организации. А родители больных детей создали свою организацию в Москве, которую возглавляет Наталья Герасимова. Их объединяет одно большое общее дело – облегчить жизнь больным русским детям. Большинство больных мышечной дистрофией, не является умственно отсталыми. Нередко больные дети очень талантливы. Таня Хлебникова – одна из таких пациенток.

Минздрав, по договорённости, должен был оплатить ряд операций в Австралии, но средств для этого не выделил. Минздрав просто не верил в улучшение здоровья пациентки. «Чтобы собрать деньги, – рассказывает Вера Деревцова, – я ходила в московский интернациональный бизнес-клуб и успела надоесть всем своим попрошайничеством. Я подходила к столам, знакомилась, показывала фотографии. И просила, просила, просила… На восьмой день мне привезли пакет с деньгами. Там было восемь тысяч и записка: «На лечение Хлебниковой, помолитесь за дающего». И всё…

Помочь российским детям могут австралийские медики, которые накопили большой опыт проведения сложных хирургических операций. Они широко используют физиоте­рапевтические процедуры и располагают набором самого современного медицинского оборудования.

«Проект «Надежда» является добровольной, некоммерческой организацией, признанной как в России, так и в Австралии», – сообщает Вера Деревцова. «Жизнь 350 человек была изменена к лучшему. До этого некоторые дети не могли даже сидеть самостоятельно, а теперь они ходят. Те, кто двигался с трудом и с болью, теперь свободно передвигаются … Мы мечтаем обучить русских врачей методам специальной хирургии и реабилитационной техники… и мечтаем построить и оснастить госпиталь в России в соответствии с австралийскими стандартами, чтобы он явился моделью для последующих медицинских учреждений».

«Человек с большой буквы»

Легче было бы жить людям, если бы на нашей земле существовало бы больше таких людей как Сигизмунд (Зигмунд) Анатольевич Дичбалис – человек с нерусским именем, но с чуткой русской душой.

Родился он в 1922 году на Волге, в Саратове, а в 1941 г. пошёл добровольцем на фронт. Был контужен и в бессознательном состоянии попал в плен. В 1944 г. был зачислен в ряды РОА, а в мае 1945 г. участвовал в освобождении Праги от немцев. В 1949 г. он вместе с семьёй эмигрировал в Австралию. 17 лет жил и работал в Новой Гвинее. В данное время живёт в Брисбене, на заслуженном отдыхе.

В 1991 г. в Мельбурн прилетела из России первая группа – 120 детей, пострадавших от облучения во время Чернобыльской катастрофы. Узнав об этом по русскому радио, Зигмунд Дичбалис позвонил И.М. Смолянинову, чей телефон был дан для справок. Назвал себя и ообщил, что у него есть дом на берегу озера в районе Tathra, недалеко от Merimbula (штат НЮУ).

«Мы с женой приглашаем всю вашу группу детей на две недели на полное обеспечение», – сообщил он по телефону. «А жить они будут в помещении школы-лагеря с полным оборудованием для жилья.»

Председатель правления «Австралийского Фонда помощи жертвам Чернобыля» Н.Н. Григорович всё устроил. Полиция штата Виктория предоставила автобус с шофёром-гидом. Дети были счастливы – они жили на природе, купались, катались на лодках. Зигмунд с друзьями устраивал для них барбекю, игры с призами, экскурсии. На местной фабрике спортивной одежды и обуви он заказал детям подарки – кроссовки и блузы. С этого и началась его благотворительная деятельность под эгидой «Австралийского Фонда помощи жертвам Чернобыля».

Свои добрые дела Зигмунд делал тихо и незаметно, по собственной инициативе и на свои деньги. С 1992 г. он почти каждый год летал в Россию и возил с собой чемоданы, полные всяких дефицитных лекарств, ампул, одноразовых шприцев, бинтов. Всё это для детских больниц и сиротских домов Омска, Предуралья и других районов.

В 1993 г. он ездил в Германию, где с помощью родственников жены купил на аукционе грузовик-рефрижератор. На призыв Зигмунда пожертвовать что только возможно для жертв Чернобыля, немцы откликнулись единодушно. За две недели было пожертвовано столько, что всё это с трудом вместилось в шеститонный грузовик. Там было всё, начиная с полного оборудования зубоврачебного кабинета и кончая плюшевыми мишками.

Не всё проходило легко. Приходилось иногда и взятки давать, что Зигмунд делал из своего кармана. Невозможно описать все трудности, которые ему пришлось перенести во время этих бесконечных путешествий. Всё, что он сделал, трудно перечислить. И до сегодняшнего дня он занимается благотворительностью.

«На родину предков с любовью…»

В начале 1989 г., когда стало ясно, что горбачёвская перестройка повернула русло русской истории, и русские границы открылись для более близкого общения с зарубежными соотечественниками, в семье Буровниковых-Максимовых-Гартунгов состоялся семейный совет. Глава семьи Вера Николаевна Буровникова обратилась к своим дочерям и зятьям со следующими словами: «Наконец-то настало время, когда мы можем помочь русским людям, а особенно детям – будущему России. Ваши корни со стороны отца – в Курске. Давайте попробуем наладить гуманитарную помощь детским домам в Курске». Вся семья горячо поддержала эту идею, к которой сразу же подключились единомышленники – родственница Ирина Ивановна Куницкая (Гартунг) и друг семьи Татьяна Николаевна Домская. Сказано – сделано.

Они отправились в Генеральное консульство (тогда ещё СССР). Выслушав просьбу В.Н. о содействии в налаживании контактов с детскими домами в Курске и с отправкой гуманитарного груза, консульский сотрудник сказал, что деньги можно послать в Москву, в Центральный детский фонд, и они сами распределят их по детским домам. Но В.Н., поблагодарив сотрудника, сказала, что будет действовать только через личные контакты с детскими домами и что гуманитарный груз повезёт сама, с тем, чтобы всё было передано, как говорится, из рук в руки. Она также подтвердила своё намерение наладить помощь именно Курску.

В июне 1989 г. она вместе с дочерью Татьяной и её мужем Игорем Ивановичем Гартунгом повезли два огромных чемодана с одеждой и сладостями, собранными их семьёй и друзьями. Детские вещи очень маленьких размеров были докуплены в Москве. Вслед за ними туда же вылетели с грузом медикаментов старшая дочь В.Н. – Вера и её муж Олег Николаевич Максимов.

Так началась благотворительная помощь в Курск и продолжалась регулярно до того времени, пока, в связи с распадом СССР, государственные учреждения, как например, Ленинградское пароходство, не перешли на самоокупаемость, и поэтому больше не могли предоставлять бесплатный перевоз гуманитарной помощи. Также нужно было платить высокую пошлину при получении груза в России. До этого Ленинградское пароходство полностью содействовало им и предоставляло бесплатный перевоз контейнеров из Сиднея в Ленинград. По прибытии в Ленинград, благодаря хлопотам Генерального консула Игоря Михайловича Щербакова, груз освобождался от пошлины. За гуманитарным грузом из Курска приезжали представители из Детского фонда г. Курска (который опекает детские дома и ясли для детей-сирот) на грузовиках, предоставленных Владыкой Ювеналием, Архиепископом Курским и Белгородским. Надо отметить, что Курская Епархия Русской Православной Церкви во главе с Владыкой Ювеналием взяла на себя шефство над детскими домами и приютами для сирот и беспризорных детей. Таким образом, в течение двух лет группа русских сиднейцев, возглавляемая В.Н. Буровниковой, шесть раз отправляла по несколько контейнеров с вещами для детей и взрослым в Курск. Помимо этого, в 1993 г. Вера Максимова с сыном Николаем привезли в Курск большое количество лекарств для больных детей – жертв Чернобыльской катастрофы. Большая часть этих лекарств была куплена на деньги, вырученные с благотворительных концертов, организованных О. Максимовым. Фармацевтическая компания Байер (Bayer) пожертвовала аспирин.

В 1990 г. Вера Николаевна также организовала посылку потали (сплав золота с цветными металлами) для покрытия куполов восстанавливаемых храмов Иоакима и Анны около Обояни в Курской области и Покровского собора Хотьковского девичьего монастыря в г. Хотьково около Троице-Сергиевой Лавры. Было также отправлено большое количество парчи для пошивки облачений и украшения Св. Сергиево-Казанского Кафедрального собора в Курске. В 1993 г. Вера Максимова привезла большое количество медикаментов и одноразовых шприцев в Карамзинскую больницу около Дивеево.

Когда отправка посылок в Курск стала невозможной из-за дороговизны пересылок и оплаты пошлины, В.Н. Буровникова и Т.Н. Домская организовали благотворительную помощь во Владивосток. К ним присоединилась К.Н. Муценко-Якунина.

Многие русские сиднейцы принимали участие в этом благотворительном деле. Приводим имена только тех, кто принимал самое активное участие. Колоссальную работу провёл зять Максимовых – Брент Палмер. Он предоставил огромный грузовик и сам ездил по Сиднею, собирал пожертвованные вещи, а потом отвозил уже упакованный груз в пакгауз для загрузки в контейнер. Постоянными помощниками и работниками были Анна и Антон Гурченко, Мария Заика, Антонина Надточи, Екатерина Пастернатская, Ирина и Адриан Лапардины, Лидия и Глеб Кондаковы, а также Людмила и Леонид Головаченко, у которых в гараже был организован сортировочный и упаковочный пункт, переведённый потом в гараж Елены Соколовой. Сборочный пункт вещей находился в доме Веры и Олега Максимовых.

Несмотря на то, что посылать гуманитарный груз в Курск в большом количестве стало невозможно, Вера Николаевна до конца своих дней не переставала помогать, как только предоставлялась оказия, курянам и русским людям в других городах России, включая Владивосток и Находку. За свою постоянную и долголетнюю работу на благо обездоленных людей России она была награждена медалью от Российской организации «Родина».

«Сидней – Владивостоку»

В 1991 г. в Австралию из Находки приезжал русский путешественник Фёдор Конюхов, намереваясь на яхте стартовать из Сиднея в одиночное кругосветное плавание. Русские общины дружно поддержали его, помогли при покупке яхты и в сборах в это путешествие. От Конюхова стало известно о нехватке продовольствия в порту Восточный, где живут Конюховы, и Клавдия Николаевна Муценко-Якунина со своим дамским комитетом организовала сбор средств, закупила всё необходимое и выслала всё это в порт Восточный.

В этом же 1991 г. начинается новый этап деятельности К.Н. Муценко-Якуниной: она зарегистрировала «Русско-австралийскую ассоциацию помощи» и стала её председателем, а вице-председателем был выбран Ю.Н. Гурьев. Главной целью этой Ассоциации стала помощь детским больницам, приютам и старческим домам в России. Вскоре был отправлен первый контейнер с продуктами и одеждой в сопровождении Ю.Н. Гурьева. В течение следующих лет Ассоциация помощи отправила в Россию 13 контейнеров.

В 1993 г. К.Н. Муценко не только сопровождала контейнер с гуманитарной помощью во Владивосток, но и повезла с собой всё необходимое для устройства благотворительного бала «Сидней-Владивосток», который поразил россиян своим блеском и огромной выручкой. Заработанные на балу деньги были распределены между малоимущими русскими семьями во Владивостоке.

К.Н. говорила, что для неё самым главным было, во-первых, самой участвовать в распределении гуманитарного груза между неимущими семьями, где были дети и престарелые, и, во-вторых, показать на примере бала, как усердной и жертвенной работой более благополучно живущая часть горожан может оказывать огромную помощь больным, старым, сиротам.

В 1994 г. Русско-австралийская ассоциация помощи расширила сферу своей дея­тельности: стала оказывать финансовую поддержку в деле вызова из России в Австралию учеников сроком на один год обучения в австралийских школах.

В 1995 г. Клавдия Николаевна была награждена медалью – почётным знаком Ассоциации «Родина», а в 1997 г. – орденом «Дружбы».

«Не остуди свое сердце»

Цель работы «Благотворительного фонда Святителя Николая» (Мельбурн), как сказано в Указе Владыки Илариона, это «продолжение нужного и ценного дела милосердия к больным детям Омска».

Причиной, вызвавшей необходимость создания и работы Фонда, послужила информация по телевидению русской программы новостей «Время» в октябре 1996 г. о том, что в детской больнице г. Омска, в Сибири, были смертные случаи из-за отсутствия необходимых лекарств.

«С начала нашей работы и по сей день, – пишет организатор и секретарь Фонда Н.Н. Шрейдер, – мы собрали для больных детей государственной больницы Омска на медикаменты 39687 долларов. Что мы делали? Устраивали обеды, вечера, литературно- музыкальные утренники с угощением, благотворительные концерты и лотереи, обращались с печатным словом в газеты «Единение» и «Слово», в журнал «Австралиада», в «Вестник» и в журнал «Церковное слово», где печатаем свои ежегодные отчёты. Мы организовываем передачи на разных радиостанциях на русском языке, благодаря чему Фонд получил пожертвования почти из всех штатов Австралии и даже из Новой Зеландии. Как правило, в комитете Фонда работает восемь человек. В настоящее время работают: семья Поповых – Ирина, её муж Вадим и их младший сын Степан; Любовь Печугина, Н.И. Кононова, В.А. Шрейдер, З.И. Зенина, Людмила Козинец с дочерью Ириной и Н.Н. Шрейдер. Нас очень радует, что наши дети помогают нам спасать больных детей России».

В Фонд Святителя Николая часто приходят письма из Омска: от врачей детской больницы, от детей и их родителей. Вот выдержки из этих писем:

…В связи с тяжёлым положением в стране мы стали жить материально хуже… На таблетки сыну мы насобирали кое-как. Стоят они две с половиной моей зарплаты месячной… Здесь, в больнице, мы узнали, что помогает в приобретении этого лекрарства (сулодексид для инъекций) одна из Австралийской церкви… Нашлись люди, которые думают как облегчить наше существование в этом аду жизни. Мы безмерно благодарны вам…

… Лекарства оказались кстати, т.к. в больнице назрел кризис. Мы, врачи, с болью идём к больному, зная, что лечить нечем.
Доктор Л.А. Алексюшина

… Мы благодарим вас за ваше милосердное пожертвование… на ваши пожертвования нам дополнили лечение. Большинство из нас проживают в сёлах… Ваша помощь вселяет в нас надежду на полное выздоровление…
Дети

…Я передаю вам привет. Ведь благодаря вам я вылечилась. У нас начался праздник: неделя блинов – масляница, когда мы провожаем зиму на север…
Оля Анисимова (11 лет)

… Пишу вам с благодарностью за вашу большую помощь… живём мы в сельской местности и у моих родителей нет возможности приобрести это лекарство. Я не знаю, чтобы мы делали, если бы не ваша помощь. Это лекарство мне прекрасно помогает… Я не знаю как отблагодарить вас…
Наташа Дедкова, 14 лет.

… Финансирование больницы происходит крайне недостаточно, но благодаря вашей помощи дети в нашем отделении получают полноценное лечение…
Врач

…Прежде всего огромное спасибо всем за очередную помощь, оказанную нашему отделению. На эти средства мы приобрели крайне необходимую нам каталку для перевозки тяжелобольных. Приобрели препараты, так необходимые нашим детям, но не входящие в формулярный список… Лечить детей также появляется возможность, нет такой безысходности как раньше… Проблем много: то вышла из строя стиральная машина, то не работает электроплита… Мы очень вам всем благодарны, что вы помогли нам и нашим детям выстоять в это тяжёлое время…
Мать больного Н.И. Сусикова

«Свет зажжённой свечи…»

Помощь русским старикам, оставшимся по разным причинам жить в Харбине, началась в 1970 гг. Первыми, кто отозвался на призыв о помощи, были Евгения Иосифовна Коровина и Татьяна Ивановна Трофимова (Кириллова). Они собирали деньги и переводили их в Харбин по адресу М.М. Мятова, который распределял их между нуждающимися. В 1983- 1984 гг. их работу стал продолжать Лев Николаевич Чемодаков с помощью своего сына Никиты. В сборе денег принимали участие следующие лица: В. Эльвангер, М. Брусенцева, Н. Бржозовский. Оказывал помощь и «Дамский комитет помощи Епархии». Во многих церквах – в Кройдоне, в Кабраматте, в Карлтоне и в Св. Петропавловском соборе в Стратфилде лежали подписные листы. В 1974 и 1977 гг. устраивались вечера в пользу харбинцев. В 1985 г. после долгого перерыва в Харбине открылась Св. Покровская церковь в Новом городе, и сестричеством Св. Петропавловского кафедрального собора в Сиднее были посланы в Харбин церковное облачение и денежная помощь.

В 1990 г. небольшая группа русских из Сиднея ездила в Харбин на празднование 70- летия Харбинского Политехнического Института. Состоялась встреча с русскими харбинцами в Покровской церкви, а затем все пошли в ресторан, что было организовано Валентиной Павловной Хан. Там же была передана денежная помощь престарелым и больным.

К 1994 г. в Харбине осталось всего 20 человек русских. Сбор средств взяла на себя Людмила Борисовна Косицына. Деньги всё также переводились на М.М. Мятова до его кончины в 2000 году, после чего перевод денег шёл на имя Валентины Хан.

В 1995 г. Т. и В. Лялины привезли в Харбин из Сиднея церковное облачение, пожертвованное сестричеством Св. Георгиевского храма в Карлтоне, и передали М.М. Мятову деньги для нужд престарелых.

В 1997 г. группа русских сиднейцев во главе с Владыкой Иларионом посетила Харбин, что было большой радостью для прихожан Св. Покровской церкви. Надо сказать, что Архиепископ Иларион уже не раз бывал в Харбине и всегда сердечно отзывался на нужды престарелых, внося свою лепту помощи.

Не только в Сиднее, но и в других городах Австралии была организована помощь харбинцам. В Брисбене, например, сбором средств руководила Татьяна Журавленко.

В 1998 г. большая группа бывших харбинцев – 30 человек, поехала из Австралии в Харбин с подарками и отпраздновала столетний юбилей Харбина вместе со своими престарелыми земляками.

1999 год был самым удачным: во-первых, в Харбин из Австралии поехала большая группа – 41 человек, во-вторых, проведённые до этого в Сиднее мероприятия, а именно: бал, посвящённый 100-летию Харбина, концерт «Вспомним вместе!», подготовленный Г.П. Косицыным, и юбилейная видео-кассета, 120 экземпляров которой были проданы, принесли значительный доход, предназначенный на нужды престарелых в Харбине. По инициативе Л.Б. Косицыной в Харбине был устроен концерт-встреча при участии китайских студентов ХПИ, русских из Австралии и прибывших из Владивостока учёных, журналистов и кинооператоров.

Свет всеми вместе зажжённой свечи – свет милосердия, привет и внимание людей согрели души престарелых незадолго до их ухода в мир иной. Сейчас в Харбине живёт только одна русская – Ефросинья Андреевна Никифорова. Ей 92 года.

Глава 2. Встречи с Россией. Воспоминания

Связи с Россией
Наталия Мельникова

Советские учёные, поэты, артисты, организаторы выставок и конференций довольно часто приезжали в Австралию в период между 1960-1980 годами. Встречи с русскими иммигрантами были ограничены. Во-первых, за приезжавшими вёлся строгий надзор с советской стороны. Во-вторых, многие представители русской иммигрантской общественности не поощряли встреч с приезжавшими, опасаясь советской пропаганды.

На профессиональном и на университетском уровне культурная связь с СССР, конечно, поддерживалась все эти годы. Происходил обмен преподавателями; студенты, изучавшие русский язык в Австралии, ездили в Советский Союз учиться или учились заочно в московском Институте им. Пушкина. На кафедрах русского языка в австралийских университетах постоянно выступали советские филологи, историки, артисты. Часто приезжали советские писатели, среди них – авторы заметок об австралийцах. Даниил Гранин и Юрий Нагибин; побывали на Пятом континенте многие поэты: Михаил Луконин, Булат Окуджава, Андрей Вознесенский, Роберт Рождественский, Екатерина Шевелёва, а Евгений Евтушенко приезжал в Австралию несколько раз.

Эти частые посещения объяснялись большим интересом в Советском Союзе к творчеству австралийских писателей, где, начиная с 1950-х годов, стали издаваться сборники австралийских рассказов и стихов, а в течение 1960-х в Московском государственном университете читался курс «Австралийская литература». В то время ни в Англии, ни в самой Австралии «австралийская литература» как предмет изучения не рассматривалась. Советские поэты часто с помощью русских университетских преподавателей знакомились с австралийскими писателями, читали и переводили их произведения. Екатерина Шевелёва, например, собирала материал для антологии австралийских поэтов, которую, вернувшись в Москву, намеревалась издать на русском языке.

На разных встречах и приёмах советских артистов местные русские, по просьбе австралийских организаторов, принимали участие в качестве «interpreters»- переводчиков. Однако австралийцы часто жаловались, что «interpreters» следовало бы переименовать в «interrupters», т.е. в «прерывателей», мешающих вести разговор. Это происходило потому, что советские гости, вежливо отвечая на стандартные вопросы австралийцев, сами закидывали переводчиков вопросами: они ничего или почти ничего не знали о жизни русских иммигрантов в Австралии, а именно эта тема интересовала их больше всего. И даже в начале 1990-х годов о жизни русских иммигрантов ещё очень мало знали в России.

B.C. Девятов, руководитель московского ансамбля «Русские напевы», вернувшись в Москву с гастролей по разным странам мира, включая и Пятый континент, написал:

«Настоящие русские живут в Австралии… Я никак не ожидал, что так далеко живут люди настолько пронизанные русской культурой, русским духом в отличие от тех, кто живёт здесь…

Третье поколение эмигрантов, бежавших через Китай от ВОСР, изъясняются между собой по-русски, причём грамотнее, чем многие депутаты в нашем Верховном Совете. Одна сударыня чуть в обморок не упала, когда услышала исковерканный русский язык новогоднего поздравления Михаила Сергеевича советскому народу. Когда австралийские русские приезжают в Москву, то специально ходят по магазинам, чтобы в очереди постоять, с бабушками поговорить. Они, к сожалению, не очень хорошо знают наше настоящее, зато разбираются в национальной культуре – в музыке, скульптуре, живописи…

Мы были на выпускном вечере в русской школе. Очень это красиво. Настоящий бал. Никто не торопится, как у нас, залить за воротник где-нибудь в туалете под шум рухнувшей в унитаз воды. Мальчики во фраках с бабочками, девочки в белых длинных платьях, в перчатках по локоть. Бальные танцы…

Русские австралийцы озабочены культурным уровнем нашего телевидения и печати. Они считают, что в России насаждается очень плохая копия Запада. С их точки зрения, происходит развращение молодёжи, отрыв её от национальных корней. Кстати, 18-20-летние австралийцы ходили в Москве на концерты наших поп-звёзд. Они сказали мне, что это очень жалкое зрелище…»

«Сегодня русская эмиграция живёт обеспеченно и много делает для возрождения России. Достаточно сказать, что спонсором ансамбля «Русские напевы» является одна из австралийских фирм. Российские миллионеры предпочитают пока финансировать конкурсы красоток». («В стране кенгуру», газета «Сь»).

В 1990-х годах началось паломничество русских из Австралии в Россию. В начале 1990-х русские из разных стран ездили на Конгрессы соотечественников, устроенные в Москве, Санкт-Петербурге и Новосибирске, и всегда группа из Австралии бывала очень, если не самой, многочисленной. Австралийские русские с радостью встречали своих земляков, родственников, друзей, живших в России, и знакомились со своей исторической родиной, которую многие из них никогда не видели.

Как говорит сиднейский певец Александр Шахматов: «Раньше о России я знал только из рассказов моих любимых родителей – верных русских людей, и по книгам трёх великих Иванов-Шмелёва, Ильина и Солоневича. И вот, наконец-то, десять лет тому назад впервые сам прикоснулся к родной земле! С тех пор побывал чуть ли не во всех уголках нашей Отчизны. И несмотря на очень тяжёлое время, не быть в России я больше не могу. В 1995 году решил навсегда остаться в России» (Из доклада А.В. Шахматова, Сидней, 2002).

В то же самое время из стран СНГ в Австралию, наряду с новой эмиграционной волной, потянулись гости. Выпускники харбинских высших и средних заведений устраивают теперь юбилейные встречи и на Пятом континенте, и в России; в летнем лагере у «Витязей» в Голубых горах (Сидней) часто гостят дети из России; русские скауты в Австралии участвуют в возрождении и развитии скаутского движения в России. В 1990 году Архиерейский Собор РПЦЗ благословил ОРЮР (Организация русских юных разведчиков) начать работу с детьми и молодёжью в России, чтобы познакомить их с идеями служения Богу, родине, ближним. После многочисленных поездок заграничных руководителей ОРЮР в Россию, после организации съездов и курсов для инструкторов во многих городах России появились группы и отряды ОРЮР. Уже в 1992 году один из скаутских руководителей (из Анапы, Краснодарский край) писал: «В стране сложился тип человека, который не верит ни во что… Родители наших детей, слава Богу, хотя бы не препятствуют тому, чтобы дети ходили к нам, приобща.лись к духовным источникам нашей родины… Доходит до смешного: дети начинают сами приобщать родителей к слову Божию и к нашим традициям» («Вестник руководителя ОРЮР» №339, 1992 г.).

Михаил Овчинников, приехавший в Австралию из Китая в юном возрасте и ставший владельцем торговой компании в Сиднее, в 1992 году организовал турне по Австралии Казачьего танцевального ансамбля из Сибири, а в 1994 году привёз в Австралию из Сибири передвижную выставку «Секреты Сибири». В 2003 году Михаил Овчинников вместе с группой русских из Австралии был участником Первого Всемирного конгресса казаков в Новочеркасске, где обсуждались проблемы объединения 10 войсковых и 15 окружных казачьих обществ в России, численностью свыше 650 тысяч человек. На конгрессе обсуждались вопросы о государственной службе казаков и об их земельных наделах, о возрождении великой православной России, о воспитании молодёжи в национальном духе в кадетских корпусах и гимназиях. Михаил Овчинников издал специальный выпуск (32 страницы – приложение к газете «Слово»), посвящённый Первому Всемирному конгрессу казаков в России.

В то же время, по сообщению писателя Валентина Распутина, в Сибири продолжаются фестивали русской культуры «Душа России», организованные по инициативе русского певца из Австралии Александра Шахматова. Первый фестиваль-праздник русской национальной культуры прошёл в 1992 году в Омске. Открывая программу, А.В. Шахматов сказап: «Возвращение к нашим национальным корням, возрождение духовности – вот главное сегодня». Так было сильно эмоционсигьное воздействие всего им сказанного, что многие омичи прослезились. (Газета «Омская правда» от 3.11.1992).

В данное время А.В. Шахматов стремится организовать всемирный фонд «Восстановление (России)» и всероссийское движение «Земляки – за Отчизну».

Стремление создать эти объединения вызвано тем, что русский и другие народы оказались в трагическом положении в современной России. Оптимизм «гласности» и «перестройки» быстро улетучился, когда стало ясно, что после «коммунистического эксперимента» над народом проводится новый эксперимент.

В интервью, данном журналу «Австралиада», доцент Санкт-Петербургского университета Г.А. Цветов говорил: «Нынче в очередной раз средствами массовой информации людям навязываются взгляды, что для вхождения России в «цивилизованный мир ей необходимо избавиться от неповторимой культуры, от своеобразного искусства… Договорились до того, что назвали русскую литературу самым большим злом, помехой в деле достижения прогресса… Однако если из прогресса не исключать такие понятия как «совесть», «вина», «доброта», «сострадание», «верность», «долг», то без традиционной культуры просто не выжить… Думаю, что развитие России лежит на пути преумножения духовных богатств. Свою родину я хотел бы видеть идущей, по собственной дороге. Не наперекор всем, но с учётом всего мирового опыта… Современные русские писатели (В. Шукшин.. Л. Яшин, Ф. Абрамов, |В. Солоухин А. Солженицын. В. Распутин и др.) делали и делают всё, зависящее от них, чтобы Россия встала на этот путь. Возвращением к национальному характеру мы обязаны тем писателям, герои которых хранят неразмытые признаки РОДА, хранят память о том, чем и как жила Россия до октябрьского переворота… Но что тут началось! Каких только ярлыков на них ни навешали! «Националисты «. «фашисты», «шовинисты», «враги прогресса», «лапотники», «патриархальщики»… И всё только за то, что они отважились обратить внимание читателей на своего соотечественника – русского человека! Почему такой гвалт начинается, когда русские люди перестают скрывать своё происхождение? Литовцам позволено с гордостью заявлять о принадлежности к литовцам, грузинам – к грузинам, украинцам – к украинцам… И только русскому человеку не позволено быть русским! До такой степени не разрешено, что само понятие «русский» «узаконено» синонимом слову «националист»!.. Не прошёл номер с «советским человеком», так тут же подмётное понятие подсунули – «россиянин». И опять русским не моги быть! А это значит, лишись религии, откажись от культуры, забудь родословную! Растворись!» (Журнал «Австралиада» №18, Сидней, 1998 г.)

И всё же русский человек остался верен себе, своему природному естеству. Путешествуя по России, русские иммигранты из Австралии начали разбираться в происходящих там событиях. Они видят как восстанавливаются и вновь возводятся храмы, как проходят крестные ходы по городам и сёлам России, как обновляются русские святыни, налаживается духовная и хозяйственная жизнь на территории святых мест. По всей Руси открываются прицерковные школы, а в некоторых городах православные гимназии и духовные академии; в военных училищах имени Суворова, Нахимова, Жукова воспитывают подлинных воинов-патриотов Отечества. Это особенно важно, потому что в средних школах самоотверженным учителям, без зарплаты, постоянно униженным, очень трудно бороться с руководством, которое навязывает им учебники, антирусские по духу, с неверными историческими данными.

Россия возрождается – на скудные средства народа и благодаря самоотверженному труду самого народа. Вот почему помощь русских иммигрантов – и материальная, и духовная, и словом, и делом – сейчас так нужна русскому народу.

Журнал «Австралиада», который девять лет издаётся в Сиднее и рассылается по разным городам России, вносит свою маленькую лепту в процесс расширения связей с соотечественниками. В редакцию постоянно приходят письма, в которых читатели из России выражают удивление и уважение к русским, прожившим долгие годы вдали от России, но сумевшим сохранить Православие, русский язык и русскую культуру.

Мои любимые артисты
Галина Кучина

Люди искусства всегда возбуждали во мне интерес, граничащий с преклонением. Да, я не боюсь этого слова. Перед искусством и талантом я преклоняюсь. Увидеть живых служителей Терпсихоры, наслаждаться театром, опереттой, симфоническими и эстрадными концертами у нас была возможность в Китае. В Харбине были драматические труппы. Насколько я помню, были труппы В.И. Томского, В. Пановой, Ю. Хороша. Артисты приезжали с гастролями в Хайлар, провинциальный город, где проходило моё детство. Тут мы знакомились с Островским, Чеховым, с балетом. Но когда мы приехали в Австралию, перед нами открылся новый горизонт – встречи и знакомства с артистами из России. Эти встречи стали возможными и реальными, но тут пришлось пережить кое-какие разочарования.

Помню рекламы в газетах и по телевидению: «Большой балет» – Майя Плисецкая, Нина Сорокина, Юрий Владимиров и другие артисты. Композитор Родион Щедрин.

Нужно сказать, что тогда мы жили в Джилонге – это в полутора или двух часах езды от Мельбурна. С трудом достаём билеты на премьеру. Майя Плисецкая танцует «Кармен». Но, к сожалению, это балетное представление на меня не произвело ожидаемого впечатления. Может быть от того, что смотрели «с высоты птичьего полёта», т.к. не смогли приобрести хорошие билеты. Но зато выступление Сорокиной с Владимировым в балете «Пламя Парижа» просто потрясло.

По окончании программы идём за кулисы. Мой муж живо беседует с Ниной Сорокиной и её мужем Юрием Владимировым, знакомит меня с ними, звучат слова восхищения и восторга. Здесь же переходит от одной группы людей к другой высокий обаятельный Родион Щедрин. Знакомимся, и я, со свойственной мне наивностью, приглашаю их в гости. Щедрин с благодарностью принимает приглашение и знакомит меня с Феликсом Ивановичем, администратором и организатором программы. Время артистов в его руках. Он очень вежливо сказал, что Майкл Эджли (антрепренёр) хочет показать заповедник в Хиллсвилле, затем банкет и пр. и пр. Тем не менее, взял мой телефон, но на поездку в Джилонг времени, естественно, не оставалось. Я даже не разочаровалась, а просто осудила сама себя за то, что пригласила, по сути, в другой город артистов балета при их такой насыщенной программе и в Мельбурне и в Сиднее.

Когда я увидела Майю Плисецкую, которая появилась примерно через час и гордо быстро прошла мимо, не одарив никого знаком внимания, мне стало не по себе. Ведь за кулисами, как я понимаю, были не только мы с мужем, но и представители посольства и каких-то организаций, но ни взгляда, ни улыбки не подарила дива ожидающим её поклонникам.

Щедрин же произвёл на меня очень приятное впечатление. Он никого не оставил без внимания, со всеми живо разговаривал, а Нина Сорокина была приветливой, разговорчивой и готовой принять приглашение. В будущем с ней меня свела судьба дважды. Оба раза я принимала артистов балета у себя дома, и Нина Сорокина была с ними.

Да, живя в Джилонге, мы лишали себя многого, а именно – общения с артистами. Мы не пропускали русских концертов и балета. Выступления всех гастролирующих трупп со всего мира мы видели на мельбурнской сцене, но общение с артистами было лишь в рамках театра и кулис. Только после переезда в Мельбурн открылась новая страница моей жизни – встречи, знакомства и дружба с великими артистами.

После внезапной смерти мужа, Владимира Михайловича Сухова, я переехала в Мельбурн, чтобы быть ближе к дочери Марине, зятю и внукам. Купила дом в «разумном расстоянии» от детей, как советовал муж. Он говорил мне, что нужно жить не очень далеко друг от друга, чтобы в случае необходимости быть полезной, но достаточно отдалённо, чтобы не быть непрошенной гостьей со своими указаниями и советами. Он как будто чувствовал, что уйдёт из жизни первым.

Я так и сделала. По первому зову я так, без приглашения не приезжаю, и у нас сохраняются хорошие отношения на протяжении многих лет. И вот в один прекрасный день мы сидим за столом, ужинаем и вспоминаем нашу первую с Мариной поездку за границу в 1972 году. Эта поездка в Канаду и Америку была нашим подарком Марине в связи с окончанием университета. Вспоминая эту поездку, Марина говорит мне: «Мама, почему ты повезла меня в Канаду?» Я отвечаю ей: «Но ты же сама выбрала Канаду, потому что хотела познакомиться со своим крёстным. А куда бы ты хотела поехать?» Она говорит: «В Россию, конечно!» Я была приятно поражена, но не видела никакой возможности удовлетворить её желание, так как у неё уже было трое детей в возрасте семи, шести и пяти лет. С глубоким сожалением говорю: «Ну что же, народили детей, теперь придётся ждать, когда они подрастут!» И вдруг мой зять Василий заявляет: «Мама, а у детей есть отец, и у меня есть шестинедельный отпуск. Я могу остаться с детьми!» Это заявление прозвучало как бомба. Мысли заработали, воображение разыгралось, и на следующее утро я уже была в туристическом бюро – заказывала билеты и вырабатывала маршрут нашего путешествия. В то время было довольно сложно получить визу, так как это было связано с вызовом и прочими бюрократическими тpe6oваниями, но тем не менее колесо закрутилось. Вася получил ещё одну добавочную неделю отпуска, а мы с Мариной летим через Сингапур в Россию. Но Россией мы не ограничились. По настойчивому приглашению моего знакомого мы решили в свой маршрут включить Тбилиси и Ереван.

Итак мы прилетаем в Москву. В те времена мы должны были жить в гостинице, причём не по своему выбору, а куда направят. Нас направили в «Космос». В первый же день своего пребывания (это был 1985 год) я стараюсь исполнить поручения, передать письма, сувениры, привезённые мною.

Звоню И.М. Смоктуновскому. Отвечает жена. Иннокентий Михайлович уехал по делам, а вечером они уезжают на дачу. Она просит позвонить позже. Звоню позже. И.М. дома, поездка на дачу отменяетстя, и он приедет в «Космос», чтобы увезти нас к себе. Встреча будет в фойе. Помню, как он спрашивает: «А вы меня узнаете?» «Конечно!» – уверенно отвечаю я, представляя его в своём воображении с длинными волосами, каким я видела его на афише «Царя Фёдора». Он спросил как я буду одета, потому что в холле всегда много туристов. Как найти незнакомую женщину в этой пёстрой толпе? Ведь в те времена нельзя было общаться так, как это делается во всём мире, гости тогда не могли прямо проходить в занимаемый вами номер.

Короче говоря, после долгих поисков, я в отчаянии обратилась к швейцару, не видел ли он Смоктуновского. Тот поднял на ноги служащих отеля, и Смоктуновского нашли! Высокий, стройный, с очаровательной улыбкой идёт нам навстречу он сам, собственной персоной.

«Вы мне сказали, что будете в синем платье с белыми цветами, а Марина в белом. Вас я видел, но синий цвет показался мне чёрным, а около Марины я ходил и тихонько говорил «Марина, Марина», а она не откликалась». Ну вот, слава Богу, нашли друг друга. Везёт он нас к себе на Суворовский проспект.

Встречает нас его супруга. Суламифь Михайловна, очень милая дама. На столе аккуратно разложены пирожные, но И.М. скрылся в кухне, быстро нарезал хлеб, овощи, достал из холодильника фаршированные кабачки и ещё что-то, постоянно извиняясь, что холодильник пуст, потому что они собирались на дачу. На столе моментально появилось всё, включая коньяк. Позже приехал его сын Филипп, тоже, как я поняла, получивший актёрское образовавание, Иннокентий Михайлович хвалил его за исполненную роль в каком-то спектакле. Но я почувствовала, что, несмотря на похвалы, сыну в тени гениального отца жить очень трудно.

Сидели мы долго. Дача была забыта. Помню как Смоктуновский ходил из комнаты в комнату, разыскивая пластинки, которые хотел подарить мне. Нашёл «Моцарта и Сальери» и «Царя Фёдора», которые теперь для меня бесценны. Очень понравился мне календарь с изображением Смоктуновского в роли Чайковского. Сходство потрясающее. Уже после этого я видела фильм «Чайковский». Затем он снял с полки небольшую иконку Целителя Пантелеймона и сказал: «Галя, возьмите». Потом я узнала, что он верующий. Тот факт, что в холодильнике были только овощи, навёл нас на мысль, что он постится – как раз в это вpeмя был Успенский пост.

Прошло несколько лет. Приехала к нам в Мельбурн труппа МХАТа. Привезли «Чайку» А.П. Чехова. Прихожу домой с работы, а мама говорит, что звонил какой-то артист, фамилию его она не уловила, но начинается на букву «С». Сказал, что позвонит позже. Боже, неужели Смоктуновский? Действительно он. Даёт мне свои координаты. Я спрашиваю, как он хочет провести вечер: в кругу нашей семьи или в компании с моими друзьями. Он предпочёл побыть в кругу семьи. Очень мило провели вечер за ужином, были задушевные разговоры, воспоминания. Уже далеко за полночь я отвезла его в гостиницу. Во время его пребывания в Мельбурне я сопровождала его на все приёмы. Он всё время был галантным, с такой манерой поведения, не всем свойственной. Он – настоящий джентльмен.

Нина Михайловна Кристесен, ныне покойная, была знакома с Иннокентием Михайловичем и питала к нему большую симпатию. Она сообщила мне, что Смоктуновский любит кедровые орешки. Естественно, я позаботилась о том, чтобы орешки были на столе во время нашего приёма у себя дома для артистов. Помню, как Смоктуновский ходил по гостиной с блаженной улыбкой, держа в руках вазочку с кедровыми орешками. Нина Михайловна смотрела и радовалась.

Моя последняя встреча со Смоктуновским была в 1992 году в Москве.

После смерти моей мамы, дочь и зять решили, что мне необходимо куда-нибудь уехать, развеяться. Были разные предложения, советы. Предлагали поехать в Париж к дальней родственнице моего зятя. Я долго колебалась, но когда узнала, что из Парижа в Москву всего четыре часа перелёта, воодушевилась и стала собираться в дорогу.

Прилетаю в Москву, встречают меня Алевтина Николаевна Филатова, регент хора московского храма на Ордынке, с мужем и два учёных, с которыми я познакомилась в Мельбурне, когда они работали в Австралии. Филатовы очень обрадовались, что завтра мои именины и распорядились, чтобы я пригласила всех своих знакомых. А кто же мои знакомые? Это артисты и учёные, которые приезжали в Австралию. Итак, звоню Смоктуновским. Суламифь Михайловна говорит, что И.М. в Париже с театром, прилетает послезавтра.

Приглашаю остальных.

29 апреля – день мученицы Галины. Стол накрыт празднично. Будто по мановению волшебной палочки он увеличился вдвое, появились стулья. Оказалось, что пока я куда-то уезжала, Алевтина Николаевна заняла стулья у своих соседей. Стоят цветы, нарядная хозяйка и я готовы к приёму гостей.

Первым приезжает Женя Киндинов. Радостная встреча, он приносит гвоздики, знакомлю его с хозяевами дома. Звонок! Входит с букетом пионов Георгий Степанович Жжёнов с женой Лидией Петровной. Жжёнов обладает способностью создавать атмосферу простоты и непри­нуждённости. В его присутствии люди чувствуют себя уютно, раско­ванно и забывают, что перед ними сам Жжёнов, любимец всей страны. А знает его страна по множеству фильмов, в которых он снимался, спектаклям, в которых он играл, и по тем семнадцати годам, которые провёл в лагерях.

Ещё звонок. Встречаю Артёма Рудницкого. Цветы, бутылка вина. Как видно, цветы являются неотъ­емлемой частью этикета. Оживлённая беседа за столом. Жжёнов читает стихи. Киндинов вспоминает Австралию.

Звонок из Саратова – Леонид Сметанников. Приглашает в Саратов, но время не позволяет. Я должна вернуться в Париж и лететь в Австралию. Но приглашение Жжёновых на дачу в Икшу принимаю с удовольствием, особенно, когда обещают дать возможность послушать Соловьёв, которых я никогда в жизни не слышала.

Мои именины праздновали три дня. На второй день – «своей семьёй», а на третий день уже вернулся из Парижа Смоктуновский и приехал со своей дочерью Машей поздравить меня. Он привёз мне книгу «Смоктуновский» (автор Е. Горфунгель) с трогательной дарственной надписью: «Милая, славная Галя, Вы так со мной возились в Мельбурне, что единственной благодарностью за всё это может быть только нежность. С нежностью Иннокентий».

В этот период он был очень обеспокоен сложившимися трудными обстоятельствами и в стране, и в своей семье. Говорил, что ему приходится много работать, брать любые роли – и плохие, и хорошие – с целью заработка. Нужно помогать сыну, у которого семья, и дочери, у которой нет постоянной работы, а случайные роли, которые она получает, не являются средством к существованию. У Маши, которая пять лет занималась в Большом театре балетом, карьера не сложилась из-за того, что её вес превышал требуемую норму. Маша произвела на меня впечатление очень милой девушки, очень любящей своего отца. Она заботливо к нему относилась во время этого визита, неизменно называла его папочкой. Суламифь Михайловна жаловалась, что он слишком много работает. По-видимому чувствовала, что ему нужен отдых. Ушёл он из жизни преждевременно. В 2000 году я положила цветы на его могилу на Новодевичьем кладбище.

Жизненные пути Смоктуновского и Жжёнова в некоторые периоды их жизни пересекались, как они мне рассказывали. Они даже дружили, но на каком-то этапе произошёл разрыв, и склеить эту дружбу уже было невозможно. Как я упомянула, Георгий Степанович пригласил меня к себе на дачу, которая находится в изумительном месте – русский лес, озеро, дачи космонавтов. Рядом, и даже не отделённая забором, дача знаменитого Фёдорова (глазника), дача В. Терешковой и через маленький мостик от дачи Жжёнова – дача А. Леонова (космонавта). Жжёнов очень хотел меня с ним понакомить, но во время моего пребывания его там не было. На даче я почувствовала себя как дома. Дело в том, что архитектура её постройки напоминает мой собственный дом в Австралии. В общем, дача прекрасная, можно в ней жить круглый год.

Время летело незаметно, подкатила ночь, а мы всё ещё сидели за столом. Г.С. читал отдельные главы своей книги, рассказывал о том, как строил этот дом – комнату за комнатой, о своей дружбе со Смоктуновским и о разрыве.

На мои именины Жжёнов подарил мне свою книгу «От Глухаря до Жар птицы» с такой дарственной надписью: «Дорогой Гале Суховой. От всего сердца. Г. Жжёнов. Москва. 1992 год». А в 1990 году, будучи в Австралии у меня в гостях, он подарил мне свою книжечку «Омчагская долина» с надписью: «Гале Суховой – очаровательной и гостеприимной хозяйке – с симпатией и дружбой! Г. Жжёнов. Москва. 1990 год». Я должна сказать, что эта книжка меня вдохновила на то, чтобы я начала писать историю своей жизни.

После дачи многоэтажка и лестничная клетка показались скучными, но когда я зашла в квартиру Жжёновых, впечатление сразу изменилось. У них большая с высокими потолками квартира, много картин, много портретов хозяина работы разных художников, замечательный в карандаше портрет его жены, и среди всех картин я увидела скромные эвкалипты моей работы, которые он попросил у меня в 1990 году, когда был в Мельбурне. Сама бы я постеснялась подарить ему свою более чем скромную картину.

В 2000 году я ездила в Россию со вторым мужем, Вадимом Кучиным. Прошло восемь лет после нашей встречи с Жжёновым. За это время были редкие письма и телефонные разговоры. Приезжаю, застаю Жжёнова с молодым и талантливым художником, накладывающим последние штрихи на уже законченный портрет Жжёнова. Встреча была тёплой, трогательной и «по-жжёновски» простой. Он показал мне свои награды – различные скульптуры за сыгранные роли, принося одну за другой и ставя их на кухонный стол, за которым мы пили чай. Очень ему по душе награда от церкви за его телевизионную программу «Николай II. Шесть вечеров с Георгием Жжёновым». Эту программу я видела уже в Мельбурне и была в восторге. Моментально позвонила в Москву, поздравила, поблагодарила его, а он мне сказал: «Галя, вам-то известна правда о последнем царе, а у нас этой правды не знали, поэтому мне хотелось её донести до нашего народа». Церковь наградила его за этот фильм огромной иконой Георгия Победоносца, написанной известным иконописцем отцом Михаилом. За этот же фильм он получил премию Тэффи.

Хочется рассказать о моём знакомстве с юмористом Михаилом Задорновым в Мельбурне. Я слышала о нём, о его остроумии, о его наблюдательности и проницательности. Я твёрдо решила, что ни за что не буду искать с ним знакомства, но судьба распорядилась иначе. Концерт Михаила Задорнова прошёл с огромным успехом. Два часа он держал публику в состоянии неослабевающего подъёма и интереса. Постоянные взрывы смеха прерывали его выступление. Он полностью владел аудиторией. Обычно после спектакля любители сцены, к которым, несомненно, отношусь и я, встречаются с артистами за кулисами. «С Задорновым не пойду знакомиться ни в коем случае, – опять говорю себе. – Просто страшно, заметит что-нибудь и сразу же высмеет». Подхожу к книжному киоску, чтобы купить кассеты, жду когда кто-нибудь подойдёт. А этот «кто-нибудь» – сам Задорнов. Спускается по лестнице, как сейчас помню, в длинном пальто табачного цвета. Холодные голубые глаза. Передо мной стоит дама, выбрала книжку, он ей молча подписал, и я оказалась с ним лицом к лицу! Он положил авторучку, посмотрел на меня очень внимательно и спросил: «Вы давно в Австралии?» Я сказала, что приехала в 1957 году из Китая. «Вы приехали со староверами?» «Нет», – отвечаю. «Всё понятно, белая эмиграция!» Как мне показалось, мы оба оживились, он спросил меня о родителях, я ему сказала, что мой папа был офицером Белой армии, воевал против большевиков, прошёл «Ледяной поход». Мама с родителями оказалась тоже в Маньчжурии. Там они поженились и там началась моя жизнь. Тут произошло непредсказуемое.

Он попросил мой телефон и спросил, можно ли ему позвонить мне, потому что его интересует судьба моего отца. Его отец Николай Задорнов – писатель и китаевед, и им обоим эта тема очень близка и интересна. Я сказала, что издала папины «Воспоминания о Ледяном походе», и его интерес ещё больше возрос. Я дала ему свою визитную карточку, и он надписал кассету – с одной стороны: «Дорогой Галочке от Миши», а на другой стороне: «В России все юмористы – Михаилы». (Это был 1991 год, и Михаил Горбачёв был у власти).

Ко дню нашей встречи, когда я приехала за ним и его женой в гостиницу, чтобы привезти их к нам, в Москве произошёл путч, и мы у меня дома, сидя перед телевизором, следили за развитием событий, а он звонил своему отцу в Ригу, чтобы узнать подробности происходящего. Время было напряжённое, и он волновался. Стоит ли говорить о том, что впечатление от этого знакомства осталось ярким на всю мою жизнь. Он взял с собой книгу моего отца и говорил мне, что его мечта – написать книгу о Колчаке.

На моих именинах в Москве в 1992 году Задорнова не было, он был тогда в Риге. Я думала, что наша встреча с ним уже не состоится, но вдруг – звонок. Это Велда, жена Задорнова, приглашает к себе на обед. Встречает на станции метро и привозит к себе на квартиру, очень красивую и просторную. Самое большое впечатление на меня произвёл кабинет. По двум стенам – застеклённые книжные шкафы, посредине кабинета – огромный письменный стол и удобное кресло. Я сижу за этим столом и говорю Велде: «Как приятно сидеть за столом, за которым работает Задорнов». Она мне отвечает: «Галя, мне жаль вас разочаровывать, но он мало работает за этим столом. В основном он пишет в поездах между Ригой и Москвой». В то время он находился в Риге у постели больного отца, но на следующей неделе должен дать концерт в Москве. «Для вас билет уже приготовлен!» – сказала она.

Во время концерта я страшно волновалась: как он сможет выступать с юмором в такое трудное для него время. Кроме того, во всей стране, и даже в Москве в 1992 году было очень трудно даже с самыми основными продуктами. Сижу и переживаю. Выходит он на сцену, начинает говорить, публика затихла. Думаю: «Всё, провал, не до смеха». Но как же я ошиблась! Зал всколыхнулся, волна смеха прокатилась и уже не смолкала. Тут я поняла, что русский народ абсолютно непредсказуем. Может смеяться и на голодный желудок, может смеяться и над собой. Потом была встреча, поцелуи, сразу же «на ты». Михаил со своим отцом хотели с моего разрешения переиздать книгу моего папы, но эта идея осталась неосуществлённой, по всей вероятности, из-за смерти отца.

После этого мы встречались ещё раз в Австралии. Прилетел он в Мельбурн, совсем больной. Не был уверен, сможет ли провести концерт. Когда я зашла к нему в театральную уборную перед концертом, у него был врач, который делал ему укол антибиотика. У Миши был грипп, и я не представляла, как он выйдет на сцену в таком состоянии. Но опять случилось невероятное. Он как бы на втором дыхании начал своё выступление и, не останавливаясь, держал аудиторию в течение двух часов. Его выступление прерывалось взрывами смеха и аплодисментами. После концерта мы ещё долго разговаривали, но встретиться за обеденным столом не удалось. Он отменил сиднейский концерт и рано утром следующего дня улетел на Золотое побережье «греться» и лечиться от простуды.

Ещё одна встреча! Валя, Валечка, певица Валентина Толкунова! Это олицетворение покоя, мира и доброты. Она и её брат Серёжа прожили у меня больше недели. Я ни разу не видела её взволнованной, нервной, неуравновешанной. Она своим присутствием создавала полную гармонию покоя и тихой радости, именно тихой.

Вот, к примеру, могу провести параллель с Леонидом Сметанниковым. Он тоже вносил радость своим появлением в обществе, но это другая радость – бурная, шумная, тоже очень нужная и полезная для общества. Он поёт и танцует, рассказывает анекдоты и одновременно обслуживает моих гостей, раскладывая еду по тарелкам, он тут же с песней готовит салат, не пропуская случая сказать что-нибудь приятное хозяйке. С ним скучать не приходилось. Весело, бурно!

С Валей же я получала полное удовлетворение от того мира душевного, который она создала вокруг себя. Она провела ряд концертов в Мельбурне, и после последнего все мои друзья собрались у меня, чтобы попрощаться с ней. В гостиной, утопающей в цветах, преподнесённых ей на последнем концерте, все расположились в удобных креслах вокруг неё и разговаривали, пели, рассказывали анекдоты.

Перед концертом, вероятно, она тоже волновалась, что свойственно каждому артисту, но её волнение ни в чём не проявлялось. Она спокойно сидела и выбирала украшения – бусы, серьги, в то время как её великолепный аккомпаниатор Д. Ашкенази сидел в перчатках, согревая руки и не проявляя ни малейшего волнения. Он тоже необыкновенный человек. Музыкант высочайшего класса, тонкий, чуткий аккомпаниатор! А какой он интересный человек! Мне очень понравились его анекдоты, короткие, остроумные и, рассказывая их, он оставался невозмутимым, лишённым каких-либо эмоций.

С Валентиной у нас до сих пор поддерживается связь. В 2000 году мы с мужем, будучи в Москве, провели с ней незабываемый вечер. В 2001 я была в России со своей внучкой Алёнушкой. Валя приехала к нам, и встреча была хотя и короткой (она только что вернулась с гастролей, а мы уже уезжали домой), но очень приятной и тёплой. Телефонная связь между нами постоянная.

Хочу ещё рассказать о певце Саше Малинине. Эта встреча в Мельбурне произошла на чисто деловой почве. Мне нужно было взять у него интервью для нашего местного радио. Приезжаю в отель, провожу беседу и тороплюсь домой. Малинин говорит: «Здесь так скучно, мы никого не знаем…» Мне ничего другого не оставалось делать, как пригласить его к себе. Он оживился. На следующий день собираю своих друзей, и приезжает Малинин с тремя музыкантами. Случилось так, что это был день его рождения. Сидели за столом, воткнули свечку в торт, пели многолетие, сыпались анекдоты, и когда перешли в гостиную, раздались звуки фортепиано – играл Александр Бобров – и начался концерт. Это был неожиданный подарок нам от Саши. Он пел много, но самым незабываемым был романс «Нищая», который он до этого ещё не пел на сцене. Собственно говоря, это была премьера в моём доме для меня и моих друзей.

На следующий день Малинин давал концерт в Национальном театре. Нужно ли говорить, что концерт прошёл блестяще. С ним и его женой Эммой мы провели ещё один вечер в китайском ресторане и встречались уже как старые друзья в его следующий приезд в Австралию. У меня осталось самое светлое, чистое воспоминание о встрече с ним. Мне кажется, что он хороший и верный друг, хороший семьянин, прекрасный отец. Он в ореоле славы, но тем не менее остаётся добрым и милым человеком.

Теперь о Светлане Брейкиной. Мой хороший искренний друг – артистка Московского театра юного зрителя – Светлана. Познакомились мы в Австралии, когда она привезла свою дочь на операцию. Русская общественность, готовясь к традиционному концерту Дня русской культуры, пригласила её поставить спектакль. Она любезно согласилась и поставила сложный, не развлекательный, а заставляющий задуматься о России спектакль. Все наши местные силы были привлечены к участию в этом концерте. Певцы, декламаторы, драматические артисты, музыканты.

Жила Светлана с дочерью в австралийской семье, но много времени проводила у меня. Мы очень подружились. Они приезжали в Мельбурн ещё раз для повторной операции дочери, жили у нас, а после этого я с мужем в 2000 году и с внучкой в 2001 году жила у неё в Москве. И Светлана, и её муж Ю.В. Комаров, врач по профессии, были безгранично гостеприимны и окружили нас нескончаемой заботой. Одно мне жаль – я не видела её ни в одном спектакле в Москве: было лето – не театральный сезон.

Теперь хочу познакомить читателя с замечательной женщиной, скромной, не ожидающей никаких похвал и признаний – Алевтиной Николаевной Филатовой, регентом хора москов­ского храма «Всех скорбящих радость» на Ордынке. Обладательница великолепного меццо-сопрано, окончившая Петербургскую консерваторию, ученица известного мастера церковного пения Николая Васильевича Матвеева, она приехала с церковным хором в Австралию для сбора средств на постройку храма Христа Спасителя.

В России нашлись спонсоры, которые привезли этот хор в 1990 году в Австралию. По сложившейся практике, приезжающих артистов распределили по домам. Ко мне записали баритона, фамилию не помню. Приезжаю в назначенное время в Русский дом, чтобы забрать гостя, знакомлюсь с приехавшими. В это время появляется телевизионная съёмочная группа, все направляются в верхний зал, и после приветственного слова, трогательно произнесённого А.Н., грянул «С нами Бог» Чеснокова. Пели с таким чувством, с таким духовным подъёмом, что я, не помня себя, вся в слезах умиления и восторга, забыв о баритоне, бросилась к Алевтине Николаевне и пригласила её к себе. А.Н. сказала, что их ещё не определили, но она не одна, а с мужем. Я говорю: «Тем лучше, у меня двухспальная кровать и вам будет удобно». Итак, едем ко мне. Мама встречает гостей. Алевтина Николаевна дала концерты в Мельбурне, в Сиднее и в Аделаиде.

В Москве 22 сентября 1992 года был освящён закладной камень храма-часовни в честь иконы Божией Матери «Державная». Протоиерей Владимир Ригин, настоятель православной общины воссоздаваемого храма Христа Спасителя, на освящении сказал: «Часовня названа в честь иконы Божией Матери «Державная», обретённой в 1917 году – в год отречения от престола Государя Императора Николая II. С этого времени Россия находится под защитой Богоматери, и нам важно не утратить этого заступничества». Во время моего пребывания в России в 1992 году мы были на месте закладки камня, где регулярно читались акафисты, а в 2000 году уже величественно возвышался над Москвой храм Христа Спасителя. Меня Господь привёл присутствовать на его освящении.

Можно было бы рассказать и о других встречах, которые у меня были в России и в Мельбурне, где я живу. Такие встречи украшают и обогащают жизнь. И, вспоминая моих друзей, я снова и снова убеждаюсь, что общение с ними – это для меня клад и богатство.

Приложение

1. Историография русских в Австралии

История русских в Австралии – это часть истории России. В годы советской власти тема российской эмиграции была запрещена в СССР и не рассматривалась советскими историографами. Только с конца 1980-х годов эта тема привлекла внимание российских историков. В России стали появляться статьи и книги о русской эмиграции и о её миссии, о «Белой идее» и «Белой гвардии», о русской диаспоре в Западной Европе и в США. Однако история русских на Пятом континенте не попала в поле зрения большинства российских историков. Возможно, это объясняется отдалённостью австралийского материка, отсутствием широких культурных и экономических связей с Россией, сравнительной малочисленностью русских иммигрантов, труднодоступностью австралийских источников, а также отсутствием русского Центрального архива.

Что касается существующих русско-австралийских архивов, то часть их попала в Музей русской культуры в США, где описью некоторых из них занималась д-р О.М. Бакич (1). Русские архивы при Мельбурнском и Австралийском национальном университетах не систематизированы и не произведена их опись. К.М. Хотимский, приехавший в Австралию из Китая до Второй мировой войны, занялся изучением истории русских на Пятом континенте в начале 1950-х годов. Он неоднократно обращался к Русской иммиграции с призывом создать Центральный архив с доступом в него историков, исследователей, студентов. Однако такого архива русским в Австралии создать не удалось.

В 1957 году в Мельбурне, в издательстве газеты «Единение», вышел сборник исторических очерков К.М. Хотимского «Русские в Австралии» (2). В своих кратких очерках он пишет о первом русском паруснике, посетившем Австралию в 1807 году (3), о научной деятельности Н.Н. Миклухо-Маклая, означении Русской Православной Церкви для объединения иммигрантов, о формировании русских организаций и печати.

В 1960-е и 1970-е годы русской темой в Австралии занимались немногие. В их числе были А. Коновец (4), Т. Палакшаппа (5) и Л. Кузьмина (6), которые выбрали эту тему для своих университетстких диссертаций, а также В.Н. Жернаков, написавший четыре монографии о русских учёных в серии «Русские в Австралии» под общей редакцией Н.М. Кристесен в Мельбурнском университете (7).

В 1980-е и 1990-е годы было написано ещё несколько университетских диссертаций (8) и после одиннадцатилетнего перерыва возобновилось издание монографий в серии «Русские в Австралии» (9).

В 1990-х годах наблюдалось заметное оживление в издательской работе: многие русские организации, школы, объединения в разных городах Австралии стали издавать сборники – обзор своей деятельности за 30-40-50 лет (10).

В 1994 году по инициативе Н.А. Мельниковой и при содействии А.И. Закрочимского в Сиднее вышел первый номер ежеквартального журнала «Австралиада – русская летопись» (11). Из-за отсутствия Центрального архива журнал взял на себя трудную роль собрать материал о русских на своих страницах. За девять с лишним лет сотрудники журнала, работающие безвозмездно, накопили значительный опубликованный и неопубликованный материал, без которого издание «Истории русских в Австралии» не могло бы осуществиться.

В 1997 году вышла первая книга д-ра Елены Говор, которая занимается исследованием раннего периода истории русских на Пятом континенте (12).

В 1990-е годы в России стали появляться труды российских историков, стремившихся понять и описать жизнь русских иммигрантов в Австралии. Большую роль в этом отношении играет Дальневосточный государственный университет во Владивостоке, который, начиная с 1997 года, проводит международные научно-практические конференции «Россияне в АТР (в Азиатско-Тихоокеанском регионе). Сотрудничество на рубеже веков». Опубликованные по итогам конференций сборники, как и некоторые книги, в частности проф. Г.И. Каневской, будут способствовать написанию «Истории русских в Австралии» (13).

История русских в Австралии – это также часть истории Австралии. Интерес к русской теме со стороны австралийских учёных проявился в основном в 1980х годах (14), когда австралийское правительство окончательно сформировало новую концепцию «многокультурного общества».

За первые 150 лет в Австралии сформировалась австралийская нация, англосаксонская в основе, со своей психологией и мышлением, со своим укладом жизни и вкусами. После Второй мировой войны доля выходцев с Британских островов среди иммигрантов снизилась, но резко возрос удельный вес переселенцев из Восточной, Центральной и особенно Южной Европы. После окончательной отмены в 1973 году «австралийской белой политики» иммиграция в этническом отношении стала ещё разнороднее: в Австралию хлынули переселенцы из азиатских стран. До 1980-х годов официальная австралийская политика была направлена на скорейшее растворение иммигрантов в местной среде, на их быструю ассимиляцию, но к середине 1980-х (когда 20% населения уже не были уроженцами этой страны) появилась концепция «многокультурного общества», предполагающая свободное развитие национальной культуры, языка, традиций этнических групп.

Эта концепция получила большую поддержку в 1988 году, когда к 200-летию Австралии были изданы юбилейные сборники, в которых рассказывалось о богатом культурном наследии иммигрантов. В предисловии к книге «Австралийские народы. Энциклопедия нации, её народы и их происхождение» Джеймс Джапп говорит, что начиная с 1788 года миллионы иммигрантов со всего мира прибывали сюда, и каждая новая волна переселенцев оказала своё особое воздействие на австралийское общество и культуру (15). Русские в этом юбилейном сборнике представлены статьёй профессора Квинслендского университета Бориса Криста – «Russians». Именно с этого времени австралийские учёные занялись изучением истории разных этнических групп, и, в частности, заинтересовались историей русских, тем более, что в 1988 году во многих городах Австралии русские общины торжественно отметили 1000-летие Крещения Руси. Эти праздники привлекли внимание австралийской общественности, журналистов и историков.

Таким образом, вопросом истории русских в Австралии прежде всего занялись сами русские иммигранты, затем к ним присоединились австралийские учёные, а теперь этой темой заинтересовались историки России. Совокупность их трудов легла в основу «Истории русских в Австралии».

1. Бакич О. (ред.) Россияне в Азии, №7. Торонто, 2000. С. 313.
2. Этот конспект явился базой для статей о русских в Австралии, написанных профессором Б. Криста.
3. Шлюп «Нева» прибыл в порт Джаксон 16 июня 1807 года.
4. См. Библиографию №79.
5. См. Библиографию №86.
6. См. Библиографию №80.
7. См. Библиографию №№8, 9, 10, 11.
8. См. Библиографию №№69, 70, 71.
9. Первый период изданий: 1968-1973. Второй период: с 1984 г. по настоящее время.
10. Например: Журнал Золотого юбилея сиднейского Русского клуба, 1924-1974. Ред. А.П. Сухатин (Сидней); Юбилейный Альбом-памятка, ОРЮР, 1955-1985. Ред. Р.Г. Жуков (Мельбурн); Наша школа, 1961-1991. Ред. Н.А. Мельникова (Сидней); Восток – 30-летний юбилей, 1962-1992. (Сидней);
11. Вышло 38 номеров, издание продолжается. Ред. Н.А. Мельникова.
12. Govor Elena. Australia in the Russian Mirror. Changing Perceptions. 1770-1919.Melbourne, ГоворЕлена.Итоги. Специальный выпуск журнала «Австралиада», 1994-1999. Канберра, Сидней, 2000.
13. См. Библиографию №№14, 15, 16, 41, 42.
14. В 1960-х годах и позднее австралийские историки опубликовали несколько работ, посвящённых прибытию русских кораблей в Австралию в XIX веке. См. Библиографию №№63, 77.
15. См. Библиографию №78.

2. Вопросы периодизации

Первые русские переселенцы появились на Пятом континенте в XIX столетии и продолжали прибывать в течение всего XX века. Австралийские и русские историки пытались выделить миграционные «волны» переселения русских в Австралию, определить хронологические рамки каждой «волны» и указать причины, вызвавшие приезд иммигрантов в эту страну. Историки пользуются разными терминами для описания значительных по численности миграционных групп, а именно: «волны», «потоки», «этапы» и даже «типы» иммиграции.

А. Рудницкий, например, выделил четыре «типа» русской иммиграции: трудовую и революционную (конец XIX – начало XX веков), белоэмигрантов 1920-1930-х годов и послевоенную (две группы): ДиПи и русских из Китая (1). В общих чертах он, безусловно, прав, но изучение этого вопроса привело к уточнению его периодизации.

К.М. Хотимский в работе, опубликованной в 1957 году, делит прибытие русских в Австралию на четыре «потока»: первый, состоявший преимущественно из евреев, финнов, поляков и других уроженцев Российской Империи, включая небольшое количество русских (конец XIX- начало XX вв.); второй – революционеры, дезертиры и беженцы после 1905 года; третий – белые иммигранты с 1920 по 1939 год; четвёртый – после Второй мировой войны: ДиПи из Европы и русские из Китая (2).

Профессор Борис Криста в своих трудах, опубликованных почти через 30 лет после издания конспекта К.М. Хотимского, выделяет пять русских миграционных «волн», причём первый «поток» Хотимского (конец XIX – начало XX вв.) он не включает в «русские волны». Б. Криста даёт нижеследующую периодизацию:

1. 1905-1915 гг. – переселенцы и бежавшие из ссылки революционеры;
2. 1920-1940 – белая иммиграция из России;
3. 1947-1952 – перемещённые лица (ДиПи) из Европы;
4. середина 1950-х – начало 1980-х – иммигранты из Маньчжурии и Синьцзяна;
5. с середины 1970-х годов – еврейская иммиграция из СССР (3).

В книге М.Д. Фроловой «Русские в Австралии: история и современность», вышедшей в 1996 году, дан ещё один вариант периодизации «русских волн»:

1. 1881-1891 гг. – 1917-1920 гг.
2. 1920-1921 гг. – 1940-1945 гг.
3. 1947-1952 гг.
4. 1952-1986 гг.
5. с конца 1980-х по настоящее время (4).

Даже в общих чертах с периодизацией М.Д. Фроловой нельзя согласиться. Прежде всего совершенно бессмысленно включать переселенцев конца XIX – начала XX веков в какую-либо «русскую волну». Во-первых, никакой «волны» не было; во-вторых, процент русских среди них был очень незначителен, о чём уже написано в IV разделе этого тома.

Хронологические рамки второй волны М.Д. Фроловой вообще ошибочны: в 1920-1921 гг. из-за «бунта» и поведения русских революционеров в Брисбене въезд всем русским в эту страну был запрещён до 1922 года. Что же касается её заключительных дат (1940-1945 гг.), то с начала Второй мировой войны (с 1940 г.) никаких потоков и притоков иммигрантов вообще не было.

Ещё большее удивление вызывает четвёртая волна М.Д. Фроловой: 1952-1986 гг., т.е. 34 года, в течение которых русские иммигранты из разных стран, даже с разных материков и, если говорить про «волны», по разным океанам, по крайней мере по Индийскому и Тихому, прибывали к берегам Пятого материка. Как можно объединить их в одну волну?!

Периодизация, предложенная в IV разделе этого тома, уточняет прибытие восьми групп или потоков россиян не только хронологически. Каждая из этих групп определяется по социально-культурным или политическим признакам, а также по мере участия в создании «русской жизни» в Австралии. Переселенцы, приехавшие во время Первого, Второго и Седьмого периодов, не принимали участия в создании Зарубежной Руси на берегах Пятого континента.

1. См. Библиографию №№ 43, 50.
2. См. Библиографию №54.
3. Christa В. «Great Bear and Southern Cross: The Russian Presence in Australia» in McNair J. and Poole T. (eds.), Russia and the Fifth Continent: Aspects of Russian-Australian Relations. Brisbane, Pp. 93-103.
4. См. Библиографию №16.

Библиография

Исследования на русском языке

1. Андреев И.М. Краткий обзор истории Русской Церкви от революции до наших дней. Нью-Йорк, 1952.
2. Гальфтер Н.А. «Адмирал А.В. Колчак». Русские в Австралии, №23. Мельбурн, 1998.
3. Георгиевич М.М. Свет и тени. Сидней, 1968.
4. Говор Е. Сколько нас? Канберра, 2000.
5. Говор. Е., Массов А. Российские моряки и путешественники в Австралии. Москва, 1993.
6. Горький М. Несвоевременные мысли. Париж, 1971.
7. Денисов С.В. Белая Россия. Нью-Йорк, 1937; Москва, 1991.
8. Жернаков В.Н. «Н.А. Байков». Русские в Австралии, №1. Мельбурн, 1968.
9. Жернаков В.Н. «И.И. Гапанович». Русские в Австралии, №2. Мельбурн, 1971.
10. Жернаков В.Н. «В.В. Поносов». Русские в Австралии, №3. Мельбурн, 1972.
11. Жернаков В.Н. «А.П. Хионин». Русские в Австралии, №4. Мельбурн, 1973.
12. Жиганов В. Русские в Шанхае. Шанхай, 1936.
13. Зиссерман Н.В. «В.Н. Жернаков». Русские в Австралии, №5. Мельбурн, 1986.
14. Изучение русского языка и русской культуры в странах АТР. Дальневосточный университет, Владивосток, 1999.
15. Каневская Г.И. Культура Австралии и Новой Зеландии. Владивосток, 2000.
16. Каневская Г.И. «Очерк русской иммиграции в Австралии (1923-1947 гг.)». Русские в Австралии, №24. Мельбурн, 1998.
17. Ковалевский П.Е. Зарубежная Россия. Париж, 1971.
18. Кожинов В. Россия. Век ХХ-й (1901-1939). Москва, 1999.
19. Кожинов В. Россия. Век ХХ-й (1939-1964). Москва, 1999.
20. Кузнецов А. О Белой армии и её наградах, 1917-1922 гг. Москва, 1991.
21. Мелихов Г.В. Российская эмиграция в Китае (1917-1924). Москва, 1997.
22. Мельникова Н.А. Библиография русской периодики и книг в Австралии. Сидней, 1998.
23. Мельникова Н.А. (ред.) Русские харбинцы в Австралии, №1. Сидней, 1999.
24. Мельникова Н.А. (ред.) Русские харбинцы в Австралии, №2. Сидней, 2000.
25. Мельникова Н.А. и Ястребова Л.Н. (ред.) Антология русских поэтов Австралии.Сидней, 1998.
26. Моравский Н.В. Остров Тубабао, 1949-1951. Москва, 2000.
27. Назаров А.И. Книга в советском обществе. Москва, 1964.
28. Назаро в М.В. Миссия русской эмиграции. Том 1. Москва, 1994.
29. НТС. Мысль и дело, 1930-2000. Москва, 2000.
30. Ольденбург С.С. Царствование Императора Николая II. Петербург, 1991.
31. Петров В. Шанхай на Вампу. Вашингтон, 1985.
32. Поздняев (свящ. Дионисий). Православие в Китае. Москва, 1998.
33. Половцев Л.В. Рыцари тернового венка. Париж, 1980.
34. Подольский И. Новые мученики российские. Нью-Йорк, 1960.
35. Понькин Ю.А. Путь отца. Сидней, 1997.
36. Пучков П.И. Этническое развитие Австралии. Москва, 1987.
37. Рачинская Е. Перелётные птицы. Сан-Франциско, 1982.
38. Рачинская Е. Калейдоскоп жизни. Париж, 1990.
39. Регельсон Л. Трагедия Русской Православной церкви, 1917-1945. Париж, 1977.
40. Розинский В.А. Очерки по истории гражданской войны. Мельбурн, 1977.
41. Россияне в АТР. Сотрудничество на рубеже веков. Книги первая и вторая. Дальневосточный университет. Владивосток, 1999.
42. Россияне в АТР. Сотрудничество на рубеже веков. Дальневосточный университет. Владивосток, 2001.
43. Рудницкий А.Ю. Другая жизнь и берег дальний… Русские в австралийской истории. Москва, 1991.
44. Слова. Сборник проповедей святителя Иоанна Шанхайского. Сан-Франциско, 1994.
45. Сорокин А. Самодержавие и прогресс. С-Петербург, 2001.
46. Софонова О. Пути неведомые. Сидней, 1980.
47. Толстой Н. Жертвы Ялты. Исследования новейшей русской истории. Т. 7. Париж, 1988.
48. Тэффи Н.А. Ностальгия. Рассказы. Воспоминания. Ленинград, 1989.
49. Федорович А.А. Генерал В.О. Каппель. Мельбурн, 1967.
50. Фролова М.Д. «Русские в Австралии: история и современность». Русские в Австралии № 20. Мельбурн, 1996.
51. Хисамутдинов А.А. По странам рассеяния, часть 1 и часть 2. Владивосток, 2000.
52. Хисамутдинов А.А. Российская эмиграция в Азиатско-Тихоокеанском регионе и Южной Америке. Библиографический словарь. Владивосток, 2000.
53. Хомяков Д.А. Православие, самодержавие, народность. Монреаль, 1983.
54. Хотимский К.М. Русские в Австралии. Мельбурн, 1957.
55. Хоффманн (Гофман) И. История Власовской армии. Исследования новейшей русской истории. Т. 8. Париж, 1990.
56. Яворский С. Звонит колокол. Брисбен, 1985.

Исследования на английском языке

57. Ave Ata (ed.) Religion and Ethnic Identity: an Australian study. Melbourne, 1988.
58. 58. Australia and Immigration. 1788 to Department of Immigration, Commonwealth of Australia, 1988.
59. 59. Australian Council of Churches. Immigration Department, Report on Survey.10 April, 1969.
60. Australian Immigration. A Bibliography and Digest. Canberra, №14, November, 1979.
61. Bach John. A Maritime History of Australia. Sydney and London, 1982.
62. Barratt Glynn. The Russians and Australia. Vancouver, 1988.
63. Barratt Glynn. The Russians at Port Jackson, 1814-1822. Canberra, 1981.
64. Brandle M. (ed.) The Queensland Experience. The Life and Work of 14 Remarkable Brisbane, 1991.
65. Brandle M. and Karas S. (eds.) Multicultural Queensland. The people and communities: A bicentennial publication. Brisbane, 1988.
66. Clark Manning. A Short History of Australia. Sydney, 1980.
67. Collins J. Migrant Hands in a Distant Land. Sydney, 1988.
68. Clyne M. Community Languages: The Australian Experience. New York, 1991.
69. Doubrovskaya O. Russian Emigration and Australia, 1947-1951. A. (Hons), Department of History, University of Queensland, 1985.
70. Fried E. Russians in Queensland (1886-1925). A. (Hons) dissertation, University of Queensland, 1980.
71. Garner M. Church and Community: Russians in Melbourne. PHD thesis, University of Melbourne, 1985
72. Gill G. Hemon. Royal Australian Navy, 1 and 2. Canberra. 1957.
73. Govor Elena. Australia in the Russian Mirror. Melbourne, 1997.
74. Govor Elena. My Dark Brother: The Story of the Illins, a Russian-Aboriginal Family. Sydney, 2000.
75. Goulevich A. Czarism and Revolution. Hawthorne, California, 1962.
76. Hetherington John. Blarney – the Fighting Field – London, Melbourne, Sydney, 1962.
77. Journal of the Royal Australian Historical Society. Sydney, 1965, vol 51, part 2; 1966, vol 52, part 2; 1979, vol 64, part 4.
78. Jupp James (ed.) The Australian People. An Encyclopedia of the Nation, its People and Their Origin. Sydney, 1988.
79. Konovets A. Conflicts in the Life of the Russian Community in Sydney. Soc. dissertation. School of Sociology, University of New South Wales, 1968.
80. Kouzmin L. The Russian Language in an Australian Enviroment. A Descriptive Analysis of English Interference in the Speech of Bilingual Russian Migrants. Ph D thesis, University of Melbourne, 1973.
81. Kouzmin L. Language Use and Language Maintenance in Two Russian Communitites in Australia. Canberra, 1986.
82. London H.J. Non-white Immigration and the «white Australia» Policy. Sydney, 1970.
83. McNair J. and Poole T. (eds). Russia and the Fifth Continent: Aspects of Russian-Australian Relations. Brisbane, 1992.
84. Moorehead Alan. Gallipoli. London, 1959.
85. Owen Frank. The Fall of Singapure. London, 1960.
86. Palakshappa T. The White Russian Community of Dandenong. PhD thesis, Monash University, 1972.
87. Paton Wendy. Nikolai and Australian Connections. Sydney, 1996.
88. Perkins Kevin. Menzies – Last of the Queen’s Men. Adelaide, Sydney, Melbourne,Brisbane, Perth, 1968.
89. Refugee and Humanitarian Issues, Australia’s Response. Department of Immigration and Multicultural Affairs. October, 1998.
90. Tatarinovs & others (eds). Russians in Strathfield – A Community Profile, 1949-1999. Sydney, 1999.

Периодика

91. Австралиада – русская летопись, журнал. Ред. Н.А. Мельникова.Сидней, 1994-2003: №1-38.
92. Берега, журнал. Ред. С. Строгов. Мельбурн, 1957-1959: №1-13.
93. Бюллетень, журнал. Ред. Н. Ников, И. Поповский. Сидней, 1964-1968: №1-27.
94. Вести, журнал. Ред. Е.Н. Ющенко. Аделаида, 1986-1990: №1-20.
95. Вестник Народно-монархического объединения, приложение к журналу Русский в Австралии. Ред. Н.Ю. Фомин, Н.П. Харьков. Сидней, 1955-1958: №1-34.
96. Вече, журнал. Мюнхен, 1991-2000: №42-65.
97. Возрождение, журнал. Париж, 1956: №51, 52, 54.
98. В часы досуга – В минуты раздумья, журнал. Ред. о. И. Серышев. Сидней, 1945-1952: №1-20.
99. Грядущее, газета. Ред. Г. Кизило. Сидней, 1956-1957: №1-7.
100. Дальний юг, журнал. Ред. И.И. Попов, В.М. Витошинский. Брисбен,1929-1931: №1-13.
101. Для вас, газета. Ред. С. Яворский (Ражев). Брисбен, 1977-1978: №1-10.
102. Друзьям от друзей, журнал. Сидней, 1983-2001: №19-45.
103. Единение, газета. Ред. А. Перекрёстов. Ю. Амосов, Е. Прокопьев, С. Скороходов. Melbourne, Сидней. 1950-2004.
104. Журнал Русского клуба, журнал. Ред. П.М. Химии. Сидней, 1985-1994: №1-21.
105. Заря, журнал. Ред. Н. Гороховников, И. Резаева. Сидней, 1968-1977: №1-34.
106. Искры костра, журнал. Ред. Н. Гороховников. Сидней, 1956-1963: №27.
107. Кадетская перекличка, журнал. Нью-Йорк, 1996: №59.
108. Картины прошлого, журнал. Ред. В. Жиганов. Сидней, 1967-1975: №1-14.
109. Моя Австралия, журнал. Сидней, 1997: №2.
110. Наши вести, журнал. Санта Роза, 1997: №2749.
111. Новый журнал, журнал. Нью Йорк, 1970: №101.
112. Общество любителей русской военной старины, приложение к журналу Русский в Австралии. Ред. П. Перехрист. Сидней, 1955-1961: №1-59.
113. Политехник, журнал. Сидней, 1969-2002: №1-14.
114. Посев, журнал. Франкфурт-на-Майне, 1946: №4; 2001: №7.
115. Путь эмигранта, журнал. Ред. о. И. Серышев. Сидней, 1935 – 1942: №1-48.
116. Рубеж, журнал. Харбин, 1928: №48.
117. Русская правда, газета. Ред. Г. Коринфский. Мельбурн, 1961-1968: №1-136.
118. Русские харбинцы в Австралии, сборник. Ред. Н.А. Мельникова. Сидней, 1999: №1; 2000: №2.
119. Русский в Австралии, журнал. Ред. Ю. Давиденков.Сидней, 1937-1938: №1-10; 1950-1961: №1-121.
120. Русское возрождение, журнал. Париж, Нью Йорк: 1979: №6;1981: №16; 1990: №49.
121. Слово, газета. Ред. С. Алмазов. Сидней, 2001: №33.
122. Сполох, журнал. Ред. И. Богут. Мельбурн, 1974-1982: №1-24.
123. Станичник, журнал. Ред. К. Голодников, Е. Юревич. Мельбурн, 1966-1972: №1-18.
124. Церковное слово, журнал. Сидней, 1956-2003.
125. Церковный колокол, журнал. Ред. о. И. Серышев. Сидней, 1932-1966: №1-56.
126. Часовой, журнал. Ред. В.В. Орехов. Брюссель, 1970, №526.
127. Чужбина, журнал. Ред. А. Гзель. Брисбен, 1929-1931: №1-11.

Список сокращений:

ANZAC (АНЗАК) – Australian and New Zealand Army Corps (Австралийско-Новозеландский армейский корпус).
ДВР – Дальневосточная республика.
ДОБ – Департамент общественной безопасности (г. Харбин).
КВЖД – Китайская Восточная железная дорога.
КОНР – Комитет освобождения народов России.
КРСИ – Коллектив работников сценического искусства.
НОВ – Национальная организация витязей (г. Харбин).
НОРР – Национальная организация русских разведчиков.
НОРС – Национальная организация русских скаутов.
ОГС – Общество граждан СССР (г. Дальний).
ОРЮР – Организация российских юных разведчиков.
РОА – Русская освободительная армия.
РОВС – Русский общевоинский союз.
РОК – Русский охранный корпус (Югославия).
РЭА – Российская эмиграционная ассоциация.
РПЦЗ – Русская Православная Церковь Зарубежом.
НЮУ – Штат Новый Южный Уэльс.
СБОРН – Союз борьбы за освобождение народов России.
ХПИ – Харбинский политехнический институт.
ХСМЛ – Христианский союз молодых людей.

Редакционный совет: А.А. Коновец, Н.А. Мельникова (Грачёва), Л.Н. Осьмакова, Т.К. Суслова, Е.Н. Ширинская (Казанская).

Ответственный редактор: Н.А. Мельникова. Технические редакторы: И.Н. Суворов – иллюстрации. А.Т. Шаповалова – компьютерный набор. Корректор: И.Н. Суворов. Составители разделов:

Раздел I, II, IV, V, VII – Н.А. Мельникова,
Раздел II, III – Т.К. Суслова,
Раздел VI – И.Н. Суворов,
Раздел VII – Л. Примачек, Е.Н. Ширинская.

Авторы статей:

Н.А. Мельникова: Предисловие, Вступление, Раздел I – главы 1 и 2, Раздел II – глава 1 (Центры русского рассеяния), Раздел IV – глава 1, Раздел V – глава 1 (Некоторые аспекты иммиграцион­ной политики), Приложение;

Т.К. Суслова: Раздел II – глава 1 (Болгария, Югославия, Эстония, Латвия, Литва, Китай – Шанхай, Трёхречье, Синьцзян), Раздел III – глава 1 (Военнопленные в Германии);

Г.К. Косицын: Раздел II – глава 1 (Харбин), Раздел VII – глава 1 (По страницам журналов и газет);

И.М. Смолянинов: Раздел III – глава 1 (Писатели второй волны);

Г.М. Некрасов: Раздел V – глава 1 (Формирование и развитие страны);

Е.Н. Ширинская: Раздел VI – глава 1 (О разделении Русской Православной Церкви), Раздел 7 – глава 1 (На благо ближнего);

И.Н. Суворов: Раздел VI – глава 1 (Русские православные церкви в Австралии, Церковные праздники и народные традиции), глава 2 (Празднование 1000-летия Крещения Руси в Австралии).

Л. Примачек: Раздел VII – глава 1 (По страницам журналов и газет).

Авторы воспоминаний и рассказов первого тома «Истории русских в Австралии» указаны в оглавлении. Фотографии, помещённые в первом томе, взяты из архива И. Суворова, из частных архивов и из семейных альбомов. Редакция благодарит всех приславших фотографии для включения в это издание.

ИСТОРИЯ РУССКИХ В АВСТРАЛИИ (Том 1)

Оглавление

Слово Владыки Илариона
Summary
Предисловие
Вступление

Раздел I
ФОРМИРОВАНИЕ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ

Глава 1. Истоки первой эмиграции
Расстрелять!
Рыцари Белой идеи
Искажение лика России

Глава 2. По странам рассеяния
Пути неведомые
Созвездие блистательных имён

Глава 3. Воспоминания о прошедшем
Хабаровский поход. С. Рождественский
С румынского фронта в Сибирь. И. Волегов
Воткинцы. А. Балонкин
Орлята. Б. Турчанинов

Раздел II
БЕЛАЯ РУССКАЯ ЭМИГРАЦИЯ ВО ВРЕМЯ И ПОСЛЕ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Глава 1. Вторичная эмиграция. Белая эмиграция в Европе и Китае

Центры русского рассеяния
Болгария
Югославия
Эстония
Латвия
Литва
Китай: Шанхай
Харбин
Трёхречье
Синьцзян

Глава 2. Так было. Воспоминания
Свет Христов. Н. Доннер
Из жизни русских кадет в Югославии. В. Пугачев
Каждый день спроси себя – что ты сделал для России. Н. Коваленко
Эстония и Германия. А. Кисляков
Инженерная практика во время войны. А. Осипов
В Шанхае. Из очерка «О семье Ухтомских». Ю. Ухтомский
Трудные годы. В. Д’Аквино-Морозова
Мои воспоминания. Ю. Понькин
Судьба нашей семьи. Л. Ястребова
Школы, достойные подражания. О. Коренева
Советская оккупация. Е. Рачинская
Одни из последних. Н. Мельникова

Раздел III
ЭМИГРАЦИЯ, РОЖДЁННАЯ ВОЙНОЙ

Глава 1. Трагедия переметённых лиц
Военнопленные в Германии
Чужими глазами
О тех, кто избежал ГУЛАГ
Писатели второй волны

Глава 2. Глазами очевидцев. Воспоминания
Память сердца. И. Богут
Мои горькие «университеты». Л. Артемьев
Крестный путь полковника, о. Михаил Протопопов
Пережитое. Железный крест. В. Протасов
Святая ночь. В. Протасов
Менхегоф – лагерь ДиПи. И. Халафова
Лагерное искусство. Ю. Даманский

Раздел IV
В СТРАНУ ДАЛЁКУЮ И НЕЗНАКОМУЮ

Глава 1. Общая картина переселения россиян в Австралию

Глава 2. Дороги, которые нас выбирали
В Австралию в 1923 году. С. Рождественский
Если бы не море. А. Карель
Из Австрии в Австралию. Ю. Доманский
Первый шаг к эвакуации из Китая. Е. Ширинская
Из родного Харбина в страну удач. В. Венгеров
Почему мы решили ехать в Австралию. И. Суворов
Дорога в Австралию через Бразилию. А. Лобастов
Австралия – СССР – Австралия. Т. Суслова
Времена не выбирают. И. Дубровская
Остерегайтесь своих желаний – они могут исполниться. С. Крючевская

Раздел V
В АВСТРАЛИИ

Глава 1. Австралия в XX веке
Формирование и развитие страны
Некоторые аспекты иммиграционной политики

Глава 2. Первые дни, первые годы. Воспоминания
Чужой берег. С. Рождественский
Русская Габба или Вуллунгабба в 1920-1930 гг. Г. Закржевская
Маскарад. И. Давиденкова
Моё первое Рождество в Австралии. 1937 г. Л. Токмакова
Я хочу жить в этом городе. О. Горячёв
Казаки в Австралии. Е. Юревич
Моя первая работа в Австралии. Ю. Понькин
Страницы нашей жизни. Е. Конашенко
Бонегилла. П. Химин
Навстречу «дикому Западу». Ю. Иванов
Вот и Австралия… А как к ней привыкнуть? Н. Мельникова
«Добро пожаловать!» В. Нагель

Раздел VI
ДУХОВНАЯ ЖИЗНЬ РУССКИХ В АВСТРАЛИИ

Глава 1. Русская Православная Церковь Заграницей (РПИЗ)
О разделении Русской Православной Церкви
Русские Православные Церкви в Австралии
Церковные праздники и любимые русские традиции

Глава 2. Праздник 1000-летия Крещения Руси в Австралии
Обращение к православным русским людям
Празднование 1000-летия Крещения Руси в Австралии

Раздел VII
ЛИЦОМ К РОССИИ

Глава 1. Русская благотворительность
На благо ближнего
По страницам журналов и газет

Глава 2. Встречи с Россией
Связи с Россией. Н. Мельникова
Мои любимые артисты. Г. Кучина

ПРИЛОЖЕНИЕ
Историография русских в Австралии
Вопросы периодизации
Библиография
Именной указатель
Список сокращений

Наверх